Строгий режим 16 страница

– Это серьёзные обвинения, Паха, – сказал ещё один более‑менее грамотный его сокамерник Тёплый, – тут надо всё конкретно обосновать. Сможешь доказать то, что сейчас сказал, на стрелке?

– Так ещё бы! Это не с чужих слов, – убедительно ответил Протас, – это со мной лично было. Это по отношению ко мне у Соломы поступок был…

– А какой, Паха? – спросил Спасской.

– Вы, кстати, сами свидетели почти этого поступка, – начал Протас. – Помните, он приходил к нам, деньги ещё нужны ему были на откуп? Ну так вот… Тогда ж только я ему денег пообещал подкинуть, он ещё говорил, век не забуду и всё такое. Так же было? Ну вот… А я тогда попросил за девчонкой моей присмотреть, чтоб её там не порвали. Помните же?

– Ну‑да, – кивали головой все.

– Ну так он и присмотрел, – со злобой процедил Протас. – Сам её приватизировал за моей спиной, пользуясь тем, что я до неё добраться не могу, а сам прямо в хату к ней, бля, заходит. Может и на свиданку уже выдёргивал и вставил уже…

– Ни х…я, – покачал недоумённо головой Тёплый. Остальные даже сказать ничего не смогли, но вид у них был такой же.

– Вот вам и ни х…я, – процедил сквозь зубы Протас. – И чё, как сами считаете? Приемлемы такие поступки в наших кругах?

– А ты денег ему загнал уже?

– А ты точно это знаешь, что он её оприходовал? – стали засыпать его вопросами пришедшие в себя сокамерники.

– Засадил или нет, не знаю, – ответил Протас, – но то, что уже крутит с ней это точно, подруга её сказала. Да он и не станет отпираться от очевидного, если ему подвести.

– А подводить кто будет, Паха? – рассудительно спросил Спасской. – Ты уверен, что сможешь вывезти эту тему? Солома‑то повидал, бля, в этой жизни, к тому же он в авторитете…

– Да, он‑то, как говорится, Крым и рым уже прошёл, – подтвердил Тёплый. – Он тебя может перекусить по базару…

– Так я про что вам и толкую, – поднял палец Протас, – надо вместе подумать, кого мы можем рекомендовать хозяину смотрящим. Подтянем его в хату, объясним ситуацию, он ещё людей подключит… Кто ещё у нас на тюрьме есть из авторитетных, кроме Вагита? Желательно на нашем этаже.

– А почему кроме Вагита? – спросил Тёплый, передавая кружку с чаем дальше.

– Да потому что он Соломе в рот смотрит.

– Ничё подобного, – воспротивился Тёплый. – Ты чё, его знаешь, что ли? Я его лично знаю, он справедливый. Правда, когда пьяный, не очень… – сразу оговорился Тёплый, но тут же добавил: – Но за косяк предъявит любому, и Соломе тоже.

– Бага ещё сидит, правда выше, в сто четвёртой, – вдруг вспомнил Соловей про ещё одного авторитета до этого молчавший.

– У Баги тубик, его в семь восемь не переведут, – покачал головой Тёплый. – Лучше с Вагитом побазарить, его и затянуть легче, на одном этаже с нами сидит.

– А почему ты думаешь, что хозяин тебя послушает? – вдруг спросил Спасской Протаса. – Это что, он решает, кто смотрящим будет?

– Не без его участия точно, – убедительно кивнул головой Павел. – Братва по‑любому в курс ставит ментов, а без хозяина здесь ничё не делается. Я предложу ему перевести в семь восемь Багу или кого сейчас решим, тот подтянет туда ещё пару‑тройку порядочных парней, кого сам знает. Со своей стороны гарантируем ему материальную поддержку, и причем бля не такую, какую сейчас Солома получает, что постоянно у нас что‑то просит. Потом я делаю ему предъяву по своей теме, и Бага её там раскачивает. Но только лучше не Вагит, они с Соломой друзья.

