Новая восточная стратегия

Конфликт в капиталистическом мире будет усиливаться, по мере того как честолюбивые замыслы Японии будут приходить в столкновение с притязаниями основных участников политической игры — Соединенных Штатов и Европы, вызывая в памяти стро­ки, написанные 23 августа 1915 г.: «...возможны и Соединенные

Штаты Европы, как соглашение европейских капиталистов... о чем? Только о том, как бы сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии против Японии и Аме­рики...»¹⁰

Автором их был малоизвестный революционер по имени Вла­димир Ильич Ленин, еще не ставший главой Советского Союза. А как бы он представил современные события?

Как и крушение коммунизма, стремление к западноевропей­ской интеграции было запущено в действие наступлением Третьей волны с ее новой системой создания богатства. По словам Джанни де Микелис, председателя Совета министров иностранных дел Ев­ропейского Сообщества (ЕС), «интеграция была политической ре­акцией на необходимость перехода от индустриального общества к постиндустриальному». Де Микелис прогнозирует колоссальный бум, когда рыночная экономика получит распространение в Вос­точной Европе. Однако картина не столь радостна.

Падение марксистско-ленинских правительств в Восточной Европе дало народам их стран почувствовать вкус свободы и ощу­тить дуновение надежды. Однако оно же внесло изменения в усло­вия трехсторонней борьбы между Европой, Соединенными Шта­тами и Японией, создало силовой вакуум и вывело Западную Европу на уровень новой и неожиданной стратегии.

Допустим, что европейский регион остается мирным, не счи­тая бурлящих зон этнических конфликтов в Югославии, Болга­рии, Румынии и где-нибудь еще. Допустим также, что демагоги не затеют пограничных споров между немцами, поляками, вен­грами и румынами, что здесь не возникнет военных конфлик­тов, гражданских войн и прочих переворотов. Допустим еще, что Советский Союз не разобьется на ослепленные взаимной ненавистью осколки. (Советские газеты предаются рассуждени­ям на тему, что даже само «понятие» Союз Советских Социали­стических Республик, возможно, «исчезнет с политической кар­ты мира».)

И если несмотря ни на что в регионе возобладает относитель­ная стабильность, наиболее вероятная перспектива для Восточной Европы: как только Советский Союз оттуда уйдет, место его зай-

мет Западная Европа. И это будет — со всех практических точек зрения — Германия.

Вряд ли жизнь у восточноевропейцев под опекой Западной Европы будет столь же плоха, как при Советском Союзе или до него — при Гитлере. Новый бархатный колониализм, возможно, и принесет им с собой более высокий жизненный уровень. Но вот чего западноевропейцы не допустят никогда или по крайней мере длительное время — чтобы Восточная Европа в своем развитии пошла дальше «фабричных трубы».

Восточноевропейцы будут лелеять с трудом завоеванную неза­висимость, а объединившись в своего рода федерацию, они, пожа­луй, смогут усилить свои рыночные позиции, что позволит им от­стаивать собственные интересы в столкновении с Западом. Государственный секретарь США Джеймс Бейкер* предлагал даже создать польско-венгерско-чешскую ассоциацию. Однако ни воз­рождение Австро-венгерской империи, ни, так сказать, «реинкар­нация» императора Франца-Иосифа (некоторым представителям чешской молодежи хотелось бы, чтобы Вацлав Гавел, драматург-президент новой Чехословакии, именовался «королем»), ни, коли на то пошло, «Соединенные Штаты Восточной Европы» никак не смогли бы воспрепятствовать появлению этой новой формы са­теллитизации.

Причина такого положения выясняется, едва лишь мы срав­ним триаду силового потенциала центральной Европы — ее воен­ные, экономические и интеллектуальные ресурсы с теми, что име­ются в распоряжении ее западных соседей.

Европейское Сообщество, даже без учета дополнительно ин­корпорированных в него государств, выкладывает на континен­тальный стол колоссальную мощь своей триады.

Только мельком взглянем на его чудовищный военный потен­циал, не принимая во внимание НАТО и Варшавский договор, и представим, что из Европы отведены части стоявших там войск США и СССР. Под началом у западноевропейцев все равно оста­нется несметная военная сила.

* Госсекретарь США в 1989-1992 гг. — Примеч. пер.

