Благодарность 69 страница. – И все-таки я не понимаю, Карла.

– И все-таки я не понимаю, Карла.

– Чего ты не понимаешь?

– Сколько времени ты работала на него и на Гани до того, как началась эта заварушка с Сапной?

– Около четырех лет.

– Значит, ты должна была видеть немало из того, что творилось, – или, по крайней мере, слышать об этом. Ты неизвестно ради чего работала на бомбейскую мафию, или, точнее, на эту гребаную группировку, точно так же, как и я. Ты ведь знала, что они убивают людей, знала еще до того, как Гани свихнулся на этой своей расчлененке. Почему же… после всего этого на тебя так подействовали убийства, которые совершал Сапна? Вот чего я не понимаю.

Она пристально изучала меня. Я знал, что она достаточно умна, чтобы видеть, что побуждает меня бомбардировать ее этими вопросами. И хотя я старался замаскировать свою недоверчивость, усеянную колючками ригористического осуждения, я понимал, что она почувствовал это в моем тоне. Когда я закончил свою вопросительно-обвинительную речь, она хотела ответить мне сразу же, но затем сделала паузу, словно решила изменить свой ответ.

– Ты полагаешь, – произнесла она наконец, хмурясь с некотрым удивлением, – что я тогда уехала в Гоа, потому что… ну, раскаивалась, что ли, в том, что я делала и в чем участвовала?

– А ты не раскаивалась?

– Нет. Я раскаивалась, и раскаиваюсь до сих пор, но совсем не в этом. Я уехала потому, что не испытывала никаких чувств в связи с убийствами, которые совершал Сапна. Меня поначалу… ошеломило то, что Гани повернул это таким образом. Я была против этого. Я считала, что это глупо и только принесет нам лишние неприятности. Я пыталась уговорить Кадера отказаться от этой затеи. Но я ничего не чувствовала, даже когда они убили Маджида. А я ведь знаешь, я любила старика. Он был в некотором смысле лучше их всех. Но я ничего не чувствовала, когда он умер, точно так же, как я ничего не чувствовала, когда Кадер сказал, что ему приходится держать тебя в тюрьме, где тебя избивают. Ты мне нравился, больше всех, кого я знала, но я не страдала из-за этого, не испытывала никаких сожалений. Я как бы понимала, что это необходимо и просто обстоятельства сложились так неудачно, что это случилось с тобой. Но я ничего не чувствовала, и именно это заставило меня бросить все.

– А как же в Гоа? Ты же не можешь сказать, что и там ничего не чувствовала?

– Да, конечно. Я верила, что ты найдешь меня, и когда ты нашел, это было… чудесно. Я начала думать: «Вот что это такое… вот о чем все они говорят»… Но ты не захотел остаться там, тебе обязательно надо было вернуться – вернуться к нему. И я понимала, что он хочет, чтобы ты вернулся, ты ему, может быть, даже нужен. Я не могла сказать тебе всей правды о нем, потому что была в долгу перед ним и не знала, можно ли тебе доверять. И мне пришлось тебя отпустить. А когда ты уехал, я не чувствовала ничего. Абсолютно ничего. Я не раскаивалась в том, что я делала. Я раскаивалась, и раскаиваюсь по-прежнему, только в том, что не сожалею об этом, и именно поэтому я хочу поехать к Халеду и Идрису. Я абсолютно холодна внутри, Лин. Нет, мне нравятся многие люди и многие вещи, но я не люблю их, я даже себя не люблю. Я равнодушна ко всему и ко всем. А самое странное, Лин, что я и не хочу, чтобы было по-другому.

Итак, теперь я знал все – всю правду и все подробности, которые я так хотел узнать с тех пор, как на мертвой снежной вершине Кадер сказал мне о Карле. По-видимому, я хотел отомстить ей, заставив ее рассказать о том, что она делала и почему, и ожидал, что ее рассказ принесет мне освобождение и успокоение, что я почувствую прилив сил. Но ничего такого я не чувствовал. Я ощущал пустоту – ту пустоту, которая полна печали, но не отчаяния, которая заставляет нас жалеть, но не разбивает сердце, которая, может быть, ущербна, но от этого только яснее и чище. И вдруг я понял, что это за пустота и как она называется. Мы постоянно пользуемся этим словом, не сознавая, что оно содержит в себе целую вселенную покоя. Это слово – свобода.

Я протянул руку и коснулся ее щеки.

– Не знаю, много ли стоит мое прощение, – сказал я, – но я прощаю тебя, Карла, я прощаю тебя, и люблю тебя, и всегда буду любить.

