Строгий режим 19 страница

Наконец корпусные пришли заканчивать проверку и сразу открыли дверь его камеры. Оказывается, до него не дошли буквально метра, когда донёсся шум и они убежали на старуху. Но Дунаева с ними не было, и Солома сразу спросил у заступающего корпусного, который даже ещё не до конца отдышался, считая их.

– Чё там случилось, командир?

– Малолетки стену разломали в один девять.

– Бежали?

– Да нет, – ответил корпусной и улыбнулся. – Девок залезли потрахать. Скоро, наверное, придётся тебе пообщаться с ними, а то щас начнут жалобы строчить. Сами же должны были понимать, что их за это по головке не погладят.

Солома сразу опустил голову и прикрыл глаза рукой. Ему было всё равно, что там побили малолеток, которых даже в карцер нельзя было сажать, не то что бить. Тем более что досталось им действительно, оказывается, за дело. На самом деле, ему стало даже плохо от того, что с один девять малолетки могли пробить кабуру только в один восемь.

– Вот дают, пиздюки! – восторженно воскликнул Паха, когда дверь закрылась.

– Ну ни х…я себе, малолетки, бля! – оживились остальные, и все принялись живо обсуждать эту новость.

Один лишь Солома не раскрывал от восхищения глаза, как остальные, и не улыбался. Он один угрюмо молчал. Сама мысль о том, что Ольга даже просто находилась там, сдавливала ему лёгкие и ему было больно дышать. А подумав, что она могла ещё и заниматься с кем‑то сексом, он даже зашатался и сел на шконку, чтобы не упасть. Голова немного кружилась.

– Ты чё, Сань, – спросил Паха, заметив его состояние.

Солома ничего не мог сказать, только отрицательно покачал головой.

– Из‑за пацанят, что ли? – пытался ободрить его Паха. – Да брось ты, этих хоть бей да забейся, для них это только приключение. Потом ещё хвастаться этим будут. Молодые. Это тем, кто здоровье по лагерям оставил, это чувствительно, а этим…

Солома с трудом понимал, о чём говорит Паха. В голове крутилось только одно: «Не трахалась ли ни с кем Ольга?» У него самого даже мыслей не было похотливых начёт неё, чему он и сам даже удивлялся. К ней тянулась его душа. А свои интимные потребности он удовлетворял как обычно, вручную. Причём представлял при этом даже не Ольгу. Она казалась ему таким хрупким и нежным существом, что максимум, что мог позволить он пока себе в своих мыслях, это обнять её, легонько поцеловать и потихоньку прижать к себе.

Он не выдержал и написал ответственной за их хату Косе, чтобы рассказала подробно обо всём, что происходило. Он, конечно, понимал, что она не расскажет ему, кто и с кем трахался. Но была большая надежда, что она хотя бы его успокоит.

– Пусть отправят по срочной, – сказал он, сунув малёк в кабуру.

* * *

В камеру один шесть Ольга попала вместе с Верой, Тамаркой Богадулкой и ещё двумя швабрами, которые и на свободе жили в подвалах. Из блатной семейки она была единственной, и это сразу поняли её новые сокамерницы по её одежде и «приданному». Она была в хорошем махровом халате и мягких пушистых тапочках, и помимо целой сумки вещей принесла ещё два полных пакета продуктов. А когда она вышла ещё раз на продол и вернулась с телевизором, по тюремным меркам считавшимся большим, и к тому же он был цветным, то сразу же стала в камере самой желанной. Ей тут же выделили приличное место. Правда, здесь тоже камера была переполнена и ей сразу сказали, что спать будут по очереди, так как цивильных арестанток здесь было вдвое больше, чем спальных мест в блатном углу.

– Да нормально, в тесноте да не в обиде, – с улыбкой ободрила её Настя, которая здесь рулила. – Ну, что там у вас случилось?