– А ты уверен, что мы сможем стабильную материальную поддержку гарантировать? – с сомнением спросил Спасской. – А то я много в общак уделять не смогу, дела там без меня на воле не очень идут.

– Уверен, – жёстко ответил Протас. – У меня нормально дела идут. По крайней мере, будет стабильнее и надежнее, чем сейчас у Соломы грев, – с уверенностью сказал Протас, посчитав, что будет гораздо благоразумнее потратить те деньги, что собирался раньше передать Соломе, на его же собственное уничтожение. – Вы лишь бы нашу хату держали в достатке, а со смотрящим я разберусь. Но только с новым смотрящим…

Вид у Протаса был таким серьёзным и уверенным, что никто уже не сомневался, что он сделает всё возможное со своей стороны и даже зауважали его за то, что он будет разбираться за своё унижение до конца даже с таким человеком как Солома. Подумав ещё немного и отбросив последние сомнения Спасской сказал, смотря на Протаса и Тёплого:

– Тогда в натуре лучше не Вагита. Тут ещё ближе человек есть, в восемь шесть Немец заехал, только закрыли, земляк мой. Он Солому скорее всего и не знал, но в стойло его поставит, если будет за что. Давайте лучше его подтянем, ему я тоже буду помогать всем, чем могу.

– Чё‑то я не слыхал про такого, – засомневался Тёплый.

– Авторитет, я тебе говорю, – уверенно заявил Спасской. – С полосатого освобождался недавно. Бродяга по жизни. Да и Солома за него знает, сам грев ему вчера загнал на встречу, когда Немец заехал. Ну так чё, подтянем?

Протас посмотрел на него внимательно и, вытянув руку, серьезно спросил:

– Вы со мной?

Все по очереди, начиная со Спасского, ударили по его руке.

* * *

Известие о том, что денег, вероятнее всего, не будет, расстроило Солому, но не настолько, чтобы спустить его с седьмого неба. Ольга не отталкивала его ухаживаний, а наоборот, шла навстречу. И от этого все остальные неприятности отошли на задний план, и даже пребывание в тюрьме сделалось не то что намного легче, а впервые за всю свою преступную и арестантскую жизнь ему не хотелось покидать эти стены. Он прекрасно понимал, что на воле жизнь гораздо лучше, но в этот момент его захлёстывало и переполняло неведомое ранее чувство, и покинуть тюрьму без Ольги он бы, наверное, не согласился.

За последний день он и сам заметил, что сильно изменился и мыслить даже стал немного иначе. Раньше он не испытывал никаких эмоций по поводу того, что добивается девушки своёго знакомого Протаса даже после того, как тот пообещал помочь с деньгами. Считая, что коммерсанты по жизни обязаны кормить бандитов, он относился к своёму поступку спокойно и в случае чего всегда нашёл бы, что сказать. Теперь же, когда Ольга уже искренне интересовалась его жизнью, он стал испытывать что‑то вроде угрызений совести и даже хотел написать Протасу, что «так мол и так, извини, старик, так получилось». И даже известие о деньгах, вернее об их отсутствии, делало его положение хоть и более шатким в материальном плане, но зато более чистым перед Протасом и своей совестью, которая у него неожиданно проснулась. Он уже хотел было тут же взяться за ручку и написать ему маляву, понимая выгодность своего положения: окончательно насчёт денег якобы ещё не известно, и будет ясно только к выходным. Но Солома‑то уже не сомневался, что денег не будет, просто Протас постепенно смягчает этот удар, чтобы он не был неожиданным. Вот на этом Солома и мог поймать Протаса на удобный момент, мол, ты извини, получилось так‑то и так‑то, а теперь ты уж решай сам, помогать мне деньгами или нет». Таким образом, он сам поставит его в неловкое положение, – если Протас не даст денег, получится, что он разозлился на Солому из‑за бабы, что в этом мире не очень‑то приветствуется. И чтобы не оказаться в таком неловком положении, Протас всё же может выделить ему хоть какую‑то сумму. На памяти сразу всплыла история с 23‑й зоны, где двое авторитетов были влюблены в продавщицу с зоновского магазина и не могли её поделить. Тогда дело дошло до поножовщины, хоть и без летального исхода. Маскировалось всё, естественно, под разборки по понятиям, потому что разборки из‑за бабы не приветствовались и авторитеты долго искали друг за другом косяки. А когда одного из них увезли на больничку, второй пошёл на мировую и посылал ему гревы с довольно приличными суммами денег, лишь бы тот не поднял на МОБе вопрос о истинных причинах инцидента, о которых и так многие догадывались и спрашивали пострадавшего авторитета. Но поскольку тот молчал, то ли понимая, что и его тоже по головке не погладят, то ли не желая неприятностей своёму оппоненту, чтобы и дальше получать такие приличные гревы, то об этой истории вскоре забыли.

