Мэри Хиггинс Кларк Оставь для меня последний танец 9 страница

Она задумалась. У меня было ощущение, что Кей Фесс из тех людей, которые ничего не упускают.

– Члены президиума собрались на полчаса раньше в отдельной приемной, чтобы сфотографироваться. Подали коктейли. Николас Спенсер был, разумеется, в центре внимания, – сказала она.

– Как бы вы расценили его поведение в начале вечера? Он держался непринужденно?

– Спенсер казался растроганным, довольным – таким, каким и должен быть номинант. Он передал председателю персональный чек на сто тысяч долларов в фонд строительства, но не захотел, чтобы об этом объявили на обеде. И сказал, что после одобрения вакцины сможет сделать пожертвование в десятикратном размере.

Она сжала губы.

– Этот мошенник был таким убедительным.

– Вы заметили, чтобы в то время он говорил с кем-то в отдельности?

– Нет, но могу сказать, что как раз перед десертом он минут десять шушукался с Дорой Уитмен, с большим вниманием слушая ее слова.

– Вы, случайно, не знаете, о чем они разговаривали?

– Я сидела справа от его преподобия Хауэлла. В какой-то момент он ушел, чтобы поприветствовать знакомых. Дора сидела слева от его преподобия, так что я хорошо ее слышала. Она пересказывала слова какой-то женщины, хвалившей доктора Спенсера, отца Николаса. Дора говорила Николасу, что эта женщина утверждает, будто доктор Спенсер избавил ее ребенка от врожденного дефекта, который мог бы искалечить тому жизнь.

Я сразу же поняла, что это и есть та ниточка, которую пытаюсь найти. Поняла также, что не смогла связаться с Уитменами, потому что их не было в телефонной книге.

– Мисс Фесс, если у вас есть телефонный номер госпожи Уитмен, не могли бы вы попросить ее как можно скорей переговорить со мной, лучше прямо сейчас, если она на месте?

Она хотела было покачать головой, но по выражению глаз я заметила, что ее одолевают сомнения. Не дав ей опомниться, я сказала:

– Мисс Фесс, я журналистка. Я выясню, где живет миссис Уитмен, и так или иначе с ней поговорю. Но чем скорее мы узнаем то, что она сказала в тот вечер Николасу Спенсеру, тем больше у нас шансов узнать, что именно заставило его исчезнуть и где сейчас пропавшие деньги.

Она посмотрела на меня, и я поняла, что не убедила ее, но, во всяком случае, заставила отступить, напомнив, что я репортер. Мне по-прежнему не хотелось говорить о Бродрике как о возможной жертве, но я все-таки разыграла еще одну карту:

– Вчера я встречалась с Вивьен Пауэрс, ассистенткой Николаса Спенсера. Она рассказала, что на торжественном обеде произошло нечто, ужасно его смутившее и взволновавшее. Вчера, через несколько часов после нашего разговора, эта молодая женщина исчезла, и я подозреваю, что она могла подвергнуться насилию. Явно что-то происходит; какой-то человек изо всех сил старается, чтобы информация об и их пропавших записях не дошла до властей. А теперь, прошу вас, помогите мне связаться с Дорой Уитмен.

Она встала.

– Подождите здесь, пока я позвоню Доре.

Она подошла к стойке, и я смотрела, как она снимает трубку и набирает номер. Вероятно, ей не пришлось искать номер в записной книжке. Она заговорила, и я, затаив дыхание, наблюдала, как она записывает что-то на листке из блокнота. В вестибюль продолжали входить люди, направляясь к стойке для регистрации. Мисс Фесс поманила меня, и я поспешила к ней.

– Миссис Уитмен сейчас дома, но через час уезжает в центр. Я сказала ей, что вы подъедете прямо сейчас. Она вас будет ждать. Здесь написан ее адрес, номер телефона и как подъехать к дому.

Я начала благодарить мисс Фесс, но она на меня уже не смотрела.

