Странный недуг

Сопровождая брата, преданного страждущим, я попал в комфортабельный дом, Кальдераро без промедления отвёл меня в комнату, где отдыхал какой-то уважаемый человек.

Мы были в элегантной комнате, декорированной в тонах старинного золота. Дополнял красоту окружения превосходный ковёр, чьи утончённые арабески гармонизировали с орнаментами на потолке.

Вытянувшись на диване, увечный мужчина, к которому мы пришли, был погружён в глубокие размышления. Рядом с ним находилась сущность из нашей сферы, словно ждавшая нас.

Она подошла и любезно нас поприветствовала.

На братские вопросы помощника она с готовностью ответила:

—Состояние Фабрицио улучшается. Однако, феномены тревоги продолжаются. Он находится во взволнованном состоянии, угнетён...

Бросив выразительный взгляд на больного, ориентер настоятельно спросил:

— Удаётся ли ему поддерживать самоконтроль? Не отдался ли он полностью во власть разрушительных впечатлений?

Выражая определённое удовлетворение, его собеседник сказал:

— В Божественном Милосердии не было недостатка. Пока что полное расстройство не установлено. Слава Иисусу, наша помощь была сильней.

Обращаясь ко мне, Кальдераро по-братски спросил:

—Тебе ещё не приходилось сталкиваться со случаями, прозванными шизофренией?

У меня не было специализированных знаний по этому поводу; но мне было известно, что это зло представляло собой один из самых волнующих вопросов современной психиатрии.

—Эта неблагодарная отрасль Науки, изучающая патологии души, — объявил компаньон, понимая моё незнание, — вот уже долгое время является полем битвы между физиологами и психологами; в действительности же, этот конфликт жалок и в какой-то мере является византийским^[4], хотя оба потока обладают фундаментальными причинами в аргументах, с которыми они и спорят. Мы, несмотря на это, вынуждены признать, что психология занимает лучшую позицию для препарирования проблемы в том, что окружает глубинные причины, пока физиология анализирует эффекты и старается поверхностно их лечить.

Немногим после помощник посоветовал мне осмотреть ментальную сферу того, кому мы нанесли визит.

Я принялся внутренне осматривать и выслушивать его, оставаясь приземлённым проблемами и тревогами, заполнившими его существо. Мозг представлял собой странные ано- малии. Вся нижняя часть лица была покрыта тёмными пятнами. Были ясно видны расстройства циркуляции, движения и чувств. Кальдераро

представил мне Фабрицио, классифицируя его как представителя шизофреников; но, может, перед нами случай церебрально-сердечной неврастении?

Инструктор выслушал меня внимательно и ответил:

— Диагноз точный в том, что касается состояния, которое представил нам сегодня наш друг. Но шизофрения, беря своё начало в тонких расстройствах периспритного организма, проявляется в физической оболочке через удивительный букет различных и неопределённых болезней. Пока что перед нами - болезнь Крисхабера со всеми свойственными ей симптомами.

С серьёзным выражением лица он добавил:

— Поэтому последи за изменяющимися эффектами. Осмотри разум и области чувств.

Я как можно глубже закинул зонд своего наблюдения на внутренние ситуации увечного и получил мучившие его образы на экране его памяти.

В медитации, Фабрицио не отдавал себе отчёта о том, что творилось на внешнем плане. Неподвижные руки, застывшие глаза, он держался словно на расстоянии от окружающих его людей и предметов; однако, внутренне ментальная зона походила на пылающий очаг.

Супер-возбуждённое воображение использовалось, чтобы слушать прошлое... Он вспоминал лицо какого-то агонизирующего старика. Он слышал его слова в последний час жизни его тела, когда он просил позаботиться о его трёх малышах, которые также присутствовали в его воспоминаниях. Умирающий, должно быть, являлся их отцом, а мальчики были братьями. Они, плача, переговаривались между собой. Вдруг воспоминания изменились. Старик и дети, казалось, были возмущены им, они обвиняли его. Они звали его помочь им выражениями, в которых отсутствовало милосердие...

Увечный слушал внутренние голоса, тревожные, полные горечи. Он желал отделаться от прошлого, он заплатил бы любую сумму, чтобы забыть, в тревоге, он хотел бежать от самого себя, но напрасно: всё время одни и те же ужасные воспоминания хлестали его сознание.

Я отметил органические нарушения, результат интенсивного употребления болеутоляющих средств. Этот человек, должно быть, уже многие годы борется с самим собой.