Не успел Солома реализовать свою идею и написать Протасу, как в голову вдруг пришло другое воспоминание, совсем свежее – Юрий. Все его мысли сразу перешли в другую сторону и ему сделалось не по себе. Ведь Ольга хоть и была, вроде, открытой и честной, но Юрий ещё совсем вот только что был её парнем. А может даже и не был, а есть. Солома сразу погрустнел и решил во что бы то ни стало узнать, как там обстоят дела. Общаются ли они сейчас и какие у них отношения. Но как это сделать? В открытую спросить у Ольги? А вдруг она с ним уже не общается, ведь он и сам говорил, что не пишет, и это будет только лишним напоминанием ей о нём? Если спросить об этом у Косы, так она наверняка расскажет об этом Ольге. Солома перебирал в уме другие возможные варианты и вспомнил, что в хате, где сидит этот Юрий, сам только недавно поставил ответственным Лешего. Но обращаться к нему в открытую с таким щепетильным вопросом не решался, а потому, подумав хорошенько, написал ему об этом так, чтобы тот ничего не понял.

Час добрый, Лёха. Антону с Бандерой тоже привет говори. Мир и благополучиё вашей хате. Дело такого рода. У вас в хате, похоже, стукачёк объявился. Мусора могут и не дёргать щас, сам же знаешь. Наседки просто малявы шлют на определённую хату, откуда кого‑то дёргают, и в итоге всё попадает к кумовьям. Вы там дурня этого не сильно прессанули? Может залупился, барбос, да стучать начал? Ты пробей там осторожно, в какие хаты малявы шлёт и откуда получает, и цинкани мне. Я уж тут вычислю, чё к чему. Ну и так присматривай там за контингентом, а то мож и не он это. Ну вот вкратце по сути. Будут новости, сразу ставь в курс, особенно по поводу этого Юрика.

Жму руку. С ув. Саня.

Перечитав ещё раз и убедившись, что малява не наведёт на нежелательные для него измышления, он отправил её по срочной и только тогда немного успокоился и опять стал думать об Ольге, забыв даже про то, что собирался написать Протасу.

* * *

Когда после обеда мимо хаты стали проводить женщин в баню на новый корпус, с продола раздались веселые женские голоса и Юрий сразу подскочил к двери. Ту щель в глазке, через которую был виден кусок продола он нашёл не сразу и прильнул к ней уже в тот момент, когда часть женщин прошла мимо. Но всех остальных он увидел и, не найдя среди них той, которую искал, опустился на корточки и обхватил голову руками. Бандера играл на шконке в шахматы с Кословым и пока тот думал над ходом, наблюдал за Юрием. Он видел мокрыми его глаза до этого и думал, что когда он увидит свою шалаву, то расплачется, наконец, на потеху и ему и остальным. «Жаль, что Леший с Антоном спят», – подумал Бандера, когда Юрий смотрел в щель двери. Но ничего на произошло, выражение его лица оставалось тем же угрюмым, но без слёз.