Еще в октябре 1988 г. канцлер ФРГ Гельмут Коль предлагал создать паневропейскую армию¹¹. Хотя он и расточал похвалы партнерству с Соединенными Штатами, однако уже довольно четко прослушивалась тема «янки, убирайтесь-ка домой». С пред­полагаемым уменьшением советской угрозы немцы уже больше не считают необходимой и американскую защиту. Несомненно и то, что с окончательным выводом американских оккупацион­ных войск расходы на содержание вооруженных сил Западной Европы возросли бы вдвое¹². Однако эти расходы вполне можно было бы упорядочить, распределив их между странами-участни­цами, и сделать их тем самым более или менее терпимыми. В результате появилась бы могущественная и хорошо вооружен­ная Новая Европа.

Если возникнут какие-либо сомнения относительно того, кто же будет командовать будущей евроармией, то всего несколько цифр смогут их развеять. До сих пор Франция и Западная Германия были почти равны по численности войск, оснащенных неядерными сред­ствами ведения войны. Французские войска насчитывали 466 000 живой силы, а западногерманский Бундесвер — 494 000. У Фран­ции имелась 21 подводная лодка, а у Западной же Германии — 24. У Франции было 9 эскадрилей штурмовых бомбардировщиков класса «Мираж» и «Ягуар», у Западной Германии же — 21 эс­кадрилья, укомплектованная машинами класса «Торнадо», «F4-Fs» и «Альфа»¹³.

Однако воссоединение Германии совершенно исказило всю картину. После объединения вооруженных сил Востока и Запада военные расходы Германии увеличатся на 40%, а армия ее — по­чти на 50%, при этом боеспособность ее штурмовых бомбардиров­щиков почти в три раза превзойдет имеющуюся в наличии у Фран­ции. Воссоединение положило конец французской политике, выразителем которой был президент Франции Жискар д'Эстен, заявивший, что «вооруженные силы Франции должны быть равны по величине остальным вооруженным силам нашего континента, то есть германской армии»¹⁴.

Конечно же, у Франции есть ядерное оружие — ее «ударная сила», и у Англии тоже есть самостоятельный ядерный потенциал. Однако более или менее ясно, что и у Германии есть все условия, чтобы в один прекрасный момент приобрести собственный ядер­ный потенциал, если она сочтет это необходимым, — обстоятель­ство, которое в полной мере осознается Францией, Англией и всем остальным миром.

Еще более дестабилизирующим моментом для любого соотно­шения военной мощи внутриевропейских сил является тот факт, что Советский Союз тайно передал Восточной Германии находив­шиеся у него на вооружении 24 ракеты SS-23 средней дальности действия прежде, чем в соответствии с договором их потребова­лось уничтожить. С завершением процесса воссоединения они, по-видимому, станут собственностью войск объединенной Германии, чего Советский Союз уж никак не имел в виду.

Пока все толки европейских политиков сводятся к разговорам о единстве и полном благоденствии и благополучии, генералы всех заинтересованных сторон тщательно взвешивают имеющееся в наличии количество вооружений. Заключение о боеспособности невозможно сделать, гадая на кофейной гуще, а в повторение 1870, 1914 и 1939 гг. никто всерьез не верит. Но даже из такого пример­ного сравнения становится ясно, что за исключением, пожалуй, только самого крайнего случая — когда разыгрывается ядерная карта — именно Германия внесет, так сказать, свою лепту в любой евромилитаризм.

Современные немцы — это уже не пушечное мясо нацистов. Они насквозь пропитаны идеалами общества изобилия и буржуаз­но-демократическими ценностями, и они уже кто угодно, но толь­ко не милитаристы. И тем не менее если случится так, что Запад­ные вооруженные силы будут призваны усмирить беспорядки в Восточной Европе, то окончательное решение будет принято не в Париже или Брюсселе, а в Берлине.

Несмотря на постоянные жалобы Вашингтона на нежелание Европы разделить с ним «бремя обороны», в настоящее время Новая Европа уже сама по себе представляет значительную во­енную силу.