Я просматривал его ситуацию, когда какая-то женщина вошла в комнату, пытаясь пробудить Фабрицио к реальности:

— Ну что, Фабрицио, ты сегодня не собираешься есть?

Тот окинул взглядом комнату, выдавил из себя отрицательный ответ без слов и опять принял прежнее положение.

Пожилая женщина стала настаивать, но ей не удалось убедить его. А так как она продолжала пытаться заставить его съесть немного супу, увечный резко встал и словно внезапно обезумел. Он стал выкрикивать грубые неблагодарные слова; покраснев от гнева, он оттолкнул тарелку. Кризис его расстроенной нервной системы озадачил меня.

Его супруга вернулась к себе в комнату, вытирая слёзы, а Кальдераро взволнованно объяснил мне:

— Он на пороге безумия, но пока ещё не полностью находится на пути к сумасшествию, благодаря помощи одной развоплощённой бывшей его родственницы, которая усиленно помогает ему.

Сразу же за этим помощник принялся проводить магнетические успокоительные пассы, усиливая сопротивление его организма.

Неврастеник немного успокоился, и Кальдераро безмятежно принялся рассказывать:

— Наш увечный брат имел несчастье нечестно присвоить себе большое наследство после того, как пообещал своему умирающему отцу позаботиться о своих младших братьях, в их же присутствии. Но когда он почувствовал себя хозяином ситуации, он оставил детей, выкинул их из родного очага, воспользовавшись услугами хорошо оплачиваемых адвокатов, людей без стыда и совести, тех, кто наживется на извращении юридических текстов. Какими бы энергичными и убедительными ни были справедливые требования, какими бы трогательными ни были призывы к братской дружбе, он оставался глух к мольбам братьев, доведя их до нищеты и различных трудностей в жизни. Двое из них умерли в санатории на нищенском смертном ложе от туберкулёза, который они подхватили, когда трудились в поте лица на ночных работах; что же касается третьего брата, то он умер в нищенских условиях, оставленный всеми, не имея ещё и тридцати лет, став жертвой глубокого авитаминоза^[5], последствия недостатка питания, на что его вынудил его брат. Нашему несчастному другу удалось совершить всё это и избежать земного правосудия; однако, он не может выкинуть из закоулков своей совести остатки совершённого зла; остатки преступления сохраняются в его ментальном организме, как угли в почерневшей атмосфере после всепожирающего пожара. И эти угли превращаются в живой жар

каждый раз, когда их раздувает ветер воспоминаний. Плохой сын, извращённый брат смог сбежать без больших трудностей, когда он ещё оставался хозяином того наследства, которое предоставляло ему сильное тело. Лёгкие деньги, солидное здоровье, развлечения и удовольствия для него играли для него роль тяжёлых занавесей между его высокомерной личностью и живой реальностью. Тем не менее, время утомило его физиологический аппарат и съело большую часть его иллюзий;

постепенно он становился самим собой. Но в возвращении к самому себе он остался один на один со своими воспоминаниями, от которых ему невозможно было скрыться. Напрасно он пытался найти доброе настроение и уют; они были ему недоступны. Ему невозможно было сконцентрироваться, потому что он сразу же слышал голоса отца и братьев, обвинявших его, бранивших за его низость... Измученный разум не мог найти утешительного убежища. Если он вспоминал прошлое, оно требовало исправления; если искал настоящее, он не получал спокойствия, чтобы поддерживать себя в здоровом труде; а если он пытался подняться в высший план, в желании молитвы Небесам, он ещё на Земле бывал остановлен болезненными процессами, которые неизбежны в немедленном исправлении совершённой ошибки. В подобном духовном состоянии он запоздало заинтересовался судьбой своих братьев. Полученная информация не оставляла ему возможности для немедленного искупления; они раньше него ушли в великое путешествие по ту сторону. С тех пор, поняв невозможность быстрого исправления мучительной судьбы, несчастный остался в самых низших зонах существования. Он утратил свои благородные амбиции и святые идеи, он перестал верить в помощь надежды. Материальные блага вместо утешения вызывали у него сейчас ужасающее отторжение и непередаваемое отвращение. Привязанный к машине финансовой ответственности, которую он сам и создал, без всякой мысли обладать, чтобы отдавать во Вселенское Благо, он уже не мог избегать обязательств общественной жизни, в качестве человека высокой коммерции, пока не скатился в крайнее оцепенение. Чувствуя, что ем вынес вердикт суд его собственной совести, он повсюду стал видеть своих преследователей. Он приобрёл ряд жалких фобий. Все блюда ему кажутся отравленными. Он остерегается практически всех людей из своего окружения и не выносит больше старых друзей. Чрезмерная материальная помощь сделала его не верящим в искреннюю дружбу, дала ему понятия о привилегиях, которых он никогда не заслуживал, усиливая его разрушительную независимость, гася в его сердце свет благословенного слова «служение». Как мы видим, его ситуация абсолютно неблагоприятная для необходимого восстановления. Самыми низкими желаниями, которыми он подпитывался, он навязал себе состояние апатии и стерильности...