Наши губы встретились и слились, как сталкиваются и сливаются волны в водовороте бушующего моря. Я чувствовал, что я свободен, что я выпал, наконец, из любви, которая раскрылась внутри меня, как чашечка лотоса. Мы вместе падали вдоль ее длинных черных волос в полости рыбачьей лодки, затонувшей в теплом песке.

Когда наши губы расстались, в ее зеленых, как море, глазах вспыхнули звезды, проникшие в них с нашим поцелуем. Целая эпоха страстной тоски по любви переливалась из этих глаз в мои. Целая эпоха страсти переливалась из моих серых глаз в ее. Все жгучее желание плоти, изголодавшееся по надежде, текло потоком из глаз в глаза: наша первая встреча, остроумные беседы в «Леопольде», приют Стоячих монахов, Небесная деревня, холера, шествие крыс, секреты, которые она обессиленно поведала мне на грани сна, песнь в лодке под Воротами Индии, гроза, сделавшая нас любовниками, радость и уединение в Гоа, и наша любовь, отражавшаяся тенями в стекле, в последнюю ночь перед войной.

Все слова и умные мысли остались позади, когда я проводил ее до стоянки такси. Я еще раз поцеловал ее. Долгим прощальным поцелуем. Она улыбнулась мне. Улыбка была дружеская, прекрасная, почти лучшая ее улыбка. Я смотрел, как красные огни мутнеют, растворяются и исчезают в глубине ночи.

Оставшись один на непривычно пустой улице, я направился за мотоциклом к трущобам Прабакера – я называл их трущобами Прабакера, и такими они будут для меня оставаться всегда. Моя тень скакала туда и сюда у каждого фонаря, сначала волоча нога за ногу позади, затем внезапно выпрыгивая передо мной. Песни океана остались в стороне. Дорога пошла по касательной от береговой дуги, углубившись в широкие обсаженные деревьями улицы нового полуострова, который был отвоеван у моря разрастающимся городом, громоздившим камень на камень и кирпич на кирпич.

На улицу выплеснулись звуки праздника. Праздничная программа закончилась, люди возвращались домой. Бесшабашные мальчишки на большой скорости лавировали на велосипедах среди пешеходов, но задевали разве что кончик рукава. Невообразимо прекрасные девушки в ярких сари скользили меж взглядами молодых парней, надушивших свои рубашки и свою кожу сандаловым мылом. Детишки спали на плечах родителей, их безвольные руки и ноги болтались, как невысохшее белье на веревке. Кто-то затянул любовную песнь, и десяток голосов подхватывал припев к каждому куплету. Все мужчины и все женщины, направлявшиеся в свои хижины в трущобах или комфортабельные квартиры, улыбались, слушая наивные романтические слова.

Три парня, певших недалеко от меня, увидели, что я улыбаюсь, и вопросительно подняли кверху ладони. Я тоже поднял руки и затянул вместе со всеми припев, удивив и обрадовав их. Они обняли за плечи странного незнакомца, и мы вместе потащили наши соединенные песней души к непобедимым руинам трущоб. «Каждый из живущих на земле людей, – сказала когда-то Карла, – был индийцем по крайней мере в одной из своих прошлых жизней». И я смеялся при мысли о ней.

Я не знал, как буду жить дальше, после того, как отдам долг афганскому медведю Назиру. Я как-то говорил ему о том, что чувствую себя виноватым в гибели Кадера, и он ответил: «Хорошая винтовка, хорошая лошадь, хорошая битва, добрые друзья – что может быть лучше для великого Хана в момент смерти?» И в какой-то степени это было применимо и ко мне. То, что я собирался рискнуть жизнью ради доброго дела в компании добрых друзей, было правильно, пусть и не вполне объяснимо, и было мне по душе.

Мне еще многому предстояло научиться из того, что Кадер хотел преподать мне. Я знал, что в Бомбее живет его учитель физики, о котором он говорил мне в Афганистане. А другой учитель, Идрис, жил в Варанаси. Если я вернусь из поездки в Шри-Ланку, меня будет ждать целый мир еще неоткрытых духовных радостей.

А пока я занимал достаточно прочное положение в мафии Санджая. Работа была, деньги были, была даже некоторая власть. Длинная рука австралийского закона еще не нащупала меня. У меня были друзья по работе, друзья в «Леопольде» и в трущобах. И, возможно, был даже шанс найти любовь.