– Добрый вечер, миссис Бродрик, – участливо сказала она. – Как сегодня доктор? Надеюсь, идет на поправку?

Теперь, когда умерла Энни, никто не приходил его навестить. Так что когда во вторник утром зазвонил звонок, Нед решил его не замечать. Он знал, что это, должно быть, миссис Морган. Что ей нужно? Она не имеет права ему докучать.

Звонок прозвенел снова, потом еще раз, причем теперь звонивший непрерывно жал на кнопку. Нед услышал тяжелые шаги, спускающиеся по лестнице. Это означало, что в дверь звонила не миссис Морган. Потом он услышал ее голос и голос какого-то мужчины. Теперь ему придется пойти и посмотреть, кто там – а иначе она может воспользоваться своим ключом.

Он не забыл засунуть правую руку в карман. Мази, купленные в аптеке, совсем не помогали. Нед приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, кто звонил.

За дверью стояли два человека. Они показали ему свои удостоверения. Сыщики.

«Мне не о чем беспокоиться», – сказал себе Нед.

Муж Пег уже, наверное, заявил о ее исчезновении, или, быть может, нашли ее тело. Док Браун, вероятно, сообщил полиции, что вчера номером Нед был одним из последних посетителей аптеки. Согласно их удостоверениям высокий парень был детективом Пирсом, чернокожий – детективом Карсоном.

Карсон спросил, можно ли поговорить с ним несколько минут. Нед понимал, что отказаться нельзя – это выглядело бы странно. Он заметил, что оба они смотрят на его правую руку, засунутую в карман. Пришлось вытащить ее. Они могли бы подумать, что там пушка или что-то в этом роде. Марлевая повязка, наложенная на руку, не даст им разглядеть этот жуткий ожог. Он медленно вытащил руку из кармана, стараясь не показать, как ему больно, когда задевал рукой за подкладку.

– Конечно, поговорим, – пробормотал он.

Детектив Пирс поблагодарил миссис Морган за то, что спустилась вниз. Нед видел, что ей страшно хочется узнать, в чем дело, и, перед тем как закрыть дверь, заметил, как она пытается заглянуть в его квартиру. Он знал, о чем она подумала – что в квартире жуткий беспорядок. Она знала, что Энни всегда подбирала за ним разный мусор, относила посуду на кухню, складывала ее в посудомоечную машину и убирала его грязную одежду в корзину. Энни любила, чтобы повсюду были чистота и порядок. Теперь, когда ее не стало, он не утруждал себя уборкой. Ел он, правда, немного, но, когда ел, просто сваливал посуду в раковину и, если ему нужна была тарелка или чашка, споласкивал их.

Нед видел, что сыщики разглядывают комнату, примечая подушку и одеяло на диване, кипы газет на полу, коробку с хлопьями и миску для каши на столе, а рядом – бинты, мазь и клейкую ленту. Одежда, которую он носил в последнее время, была свалена на кресло.

– Не против, если мы сядем? – спросил Пирс.

– Конечно.

Нед сдвинул одеяло в сторону и сел на диван.

С каждой стороны от телевизора стояло по креслу. Детективы взяли их и перенесли ближе к дивану. Они сели слишком близко к нему, словно пытаясь поймать его в ловушку, и он почувствовал себя неуютно.

«Следи за тем, что говоришь», – предупредил он себя.

– Мистер Купер, вчера вечером вы были в аптеке Брауна, перед самым закрытием, верно? – спросил Карсон.

Нед догадался, что главный у них Карсон. Оба они смотрели на его руку. Поговори о руке, сказал он себе. Пусть они тебя пожалеют.

– Угу, я там был. В прошлом месяце у меня погибла жена. Я никогда раньше не занимался готовкой. Пару недель назад обжег руку о горелку, и она все еще очень болит. Вчера вечером пошел к Брауну, чтобы купить мази.

Они, наверное, ожидают, что он станет спрашивать, зачем они пришли со своими вопросами. Нед взглянул на Карсона.

– В чем дело?