В этом месте разговора Кальдераро обратил моё внимание на мозг больного и объяснил:

— Нервная система, которая связана с мозговым отделом процессами, которые невозможно описать в технике человеческой науки, является ничем иным, как представительством важного сектора периспритного организма, который мы недавно изучали.

Потерпевший поражение разум Фабрицио испытывает нескончаемые угрызения совести и скорбные озабоченности, он отравил эти жизненно важные центры постоянными выбросами разрушительных энергий. И как следствие, мы можем наблюдать то, что в доброй психиатрии мы могли бы назвать «общим поражением нервной системы». Подобная катастрофа достигла, в первую очередь, мест расположения самых свежих побед личности, то есть, более молодых клеток и стимулов, которые располагаются в лобных долях и в двигательной части головного мозга, временно препятствуя нашему другу иметь доступ к более возвышенной медитации и здоровому труду, вынуждая его регрессировать в области духа, внутри самого себя. С застывшим теперь разумом, посреди инстинктивной зоны индивидуальности, наш увечный находится пока ещё не в полном расстройстве, благодаря постоянной помощи с нашего плана.

Помощник умолк, и я осмелился спросить:

— А есть ли надежда на скорое восстановление?

— Ни в коем случае, — многозначительно ответил собеседник. - В его случае обычные терапевты лишь напрасно старались бы. Преступный разум может получать самую разнообразную помощь, но он обязан стать врачом себе самому. Божественная Справедливость практикует безвариантное действие, хотя люди не распознают его в своих обычных связях. Долгое время преступники могут ускользать от наказания юридической организацией мира; но рано или поздно, они предстанут перед своими братьями по человечеству, в низшей духовной области, представляющей ситуацию скорби наказания. Для близких и друзей Фабрицио - шизофреник, неспособный противостоять лечению инсулиновым шоком по причине своего хрупкого и усталого сердца; но для нас он - компаньон, павший в низшие амбиции, получающий горькие результаты своих намерений эгоистично господствовать в жизни.

Ориентер умолк, я же снова внутренне стал задаваться многочисленными вопросами.

Если больной не представляет собой перспектив улучшений, какова же цель нашей помощи? Почему мы остаёмся перед неразрешимым случаем, как этот, если будущая встреча преступника и его жертв невозможна?

Кальдераро не оставил меня без ответа.

— Мы здесь для того, — объяснил он, — чтобы предоставить ему достойную смерть. Он не станет окончательным безумцем. С нашей братской помощью он развоплотится до полного разложения разума.

Видя моё изумление, любезный друг добавил:

— Фабрицио женился на существе, по всем титулам кредиторе Небесной поддержки, и эта женщина, практически возвышенная, дала ему троих детей, которым он благородно посвятил себя, подготовив их к высокому общественному положению. Теперь два из них уже профессоры, а третий - врач, все они преданы высшему идеалу работы на общее благо. Фабрицио не имеет права мешать семье, организованной под крышей его материальной поддержки, но воспитанной без его деспотического персонализма. Служением, которое он отдал своей супруге и детям, он заработал Свыше теперешнюю помощь - быть отозванным из семейного очага навязыванием ему смерти, которая подготовит его к будущему исправлению. Молитвы его супруги и его детей гарантируют ему будущую «добрую смерть», для которой мы организуем его энергии и подготовим его семью к активному образу жизни во благе без его материального присутствия.

Помощник оставался некоторое время безмолвным, готовясь проводить магнетические пассы на его аппарате кровообращения.

Долгие минуты он передавал ему силы вокруг самых важных вен, затем снова провёл несколько магнетических пассов вдоль тела, которые способствовали успокоению его нервов.

Видя моё естественное удивление, Кальдераро пояснил:

—Мы готовим ему тромбоз через кальцинирование определённых вен. Через несколько дней наступит мягкое разво- площение, волей сочувствующего провидения, необходимого для счастья больного и тех, кто будет рядом с ним в это время.