Дойдя до своего мотоцикла, я не стал брать его и продолжил путь пешком. Какой-то инстинкт потянул меня в трущобы, а может быть, виновато было полнолуние. Узкие улочки, перекрученные артерии борьбы и надежд, были близки и привычны мне, внушали спокойную уверенность, и я поражался тому, что воспринимал их поначалу со страхом. Я брел без всякого плана и цели от улыбки к улыбке, в смешанных запахах кухонь и банного мыла, стойл для животных и керосиновых ламп, сандалового дерева и благовоний, устремлявшихся ввысь в тысяче маленьких домашних храмов.

На одном из углов я столкнулся со встречным. Мы подняли головы, чтобы извиниться, и тут же узнали друг друга. Это был Махеш, молодой воришка, который так помог мне в полицейском участке Колабы и в Артур Роуд и которого я с помощью Викрама вытащил из тюрьмы.

– Линбаба! – воскликнул он, схватив меня за руку. – Как я рад тебя видеть! Что привело тебя сюда?

– Да просто зашел посмотреть, как тут что, – ответил я, смеясь вместе с ним. – А ты что здесь делаешь? Выглядишь ты классно. Как у тебя дела?

– Без проблем, баба! Билкул фит, хайн! – Я в лучшей форме!

– Может, выпьем чая?

– Спасибо, баба, не могу. Я опаздываю на собрание.

– Ачха-а? – отозвался я. – В самом деле?

Наклонившись ко мне, он прошептал:

– Это секрет, но тебе я могу его доверить, Линбаба. Мы встречаемся с парнями из команды Сапны, короля воров.

– Что?

– Да, – прошептал он. – Эти парни лично знают Сапну. Они разговаривают с ним почти каждый день.

– Но это невозможно! – сказал я.

– Почему, Линбаба? Они его друзья. И мы вместе собираем армию, армию бедняков. Мы покажем этим мусульманам, кто настоящий хозяин в Махараштре! Этот Сапна убил главаря мафии Абдула Гани в его собственном доме и разбросал по всей квартире куски его тела. Это был хороший урок для мусульман. Теперь они будут бояться нас. Но мне надо идти. Мы увидим с тобой друг друга скоро, да? Счастливо, Линбаба!

Он нырнул в один из проулков. Я продолжил свой путь, но настроение у меня резко изменилось. Я почувствовал себя одновременно растерянным, сердитым и одиноким. И тут мой город, мой Бомбей, протянул мне, как всегда, свою руку, придавая сил и уверенности. Я увидел толпу почитателей Голубых сестер, собравшуюся около их новой большой хижины. Люди в задних рядах стояли, а те, кто был ближе, сидели или преклонили колена в освещенном полукруге у порога. А в дверях, окруженные ореолом лившегося из хижины света и голубым дымом благовоний, стояли сами сестры. Они были безмятежны и излучали такое сострадание и такое возвышенное спокойствие, что в моем сердце, как и в сердцах всех глядевших на них мужчин и женщин, проснулась любовь к ним.

В этот момент кто-то потянул меня за рукав, и, обернувшись, я увидел призрак, состоявший из гигантской улыбки с прикрепленным к ней маленьким человечком. Я заключил призрак в объятия, а затем, наклонившись, коснулся его ноги, как в Индии принято приветствовать отца и мать. Это был Кишан, отец Прабакера. Он объяснил, что они с Рукхмабаи приехали в город, чтобы отдохнуть и повидать Парвати.

– Ай-яй-яй, Шантарам! – упрекнул он меня, когда я обратился к нему на хинди. – Ты разве забыл свой прекрасный маратхи?

– Прости, отец! – рассмеялся я, тут же перейдя на маратхи. – Я так рад тебя видеть, что сам не знаю, что говорю. А где Рукхмабаи?

– Пошли! – сказал он и, взяв меня за руку, как маленького мальчика, повел закоулками.

Мы подошли к группе хижин, окружавших чайную Кумара. Среди них была и моя. Перед хижинами стояли Джонни Сигар, Джитендра, Казим Али Хусейн и жена Джозефа Мария.

– А мы как раз вспоминали тебя! – воскликнул Джонни, когда я поздоровался со всеми. – Мы говорили о том, что твоя хижина опять освободилась, а также о пожаре, который был в тот день, когда ты переехал сюда. Это был большой пожар, да?

– Да, – согласился я, вспомнив Раджу и других, погибших в огне.

– Шантарам! – прозвучал сварливый голос у меня за спиной. – Ты стал такой важной персоной, что даже не хочешь поздороваться со своей необразованной деревенской мамой?

Я поспешно обернулся и хотел коснуться ноги Рукхмабаи, но она не позволила мне сделать это и протянула обе руки. Она постарела, и ее ласковая улыбка была печальной. Горе посеребрило черную гриву ее волос. Когда-то я видел, как они упали, словно умирающая тень, но теперь они снова отрастали, становились длинными. Сколотые на затылке, они вздымались густой волной, как символ живой надежды.

