Уровни языковой способности и психолингвистические единицы

В первом параграфе мы констатировали, что языковая способ­ность не является ни формой организации внешних проявлений речевого поведения, ни «грамматикой», перенесенной в мозг. Ины­ми словами, языковая способность, или психофизиологический механизм речи, характеризуется некоторой структурой и может быть представлена в виде своего рода порождающей модели, при<328>чем эта модель отлична от любой возможной модели языкового стандарта. Прежде чем говорить об устройстве такой модели, мы хотели бы подчеркнуть два момента: во-первых, эта модель не име­ет аксиоматического характера, а является генетической [73]; во-вторых, мы отнюдь не претендуем в этом и следующих параграфах на сколько-нибудь исчерпывающее описание этой модели (такого описания и не существует), а остановимся лишь на тех ее особен­ностях, которые не вызывают сомнения при современном состоянии вопроса. В заключение настоящей главы мы попытаемся дать гипо­тетическое описание структуры порождающего психофизиологи­ческого механизма речи.

Упомянем прежде всего тот общеизвестный факт, что членение речевого потока на единицы языка, единицы собственно лингви­стические, и на единицы, являющиеся таковыми с точки зрения внутренней организации языковой способности, различно. Иначе говоря, даже если оставаться в пределах текста и ставить вопрос о делении его на отдельные сегменты, эти сегменты окажутся различными при различных подходах. Так, с точки зрения лин­гвистической вреку — два «слова», два отдельных сегмента; с точки зрения порождения речи это, безусловно, один сегмент, од­но «слово», что доказывается невозможностью применения к его составным частям критерия потенциальной изолируемости (ни в, ни реку не могут функционировать с тем же значением как само­стоятельные высказывания).

На самом деле все обстоит много сложнее. Один и тот же сегмент потока речи даже при чисто лингвистическом подходе может быть интерпретирован по-разному в зависимости от того, какой уровень системы языка мы на него «проецируем», т. е. из конкретных вари­антов каких именно лингвистических единиц мы считаем его сос­тоящим4. Один и тот же сегмент может быть представлен как вари­ант лексемы (лекса), как сочетание двух-трех или более вариантов морфем (морф) и соответственно большего количества вариантов фонем и звукотипов (фон и сон). Тот же сегмент при подходе с точки зрения порождающего механизма тоже может быть интерпретирован различно в зависимости от того, какой «блок» порождающего меха<329>низма мы рассматриваем. Каждый такой «блок» обеспечивает по­явление в потоке речи определенного класса единиц или, вернее, класса сегментов. «Выключив» тот или иной блок, мы или нарушим речевую способность вообще (если это «нижележащий» блок, на­пример, механизм слогообразования), или будем порождать непол­ноценную речь с более элементарной, чем в обычном случае, син­тагматической организацией (например, как это нередко бывает при афазии, человек сможет «порождать» отдельные слова, но окажется не в состоянии построить высказывание).

Основная проблема заключается в том, каковы те классы сег­ментов и соответственно те «блоки» порождающего механизма» которые реально выступают в речевой деятельности.

Впервые эта проблема была поставлена авторами монографии «Психолингвистика» (соответствующий параграф написан Ч. Осгудом). Согласно Осгуду, следует различать четыре уровня язы­ковой способности и соответственно различные виды «психолингви­стических единиц». Единицей мотивационного уровня слу­жит предложение «в широком, неграмматическом значении слова» [131, 72] как для говорящего, так и для слушающего. Этот уро­вень «ведает» общей регулировкой сообщения. Второй, семантический уровень имеет дело с выбором возможных значений. Для говорящего единицей этого уровня, по Осгуду, является «функцио­нальный класс» (нечто, примерно соответствующее «синтагме» Л. В. Щербы). Для слушающего, по мнению Осгуда, единица должна быть меньшей, и таковой является «нуклеус» (термин Дж. Гринберга [41,457; 105, 67—70]). Уровень последовательностей ведает веро­ятностными характеристиками «речевых событий»: единицей этого уровня для обоих собеседников служит такой сегмент, который представляет одно целое с точки зрения статистических взаимосвя­зей его компонентов, а именно — слово. Наконец, интегра­ционный уровень имеет дело с мельчайшими нечленимыми «кирпичиками» речи: для говорящего это, по Осгуду, слог, для слушающего — фонема.

Необходимо сразу же добавить, что авторы монографии «Пси­холингвистика», кроме лингвистических и психолингвистических единиц, выделяют еще единицы психологические. Если психолингвистические единицы — функционально оперативные, то психологические — те, которые поддаются осознанию самим говорящим (слог, слово, предложение) [138, 60—61].

Остановимся на этой схеме. Уже независимо от эксперимен­тальных данных и их интерпретации в глаза бросается зависимость модели Осгуда — Гринберга — Сапорты от «трехуровневой модели поведения», предложенной Осгудом.

Эта особенность модели языковой способности обусловлена свойственным Осгуду представлением о неврологическом механиз­ме поведения вообще. Вот схема его принципиальной модели поведения:<330>

Уровень репрезентации r_m S_m

­ ¯

Уровень интеграции s? — s? — s? ––––––––––> r? — r? — r?