«Наверное один семь повели, – подумал Бандера. – Но ничё, значит тех позже проведут. Надо будет, кстати, посмотреть на обратном пути, может в один семь новые тёлки появились».

– Петрович, – сказал он мужичку, – как баб поведут назад, маякни. Ты возле робота будь, их издалека слышно будет.

Петрович покорно махнул головой и вздрогнул: позади него вдруг неожиданно звонко клацнула кормушка.

– Потапов, Сауцкий, Хромых, – стала перечитывать фамилии сотрудница спецчасти.

Петрович быстро стал распихивать всех названных, поскольку они все спали. Потап подскочил первым и подошёл к кормушке.

– Ува‑а‑а, – блаженно застонал он и, получив письмо, хлопнул им по ладони и сказал весело Вано: – Что я тебе говорил? Иди, тебе тоже есть, целых два.

Юрий с удивлением смотрел, как мужики открывали письма и начинали их читать. Вася, который уступил ему своё время и спал как убитый, еле поднялся за письмом последним и читать сразу не стал. Он сразу улёгся обратно, потому что спать ему оставалось немного времени. Но Юрий всё же спросил у него, хоть и был в подавленном состоянии.

– Вась, здесь чё, письма официально можно получать?

– Да‑а, – засыпая, пробурчал Вася, – это же осуждёнка, здесь как в зоне.

– А отправлять, что, тоже? – чуть помедлив спросил Юра, для которого это было неожиданной новостью. Раньше, если кто‑то получал или отправлял письма он, видимо спал.

– И отправлять тоже, – ответил за Васю радостный Вано, поскольку тот уже вырубился спать.

Юрий вспомнил какими путями они отправляли письмо его родителям и, сообразив, почему они так делали, сразу открыл тетрадь и стал писать письмо.

– Если ничё такого не пишешь, письмо дойдёт? – на всякий случай спросил он у Вано, настроение которого позволяло пообщаться с ним.

– Дойдёт, – в этот раз Вано лишь отмахнулся от него, уже начав читать своё письмо и вдруг он победоносно взглянул на Потапа и, согнув резко руку в локте, возбуждённо сказал: – Инее.

– Хуль ты радуешься? – весело посмотрел на него Потап, оторвавшись от своёго письма. – С тебя пузырь, проспорил.

– А хер с ним, с пузырём, – махнул рукой Вано. – Она приедет ко мне, прикинь. За триста километров приедет.

– Так а я чё тебе говорил? – весело смотрел на него Потап. – А ты не верил, ещё и споришь со мной. Дуплись теперь.

– Без базара, братан, – возбуждённо произнёс Вано и заходил по камере, дочитывая письмо до конца.

Бандера наблюдал за ним со шконки уже зная, что сейчас Вано должен подойти к нему, поскольку проспорил Потапу бутылку водки. Помимо того, что Потап умел, правда, с помощью юридической литературы, грамотно и без ошибок писать всякие жалобы и заявления красивым и ровным почерком, он ещё и писал любовные письма за многих зеков. В этом он был одарён и здесь ему не требовалась никакая литература. Умением завлекать и притягивать заочниц он зарабатывал себе на жизнь в заключёнии, и его услугами в этом пользовались многие. Витяй, пока сидел в хате, тоже раньше переписывался с помощью Потапа даже со своей знакомой по воле, которая не знала его почерк. И та тоже приезжала к Витяю в тюрьму издалека и даже готова была выйти за него замуж, и может быть даже выйдет, ведь в зоне расписаться особых проблем нет.

Вано же, найдя в газете подходящее объявление в разделе знакомств, засомневался в том, что Потап сможет за короткое время затянуть эту женщину на свидание с Вано и поспорил с ним. Но талант Потапа красиво и ясно выражать свои мысли и где надо вставлять стихи собственного сочинения, сделал своё дело и теперь Бандера, зная, что у Вано денег нет, ждал, что он подойдёт к нему.