ЕВРОПА: МОМЕНТ ОТРЕЗВЛЕНИЯ*

Бремя будущей евроармии ляжет на гигантскую экономичес­кую базу — вторую опору силовой триады. Суммарные цифры ог­ромны для ЕС, даже без учета его 12 стран-участниц. При населе­нии в 320 млн. предметом его гордости является валовой национальный продукт, почти равный получаемому Соединенны­ми Штатами и в полтора раза превышающий японский. Страны — участницы ЕС в совокупности отчитываются за 20% мировой тор­говли, т. е. больше, чем Соединенные Штаты или Япония.

Что же касается военных вопросов, то решения по ключевым финансовым проблемам опять-таки будут приниматься в мини­стерстве финансов Германии и Дойчебанке — доминирующее вли­яние отражает реальное состояние дел в экономике ЕС. Совокуп­ный объем германской экономики, составляющий 1,4 триллиона долларов, в полтора раза превышает объем экономики Франции, которая также принадлежит к числу крупнейших стран Европы, уступая только Германии.

Покорно смирившиеся с этим дисбалансом сил, но исполнен­ные страха перед ними, возглавляемые Францией западноевропейцы настаивают на укреплении и ужесточении федерации ЕС на том основании, что это позволит ограничить свободу действий Герма­нии. Однако чем сильнее и централизованнее становится само ЕС, по мере того как обзаводится собственной единой валютой, Цент­робанком и принимает на себя роль экологической полиции, тем более укрепляется, а вовсе не ослабевает, влияние объединенной Германии на европейский аппарат в целом.

Однако возникновение этой германоцентристской системы представляет собой всего лишь часть в умопомрачительных масш­табах развертывающейся «Восточной стратегии».

Ибо согласно возникающей экономической стратегии, разра­батываемой правительствами и корпорациями ЕС, для получения массовой продукции с низкой добавочной стоимостью предпола-

* Вар.: «Европа расстается с иллюзиями». — Примеч. пер.

гается использовать дешевую рабочую силу в Чехословакии, Венг­рии, Польше и других восточноевропейских странах. Однако произ­веденные там товары рассчитаны вовсе не на Восточную Европу, а предназначены в первую очередь на экспорт в Западную Европу.

Притом, что на Востоке остаются отходы производства и ды­мящие фабричные трубы, а компьютеры и товары широкого по­требления уходят на Запад, объединенная Германия выступает в данном случае не только как ядро Западного сообщества, но и как администратор всей этой континентальной системы.

Претворение в жизнь этой обширной экономической страте­гии, которая перекладывает руководящую Восточной Европой силу из рук Советского Союза в руки западноевропейцев и немцев, зай­мет ближайшие десятилетия и будет чревато поражениями и труд­ностями.

Эта быстро выкристаллизовывающаяся «Восточная стратегия» предполагает, что Советский Союз так и будет все время зани­маться собственными внутренними проблемами, а свои военные интересы вынужден будет сосредоточить на мусульманских регио­нах на юге и вместо Европы переместить их на Китай и в тихооке­анский регион. Или что с СССР можно будет заключать экономи­ческие сделки, а это смягчит его сопротивление германизации Восточной Европы. Однако все это будет зависеть от внутренней политики Советского Союза, а также от непредсказуемых событий в Китае и Азии в целом.

В соответствии с этой «Восточной стратегией» предполагается также, что ЕС сможет само официально выполнить свои пылкие обещания¹⁵, данные Западной Европе, — темп роста в диапазоне от 4,5 до 7%, от 2 до 5 млн. новых рабочих мест в 12 странах-участницах. Более эффективное производство. Повышенную кон­курентоспособность на мировом рынке. Максимальные прибыли.

Однако как предпосылка реализации этих обещаний планиро­вание ЕС пока еще с трудом выстраивается на устаревших поняти­ях экономики, ориентированной на рост масштабов производства, который гораздо более приемлем для «фабричных труб», чем для передовой экономики, организационно сосредоточена вокруг ин­формационной деятельности и сферы обслуживания.

Более того, в то время как новая система, предназначенная для создания богатства, расцветает на гетерогенности (ее же и ге­нерирует), придавая особое значение локализации производства и ориентации его на потребителя, сегментации рынков и демасси­фикации финансового дела, — предполагается, что всесокрушаю­щая сила ЕС, невзирая на всякие разглагольствования в пользу обратного, выровняет имеющиеся различия, устранит разногласия и сгладит противоречия.