– Вы знали миссис Райс, кассиршу из аптеки Брауна?

– Пег? Конечно. Она работает у Брауна уже двадцать лет. Приятная дама. Очень дружелюбная.

Сыщики говорили уклончиво. Они ничего не сказали ему про Пег. Считают ли ее пропавшей без вести или все-таки нашли ее тело?

– Если верить мистеру Брауну, вы были предпоследним человеком, которого Райс обслужила вчера вечером. Это так?

– Думаю, да. Помню, что, когда платил, за мной кто-то стоял. Не знаю, вошел ли кто-нибудь после того, как я ушел. Я сел в машину и поехал домой.

– Когда вы вышли из аптеки, не заметили кого-нибудь поблизости?

– Нет. Я же сказал, что сел в машину и поехал домой.

– Вы знаете, кто стоял за вами в очереди в аптеке?

– Нет. Не обратил внимания. Но Пег его знает. Она назвала его… дайте вспомнить… Она назвала его Гаррет.

Нед заметил, как сыщики переглянулись. Вот что они пришли выяснить. Браун не знал, кто был последним покупателем. Теперь им надо сосредоточиться на поисках этого парня.

Они встали, чтобы уйти.

– Больше мы вас не задержим, мистер Купер, – сказал Карсон. – Вы очень нам помогли.

– Рука у вас сильно распухла, – заметил Пирс. – Надеюсь, вы показывались врачу.

– Да. Мне уже намного лучше.

Они смотрели на него как-то странно. Он это заметил. Но, только закрыв за ними дверь на два замка, Нед догадался, что они не сказали ему, что случилось с Пег. Они наверняка заметили, что он отпустил их, так и не спросив о ней.

На обратном пути они наверняка зайдут к Брауну, чтобы узнать о Гаррете. Нед выждал десять минут, затем набрал номер аптеки. Ответил Браун.

– Док, Нед Купер у телефона. Я беспокоюсь насчет Пег. У меня были два следователя, спрашивали о ней, но они так и не сказали, в чем дело. С ней что-нибудь случилось?

– Минутку, Нед.

Он догадался, что Браун разговаривает с кем-то, прикрыв ладонью трубку. Потом заговорил детектив Карсон.

– Мистер Купер, сожалею, но должен сообщить вам, что миссис Райс стала жертвой убийцы.

Нед не сомневался, что теперь голос Карсона звучит более дружелюбно. Он оказался прав: они действительно заметили, что он не спросил про Пег. Нед сказал Карсону, что очень сожалеет, и попросил его выразить соболезнования доку Брауну. Карсон сказал Неду, чтобы звонил, если что-нибудь вспомнит, пусть даже и не очень, на его взгляд, важное.

– Непременно, – заверил Нед детектива.

Повесив трубку, он подошел к окну. Они вернутся – он был в этом уверен. Но пока он выпутался. Единственное, что ему осталось сделать, так это спрятать винтовку. Небезопасно оставлять ее в машине или даже под всем этим хламом в гараже. Где же ее спрятать? Нужно найти такое место, где никто не будет ее искать.

Он посмотрел вниз на небольшой клочок пожухлой травы. Она была грязной, спутанной и напомнила ему могилу Энни. Жена была похоронена рядом с его матерью, на старом городском кладбище. На нем почти никого не хоронили, порядок не поддерживался, и все могилы имели запущенный вид. Когда на прошлой неделе он пришел туда, могила Энни по-прежнему выглядела свежей, мягкая земля с комьями грязи еще не осела. Словно тело Энни закидали кучей грязи.

Куча грязи… Как будто ему подсказали ответ. Он завернет винтовку и патроны в пластиковый мешок, потом в старое одеяло и зароет их в могиле Энни, пока не придет время снова ими воспользоваться. Когда все будет кончено, он вернется туда, ляжет на могилу и покончит с собой.

– Энни, – позвал он, как привык ее звать, когда она была на кухне, – Энни, скоро я буду с тобой, обещаю.

