Языковая способность человека и ее изучение в современной науке

Леонтьев А. А.

В лингвистике конца XIX — начала XX вв. язык рассматри­вался в первую очередь как застывшая система, взятая в абстрак­ции от реальной речевой деятельности. Характеризуя различные направления в понимании языка, советский лингвист В. Н. Волошинов назвал в свое время это направление «абстрактным объекти­визмом». Его основными положениями, по В. Н. Волошинову, яв­ляются следующие: «1) Язык есть устойчивая неизменная система нормативно тождественных языковых форм, преднаходимая инди­видуальным сознанием и непререкаемая для него. 2) Законы язы­ка суть специфические лингвистические законы связи между язы­ковыми знаками внутри данной замкнутой языковой системы. Эти законы объективны по отношению ко всякому субъективному соз­нанию. 3) Специфические языковые связи не имеют ничего общего с идеологическими ценностями... 4) Индивидуальные акты говоре­ния являются, с точки зрения языка, лишь случайными прелом­лениями и вариациями или просто искажениями тождественных форм» [14, 69]. Правда, конкретное бытие такой абстрактной сис­темы представители этого направления понимали по-разному. Для младограмматиков это была система психофизиологических навы­ков в голове каждого отдельного индивида; для лингвистов «социо­логической» школы — «идеальная лингвистическая форма, тяго­теющая над всеми индивидами данной социальной группы» [12, 224] и реализующаяся у каждого из этих индивидов в виде пассив­ных «отпечатков» — таких же индивидуальных систем речевых навыков [ср. 79].

Рядом с понимаемой так виртуальной системой языка предста­вители «абстрактного объективизма» обычно ставят речь как прос­тую реализацию этой системы. Тем самым речь фактически исклю­чается из предмета лингвистической науки, ибо, по их мнению, в<314> речи нет — с точки зрения лингвиста — ничего такого, чего не было бы в языке. С другой стороны, речь по традиции считается предметом психологии речи, которая лишь постольку интересу­ется языком, поскольку его онтология как-то проявляется в про­цессах говорения. Так, известный советский психолог С. Л. Рубинштейн писал: «... психологический аспект имеется только у речи. Психологический подход к языку как таковому неприменим: это в корне ошибочный психологизм, т. е. неправомерная психологизация языковедческих явлений» [69, 165].

К настоящему времени между психологией и лингвистикой об­разовалось своего рода размежевание предмета исследования. Оно дошло до того, что одна и та же проблема именуется психологами «мышление и речь», а лингвистами — «язык и мышление». При этом лингвисты склонны считать — в соответствии с распростра­ненной в лингвистической науке трактовкой речи только как реа­лизации языка, — что только язык может и должен рассматривать­ся как носитель общественного, социального, а речь есть явление чисто индивидуальное. Например, А. С. Чикобава, предваритель­но оговорив, что он собирается противопоставлять общее и инди­видуальное, на деле противопоставляет лишь «речевые процессы», в которых «проявляется язык», и собственно язык как социальное явление [84, 25]1.

При подобном понимании довольно значительный круг про­блем остается вообще вне рассмотрения. Остановимся на одной, едва ли не важнейшей: это проблема структуры и функционирования язы­ковой способности. Существуют психологические концепции, от­рицающие вообще существование у человека специфического психо­физиологического механизма, формирующегося у каждого носителя языка на основе определенных неврофизиологических пред­посылок и под влиянием речевого общения. Согласно взгляду, от­стаиваемому в современной науке, в частности, Б. Ф. Скиннером [139], специфика речевой деятельности (или, вернее, речевого по­ведения, verbal behavior) человека обусловливается исключитель­но организацией внешних проявлений речевого поведения, услов­но-рефлекторным объединением реакций организма на речевые стимулы. А это значит, что такой специфики нет, ибо различие ре­чевого поведения человека и близких к нему видов поведения у животных чисто количественное, но ничуть не качественное.