С серьезными проблемами сталкивается также и восточная часть этой стратегии. Начать с того, что политическая стабиль­ность в квазиколониях считается само собой разумеющейся. Однако погоня за массовой демократией с парламентами и мно­гочисленными партиями вовсе не гарантирует наличие на столе колбасы и ветчины.

Если в безнадежном экономическом состоянии не происходит скорого и заметного улучшения, то взвинченный интерес к парла­ментам, партиям и выборам способен обернуться хаосом, обвине­ниями в коррупции, внепарламентским терроризмом и возвратом к чему-нибудь вроде фашистских или военных режимов, широко распространенных в данном регионе перед Второй мировой вой­ной, возможно, и не без финансовой поддержки зарубежных ин­весторов, наиглавнейшее условие для которых — стабильность и порядок.

После того как утихнут первые восторги по поводу капита­лов, которые потекут с Запада, у восточноевропейцев наступит отрезвление, и они начнут все больше и больше возмущаться своим колониальным положением нового типа. Негодование и возмущение перерастут в сопротивление. Вина за экономичес­кие неудачи будет возложена на иностранных инвесторов, «им­периалистов» и местных козлов отпущения. За первыми вынуж­денными займами последуют дальнейшие вынужденные займы, для того чтобы хоть как-то поддержать экономику «на плаву». Далее последует требование объявления моратория на погаше­ние ссуд и их аннулирования.

Даже если ничего подобного и не случится, то основная ис­ходная посылка «Восточной стратегии» — значение дешевого тру-

да — должна быть самым суровым образом подвергнута сомне­нию. Как мы уже успели убедиться, дешевый труд в наше время становится все более дорогостоящим. При снижении издержек на оплату рабочей силы как компоненты общей стоимости минималь­ными будут и накопления везде, кроме самых отсталых отраслей промышленности.

Соответственно, как мы уже видели, вялая экономика не мо­жет легко и просто включаться в энергично развивающуюся эко­номику. До недавнего времени в Польше нужно было от месяца до шести недель, чтобы просто перевести деньги из одного банка в другой. Вообще, восточноевропейский метаболизм* совершается гораздо медленнее, чем это нужно Западу, а электронной инфра­структуры у него практически не существует. Все это сделает «Во­сточную стратегию» гораздо более затратной, нежели это могло бы показаться.

И, наконец, если значительная часть «грязной работы» дей­ствительно будет переведена на Восток, то правительства западно­европейских стран ожидает усиление давления со стороны проф­союзов собственных производственных рабочих, требующих повышения социальных льгот и защиты отечественной промыш­ленности.

В Германии это, в частности, предполагает рост поддержки, оказываемой политической оппозиции. Как и у правых неонацис­тов, у социал-демократов тоже зазвучат национал-патриотические темы в критическом осуждении передачи рабочих мест «не-гер­манцам», которые трудятся за плату, меньшую, чем заработная плата, утвержденная профсоюзами. Между тем как «зеленые» бу­дут возражать против перенесения производства, загрязняющего окружающую среду, в тот регион, который и так уже считается самым загрязненным на планете.

Если коалиция социал-демократов и «зеленых» действительно станет правящей в Германии и тем самым сможет оказывать на остальную Европу мощное воздействие, то это скажется на замед­лении научно-технического прогресса на европейском континен-

* Понятие «метаболизм», условно сохраняя свое основное значение «обмена веществ», расширительно используется уже не только в биоло­гии. Например, появилось целое направление в архитектуре и градостро­ительстве под таким названием. — Примеч. пер.

те, поскольку социал-демократы страшатся того, как этот прогресс повлияет на занятость рабочей силы, а «зеленые» просто «нашпи­гованы» луддитами и технофобами.

Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) был со­здан на основе капиталов, предоставленных многими западными государствами, в том числе и Японией. Под началом Жака Атали, руководителя нового типа, ЕБРР мог бы заложить ключевые пози­ции технического и экономического развития Восточной Европы. Но это будет нелегко.

Поэтому в ближайшие лет десять коммерческий и политический интерес к «Восточной стратегии» будет постепенно ослабевать по мере того, как станут выходить наружу глубоко скрытые европейские про­блемы. Европа владеет несметным богатством, но — увы — пока еще сомнительной стратегией использования его для дела.

Дата добавления: 2015-07-12