­ ¯

Уровень проекции S R

На уровне проекции речевые стимулы кодируются в нервные стимулы. На уровне интеграции эта отрывочная речевая информа­ция интегрируется, т. е., исходя из прошлого опыта, мы строим на основании этих стимулов наиболее вероятную модель. Затем эта модель поступает на уровень репрезентации, где вызывает ту реак­цию «опосредствованной репрезентации», которая ассоциируется с данной моделью5. В акте речевого восприятия, согласно бихевио­ристской схеме «стимул — реакция», значение выступает как свое­го рода промежуточная реакция; если же мы имеем дело с порож­дением речи, с говорением, то оно, напротив, выступает как про­межуточный стимул (в этом случае бихевиористы говорят о «само­стимуляции»). Порождая речь, мы имеем сначала этот стимул на уровне репрезентации. Спускаясь на уровень интеграции и комби­нируясь с опытом, накопленным в процессе восприятия на этом уровне (горизонтально направленная стрелка на схеме), этот сти­мул по ассоциации вызывает реакцию в виде «моторных образов», артикуляционных единств. Наконец, на уровне проекции все это обретает реальное звучание.

Все эти уровни раз и навсегда заданы в неврологической струк­туре организма. При усвоении языка они лишь «включаются», как начинает течь электрический ток по проводу при повороте выключателя. На уровень проекции опыт вообще не влияет. На уровне интеграции он выступает как чисто статистический фактор: мы получаем такую модель, которая в нашем опыте ниболее часто была связана с данным набором речевых стимулов. На уровне реп­резентации опыт обусловливает ассоциацию модели именно с дан­ным, а не иным значением.

Уровень репрезентации соответствует в изложенной выше си­стеме психолингвистических единиц «семантическому» уровню. Уровень интеграции есть в обеих моделях. Уровень проекции ле­жит вне системы психолингвистических единиц — это уровень чисто исполнительный. Мотивационный уровень психолингвистиче­ской модели ведает общими характеристиками сообщения и не на­ходит четкой параллели в «трехуровневой модели поведения». Точно так же обстоит дело и с уровнем последовательностей. Этот послед­ний, вообще говоря, лежит вне данной модели: во всяком случае, в одной из последующих глав монографии (а именно — в пятой), в час<331>ти, принадлежащей перу Флойда Дж. Лаунсбери, вводится четкое разграничение «статистической структуры» и «лингвистической структуры» сообщения, причем указывается, что статистический анализ игнорирует то, что является основным для лингвистики — различение уровней структуры [121, 94]. Аналогичное разграниче­ние двух параллельных механизмов, один из которых ведает воз­можностью появления данного элемента, а другой вероятностью его появления, проводится в некоторых более новых работах, напри­мер [107; 133].

После 1954 года, когда появились новые психолингвистические модели, опирающиеся на трансформационную грамматику, это лишь частично затронуло трактовку психолингвистических уров­ней и единиц. Правда, идея априорной заданности говорящему сис­темы уровней языковой способности сменилась идеей врожденности лишь основных физиологических предпосылок, на базе которых языковая система складывается уже «самостоятельно» в процессе общения ребенка со взрослым, но тем не менее формирование язы­ковой способности сохранило в трактовке психолингвистов «транс­формационного» направления свой механический характер. Имею­щиеся у ребенка физиологические предпосылки являются для них не фундаментом, на котором можно построить дом разной архитек­туры, а рельсами, по которым «катится» языковая способность в совершенно определенном направлении после того, как ее «подтол­кнет» среда. Ср. утверждение Н. Хомского, что элементы речевого механизма «могут развиваться в основном независимо от подкреп­ления, благодаря генетически детерминированному созреванию» [96, 44].

Подобное понимание возникло в результате полемического противопоставления этой точки зрения точке зрения бихевиорист­ской психологии речи (представленной, в частности, книгой Скиннера), сводящей, наоборот, все формирование речевой способности к системе подкреплений. Особенно ясно различие этих двух точек зрения в трактовке детской речи, где оно вылилось в продолжи­тельную и интересную дискуссию между М. Брэйном и группой гар­вардских психолингвистов — учеников Дж. Миллера. М. Брэйн отстаивал в этой дискуссии идею «контекстуальной генерализации»: «Если субъект встречал ранее предложения, в которых какой-либо сегмент (морфема, слово или синтагма) встречается в определенной позиции и определенном контексте, а затем он стремился поставить этот сегмент в других контекстах в ту же позицию, можно считать, что контекст сегмента генерализован... Контекстуальная генерали­зация относится к общему классу генерализованных стимулов и ре­акций» (см. [92], там же опубликованы и остальные материалы дис­куссии). Его оппоненты — Т. Бивер, Дж. Фодор и У. Уэксел — считают, что это верно лишь относительно некоторых, особенно несвободных сочетаний слов, но что этот механизм — по существу своему ассоциативный, т. е. сводящийся к взаимоотношению сти<332>мула и реакции, — не может объяснить грамматическое единство предложения, для чего мы нуждаемся в иной (трансформацион­ной) модели.