Однако мы вполне допускаем, что подобный специфический психофизиологический механизм существует; тогда ясно, что он, с одной стороны, никак не сводим к простой «реализации» абстракт­ной системы языка и не является сугубо индивидуальным, ибо формирование его, не говоря уже о функционировании, предпола­гает влияние общества; с другой стороны, он отнюдь не тождест<315>вен этой абстрактной системе языка — нельзя представлять себе этот механизм (который мы в дальнейшем будем называть языковойспособностью) как своего рода грамматику, пере­несенную в мозг. Языковая способность безусловно имеет извест­ную специфическую организацию, которая должна быть исследо­вана, но которая при установившемся размежевании оказалась вне поля интересов как лингвистики, так (в основном) и психологии.

Такое положение вещей одно время вполне устраивало обе нау­ки. Однако в последние десятилетия неизмеримо возросло число и значимость проблем, для решения которых столь решительное противопоставление языка и речи, лингвистики и психологии ока­залось тормозом. Укажем только на некоторые из них. Это, напри­мер, проблемы, связанные с оптимизацией методики обучения род­ному языку и особенно — иностранному. Оказалось, что методика, опирающаяся на «абстрактно-объективистское» понимание языка (с ним соотносится «переводно-грамматический» метод), мало себя оправдывает; столь же мало действенна методика, игнорирующая структуру изучаемого предмета (языка) и ограничивающаяся ориен­тацией на общепсихологические закономерности усвоения («пря­мой» метод) [3]. Потребовалась разработка новой методики, опирающейся на знание закономерностей организации и функциони­рования языковой способности. Более того, была поставлена за­дача активного формирования языковой способности в нужном нам направлении. Достаточным для этого знанием мы, однако, еще не обладаем. Тем более не обладаем мы знанием, дос­таточным для моделирования языковой способности человека при помощи современной техники, в частности электронно-вычис­лительных машин; между тем существует целый ряд технических проблем (прежде всего касающихся ввода информации в машину), решение которых предполагает такое моделирование. Можно на­звать и еще ряд новых задач, аналогичных указанным выше.

Все это вызвало появление новых научных направлений, стре­мящихся обеспечить комплексный подход к исследованию речевой деятельности (речевого поведения) и, прежде всего, вскрыть, опи­раясь как на лингвистические, так и на психофизиологические данные, пути формирования, особенности организации и законо­мерности функционирования языковой способности.

Комплексные исследования осуществляются под флагом раз­личных наук — психологии, физиологии, лингвистики и т. д., вплоть до философии, с одной стороны, и медицины — с другой. В последние годы наметилась тенденция к консолидации работ в области психофизиологических механизмов речи и ее восприятия под маркой «психолингвистических». Нам уже приходилось отме­чать неудачность этого термина, вызывающего, в частности, ненуж­ные ассоциации с американской психолингвистикой, однако он оказался пока наиболее подходящим [51; 72]. Встречая этот термин применительно к исследованиям, ведущимся в СССР, читатель<316> должен иметь в виду частично отмеченную ниже специфику совет­ской науки — прежде всего в плане различного понимания сущ­ности и специфики психики человека.

Работы такого рода появились после второй мировой войны поч­ти во всех крупнейших «научных державах» мира. В СССР это выразилось прежде всего в углубленном исследовании афазий, переросшем в так называемую «нейролингвистику»; систематиче­ское исследование нормального речевого поведения началось у нас позже — в 60-х гг. В США это была так называемая «психолингви­стика», в Японии — направление «языкового существования» (гэнго сэйкацу), в Англии — функциональная лингвистика школы Фёрса, частично восходящая к взглядам Б. Малиновского, и т. д. Мы не будем давать здесь детальной характеристики всех этих работ и направлений, ограничившись ссылкой на существующую литературу2. Остановимся лишь на наиболее существенном из них — на американской психолингвистике.