Рядом с ней стояла женщина в белом платье вдовы и с ней маленький мальчик. Парвати с сыном. Он вцепился ручонками в ее сари, чтобы не упасть. Поздоровавшись с Парвати, я посмотрел на мальчика, и челюсть у меня чуть не отвалилась. Я обратил изумленный взгляд к окружающим, и они закивали мне с таким же изумлением. Малыш был точной копией Прабакера, человека, которого мы любили больше всех на свете. Он улыбнулся мне, и это была все та же огромная, объемлющая весь мир улыбка на маленьком абсолютно круглом лице.

– Бэби диджийе? – спросил я. – Можно взять его на руки?

Парвати кивнула, я протянул малышу руки, и он охотно пошел ко мне.

– Как его зовут? – спросил я, подняв мальчика в воздух и любуясь его улыбкой.

– Прабу, – ответила Парвати. – Мы назвали его Прабакером.

– Прабу, – велела внуку Рукхмабаи, – поцелуй дядю Шантарама.

Мальчик быстро поцеловал меня в щеку и затем импульсивно обхватил за шею и стиснул ее своими крошечными ручками. Я тоже обнял его и прижал к сердцу.

– А знаешь, Шанту, – сказал Кишан, похлопав себя по животику и заполнив улыбкой весь мир, – твой дом свободен. Мы все здесь. Ты можешь сегодня переночевать с нами.

Джонни Сигар ухмыльнулся мне. Полная луна отражалась в его глазах, а сильные белые зубы мерцали, как жемчуг.

– Но только учти, – сказал он, – если ты останешься, то сегодня вечером соберется народ отпраздновать это событие, а утром ты увидишь перед своей хижиной дли-и-инную очередь пациентов.

Я отдал малыша Парвати и провел рукой по лицу и волосам. Глядя на окружающих, слушая поднимающуюся со всех сторон дышащую, смеющуюся, не сдающуюся музыку трущоб, я вспомнил одно из любимых изречений Кадербхая, которое он повторял мне не раз: «Каждый удар человеческого сердца – это целая вселенная возможностей». И мне показалось, что теперь я до конца усвоил смысл, заложенный в этой фразе. Он хотел внушить мне, что воля каждого человека способна преобразить его судьбу. Я всегда считал судьбу чем-то данным раз и навсегда, закрепленным за человеком с рождения, таким же неизменным, как звездный круговорот. Но неожиданно я понял, что жизнь на самом деле гораздо причудливее и прекраснее. Истина в том, что в каких бы обстоятельствах ты ни оказался, каким бы счастливым или несчастным ты ни был, ты можешь полностью изменить свою жизнь одной мыслью или одним поступком, если они исполнены любви.

– Боюсь, что я отвык спать на земле, – ответил я, улыбаясь Рукхмабаи.

– Я дам тебе свою кровать, – предложил Кишан.

– Нет, ни в коем случае! – запротестовал я.

– Да, обязательно! – настаивал Кишан и, взяв свою койку, стоявшую у стены их хижины, перенес ее к моей. Я хотел помешать ему, но Джонни, Джитендра и все прочие стали бороться со мной, заставляя подчиниться, и наш смех улетел в растворяющую время вечность моря.

Из этого и состоит наша жизнь. Мы делаем один шаг, затем другой. Поднимаем глаза навстречу улыбке или оскалу окружающего мира. Думаем. Действуем. Чувствуем. Добавляем свои скромные усилия к приливам и отливам добра и зла, затопляющим планету и вновь отступающим. Несем сквозь мрак свой крест в надежду следующей ночи. Бросаем наши храбрые сердца в обещание нового дня. С любовью – страстным поиском истины вне самих себя – и с надеждой – чистым невыразимым желанием быть спасенными. Ибо пока судьба ждет нас, наша жизнь продолжается. Боже, спаси нас. Боже, прости нас. Жизнь продолжается.

Благодарность

У меня ушло тринадцать долгих неспокойных лет на то, чтобы написать «Шантарам». Два первых черновика объемом шестьсот страниц, плод шестилетнего труда, были уничтожены тюремшиками. Мои руки, не избавившиеся от последствий обморожения, так плохо переносили зимние холода в карцере, что многие страницы, которые уцелели и остались со мной, перепачканы моей кровью. Когда меня выпустили, на моем пути возникли такие труднопреодолимые препятствия, что я почти отчаялся дописать книгу. Но я все-таки закончил этот роман, написанный кровью, слезами и ликованием, – только потому, что мне помогали очень многие люди. Принося им свою искреннюю благодарность, я сознаю, что при перечислении их имен я мог ненамеренно чье-то упустить. Я прошу этих моих друзей и коллег простить меня.