В советской науке понятие уровня языковой способности свя­зано с предложенной Н. А. Бернштейном теорией неврологических уровней построения психофизиологических процессов. Эта теория является частью его общей концепции и ближе всего подходит к современному пониманию физиологических механизмов деятель­ности.

Согласно взглядам Н. А. Бернштейна, управление всяким движе­нием (в широком смысле) осуществляет «сложная многоуровневая постройка, возглавляемая ведущим уровнем, адекватным смысловой структуре двигательного акта (в терминах теории деятельности — цели деятельности. — А. Л.), и реализующим только самые основные, решающие в смысловом от­ношении коррекции. Под его дирижированием в выполнении дви­жения участвует... ряд фоновых уровней, которые обслу­живают фоновые или технические компоненты движения... Процесс переключения технических компонентов движения в низовые, фо­новые уровни есть то, что называется обычно автоматизацией дви­жения. Во всяком движении, какова бы ни была его абсолютная уровневая высота, осознается один только его ведущий уровень... И степень осознаваемости, и степень произвольности растет с пере­ходом по уровням снизу вверх» [4, 36—37].

В речевой деятельности участвует не весь «комплект» уровней, но лишь некоторые из них. Наиболее высоким в иерархическом отношении является уровень смысловой связной речи, на котором функционально оперативной единицей является предложение или высказывание в целом. Следующий уровень — уровень предмет­ного действия, или (применительно к речевой деятельности) уро­вень называния, единицей которого является слово. Оно имеет актуальную психофизиологическую самостоятельность лишь в том случае, когда действие происходит на предметном уровне, т. е. когда слово берется как целое со своей семантической стороны. Дальней­шие уровни самим Н. А. Бернштейном не выделены. По-видимому, руководствуясь его идеями, можно выделить по крайней мере еще один — слоговой уровень.

Проблема осознания психолингвистических единиц (т. е. про­блема «психологических единиц») решается в модели Н. А. Бернштейна следующим образом. Как мы только что видели, в речевом механизме, как во всяком физиологическом механизме, обес­печивающем процесс деятельности, в любой момент времени должен быть ведущий уровень. Другие уровни являются в это время фоно­выми. Иерархии ведущего и фоновых уровней соответствуют раз­личные ступени осознания. А. Н. Леонтьев [45] в одной из своих статей выделяет три таких ступени: а) актуальное осознание, б) сознательный контроль, в) неосознанность. По-видимому, есть<333> основания для выделения между б) и в) еще одной ступени — бес­сознательного контроля [41, 123 и след.].

В обычной (спонтанной) речи, где ведущим уровнем служит уровень связной речи, этому уровню соответствует ступень ак­туального сознавания (сознается содержание высказывания). В этих условиях словесно-предметному уровню соответствует сту­пень сознательного контроля (но слово может оказаться «созна­тельно контролируемым только в том случае, если оно станет преж­де предметом специального действия и будет сознано актуально» [45, 21]), уровню операторов — ступень бессознательного контро­ля, слоговому уровню — ступень неосознанности. Если же акту­альное сознавание «спускается» на словесно-предметный уровень, происходит своего рода «скольжение» ступеней осознания по иерар­хии уровней.

С собственно осознанием психолингвистических единиц не сле­дует смешивать их вычленение [41, 128—129]. Это не регулируе­мая произвольным актом внимания, кажущаяся спонтанной опера­ция выделения опорных точек в речевой деятельности. Вычленение не связано с автоматизацией речевых действий; по-видимому, вычленимы в принципе те элементы речевой деятельности, которые соответствуют замкнутой системе команд в органы артикуляции — например, слог, слово, предложение.

Если номенклатура осознаваемых элементов при вычленении задается структурой самого речевого механизма, то при второй, высшей форме осознания мы можем задавать ее в известных преде­лах произвольно. Иными словами, от того, как мы организуем процесс свертывания и автоматизации речевых действий, зависит характер единиц, осознаваемых данным носителем языка. Напри­мер, любой взрослый носитель языка, как правило, осознает морфе­мную структуру слова; но осознание этой структуры, вернее, ее эк­вивалента в языковом сознании, может быть различным в зависи­мости от того, какая грамматическая модель была задана данному носителю языка для усвоения, т. е. от структуры «школьной грамматики».

Различие вычленения и собственно осознания соответствует выдвигавшемуся ранее в литературе различию первичного и вто­ричного речевого анализа. «Для первого... характерно восприятие слова в результате однократного сосредоточения активного внима­ния при неравномерном его распределении... При вторичном анализе внимание распределяется равномерно, причем опознава­ние происходит в результате постепенного переключения с одного элемента на другой, т. е. в результате произвольно избиратель­ной его концентрации... Слово начинает осознаваться не как це­лостное, а как расчлененное» [59, 51]6.<334>

Следует иметь в виду, что положения, изложенные выше, не только не являются общепринятыми, но и не получили пока сколь­ко-нибудь детальной разработки. Между тем такая разработка была бы чрезвычайно желательной, ибо данная проблематика име­ет чрезвычайно большое значение в связи с задачами обучения род­ному и иностранному языку.

Дата добавления: 2015-07-11