Речь идет о реализме, все действительное имеет горизонт

"Прилипать" к вещам, или перескакивать через них — и тот и другой метод неверен. И тот и другой метод [познания] оста­ется внешним, поверхностным, абстрактным, не отрывающимся от видимости вещей; "прилипание" задерживается на них в ка­честве непосредственного, перескакивание удерживает их в бес­порядочной глубине, равно как и в другом — лишь затуманен­ном непосредственном, куда направлено бегство человека. Правда, перескакивание через вещи присуще все-таки более высокому типу человека, чем принятие вещей такими, как они есть. Прежде всего прикованность к данным вещам остается плоской и обдуманной, то есть эмпирической, в то время как обдуманная мечтательность может избавиться от беспочвен­ности. Плоский эмпирик, как и чрезмерный мечтатель, посто­янно ошеломлены потоком действительного, который оба они не в силах охватить, но первый, как фетишист так называемых "фактов", остается закоснелым, в то время как фантаст в не­которых случаях способен обучаться. В мире эмпирику соот­ветствует только овеществление, удерживающее в статике отдельные моменты процесса и закрепляющее их в факты, и он всегда прикован к нему. Полет фантазии, напротив, по крайней мере, сам находится в движении, то есть в состоянии, которое не является принципиально несовместимым с действи­тельным движением. Для своего воплощения полет фантазии располагает искусством, хотя и с присущей ему видимостью, то есть весьма сомнительным бегством в область почти предна­меренно нереального сна-видения. Тем не менее, конкретные по­правки в полете фантазии позволяют открыть в искусстве (и не только в нем одном) образы, перспективы, тенденции, которые действительно происходят одновременно в человеке и в под­чиненном ему объекте. И как раз это конкретное происходит не от ползучего эмпиризма и соответствующего ему в эстетике натурализма, никогда не идущего дальше констатации того, что есть фактически, не продвигающегося к исследованию того, что происходит сущностно. Тогда как фантазия, будучи кон­кретной, в состоянии актуализировать не только избыток чувственного, но и опосредованные связи, находящиеся как бы по­зади жизненно достоверной непосредственности. Вместо изо­лированного факта и столь же изолированной от целостности поверхностной связанности абстрактной непосредственности связь явлений ведет к целостности своей эпохи и к утопической тотальности, находящейся в процессуальном состоянии. Бла­годаря этим свойствам фантазии искусство становится позна­нием посредством точных образов единичного и характерно-типических картин всеобщего. Оно ищет "значимое" в явлениях и обнажает его. Благодаря этим свойствам фантазии наука постигает "значимое" явлений посредством понятий, и оно предстает, как всегда, не-абстрактным, не затуманивающим фе­номен и не упускающим его из виду. И в искусстве и в науке "значимым" является особенное всеобщего, существующая инстанция диалектически-открытой взаимосвязи, характерно-типическая для данного момента фигура всеобщего. А тотум как таковой, в котором охваченное эпохальное целое всех эпохальных моментов само лишь момент, появляется именно в широко известных великих произведениях лишь на горизон­те, а не в реальности, уже приобретшей свою форму. Все живое, говорил Гёте, имеет вокруг атмосферу; все действительное в совокупности, будучи жизнью, процессом, может быть корреля­том объективной'' фантазии, имеет свой горизонт: внутренний, поднимающийся как бы вертикально, окутанный собственным туманом, и внешний, более широкий, залитый светом мира; за пределами обоих горизонтов — одна и та же утопия, и, сле­довательно, они идентичны в своем последнем пределе. В тех случаях, когда видимость на горизонте ограничена, действи­тельность является только как ставшая, как мертвая, и в ней мертвые — натуралисты и эмпирики — хоронят своих мертве­цов. Но там, где горизонт прозрачен и видим насковозь, дейст­вительность является тем, чем она есть конкретно: переплете­нием путей диалектических процессов, происходящих в него­товом мире, в мире, который вообще оставался бы неизменным, не будь в нем заключено огромное будущее — внутренняя ре­альная возможность. С ней вместе является и тотальность, представляющая собой не изолированную целостность соот­ветствующего отрезка процесса, а целостность вообще, связан­ную с процессом, существующую еще лишь в тенденции и латен­тно. И это — единственный реализм, который неподвластен схематизму, который все уже знает заранее, выдавая за реаль­ность свои униформированные, формалистические шаблоны. Действительность без реальной возможности не совершенна, а мир без черт, несущих в себе будущее, так же мало заслужи­вает внимания искусства, науки, как мир обывателя. Конкрет­ная утопия стоит на горизонте любой реальности; реальная возможность охватывает до конца открытое диалектическое единство тенденции-латентности. Ими насквозь пронизано не­скончаемое движение нескончаемой материи, а движение, со­гласно глубокой мысли Аристотеля, это "незавершенная энте­лехия”.

[1] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1.Наука логики. М., 1975,с.100

[2] Ср.: В1о с h E. Aviccnna und die Aristotelische Linke. 1952, S. 30 ff.

[3] Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 130.

[4] Humbolt A.von. Kosmos, II,Cotta, S.35.

[5] Ср.:«В 1о с h E. Geist der Utopie. 1923, S. 141

[6] Камоэнс Луис де. Лузиады. Сонеты. М. 1988, с. 315

[7] L u с а с s G. Die Theorie des Romans. 1920, S. 20

Дата добавления: 2015-07-12