Ольга посмотрела на своих новых семейниц, которые её встретили и во все глаза смотрели на неё, ожидая услышать из первых уст причину этого шума. Одна из них, которая представилась Мамой и сейчас переливала из кружки в кружку заваренный для встречи чай, остановилась, чтобы звук льющейся воды не мешал рассказу.

– Да лучше вон у них спросите, – кивнула Ольга на свою первую семейницу Веру и на Тамарку. – Они лучше знают.

– Не поняла, – удивлённо произнесла Настя. – Там что, без вашего ведома что‑то делалось?

– Да потрахаться девчонкам захотелось, – вместо ответа сказала Ольга. – Малолетки дырку проковыряли и залезли к нам. Я просто не участвовала в этом, поэтому впечатлениями лучше они поделятся, чем я.

Все сразу повернулись на вновь прибывших, которые тоже изрядно потеснили другую половину камеры. Вера пристроилась к более‑менее чистым девушкам третьей на их шконке и уже рассказывала им обо всём происшедшем. А Тамарка хоть и была хороша лицом и фигурой, но прозвище Богадулка дали ей не зря. Она сидела на шконке с тремя настоящими богадулками и восторженно рассказывала им и ещё двум любопытным, как приятно провела время.

– Оль, вы пока чаю попейте, я щас, – сказала Настя и пошла к Вере. Слова Ольги так взбудоражили и возбудили всех сидящих вокруг неё, что они округлили свои глаза и пошли вслед за не выдержавшей Настей, чтобы тоже услышать рассказ об этой оргии от тех, кто в ней участвовал.

– Мы щас, Оля, – извиняющимся тоном сказали они.

Девушка, пытавшаяся выйти последней, всё же решила соблюсти правила приличия и гостеприимства и осталась пить чай с Ольгой.

– Меня Катя зовут, – представилась она, протягивая ей кружку и восхищённо добавила: – Ну вы даё‑о‑те…

– Да я ж говорю, я не давала, – не поняла её Ольга. – Они вон трахались.

– Да‑а, – качала головой Катя, с завистью смотря на Веру и даже на Тамару. – Вот повезло, блин, кому‑то. А Коса трахалась?

Ольга утвердительно кивнула головой, отпивая глоток чая.

– А Звезда? – глаза Кати были раскрыты почти так же широко, как рот.

– Тоже, – просто ответила Ольга. – Наши все там кувыркались. Слушай, это же угловая камера.

А как вы тут связываетесь? Ну‑у, малявки как отправляете?

– Да вон, – махнула рукой на окно Катя, которой было не до этого и она во все глаза смотрела на сидящих вокруг Веры своих подруг, – дорога с пятнадцать А, а они дальше отправляют. А ты чё не трахалась‑то, Оль? Месячные?

Ольга вздохнула, поняв, что в тюрьме все женщины одинаковы и её здесь просто не поймут, если будет говорить о своей порядочности.

– Да я только с воли, – сказала она, покачав головой, чтобы не вызывать недоумение. – Не голодная ещё.

– А‑а, – протянула Катя. – Тебе легче. А когда смотрела на них, не хотела?

– Нет, – ответила Ольга и попробовала ещё раз уйти от этой темы. Прекрасно зная, куда перекинули Косу и остальных, кроме Ленки, которую распределяли уже когда дверь за Ольгой закрыли, она спросила: – А как сейчас узнать, куда девчонок закинули наших? Косу, Звезду?

– Это уже вечером, когда дорогу запустят. Или после ужина попробуем покричать, когда всё уляжется. А малолетки какие были, не по пятнадцать лет хоть? У них там хоть выросло всё?

– Да я не видела, – сказал Ольга, уже замучившись от этих вопросов и, чтобы окончательно уйти от них, спросила. – А в пятнадцать А сейчас можно отправить? А то мне написать тут нужно, где я.

– Да‑да, конечно. У нас с ними постоянная дорога натянута, – ответила Катя и, видя, что Ольга раскрыла тетрадь и начала сразу писать, сказала: – Ну ты пиши пока, я пойду послушаю.