К тому времени, как я была на пути из Каспиена, Кен и Дон уже ушли из офиса, поэтому поехала прямо домой, но оставила каждому из них сообщение, и они позвонили мне вечером. Мы договорились встретиться с утра пораньше, и восемь часов, чтобы поговорить на свежую голову.

Работа над колонкой вновь напомнила мне о том, что девяносто девять процентов населения Земли каждодневно борется за то, чтобы подвести баланс расходов и доходов. Я просмотрела новые поступления электронной почты в надежде получить весточку от парня, который писал, что видел, как из особняка Бедфорд перед пожаром вышел какой-то человек, но от него ничего не было.

«Или от нее», – мысленно добавила я.

Покончив с колонкой без двадцати одиннадцать, я сполоснула лицо, надела ночную рубашку и халат, заказала по телефону маленькую пиццу и налила себе бокал вина. Ждать пришлось совсем недолго. Ресторан у нас за углом, на Третьей авеню, и пиццу принесли как раз в тот момент, когда начались одиннадцатичасовые новости.

Главной темой была история Ника Спенсера. Пресса связывала сообщение о том, что его якобы видели в Швейцарии, с исчезновением Вивьен Пауэрс. Их фотографии показывали вместе, и в новостях прозвучало высказывание о «новом загадочном повороте в деле Спенсера». Суть сообщения состояла в том, что полиция Бриарклиф-мэнора сомневалась в похищении Вивьен Пауэрс.

Я решила, что звонить Линн слишком поздно, рассудив, что, эта история, во всяком случае, подтвердила ее заявление о том, что она не принимала участия в планах мужа. Но если кто-то действительно вышел из особняка за несколько минут до пожара, это вполне может означать, что у нее имелся собственный план, – так я подумала.

Я легла в постель, обуреваемая противоречивыми чувствами, и долго не могла уснуть. Если Вивьен Пауэрс рассчитывала увидеться с Ником Спенсером всего через несколько часов после нашей с ней встречи, то она чертовски хорошая актриса. Я была рада, что не стерла ее телефонное сообщение. Нужно его сохранить. И еще я должна вернуться в «Джен-стоун», чтобы поговорить с женщинами, которые занимаются корреспонденцией.

На следующее утро, в восемь часов, Дон и я уже сидели в кабинете Кена. У каждого в руке дымилась кружка со свежезаваренным кофе. Парни выжидающе посмотрели на меня.

– В хронологическом порядке? – предложила я.

Кен кивнул.

Я рассказала им о доме Вивьен Пауэрс, о том, что распахнутая дверь, опрокинутые стол и кресло производили впечатление чего-то нарочитого и фальшивого. Потом прибавила:

– Но тем не менее, когда она позвонила мне и сказала, что, кажется, знает, кто забрал записи доктора Спенсера у Бродрика, это прозвучало вполне убедительно.

Я посмотрела на них.

– А теперь, сдается, я знаю, зачем забрали эти записи и что в них может содержаться. Вчера все сошлось одно к одному. – Я положила на стол фотоснимок президиума торжественного обеда и указала на Дору Уитмен. – Вчера я побывала у нее, и она сказала, что за обедом разговаривала с Ником Спенсером. Рассказала ему, что в прошлом году в начале ноября они с мужем совершили круиз в Южную Америку. Подружились с парой в Огайо, и супруги рассказали им, что тринадцать лет назад их племянница недолго жила в Каспиене. В больнице Каспиена она родила ребенка, которому был поставлен диагноз «рассеянный склероз». Она привозила его к доктору Спенсеру на обычные уколы, а за день до отъезда семьи обратно в Огайо доктор Спенсер сам пришел к ним домой и сделал ребенку укол пенициллина, потому что у того была высокая температура.

Я прихлебнула кофе из чашки. Никак было не прийти в себя после того, что тогда узнала.