Сам же Бандера в умении Потапа не сомневался и помнил ту историю, когда сам ещё только заехал после суда в эту хату, как Потап увёл любимую заочницу у другого своёго семейника Батона, ушедшего недавно на этап, втихаря писав ей письма. Он даже с улыбкой вспомнил, какие тогда они устроили качели друг с другом на потеху всей хаты, даже до мордобития дело дошло.

Наконец Вано закончил читать своё первое письмо и, почесав затылок, подошёл к демонстративно смотрящему уже на шахматную доску Бандере.

– Виталь, сегодня же Гера в ночь заступает? – спросил он очень издалека.

– Ну, – надменно ответил Бандера, уже зная, что последует дальше.

– Давай возьмём пузырь Потапу, а? – просящим голосом спросил Вано, но при этом откуда‑то из рукава выудил купюру в 10 000 рублей. – Я ему торчу. Сроки, вообще‑то, не оговаривали, но хочу сразу рассчитаться, пока есть возможность. Поговори с Герой, а?

– Откуда у тебя воздух, Вано? – удивлённо смотрел на деньги Бандера.

– Когда было много, я уделял, Вагит может сказать, если что, – сразу ответил Вано, положа руку на грудь. – Себе только чутка оставил. Вот это последние. Возьмём, а?

– Ну и как ты себе это представляешь? – немного помедлив, спросил Бандера. – Потап сидит водяру пьёт, наверняка вместе с тобой ещё, а Леший с Антоном сидят на вас смотрят? Ещё ж и мусору чё‑то дать надо, ты не забывай.

– Ну у меня нет больше, – опять просящим голосом сказал Вано.

Бандера, издеваясь над ним, демонстративно развёл руками в стороны и, пожав плечами, поджал подбородок, давая понять, что ничем не может помочь. Вано, убрав купюру в карман, опустил голову и побрёл к Потапу, который уже дочитал своё письмо и насмешливо смотрел на него.

– Ну так как, Вано? – спросил весело Потап. – Дуплиться когда собираешься? А то ведь я напишу твоей тёлке и она не к тебе будет ездить, а ко мне…

– Только, бля, попробуй, – серьёзно сказал Вано, которому было не до шуток. Но Потапа это только раззадорило.

– Да‑да, – рассмеялся он, – а ещё лучше у тебя её вон Вася отобьёт, с моей помощью, естественно, – кивнул он на самого зачуханного спящего мужичка, лежащего на месте Юрия. – Прикинь? Твоя Валя к Васе нашему приедет, вот корка будет…

Представив это и даже подумав, что это вполне реально, рассмеялся даже Бандера. Но, отсмеявшись, сказал серьёзным голосом:

– Да поставит он тебе сегодня, Потап, не ссы.

Вано сразу развернулся и посмотрел на Бандеру благодарным взглядом.

* * *

Когда девушки ушли в баню, Женя Шмон со своим помощником зашли в один восемь. Это была привычная процедура, пока в хате никого нет, они любили пошерстить. Происходило это довольно часто и уже даже не только мужчины, но и женщины, чьи хаты шмонались гораздо реже, уходя в баню отдавали на всякий случай в другие хаты всё запретное или забирали с собой. – А ты чего не пошла в баню? – спросил Женя у Тамары, которая чистила в умывальнике зубным порошком гору посуды.

– Я помылась уже вчера. Воды нагрела и помылась, – с замиранием сердца произнесла она, стараясь говорить спокойно. Она хоть и заслоняла собой умывальник и пространство под раковиной, но её ноги были далеко не слоновьими и, шаря под шконами, обыскивающие могли и обратить внимание на недавно заклеенную стену.