Ольга облегчённо посмотрела ей вслед и, подумав, всё же решила написать Соломе сейчас, а отправить вечером, чтобы первой рассказать ему о случившемся. Ей уже не хотелось, чтобы он сам первым узнал об этом и думал об Ольге плохо. Она чувствовала, что начинает испытывать к этому человеку какие‑то чувства. Ни перед Шаповаловым, ни даже перед Юркой, про которого уже почти не думала, ей не было так неудобно за то, что про неё могут подумать, будто бы она тоже принимала участие в этой оргии с малолетками.

* * *

– Ну рассказывай, – зло бросил Шаповалов сидящему напротив него Игорю Короткову, тому самому Игорьку, которого приказал допросить Дунаев.

– Что рассказывать? – со страхом взглянул на него уже почти восемнадцатилетний парень.

– Всё рассказывай, – процедил сквозь зубы Шаповалов и вдруг вместо того, чтобы спросить, кто был инициатором пробития дыры и этой вылазки, спросил: – Кто кого трахал? Рассказывай. Ну?!

Игорёк втянул голову в плечи после последнего «Ну?!», выкрикнутого опером со злостью во взгляде. После проведённой экзекуции он ещё не отошёл и, поняв, что их могут бить, и даже очень сильно, испуганно затараторил, со страхом глядя на Шаповалова.

– Я… я не знаю… я… Я с Томкой был… только с ней… а кто там ещё с кем был… я не видел…

– Вот с этой кто был? – глядя ему в глаза спросил Шаповалов, сунув ему под нос фотографию Ольги, которую специально заказал для себя у тюремного фото – графа, сказав ему, что в деле испортилась.

– Я не знаю… честное слово не знаю… – испуганно таращился на фотку Игорёк. – Я не видел… Славка кажись… Они там менялись ещё…

– Какой Славка?! Голанов?! Или Ферцев?! Ну?! Говори быстро! – рявкнул со злостью Шаповалов, всё ещё держа фотографию.

– С‑с‑славка, Ферцев, кажись… – тараторил Игорёк, боязненно глядя на злобного кума. – Там куча‑мала была… я… не знаю точно… вы у него спросите…

Славку Ферцева Шаповалов помнил хорошо и знал, что тот ничего не скажет, даже если его бить будут. Он хоть и был вторым по значимости среди малолеток после Максима Косова, но был инициатором всех беспорядков и имел пометку в деле, как склонный к побегу.

Шаповалов посмотрел внимательно на Игорька, потом вдруг развернул фотографию Ольги, которую держал перед его глазами, картинкой к себе и, как‑то странно взглянув не неё, бросил небрежно в ящик стола. Он вдруг как‑то сразу успокоился и на него опять нашло состояние апатии. И совсем не потому, что допрашивать Ферцева по этому поводу было бесполезно. Просто он вдруг представил, как Ольга трахается с этим малолетним выродком и ему стало противно. Даже попытался сразу выбросить её из головы, чтобы не причинять себе боль. Остались лишь неприятные воспоминания об утраченном времени и телевизоре. Он понял, что на него нашло задать малолетке эти вопросы только чтобы в третий раз убедиться в правдивости малька Соломы и слов Плетня. Ему сразу стало немного легче и он поднял на Игорька всё ещё отрешённый, но уже спокойный взгляд.

– Ладно, дальше рассказывай, – произнёс он без злости.

– Что дальше? – действительно не понял Игорек.

– Как что? Кто замутил? Кто ковырял? Всё рассказывай, – Шаповалов говорил уже как‑то буднично‑монотонно, но всё ещё боявшийся его малолетка выложил ему всё что знал и даже чего не знал, как про Ферцева.

* * *

Солома читал полученную по срочной маляву со старого корпуса от Дрона, который был там ответственным за один аппендицит. Дрон писал, что мусора беспредельничают и лупят на продоле малолеток, что и ему самому и ещё парням, которые пытались стучать в двери и вступиться за малолеток, тоже досталось. Так же предлагал поднять бунт для привлечения проверяющей комиссии или хотя бы объявить голодовку, чтобы приехали из управления и наказали беспредельных ментов. Но у Соломы голова сейчас болела совсем по другому поводу, и он прочитал этот малёк вполглаза.