– Как они рассказывали, прошло несколько недель, и доктор Спенсер позвонил молодой матери в Огайо. Он был страшно взволнован, говоря, что только сейчас понял, какую совершил оплошность: вколол ребенку непроверенную вакцину, над которой работал в течение нескольких лет. Он сказал, что готов нести полную ответственность за любые проблемы, которые могут возникнуть.

– Он дал ребенку непроверенную вакцину… старую вакцину, над которой работал? Удивительно, что ребенок не умер, – выпалил Кен.

– Погоди, дослушай до конца. Мать сказала ему, что ребенок никак не среагировал на укол. И что вообще необычно для нашего времени, так это то, что она не помчалась к юристу с признанием вины со стороны доктора Спенсера. С другой стороны, никаких проблем у ребенка со здоровьем не возникало. Несколько месяцев спустя ее новый педиатр в Огайо сказал, что ребенку, вероятно, поставили неправильный диагноз, потому что тот развивается нормально и признаки заболевания отсутствуют. Этой девочке сейчас тринадцать лет. Прошлой осенью она попала в автомобильную аварию. Изучив томограмму, врач-диагност отметил: не знай он, что такого не бывает, он бы сказал, что снимок показывает очень слабые следы склероза в некоторых клетках – весьма необычный симптом. Мать попросила прислать из Каспиена первые рентгеновские снимки. На них виден обширный склероз как головного, так и спинного мозга.

– Возможно, перепутали рентгеновские снимки, – сказал Кен. – В клиниках это случается довольно часто.

– Знаю, и никто в Огайо, кроме самой матери, не поверит, что снимки не были перепутаны. Она пыталась написать доктору Спенсеру, но он умер за несколько лет до этого, и письмо вернулось к ней.

– Дора Уитмен сказала этим людям, что Николас Спенсер – сын доктора Спенсера и что ему наверняка будет приятно получить весточку от их племянницы. Миссис Уитмен предложила, чтобы племянница написала ему в «Джен-стоун». Очевидно, она написала, но ответа так и не получила.

– Это и есть та история, которую госпожа Уитмен рассказала Спенсеру на торжественном обеде? – спросил Дон.

– Да.

– А на следующий день он снова помчался в Каспиен за ранними записями отца, но обнаружил, что их нет, – поигрывая очками, сказал Кен.

«Интересно, как часто ему приходится менять крепежный винтик оправы», – подумала я.

– Дора Уитмен пообещала дать Спенсеру адрес и номер телефона людей, рассказавших и i о своей племяннице. Разумеется, на обеде у нее с собой этих данных не было. Он навестил ее после того, как побывал у доктора Бродрика и узнал, что записи пропали. Дора сказала, что он был заметно расстроен. Спенсер позвонил супругам из Огайо прямо из дома Уитменов, узнал номер телефона их племянницы и поговорил с ней. Ее зовут Каролина Саммерс.

– Дора Уитмен слышала, как он спрашивал Саммерс, есть ли у нее факс. Вероятно, был, потому что он сказал, что собирается поехать в больницу Каспиена и узнать, сохранились ли у них рентгеновские снимки ее дочери, и если да, он хотел, чтобы она выслала ему по факсу разрешение их забрать.

– Так вот куда он отправился после визита к Бродрику?

– Да. Попрощавшись с миссис Уитмен, я снова поехала в больницу Каспиена. Клерк вспомнил о посещении Ника Спенсера, но не смог ему помочь. Единственный комплект снимков был уже раньше отослан Каролине Саммерс.

– Цепочка событий указывает на то, что Саммерс написала это письмо Спенсеру примерно в ноябре, после чего некто помчался за ранними записями его отца, – заметил Дон.

Было видно, что он чертит треугольники. Интересно, что сказал бы психолог по поводу этих каракулей. Я бы вывела вот что: в администрации «Джен-стоун» кто-то третий принял это письмо всерьез и предпринял в его отношении какие-то действия или же передал письмо кому-то еще.