Я хочу поблагодарить моего менеджера Тэмми Майклза, для которого истинная красота искусства заключается в его пафосе; моего редактора Марго Розенблум; моего агента Джо Ригела; первого редактора в Соединенных Штатах Тима Бента, а также Джорджа Уитта из издательства «Сент-Мартин пресс», чья эрудиция, любезность и любовь к миру слов питают вдохновение авторов.

Я благодарю Джессику и Ника за то, что они существуют, за их снисходительность и любовь; Ника, Мэри, Париса и Блеза за их удивительный дар верить в меня; моего лучшего друга Шулу, которая первой читала написанные мною слова и выражала свое восхищение; мою мать и моего отчима, чья преданность и постоянная моральная, духовная и финансовая поддержка, которых я не заслужил и за которые никогда не смогу им отплатить, позволили мне выполнить эту работу.

Хочу также поблагодарить всех коллег и друзей, оказывавших мне помощь и поддержку в течение последних пятнадцати лет. Это Алан и Мария Альмейда, Триш Андерсон, Майк и Дженни Арнольд, Дон Арнольд, Клорис и Крис Бат, Кристина Бойл, Керри Боксол, Бакли Буллок, Ник и Хелен Берроуз, Роджер Бушел, Грант Кэри, Уильям Кэри, Сара Кэррол, Трейси Кэррол, Альфредо Серда, Пол Чемберлен, Нарайан Чандрашекар, Джулия Ченнелс, Глен и Бинди Чойс, Сью Коули, Селия Конор, Том Купер, Грэм Коркоран, Лори Косгроув, Питер Крейвен, Даниелла Крипа, Малколм Крук, Ли Кунксин, Элисон Дэвидсон, Марк Дейвис, Денни Дерс, Джеймс Дорабджи, Пол Дорнбуш, Камерон Дрейк, Сюзанна Эспи, Питер Ферн, Линдсей Форбс, Лайза Фридмен, Кейт Гэллоуэй, Кон Гантинас, Ричард Гелеманович, Клаудия Гленвинкель, Линнет Гуд, Николас Гудвин, Шеридан Грин, Дэвид Гринмен, Ингрид Гробель, Лутц Гроссман, Анна Хэмпсон, Жюстин Хэмпсон, Мередит Харш, Джейсон и Виктория Харткап, Венди Хэтфилд, Роби Хэзлвуд, Марк Холден, Крис, Ли и Ян Хантер, Пьетро Полковник Йодис, Ицуми, Башка Джейкобс, Сью Джеймисон, Сэнди Джаррет, Дженни и Стюарт, Кейт Джонс, Жюли Жордану, Катсуйа и Мишель, Юсуф Мохаммед Хан, Дэниел Кис, Джуди Кеннили, Вэл Кёгх, Раниана Котари, Глен Кинг, Энди Киркленд, доктор Сью Найт, Клей Лафферти, доктор Джон Латтанцио, Марк Лоуренс, Кевин Лейтон, Мириам Лео, Пол Линакр, Грэхем Лодж, Ян Ловелл, Гюнтер Люк, доктор Мохаммед-аль-Махди, Амад Малкоун, Эли Малкоун, Биг Мик Манцарис, Пэт Мартин, Ник и Кристина Матё, Максимилиан, Элейн Мэй, Джон Мак-Ослан, Джим Мак-Манус, Джоан Мак-Куин, Мартин и Клаудия Мёрер, Марджори Майкл, Марк Митчелл, Венди Джой Морисси, Мириам, Дженни Нэгл, Ким Альберт Нг, Блез Орсмен, Донна Пальма, Кили Периш, Линдон Паркер, Викрам Патель, Йан Пол, Салли Пакстон, Джойс Петри, Сьюзен Рокич, Макс Розенблум, Эндрю Рул, Айша Роу, Фабиан Саламон, Кристина Шелльдорфер, Майкл Старкман, Свен Шмидт, Дейвид и Мишель Шипворт, Кэти Симота, Джо Скипвит, Дейв Стивенс, Барри и Стивен Стокли, Ананд Субраманиам, Сью и Фил, Грегори и Мэри Щепаник, Рози Тоуви, Лизетт Твистлтон, Джиллиан Эптон, Розали Ваккари, Чандракант Вишванат, Войд, Вернер и Линда Вебер, Черил Вайнстайн, Шелли и Барбара Вайсберг, Крис Уилсон, Камерон Вудхед, Джон Вулер и Ли Сяошин.

Дата добавления: 2015-12-08