– На, чиркани ответ Дрону, – сунул он маляву Пахе и опять заходил по камере, с дрожью от нетерпения ожидая ответа Косы.

Прочитав малявку Паха усмехнулся и спросил:

– Ну и чё ему ответить?

– А ты сам как считаешь? – нервно спросил Солома. – Напиши, что пиздюки безмозглые сами накуролесили, вот и огреблись.

– Дрон, походу, не знает ещё просто? – высказал предположение Паха и, после утвердительного кивка Соломы, сел писать ответ.

Звонко щёлкнула засовами и открылась дверь, на пороге стоял корпусной.

– Пойдём, Соломин, – по‑простецки сказал он.

Поняв, что это к куму, Солома надел прогулочные тапочки и вышел на продол. По пути к кабинету Дунаева он спросил:

– Малолеток сильно били? А то народ волнуется уже.

– Да не, какой там сильно, – весело парировал корпусной. – Кто же их сильно бить‑то будет. Так, по‑отечески. Синяков почти нет, наверное…

Дунаев перебирал на столе бумаги, исписанные корявым почерком допрашиваемых недавно малолеток. Он даже встал, чтобы поприветствовать Солому и предложил чаю, прекрасно зная, что тот откажется.

– Ты уже знаешь, да, что случилось? – спросил Дунаев, когда они сели.

Солома просто кивнул в ответ, уже зная, что сейчас скажет кум.

– Надо поговорить с ними, Саня, – серьёзно произнёс Дунаев. – А то начнут щас жалобы строчить да заявления. Косяк же сами запороли, как ты знаешь. Да и сознались сами уже во всём, – кум кивнул на бумаги на столе.

– Их раскидали уже? – спросил Солома взбодрившись. Ему вдруг пришла в голову мысль, что как раз не Коса, а малолетки ему скорее скажут правду, имел ли кто‑нибудь из них Ольгу или нет.

– Нет пока, они в прогулочном дворике. Там пока дыру заделывают в их камере. Ну что, зайди к ним, пока они все вместе?

– Зайду, зайду, – быстро проговорил Солома и, вспомнив, зачем нужен был ему кум, сказал, воспользовавшись моментом: – Только не один зайду. Мне ещё человек нужен, Немец, в восемь шесть который.

– Зачем он тебе там нужен? – удивился Дунаев.

– Не только там, он везде мне нужен, Степаныч. Надо его к делу постепенно приобщать, так что в мою хату его переводи. Мне‑то скоро на суд уже, так что покину я вас…

– Ну переведу потом. Щас‑то и сам можешь зайти, – попробовал возразить Дунаев. Но Солома прекрасно понимал выгодность для себя этого момента и уверенно ответил:

– Не‑ет, Степаныч, лучшего момента, чем сейчас, не будет, чтобы будущему смотрящему попрактиковаться в общении. Так что давай сейчас его, и в мою хату сразу. Буду дальше его натаскивать, а то там уже народ по тюрьме на ушах стоит после вашей воспитательной работы.

– Да они же…

– Да знаю я, Степаныч, – перебил начавшего было оправдываться кума Солома. – Всё знаю. Но мне нужен Немец. Чтоб я мог быть спокойным, что тюрьму оставлю на уже опытного человека. Как говорится, с практикой.

– Ну хорошо, – нехотя согласился Дунаев и, немного подумав, решил за это выжать хотя бы максимум из Соломы. – Только смотри там, Саня, надо чтоб они родителям своим тоже не жаловались. Документы‑то у нас есть на всякий случай, припугнём их, если что, что раскрутим за попытку побега и так далее. Но на хер эта головная боль, лучше, чтобы они не знали и шум там не поднимали.