– Более того. Ник Спенсер полетел в Огайо, встретился с Каролиной Саммерс и ее дочерью, которую осмотрел. После этого с рентгеновскими снимками, взятыми в клинике Каспиена, он отправился вместе с девочкой в ту больницу Огайо, врач которой говорил о наличии у нее следов склеротических клеток. Томограмма исчезла. Воспользовавшись именем Каролины Саммерс, кто-то забрал ее через неделю после Дня благодарения. Ник попросил миссис Саммерс никому не говорить об этих «откровениях», пообещав с ней связаться. Разумеется, он так этого и не сделал.

– У него в компании орудовал шпион. Прошло чуть больше месяца, и разбился его самолет. – Кен надел очки. (Я восприняла это как знак того, что мы скоро закругляемся.) – Недавно его видели в Швейцарии, и пропала его подружка.

– Как бы там ни было, пропали также миллионы долларов, – заметил Дон.

– Карли, ты говоришь, что беседовала с женой доктора Бродрика. Удалось что-нибудь узнать? – спросил Кен.

– Мы беседовали всего минуту. Она знала, что на прошлой неделе я была у него в кабинете. Полагаю, он отзывался обо мне положительно. Сказала, что хочу уточнить у нее некоторые факты для статьи. Она согласилась поговорить, но только когда ее муж будет вне опасности. Надеюсь, скоро он и сам сможет рассказать о том, что с ним произошло.

– Случай с Бродриком, авария самолета, похищенные записи, похищенная томограмма, поджог дома, пропавшая секретарша, неудача с противораковой вакциной и препарат, возможно излечивший рассеянный склероз тринадцать лет назад, – сказал Дон, вставая. – Подумать только, что все это начиналось как история о сбежавшем мошеннике.

– Могу сказать вам прямо сейчас, – заявил Кен, – не было никакой инъекции старой вакцины, якобы излечившей рассеянный склероз.

Зазвонил мой телефон, и я побежала, чтобы ответить. Это была Линн. Учитывая сообщения о том, что Ника видели в Швейцарии, а также шокирующую новость о его связи с секретаршей, она просила моей помощи в подготовке заявления для средств массовой информации. Ее склоняли к этому и Чарльз Уоллингфорд, и Адриан Гарнер.

– Карли, даже если сообщение о Нике не подтвердится, в сознании людей его романтические отношения с ассистенткой помогут отделить меня от его деятельности. Для них я буду невинной женой. А нам обеим это и нужно, верно?

– Нам нужна правда, Линн, – ответила я, неохотно согласившись встретиться с ней за обедом в ресторане «Времена года».

В час дня – любимое время обеда для большей части приходивших сюда людей – во «Временах года», как всегда, царила оживленно-безмятежная атмосфера. Я узнавала знакомые лица, часто мелькающие в разделе «Стиль» журнала «Таймс», а также на страницах, посвященных политике и бизнесу.

Оба совладельца, Джулиан и Алекс, были за стойкой. Я спросила про столик для миссис Спенсер, и Алекс ответил:

– О, заказ сделан на имя мистера Гарнера. Все остальные уже пришли. Они сидят в зале с бассейном.

«Значит, это не будет тайное совещание сводных сестер по спасению репутации», – подумала я, следуя за сопровождающим по коридору с мраморными стенами в обеденный зал. Почему Линн не сказала мне, что на обеде будут присутствовать Уоллингфорд и Гарнер? Может быть, она думала, что я отступлюсь? «Нет, Линн, ошибаешься, – думала я. – Не могу дождаться, чтобы хорошенько их разглядеть, особенно Уоллингфорда. Однако следует сдерживать репортерские инстинкты. Надо обратиться в слух и поменьше говорить».

Мы вошли в зал, в центре которого был большой квадратный бассейн, обрамленный деревьями, которые символизировали текущее время года. Поскольку была весна, мы увидели высокие стройные яблони с пышно цветущими ветками. Этот красивый зал создавал легкое настроение. Держу пари, здесь заключается не меньше важных сделок, чем в залах, где заседают правления корпораций.