Не обращая на неё внимания, Женя Шмон прошёл вглубь камеры и стал переворачивать матрасы Косы и остальных. Его помощник последовал за ним и залез там же под шконки, поднимая матрасы с полов и переворачивая их. В первую очередь всегда шмонались блатные места, почти всё запретное находилось именно там. У женщин это не было исключением, и почти сразу нашлись игральные карты, которые кто‑то из девушек забыл отдать соседям, заточка, которой резали продукты и уже не обращали на неё внимания как на запрещённый предмет и свёрнутое в трубочку письмо на волю. Обычно их сворачивали, чтобы вставить в воланчики и отстреливать подошедшим к кому‑нибудь людям, чтобы те их разгладили или перепечатали в новый конверт и отправили. Так как в таких письмах писали что‑то по‑своему уголовному делу или ещё про что‑нибудь запрещённое, про что нельзя было написать через кого‑нибудь из осуждённых и отправить легально, то помощник Жени Шмона сразу вскрыл его и начал читать.

Тамара наблюдала за ним краем глаза, моя кружки дрожащими руками. Она понимала, что если дыра в стене откроется, то ей достанется и от Косы и от дубаков, поэтому за найденное письмо вообще не переживала и даже была рада, что один из ментов был занят его чтением. Но мандраж тела у неё не унимался, а когда тот дочитал письмо и, положив его в карман, продолжил обыск, она живо натёрла по второму разу уже вычищенные добела кружки, чтобы не отходить от раковины. Коленки её стали дрожать, когда Женя Шмон, обыскивающий как раз этот ряд шконок, за которыми сразу был умывальник, приблизился уже к ней. Она со страхом поглядывала на его отражение в зеркале перед собой и, когда он заметил её взгляд, по спине пробежал тот самый холодок, о котором она раньше только слышала, но сама не испытывала его.

– О, вы чё здесь? – раздался с порога командный голос опера Шаповалова. – Я тут ещё утром всё осмотрел, идите лучше в десятку, там двое заряженных заехали. Нашли что‑нибудь?

Женя Шмон показал колоду карт и заточку. Он хоть и был вдвое старше кума, но к информации его относился серьёзно, поскольку тот обладал гораздо большими возможностями. Забыв даже про письмо в кармане, помощник его сразу вышел на продол. Потом удалился, окинув камеру последним взглядом, и Женя. У Тамары вырвался из груди вздох облегчения, но когда опер зашёл в камеру, она опять вздрогнула.

– Ну‑у… – замялся нерешительно Шаповалов, оглядывая наведённый в камере бардак и разбросанные фотографии, сорванные с самодельных полок, – приберите уж здесь, они больше не будут, – сказал он извиняющимся тоном и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, у Тамары просто как гора с плеч свалилась, и она даже рассмеялась, вспомнив виноватый взгляд кума.

* * *

– Идут бабы, – громко сказал Петрович, поднимаясь с порога, где сидел уже с полчаса.

Бандера сразу спрыгнул со шконки, сбив даже фигуры с шахматной доски и вприпрыжку поскакал к двери.

– Тёлки, тёлки, тёлки, – весело тараторил он на каждом прыжке.

Юрий тоже встал и хотел было подойти к двери, но поскольку там больше не было щелей, через которые можно было бы увидеть продол, нерешительно остановился. Бандера сразу прильнул к глазку и как раз мимо двери стали проходить арестантки. Сразу было видно, что они идут из бани.

У некоторых головы были обмотаны полотенцами, у других волосы были мокрыми и распущенными и без косметики они выглядели ещё ужаснее, чем иногда удавалось увидеть их идущими на прогулку. Слышно было, как кто‑то из красных с пятнадцатой хаты весело поприветствовал проходящих мимо женщин и сразу раздался грохот открываемой двери. Кричавшего сразу вывели и повели в стакан, дав ему возможность увидеть женщин вблизи перед несколькими часами мучений. На продоле тот молчал, но Бандера видел, как девушки улыбались ему, оборачиваясь. Им было приятно, что им уделяют внимание, рискуя в такую плохую смену дубаков даже попасть в карцер. Идущие последними девушки в домашних халатах даже послали парню воздушный поцелуй, но одна из них даже не смотрела на него, её голова была повёрнута в сторону двери камеры пятнадцать А и взгляд её был каким‑то задумчивым. Бандера видел её всего две секунды, но этого хватило ему, чтобы узнать её, и он со стоном опустился и присел на порог двери. Это была Ольга. Причём далеко не та «Ольга», которую он трахал в стакане, а именно та, которую он видел на фотографии. Разница между ними была очевидной и он думал, как же он мог тогда так ошибиться. Хоть и ослеплённый светом, он должен был заметить под одинаковыми волосами совсем другое лицо и глаза. Да и фигура той клуши в стакане была далёкой от этой стройной девушки. А ведь он, хоть на фото не было видно фигуру, видел её мельком ещё и в тюремном дворике.