Более спокойный, больной, казалось, впитывал чудесный анальгетик. Он успокоился, положив голову на белоснежные подушки.

Посреди тишины, установившейся между нами, я с любопытством спросил:

— Но всё же, учитывая кончину, которая наступит через несколько дней, как будет идти процесс искупления нашего друга?

— Оплата долга уже началась, — безмятежно ответил ори-

ентер.

— Как?

Кальдераро сделал выразительный жест и попросил:

— Подожди.

В это мгновение больной стал дёргать колокольчик, висевший у его изголовья. Скоро появилась его супруга. Она увидела, что ему немного лучше, и улыбнулась.

Успокоенный старик спросил её:

— Инесса, я могу видеть Фабрициньо?

—Почему бы и нет? - преданно ответила супруга. - Я схожу за ним.

Несколькими минутами позже она вернулась с малышом восьми лет. Тот бросился в иссохшие объятия с крайней нежностью и спросил:

— Тебе лучше, дедушка?

Больной растроганно посмотрел на него и сказал:

— Мне лучше, мой мальчик... Почему ты не приходил утром?

— Меня бабушка не пустила.

— Да, правда, я неважно себя чувствовал...

Старая женщина вышла, чтобы быть при этой сцене с другой стороны занавеси.

Так дедушка и внук будут себя чувствовать свободней.

Полностью преобразившись в присутствии ребёнка, наш умирающий друг тих попросил:

— Фабрициньо, я хотел бы, чтобы ты помолился за меня...

Малыш не стал себя упрашивать.

Он стал на колени там, где стоял, и с уважением прочитал молитву «Отче наш».

Когда молитва закончилась, больной, со слезами на глазах, попросил:

— Не забывай молиться за меня, когда я умру, мой малыш.

Вскочив, мальчик бросился к нему в объятия и воскликнул, тихо плача:

— Ты не умрёшь!

С видимым облегчением и радостью старик ответил на душевный порыв внука и спросил со странным блеском в глазах:

— Фабрициньо, веришь ли ты, что Бог простит таких грешников, как я?

Весь в слезах, малыш ответил:

— Я верю, что Бог простит нас всех, дедушка.

Выказывая тревоги, наполнявшие его душу, он снова задал вопрос:

—Даже человека, который предал отцовское доверие и обокрал братьев?

Малыш заколебался, неспособный охватить всю глубину преднамеренного вопроса; но, желая сделать приятное больному любыми средствами, он пробормотал в своей детской непосредственности:

— Я думаю, что Бог всегда прощает...

— Что я и желал узнать, — с облегчением добавил старик.

Между ними продолжился добрый и душевный разговор.

После внимательного осмотра Кальдераро указал мне на

ребёнка и объяснил:

— Этот малыш - бывший отец Фабрицио, который вернулся в плотский мир к умирающему сыну через благословенные двери перевоплощения. Это единственный внук больного, и позже он возьмёт на себя руководство всем материальным наследством семьи, всеми благами, которые ему изначально принадлежали. Закон никогда не спит.

Ошеломлённый этой информацией, я стал сыпать вопросами, которые тут же захватили мой разум.

Как старый Фабрицио, в свою очередь, искупит свои долги? Вернётся ли он в ближайшем будущем в этот же дом? Будет ли он страдать от полного расстройства после смерти? Останутся ли с ним эти нарушения?

Заканчивая нашу работу помощи в этом доме, Кальдераро улыбнулся мне, подготовился к уходу и признался:

— Храня в разуме остатки преступного действия, наш больной друг, немногим после своего оставления физической обители, долго ещё будет чувствовать результаты своего падения, пока страдание не облегчат те зловредные элементы, которые отравляют ему душу. Когда же эта очистительная работа будет закончена...

— Он вернётся к своим близким? - с тревогой спросил я, оборвав его фразу на полуслове.

— Если теперешняя группа крови повысит свой духовный уровень до световой кульминации, он будет вынужден интенсивно стараться достичь этого. Но он не будет покинут. У нас у всех есть огромная семья, в которую мы с самого начала всегда вливаемся: Человечество.

В этот момент мы покинули ту прекрасную комнату.

Через несколько коротких секунд мы уже возвращались в природу, наслаждаясь благословением очень ясного неба. И пока мой инструктор уходил в себя, отвечая на обязанности работы, я полностью отдался свободному течению новых мыслей, касающихся широты и величия империи справедливости.

Дата добавления: 2015-07-12