– Да всё нормально будет, Степаныч, – убедительно уверил его Солома. – Давай Немца, щас всё уладим. Только чтоб сверху там, над двориками, никого не было.

– Пошли, – согласно кивнул Дунаев и встал.

* * *

Информация о том, что произошло на старом корпусе, быстро облетела всю тюрьму и во всех камерах живо обсуждали эту новость. В камере семь ноль, где сидел Валёк, тоже говорили об этом не унимаясь до самого обеда.

– Не, ну я не могу, – всё никак не мог успокоиться Валёк, – во дают, малые. Вот подфартило пацанам, а? Пиз…е‑ец…

– А с какой хаты были малолетки? – спросил один из сокамерников по имени Стае, тоже очень завидовавший малолеткам.

– Да с один девять же походу, там же у баб аппендицит отдельный, только у один девять с ними стена общая, – с видом знатока говорил Валёк. В хате были все первохо‑ды, но он уже успел побывать в карцере на старом корпусе и немного ориентировался в тюрьме.

– А больше ни у кого нет, что ли? – спросил Стае. – На нашем же корпусе тоже бабы есть на больничке. Кто там у них по бокам сидит?

– Да хер его знает, – пожал плечами Валёк. Тёлки в сто седьмой, значит по бокам сто шестая, сто восьмая. И снизу ещё кто‑то, сверху прогулочные дворики. А кто сидит в этих хатах, хер его знает.

– Чё у нас никто не общается с ними ни с кем? – спросил Стае, оглядывая всех в камере. И после того, как все отрицательно покачали головами, произнёс возбуждённо: – Бля, я б там сидел, уже бы давно к тёлкам пробился бы.

– Ага, – весело подхватил ещё один сокамерник по прозвищу Лис. – И поймал бы сифак или ещё какую‑нибудь ху…ню, там же больные только…

– Семь ноль! – послышался крик с улицы.

Стае запрыгнул на окно и крикнул негромко.

– Говори.

– Домой, – раздался голос уже без крика, и Стае сразу стал ловить свернутой из бумаги трубкой с крюком на конце висящую за решёткой тонкую контрольку.

Вытащив через реснички запаянный продолговатый груз, он сразу повернулся к Вальку и показал его.

– Смотри, контроль идёт на Протаса, с восемь пять.

– Ну‑ка дай‑ка, – протянул руку Валёк и, взяв грузик, стал изучать его пальцами, пытаясь определить его содержимое. – Походу химка.

– Ну подтяни Протаса, тебе‑то он по‑любому уделит, – тут же предложил Лис. – Ну или попроси накрайняк, он же не откажет.

– Ты меру‑то знай, – осадил его Стае. – Протас только вот нам гашиш загонял, ещё даже сушняк не до конца прошёл. Да и вообще, сколько можно у него просить. Постоянно чё‑то нам дают.

– Так если у них есть что давать, – возразил Лис, но к совету прислушался и предложил: – Ну, можно и не просить, посчитает нужным, значит сам уделит. Да, Валёк?

Валёк стоял молча, задумчиво держа в руках контрольный груз на Протаса. Он один знал истинную причину того, почему их постоянно греют с верхней хаты. Но сейчас, когда они ещё буквально недавно докурили гашиш, который давал ему Протас, просить ещё курнуть было бы перебором. Валёк кусал губу в раздумье, получить ещё наркотику, безусловно, очень хотелось. И тут он, вспомнив, что Протас у него, можно сказать, под каблуком, хитро сузил глаза и сказал Стасу:

– А подтяни ты его, передай ему груз сам. А если про меня спросит, скажи, что я сплю. Вот щас и посмотрим, уделит он внимание мне или нет.