– Чё с тобой, Виталя? – спросил озабоченно Вано.

Только сейчас Бандера заметил, что он сидит обхватив голову руками и мычит себе под нос.

– Башка чё‑то заболела, резко так, – сразу нашёл он оправдание и, с трудом поднявшись, побрёл к своей шконке.

– Давай таблетку дам, – сразу засуетился благодарный ему Вано и полез в свой кисет‑аптечку.

– Не надо, – покачал головой Бандера. – Отлежусь, так пройдёт.

– Ну смотри, а то у меня есть, если что, и но‑шпа есть и анальгин, – но увидев как Бандера махнул рукой, он засунул всё обратно в кисет и подсел к Потапу. – Давай моей ответ напишем, брателла.

– Да подожди ты, – отмахнулся от него Потап. – своей ещё не написал.

С продола опять раздались движения, начали выводить в баню теперь уже действительно хату один семь и Юрий прилип к глазку. Обернувшись, Бандера посмотрел на него вновь ненавидящим взглядом. Но зная, что Ольги тот не увидит сейчас, лёг на шконку и уставился в потолок. В голове все перемешалось и была сплошная каша из разных мыслей. Он то словесно накидывался в них на Геру и на корпусного Василича за то, что они вместо Ольги Шеляевой привели ему какую‑то шалаву. То вдруг хотел сорваться и выместить свою злобу на более легкой добыче, на Юрии, которого опять стал считать виновным во всём и на которого опять была злость за то, что этим богатеньким сынкам достаётся действительно самое лучшее. То клял себя за свою невнимательность, но вскоре опять перекидывался и начинал материть Геру. Единственной, кого он почему‑то не ругал, была Ольга. Он никак не предупреждал её о встрече, и поэтому подставы с её стороны не видел. К тому же его опять неудержимо потянуло к ней, и он даже физически чувствовал, как в груди всё сжималось, стоило только о ней подумать. Поэтому он больше старался материть Геру, Юрия, ментов, которые посадили его в тюрьму и всех‑всех‑всех, включая себя. Но кашу из мыслей в голове он уже не контролировал, и они неизменно возвращались к Ольге. Он понимал, что то состояние, которое люди называют любовью или влюблённостью, вновь вернулось к нему. Так он пролежал, не двигаясь, до самого ужина.

– Э‑э‑э, командир! – донёсся крик с продола того парня, которого посадили в стакан и которому, видимо, уже надоело там стоять несколько часов. – Давай выпускай, жрать же надо!

Раздался звонкий и громкий удар по железу. Это дубак, находившийся рядом, ударил с силой по стакану своей дубинкой, чем немало оглушил находящегося в нём человека. Потом он подошёл к кормушке его хаты, которую как раз сейчас кормили, и сказал громко:

– Возьмите баланду на этого придурка!

– Остынет же всё! – возмутился «этот придурок» из стакана и, как будто самому себе, но довольно громко добавил: – Бля, когда уже смена будет?!

Эти слова вывели Бандеру из состояния «невесомости». Он вспомнил, что сейчас сменять этого дубака будет именно Гера, и он стал думать о том, какие слова он ему скажет в благодарность за встречу с «Ольгой».