Сопровождающий оставил меня с метрдотелем, и я через зал прошла за ним к столику. Даже на расстоянии видно было, что Линн выглядит великолепно. Черный костюм с белым полотняным воротничком и манжетами. Ног не видно, но бинты с рук сняты. В воскресенье она не надевала украшений, но сегодня на левом безымянном пальце я заметила широкое золотое обручальное кольцо. По пути к своим местам люди останавливались, чтобы ее поприветствовать.

Играла ли она роль, или у меня было к ней предубеждение, но я поймала себя на том, что скептически смотрю на то, как она кокетливо качает головой и вызывающе улыбается мужчине, который дотронулся до ее руки, и в котором я признала генерального директора одной из брокерских фирм.

– Все еще болит, – объяснила она ему.

В это время метрдотель усаживал меня на место. Я была рада, что Линн отвернула от меня голову. Это избавляло от необходимости обмениваться с ней символическим поцелуем.

Когда я подошла к столу, Адриан Гарнер и Чарльз Уоллингфорд привычным жестом начали отодвигать стулья, чтобы встать. Я изображал протест, и мы одновременно устроились па своих местах.

Должна сказать, эти мужчины производили впечатление. Уоллингфорд был по-настоящему красив, с утонченными чертами, встречающимися у людей, имеющих предков благородного происхождения не в одном поколении. Орлиный нос, холодные голубые глаза, темные волосы с проседью на висках, тренированное тело и красивые руки – он был олицетворением аристократа. Мне показалось, что его темно-серый костюм в почти неразличимую узкую полоску – от Армани. Картину довершал галстук с узором в приглушенно-красных и серых тонах поверх накрахмаленной белой рубашки. Я заметила, как, проходя мимо столика, некоторые женщины бросают на него оценивающие взгляды.

Адриан Гарнер был, пожалуй, примерно одного возраста с Уоллингфордом, но на этом их сходство и кончалось. Он был дюйма на два ниже, и, как я заметила в воскресенье, ни в его фигуре, ни в его лице не было и следа утонченности, столь заметной у Уоллингфорда. Лицо румяное и обветренное, словно он проводил много времени на воздухе. В тот день его глубоко посаженные коричневые глаза с проницательным взглядом были прикрыты очками. Когда он посмотрел на меня, я почувствовала, что он в состоянии прочитать мои мысли. Этот человек излучал какую-то энергию власти, отчего его ничем не примечательные желтовато-коричневый пиджак и коричневые слаксы выглядели так, словно были заказаны по каталогу.

Они с Уоллингфордом приветствовали меня. Мужчины пили шампанское, и по моему знаку официант наполнил мой бокал. Потом я увидела, как Гарнер раздраженно посматривает на Линн, пока та продолжает разговаривать с брокером. Она, должно быть, это почувствовала, потому что окончила разговор и, повернувшись к нам, при виде меня изобразила восторг.

– Карли, так мило, что вы пришли по первому зову. Можете представить, в какую переделку я попала.

– Да, конечно.

– Ну не благо ли это, что Адриан предупредил меня по поводу моего воскресного заявления, когда мы полагали, что найден обрывок рубашки Ника? А теперь, когда мы узнали, что Ника могли видеть в Швейцарии и что пропала его ассистентка, я просто не знаю, что и думать.

Но этого как раз вам говорить не следует, твердо произнес Уоллингфорд. Он взглянул на меня. – Все эти сведения конфиденциальные, – начал он. – Мы провели небольшое расследование в офисе. Некоторые служащие давно догадывались о романтических отношениях между Николасом Спенсером и Вивьен Пауэрс. Создается впечатление, что Вивьен оставалась на службе эти последние недели, потому что хотела быть в курсе расследования аварии самолета. Разумеется, задействована служба окружного прокурора, но мы также наняли частное сыскное агентство. Пожалуй, для Спенсера было бы большим утешением, если его, по общему мнению, сочтут погибшим. Но раз уж его видели в Европе, игра окончена. Теперь его считают беглецом, и можно предположить, что Пауэрс – тоже. Если стало известно, что он выжил после катастрофы, ей не было нужды ждать. Разумеется, если она тянула время, властям следовало ее допросить.