* * *

В камере Протаса тоже все говорили только на одну тему, все весело ставили себя на место малолеток и фантазировали, что бы они сделали на их месте. Только сам Протас ходил задумчивым. Поначалу он, конечно, посмеялся вместе со всеми, и даже позлорадствовал над Соломой, думая, что его «невеста» наверняка тоже кувыркалась там с малолетками. У самого Протаса желания обладать Ольгой уже не было, было только горячее желание поквитаться с Соломой и все его помысли теперь были только об этом. Того, что Ольга смотрящему, возможно, изменила, было ему очень мило. Его поруганное мужское самолюбие жаждало жестокой мести, и он не знал покоя, понимая своё бессилие в этом вопросе. Поэтому, когда он получил груз с химкой от своёго бывшего продавца с магазинчика, который торговал теми краденными запчастями и теперь был подельником Протаса, то просто дал курнуть Тёплому и остальное засунул в свой курок, забыв даже прогнать подельнику, что грев получил и поблагодарить его. Голова всё время болела теперь только об одном, и он уже не ходил звонить ни жене, ни другу с кабинета начальника тюрьмы. Единственный человек, которому бы он действительно хотел сейчас позвонить, это брат Бандеры Толян. Но так как лично с ним был не знаком, а Бандера не мог или не хотел сводить его с Толяном, которому доверял по выходу Протаса из тюрьмы крышевание его фирмы, то оставалось только кусать губы. Хотя сейчас Протас был в таком состоянии от постоянной злобы и бессонницы, что готов был уже на крайние меры, вплоть до физического устранения Соломы. Во всяком случае, если бы ему удалось встретиться со своим будущим крышевым сейчас, то он скорее всего мог бы уже и заказать ненавистного ему Солому. Раньше ему и во сне не могло присниться, что он будет способен на такой шаг. До такой степени его теперь раздражало то, что приходилось после всего улыбаться Соломе и в малявках писать в конце «с уважением».

Протас понимал, что больше двух лет ему вряд ли дадут при полном доказе вины. Но так как он отсидел ещё только год, то ещё долго не встретится с человеком, который сможет решить его проблему. Да и за это время, если он ничего не сможет сделать, так и останется в глазах сокамерников униженным и оскорбленным, и может потерять свой авторитет среди первоходов, если они будут рассказывать об этом по этапам.

«Надо было хотя бы не поднимать тогда этот вопрос, чтобы они ничего не знали, – со злостью клял себя Протас. – Но кто же мог знать, что так будет?».

* * *

Солома встретился с Немцем на лестнице, ведущей в прогулочные дворики. Корпусной, приведший его, тут же ушёл, но кум был рядом, потому Солома лишь сдержанно поздоровался и представился.

– Привет, братан. Я Саня Солома.

– Я уже понял, – улыбнулся Немец, пожимая руку.

– Слышал уже, чё малолетки учудили? – спросил Солома, покосившись на кума, который мог их слышать.

– Ну да, – опять улыбнулся Немец. – Давненько такого не было.

– Тогда пойдём, брат, – положил ему на плечо руку Солома и потихоньку направился в сторону уже открытой двери прогулочного дворика малолеток. – Кроме нас с тобой некому их вразумить, – и когда только Немец потихоньку двинулся за ним после осторожной проверки Соломы, сказал: – Сегодня тебя ко мне в хату переведут, пока будем вместе ситуации здесь разруливать. Ну а как в лагерь уйду, уже сам останешься. Да? Больше‑то один хер некому.

– Да базара нет, Сань, – ответил Немец, когда они уже входили во дворик.

– Здорово были, арестанты, – весело поприветствовал малолеток Солома, искоса оглядев верхние проходы, по которым обычно ходили дубаки, но сейчас никого не было. – Я Саня Солома, это Гена Немец.

Малолетки сразу оживились и хором тянули к нему руки для приветствия. Им явно льстило, что к ним пришёл смотрящий за тюрьмой, такое было впервые в этом составе их хаты. А Соломе стоило невероятных усилий держаться и играть роль незаинтересованного в своём основном вопросе лица.

– Ну что, всех тёлок перее…ли или нам чё оставили? – спросил он опять со смехом, но в этот раз улыбка была слишком фальшивой, и хорошо, что кроме Немца этого никто не заметил.