* * *

Во время просчёта девушки увидели стоявшего на продоле и смотревшего на Ольгу опера Шаповалова. Переглянувшись между собой, Ленка и Коса со Звездой заулыбались и отвернулись к окну, чтобы кум не видел их лиц. Они еле сдерживали смех и когда корпусной с папкой удалился и дверь закрылась, они просто прыснули все вместе. С ними засмеялась и Тамара, которая уже поведала им историю со шмоном. Но сейчас она решила повторить самую смешную часть своёго рассказа, потому что заметила, что это раздабривает Косу и остальных, и они начинают относиться к ней нормально.

– Не, я как вспомню, – начала Тома со смехом, – стоит как нашкодивший школьник, глаза в пол и говорит: «Извините, они больше не будут».

Коса с Ленкой засмеялись ещё громче, а Звезда положила руку на плечо смущённо улыбающейся Ольги и потрепала её.

– Так их, Олька, – весело говорила она, – чтоб стойку стояли на лапках и команды все выполняли.

– И чтоб охранял, как верный пес, как сегодня, – со смехом добавила Ленка и тоже по‑дружески обняла Ольгу.

– Да‑а, – подытожила Коса и уже без смеха, но все ещё улыбаясь, обратилась к Ольге: – Слушай, а ты не отпускай его, морочь ему голову. Видишь же, какая от него польза может быть?

– Точно‑точно, – встряла в разговор осмелевшая Тамара. – У меня тут уже по ляжкам текло. Если б не он…

– А ты молчи, тебя не спрашивают – осадила её Коса, правда уже не грубо, как всегда раньше, и снова повернулась к Ольге. – Только надо так, чтоб Сашка не узнал, такого пацана тебе нельзя упускать. А с этим крути так, потихоньку, на расстоянии держи…

– А если он руки распускать начнёт, потрахаться захочет? – спросила Ольга.

– Щас! Потрахаться ему! – притворно возмутилась Коса. – Облезет, бл…дь, неровно.

– Так можно и без секса несколько месяцев мозги компостировать, – подсказала Звезда.

– В натуре, – подхватила подсказку Коса, – целку из себя можно построить правильную, типа до свадьбы ни‑ни, так он ещё и крепче любить будет. А то они как своёго добиваются, остывают быстро…

– Ло‑о‑ля, – позвал её голос из кабуры.

– Что, мой хороший? – Коса сразу полезла к кабуре.

– Мы начинаем ковырять дальше, Лёль, – потихоньку сказал малолетка.

– Может подождете чуть, Максим? – мягко предложила Коса. – Только‑только проверка закончилась, ещё залететь могут запросто.

– Да нормально всё, Лёль, – уверенно произнёс нетерпеливый малолетка. Это у вас там под раковиной вышла, а у нас тут она прямо под шконкой. Сумками заставили и не видно даже, что там кто‑то есть. Вы только не отклеивайте пакеты, а мы пока начнем расширять её.

– Ну смотри, Максик, – покачала головой Коса, но сама улыбнулась и, сев на шконку, весело посмотрела на девушек и подмигнула. – Не терпится малолеткам. Помылись‑то хорошо? А то они может уже сегодня здесь будут.

– Да не‑е, ты чё? – засомневалась Звезда. – Стены такие толстенные.

– Так кабура уже готова, расширить только осталось, – заметила Ленка и рассудительно спросила: – Интересно, сколько они её ковыряли? Они‑то лучше знают, сколько им примерно ещё времени нужно.

Коса, поняв намёк, тут же нырнула к кабуре.

– Эй, Максик, – позвала она своёго малолетку.

– Он занят, Лёль, – раздался уже другой голос, услышав который Тамара подскочила и потихоньку подошла к разделительной занавеске.

– А, это ты, Игорёчек, привет, – поздоровалась Коса. – Слушай, вы сколько эту кабуру ковыряли, а?

– Неделю где‑то, – сразу ответил он и немного подумав, добавил: – Даже больше, дней десять где‑то.

– Ого, – удивилась Коса и спросила: – Это когда ж вы закончите?

Дата добавления: 2015-12-08