Считается, что психолингвистика возникла в 1954 году в ре­зультате специально собравшегося в г. Блумингтоне (США) меж­дисциплинарного семинара, в котором приняли участие крупней­шие психологи и лингвисты Соединенных Штатов. Участники семинара выработали общую теоретическую платформу, сформули­ровали важнейшие определения и наметили направление основных исследований на ближайшее время. Все эти материалы были изда­ны в виде коллективной монографии под общим названием «Психо­лингвистика» [137]. Вдохновителем этой работы и ее основным автором был видный психолог Ч. Осгуд. Американская психо­лингвистика опирается на три основных научных направления — это: а) дескриптивная лингвистика; б) бихевиористская психоло­гия, т. е. такая психология, которая стремится свести теоретиче­скую модель поведения человека к системе стимулов и вызванных ими реакций; в) математическая теория связи, или теория инфор­мации. Первый из этих источников психолингвистики за истекшее время претерпел значительные изменения: сейчас многие психо­лингвисты исходят не из дескриптивного, а из трансформацион­ного понимания языка. Второй выступал и продолжает выступать в психолингвистике главным образом в виде «трехуровневой мо­дели поведения», разработанной Осгудом. Эта модель стремится примирить традиционные бихевиористские идеи о речевом пове­дении как сочетании стимулов с реакциями и экспериментальные данные, требующие введения в такую модель промежуточного опос­редствующего механизма — того, что мы назвали выше языковой способностью. Однако следует иметь в виду, что для Осгуда, как<317> и для большинства психолингвистов, этот механизм есть лишь ап­парат, улучшающий пассивное приспособление организма к среде.

Важнейшими вехами развития американской психолингвис­тики после 1954 года были 1957 год — год выхода известной моно­графии Осгуда (в соавторстве с двумя его учениками) «Измерение значения» [134], 1961 год, когда один из участников первого психо­лингвистического семинара лингвист Сол Сапорта издал хресто­матию важнейших психолингвистических работ [136], и 1965, особенно богатый важными изданиями, касающимися психолингви­стических вопросов [101; 146]. В настоящее время в США суще­ствует специальный журнал, почти наполовину занятый психо­лингвистическими публикациями, — «Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior».

Что касается советской науки, то в ней еще в 20—30 гг. сущест­вовали тенденции к комплексному подходу в исследовании речи. Назовем, в частности, петербургскую школу русской лингвистики — учеников И. А. Бодуэна де Куртенэ, в частности — Л. В. Щербу, Е. Д. Поливанова, Л. П. Якубинского, С. И. Бернштейна и др. [34]. Но особенно существенное значение для дальнейшего форми­рования «психолингвистического» понимания речи имели, во-пер­вых, психологические работы Л. С. Выготского, особенно его впер­вые опубликованная в 1934 г. монография «Мышление и речь» (см. [15, 38]), во-вторых, ведшиеся независимо от них физиологические исследования Н. А. Бернштейна [4], оказавшие огромное влияние на наши современные представления о механизмах деятельности вообще, а не только речевой.

Важнейшими особенностями концепции Выготского и его шко­лы являются следующие: во-первых, это идея опосредствованного характера человеческой психики. Именно то, что человеческая психика, по Выготскому, опосредствована употреблением орудий и особенно знаков, является ее основным качественным отличием от психики животных. Частным случаем знаков являются языковые знаки: таким образом, язык выступает не как простая количествен­ная «прибавка» к психике, а как ее конституирующий элемент. Поэтому можно говорить о сознании человека как о языковом сознании par exellence. Во-вторых, это идея деятельности. В отличие от большинства других направлений, школа Выготского исходит из представления об активном характере деятельности, которая протекает не в порядке пассивного приспособления орга­низма к окружающей среде, а как процесс «опережающего отра­жения» (И. П. Павлов). Именно эта специфически человеческая способность, опираясь на общественный опыт, закрепленный в орудиях и знаках, заранее планировать своеповедение, активно регулируя окружающую действительность, и воздействовать на нее (в отличие от животного, которое, будучи в состоянии исполь­зовать лишь собственный опыт, всегда находится в отношениях пассивного приспособления к действительности и не способно пла<318>нировать свое поведение) и обусловливает ту важнейшую с фило­софской точки зрения особенность человеческой деятельности, которую Маркс обозначил как «практическое созидание пред­метного мира» [49, 566] и неоднократно подчеркивал в своих трудах.