Малолетки оценили шутку и хором засмеялись, некоторые даже держась за отбитые дубинками места, и стали наперебой делиться своими впечатлениями.

– Стоп‑стоп‑стоп, так ни хера не понятно, – остановил их Солома и опять со смехом спросил: – По одному можете говорить? Косу кто трахал?

Я, сразу отозвался Максим и вышел вперёд, улыбаясь.

– Ну и как она? – всё с той же улыбкой задавал вопросы Солома и, оглядев ещё раз верхние надзирательские проходы, достал из кармана крапаль гашиша и дал Немцу. – Втарь пока, Ген. Пару больших делай.

– Да вообще огонь, – сразу выпалил Макс, воодушевлённый таким вниманием и поглядывая на руки Немца, умело мельчащего гашиш заточенным супинатором, который он достал из ботинка. – Сразу видно, опытная. Работает как профессионалка, мне даже ничё делать не надо было…

– А эту кто трахал, как её?… – остановил его словесный поток Солома. – Ольгу? А она как, ничё? Говорят у неё жопа обожжённая. Врут, нет?

Солома специально так поставил вопрос и с замиранием сердца ждал ответ. И когда малолетки нерешительно переглянулись, его сердце забилось сильнее уже в надежде.

– Чё, никто её не трахал, что ли? А вы все здесь? – спросил он.

– Витька только нет, увели к куму, – ответил за всех Максим. – Но он и не кувыркался ни с кем, не пролез. Это тот взросляк, из‑за которого мы спалились. А чё за Ольга‑то? Какая из себя?

– Ну, такая, красивая тёлка, с длинными волосами. На втором ярусе она спала, на последней шконке от двери справа.

– А‑а‑а, – поняв, протянул Игорёк. – Ну, ничё себе такая, у меня там аж слюнки потекли. Только она не трахалась ни с кем, зашторилась там у себя и не вылезала почти. Походу жопы своей обожжённой стеснялась. Да мне бы по х…й было, я бы и так ей засадил…

Услышав это, у Сломы как будто огромный камень с плеч свалился. Он сразу повеселел и теперь смеялся уже не притворно. Улыбаясь, поглядывал на руки Немца, хотя ещё только что совсем не было желания курить наркотик. Настроение сразу так поднялось, что про остальные проблемы с малолетками он даже не сомневался, что сможет их решить и жизнь сразу показалась ему прекрасной.

* * *

Играя в карты, Валёк и остальные вряд ли думали об игре. Изредка перебрасываясь незначительными фразами по поводу утреннего происшествия на старухе, чтобы хоть как‑то отвлечься, они то и дело поглядывали на кабуру в потолке, всё время ожидая, что их позовут и угостят химкой обкуриться. За два часа, которые им удалось убить игрой, сушняк от предыдущего грева сверху уже прошёл и некоторые начисто забыли те слова багодарности, которые ещё недавно говорили в адрес Протаса.

– Да зря мы ждём походу, – с досадой бросил карты Лис, глянув на кабуру уже с каким‑то презрением. – Не считают они нужным нас угощать. Кто мы для них такие?

– Ты завязывай, Лис, – опять попытался придержать его Стае. – Забыл, сколько они нам всего давали? Может, там и не химка на них шла.

– Да ну на х…й, не химка, – поднялся Лис и, не выдержав от утомительного ожидания, залез на батарею там, где была кабура.

– Не вздумай просить, Лис, – предупредил его Валёк. Он хоть и чаще всех поглядывал на кабуру всё это время, но держал себя в руках несмотря на то, что уже сам злился на Протаса. А высказанное сейчас Стасом предположение, что это могла быть не химка, охладило его.

– Да я не буду, даже звать не буду, – успокоил его Лис и позвал одного из суетящихся возле стола молодых парней: – Лопух, ну‑ка ползи сюда, быстро!

Парень лет двадцати сразу поставил на стол свою кружку, которую хотел закипятить и быстрым шагом направился к Лису.