– Единственное добро, которое эта женщина сделала для меня, это то, что люди больше не считают меня парией, – сказала Линн. – По крайней мере, теперь они думают, что Ник обманул меня так же, как их. Когда я размышляю…

– Мисс Декарло, когда вы предполагаете напечатать свою статью? – спросил Адриан Гарнер.

Неужели у меня единственной из сидящих за столом вызвал досаду высокомерный тон, каким он прервал Линн? Я не сомневалась, что у Гарнера это вошло в привычку.

В надежде разозлить его в ответ, я умышленно ответила ему в стиле «если то, а если это».

– Мистер Гарнер, иногда мы имеем дело с двумя противоположными аспектами. Первый – освещение новостей для статьи, попадающей на обложку, и, разумеется, Ник Спенсер – сенсация. Другой аспект – правдивое изложение истории, не позволяющее ей стать просто набором недавних слухов. Есть ли у нас законченная история Ника Спенсера? Не думаю. По сути дела, я каждый день убеждаюсь, что мы даже поверхностно не изучили эту историю, так что на ваш вопрос ответить не могу.

Могу сказать, что мне удалось его разозлить, и это меня сильно порадовало. Адриан Гарнер мог быть невероятно успешным финансовым магнатом, но это не давало ему права быть грубым.

Я представила себе, что каждый из нас разворачивает свою линию фронта.

– Мисс Декарло… – начал он.

– Друзья зовут меня Карли.

«Не ему одному позволено прерывать людей во время разговора», – подумала я.

– Карли, четверо из сидящих за этим столом, а также инвесторы и служащие «Джен-стоун» – все мы жертвы Николаса Спенсера. Линн говорила, вы тоже вложили в компанию двадцать пять тысяч долларов.

– Да, верно. – Я вспомнила все, что слышала по поводу гарнеровского «навороченного» особняка, и решила попробовать загнать его в угол. – Это были деньги, которые я накопила для первого взноса за кооперативную квартиру, мистер Гарнер. Я о ней мечтала несколько лет: чтобы здание было с работающим лифтом, чтобы в ванной был исправный душ. Может быть, это был бы старый дом с камином. Всегда любила камины.

Я знала, что Гарнер обязан своими успехами только себе, но он не попался на удочку и не сказал нечто вроде: «Понимаю, что такое мечтать об исправном душе». Он попросту проигнорировал мои скромные мечты о хорошем жилище.

– У каждого, кто вложил средства в «Джен-стоун», своя история, свои планы, которые были нарушены, – спокойно произнес он. – Моя корпорация взяла на себя риск, объявив о намерении купить права на распространение вакцины «Джен-стоун». Мы не понесли финансового ущерба, потому что наши обязательства могли иметь силу только после одобрения вакцины Управлением по контролю за продуктами и лекарствами и после ее испытания. Тем не менее серьезно пострадало благожелательное отношение к моей компании, а это важный аспект будущего любой организации. Люди покупали акции «Джен-стоун» отчасти из-за незыблемой репутации «Гарнер фармасьютикал». В деловом сообществе ассоциативное чувство вины – вполне реальный психологический фактор, Карли.

Он чуть не назвал меня «мисс Декарло», но, замявшись, произнес вместо этого «Карли». Не думаю, чтобы слышала раньше от кого-нибудь более раздраженное и высокомерное озвучивание своего имени. Я вдруг поняла, что Адриан Гарнер, несмотря на всю свою власть и могущество, меня боится.

«Нет, – подумала я, – слишком сильно сказано. Он ценит то, что я помогаю людям осознать важную вещь: не только Линн, но также и корпорация «Гарнер фармасьютикал» стала жертвой невиданной аферы Спенсера с противораковой вакциной».

Дата добавления: 2015-07-11