Та же идея «опережающего отражения» действительности ле­жит в основе физиологической концепции Н. А. Бернштейна, ко­торый видит специфику человеческой деятельности в способности человека руководиться в своем поведении «моделью будущего».

В настоящее время экспериментальные и теоретические иссле­дования психофизиологических механизмов речи ведутся в СССР в различных направлениях. Наиболее разработан к настоящему времени вопрос о порождении и восприятии фонетической стороны речи. В этой области советская наука располагает такими фундаментальными работами, как книга Н. И. Жинкина «Меха­низмы речи» и коллективная монография под редакцией Л. А. Чистович и В. А. Кожевникова «Речь. Артикуляция и восприятие». Зна­чительно меньше нам известно о механизмах грамматической и осо­бенно семантической стороны речи. Соображения на этот счет, как правило, основываются не на экспериментальных данных, а на тех или иных априорных предпосылках.

В дальнейшем, давая характеристику современному состоянию наших знаний о психофизиологических механизмах речевой дея­тельности, мы будем опираться прежде всего на то направление в психологии и физиологии высшей нервной деятельности, которое восходит к идеям Л. С. Выготского и Н. А. Бернштейна. Не излагая всех экспериментальных работ, связанных с тем или иным вопросом, мы будем останавливаться лишь на наиболее значительных из них.

Прежде чем перейти к непосредственному изложению, необхо­димо выяснить еще один вопрос. Речь идет о том, насколько изла­гаемые далее модели (к сожалению, на современной стадии иссле­дований мы не можем еще говорить об одной модели, охваты­вающей все компоненты речевого механизма) отражают реальное устройство и функционирование человеческого организма. Этот вопрос возникает в связи с тем, что: а) в настоящее время значи­тельная часть моделей, как уже упоминалось, опирается на мате­риал, полученный различными косвенными путями, в частности путем анализа готового текста; так, модель семантиче­ского синтеза, разрабатываемая в последние годы И. А. Мельчуком, безусловно отражает закономерности речевой деятельности носи­теля языка, но строится на собственно языковом материале и пред­назначается в основном для специфических целей, связанных с МП; б) даже и те модели, в основе которых лежит непосредственное экспериментальное исследование речевой деятельности, отражают далеко не все детали моделируемого механизма. Например, говоря далее об уровневом строении языковой способности, мы полностью<319> игнорируем физиологические закономерности, так сказать, низших рангов, обеспечивающие такое строение.

Излагаемые нами модели будут отбираться соответственно их значимости для лингвиста, а точнее — соответственно их «объяс­нительной силе» при интерпретации тех или иных собственно линг­вистических явлений и закономерностей (или, что для нас в данном случае безразлично, явлений и закономерностей, наблюдаемых нами в процессах функционирования языка в обществе и в процес­сах усвоения родного или иностранного языка). Так, например, для нас не представляют в данной работе интереса все физиологические тонкости, связанные с процессом восприятия речи; однако те момен­ты в модели восприятия речи, которые связаны с введением в эту модель исконно лингвистических понятий (слово, слог, фонема), будут освещены более подробно, как и моменты, обусловливающие особенности восприятия, релевантные при обучении иностранному языку.

Следует, таким образом, всюду иметь в виду, что мы отнюдь не претендуем на сколько-нибудь полное описание устройства и функ­ционирования речевых механизмов, но берем в них лишь то, что существенно с точки зрения лингвиста.

Дата добавления: 2015-07-11