– Ну, ближе, хули ты встал, – скомандовал ему Лис, когда он нерешительно остановился в метре и посмотрел на стоявшего на батарее Лиса. А когда он быстро сделал шаг вперед, сказал: – Давай лапы, держи меня.

Парень с очень подходящим ему прозвищем Лопух покорно выставил руки и Лис встал на них, опёршись на стенку руками.

– Давай ещё выше подними, – сказал ему Лис. – И держись крепче.

На новом корпусе потолки были не такими высокими как на старом, и когда Лис, пошатываясь, залез на плечи Лопуха, то головой упёрся в потолок над своей головой. А когда поднял взгляд кверху, кабура оказалась прямо перед его носом. Не медля ни секунды Лис сразу засунул этот нос в дыру и слышно было, как он втягивает в себя воздух.

– Да тише ты, Лис, услышат, – предупредил его Валёк.

– Там ящик работает, – сказал Лис, высунув нос из кабуры, и посмотрел на Стаса победным взглядом. – Ну что? Иди, понюхай. Там химку курили, бля буду.

– Может это гашиш, – опять сделал предположение Стае.

– Чё, я химку от гашухи отличить не могу? – раздраженно произнес Лис, спрыгивая на пол. – Пиз…е‑ец, такую завертуху большую поймали, даже на пятку нам не дали. Всё, можно спать ложиться.

Глянув на Валька, Лис раздражённо буркнул ещё что‑то невнятное себе под нос и, увалившись на свою шконку, демонстративно отвернулся к стене. Стае посмотрел на Валька и нерешительно спросил:

– Чё, может в натуре подтянуть Протаса, спросить?

– Не‑е, – покачал головой Валёк и с каким‑то злым и задумчивым взглядом встал и заходил по хате. Сделав несколько шагов он остановился и, посмотрев на кабуру в потолке, произнес: – Если Протас не считает нужным уделить внимание, я у него просить ничего не буду.

Стае опустил голову и посмотрел на свою шконку, видимо, тоже собирался лечь спать. В наступившей тишине Валёк опять заходил по камере с грозным выражением лица. В какой‑то момент он уже открыл было рот, чтобы сказать своим друзьям со злости, что за Протасом есть серьёзный косяк. Но остановился, поняв, что не сможет рассказать о том, какой именно за ним был поступок, потому что сам в нём участвовал. Но, походив немного и подумав, он решил хотя бы позлорадствовать над Протасом и со злой усмешкой произнёс.

– У Протаса тут тёлку его увели, еб…т её прямо у него под носом.

Лис, состояние которого не позволяло ему заснуть даже в тишине, сразу развернулся и тоже улыбнулся улыбкой, больше похожей на оскал и почти воскликнул радостно.

– Да ты чё?! А кто?

– Да есть тут один, – уклончиво ответил Валёк, прекрасно понимая, что называть Солому нельзя, иначе до него это дойдёт очень скоро.

Но Лису это и не особо нужно было, его грел сам факт.

– От, сохатый! – радостно воскликнул Лис, взглянув на кабуру. – И чё, он так и оставил это? Или он не знает?

– Да знает он всё, – с усмешкой махнул рукой в сторону кабуры Валёк. – Это ещё и друг его.

– И не предъявлял ни х…я, что ли? – радостно‑удивленно спросил Лис.

– Да хули он там сможет предъявить? – презрительно посмотрел Валёк в сторону кабуры. – Там строгачи. По‑любому вывернут всё так, что он ещё и виноватый останется.

– Чё, со строгого кто‑то? – спокойно спросил Стае, не разделявший злорадства друзей по отношению к человеку, который столько им помогал. От Лиса он не удивлялся, тот всегда и был таким. Но от Валька, не зная истинную причину его поведения, он подобного не ожидал.

– Со строгого, – весело ответил Валёк и кивнул на кабуру. – Когда ваших тёлок е…ут, это вас е…ут.

– Вот лошара! – захохотал во всё горло Лис.

Дата добавления: 2015-12-08