|
Читайте также: |
Старший тренер команды, у которого я вчера просидел до часа ночи, ответил мне так:
— Тренеры тоже устают, они шесть-—семь—восемь часов в зале. И плюс к этому есть специфический момент управления людьми. Девочки должны обязательно сделать, к примеру, пять комбинаций на каждом снаряде. А
Проклятие профессии
Работа по совместительству
сами на качественную работу иногда настроиться не могут. И тогда их приходится заставлять.
— Криком?
— В основном. Многие даже бьют своих учениц, У нас
в команде это запрещено. Но многие тренеры в женской
гимнастике считают «кулачный метод» обязательным.
— Тогда мне понятна неблагоприятная картина опро
са, — отвечаю я и кладу перед старшим тренером лист
опроса, на котором написано:
«Ира: 4 ("было очень тяжело, устала, но сделала").
Нелли: 3 ("на бревне тренер разозлил, плакала, а мне плакать нельзя").
Тамара: 4 ("вольные плохо, акробат заставлял в грубой форме").
Лена: 3 ("есть усталость, боюсь, что много тренируюсь, не могу собраться").
Эля: 4,2 ("очень устаем утром, рано подъем, не высыпаемся").
Марина: 4,9 ("работой довольна, но тренер действует на нервы, говорит не то, что нужно").
Лиля: 4 ("день ничего, но тренер ругал, он говорит одно, а акробат другое").
Майя: 6 ("жизнь прекрасна")».
Он изучает оценки, а я говорю:
— Средняя оценка прошедшего дня 4,1, то есть 82%.
Это очень мало. 18% брака — это очень много.
Тренер продолжает изучать этот лист и говорит:
— Здесь есть для меня важная информация. Видите,
тренер и акробат не согласовывают свои указания, а я об
этом говорил много раз. Сами оценки меня не очень беспо
коят, девочки просто устали — была трудная неделя. Сей
час будет полегче, и оценки поднимутся. И я вижу — они
откровенны, это хорошо. Значит, они Вам верят.
И добавляет с улыбкой:
— По крайней мере, верят, что Вы не расскажете их
тренерам.
— О чем я хочу просить и Вас.
— Естественно, — отвечает он, — это в моих интересах.
О Майе он заговорил в конце беседы. И, не скрываю, я
ждал этого.
— То, что Вы сегодня сделали, конечно, фантастика. Я
скажу честно — не верил. Не вообще не верил, а не верил,
что это удастся так быстро. Но я и раньше знал, что дело
ве в самом прыжке. У нее сейчас в жизни не все в поряд
ке. Этот чемпионат мира — ее последний шанс. Потом
конец гимнастике. Неясность с институтом. Дома у нее
что-то не ладится. В общем этот Кубок многое прояснит.
Кстати, сборная после Кубка приедет сюда, так что борьба
за место в составе будет на Ваших глазах. Но четыре места
из шести заняты. Ира будет драться за одно из двух.
— Майя? — спрашиваю я.
— Все-таки мало шансов. Даже попасть на сбор, я уже
не говорю об отборе в сборную. Все надежды на Вас, — я
он дружески улыбнулся.
Потом, провожая меня, вспомнил:
— Завтра приезжает ее тренер — Вера Николаевна. У
Вас прибавится работы.
— Что Вы имеете в виду?
— Женщина-тренер — тоже трудноуправляемый мате
риал. Но завтра она Вам будет благодарна, с этим прыж
ком она намучилась.
— Она тоже будет кричать в зале?
— Нет, она их уговаривает, но эта картина еще похуже.
Мы жмем друг другу руки, и я говорю:
— Вы меня так напугали, что я думаю — а не бросить
ли мне эту затею с женской спортивной гимнастикой?
— Нет, теперь уже не бросите. Майе же не откажете? А
завтра добавится еще кто-нибудь. Вы увидите, люди они —
прекрасные, и тренеры — прекрасные, но трудные, пото
му что жизнь у нас трудная.
Ровно в пять они войдут в эти двери, около которых Уже стою я. Войдут в третий раз за этот день. В зал они входят обычно с напряженными лицами. И это понятно. Для них зал — это цех, это работа. И снаряды, которые не просто стоят, а «ждут» их. Так что причин для улыбки нет. Поэтому я и пришел пораньше. Не потому, что хочу вызвать улыбку, хотя улыбка никогда не помешает. А
Проклятие профессии
Работа по совместительству
просто, чтобы они увидели, что в зале их кто-то ждет. Не только снаряды. И этот кто-то — не чужой человек, хотя «своим» еще не стал.
Жду всех. И жду Майю. Для всех остальных у меня подготовлено то же, что и всегда: приветливая улыбка, дружеский жест, вопрос, в котором человек почувствует подлинный интерес. Для Майи же я приготовил иное. Сегодня очень важно снизить цену ее вчерашнему подвигу, как будто ничего особенного вчера не произошло. И тогда она сможет отнестись к коню как к любому другому снаряду. И вероятность повтора того срыва тогда будет снижена. Сделать это нужно тонко, чтобы у нее не возникло и тени сомнений в том, что я считаю победу над конем окончательной. Тогда она сегодня снова удачно выполнит этот прыжок и только тогда позволит себе забыть о тех шести месяцах. Это очень важно — окончательно залечить еще кровоточащую рану.
И когда она, как и вчера, сразу подошла ко мне и спросила:
— Что у нас сегодня? — я ответил подготовленное за
ранее
— Сегодня меня интересует бревно. — Как будто коня я
уже исключил из числа наших забот, предлагая ей сделать
то же самое. И я увидел, что такой ответ ее удовлетворил.
Через час после начала тренировки я почувствовал, что что-то мешает мне, и, оглядев зал, сразу же уловил цепкий, изучающий меня взгляд незнакомого мне человека. «Она и есть», — подумал я. И вот мы пожимаем руки, и она говорит:
— Много слышала о Вас.
— Я тоже.
— Знаю, что нам есть о чем поговорить.
— Я ждал Вашего приезда.
После ужина мы вместе выходим из столовой, располагаемся в холле, она ведет разговор, а я слушаю и думаю: «Как они все похожи — тренеры, за плечами которых опыт больших побед, слава учеников, жизнь на виду». Вероятно, именно это лежит в основе их уверенного поведения, крайности и смелости суждений, категоричности мнений о других.
— Гимнастика наша стала мужским видом спорта, —
говорит она. Вынимает пачку сигарет, закуривает и про
должает:
_ Я — последняя из могикан в сборной. Последняя
женщина в женской гимнастике — парадокс! Но и то — последний год. Ира с Майей уходят, и я с ними.
— Совсем?
_ Да, надо пожить спокойно. Одна Нина, помните
такую олимпийскую чемпионку, отняла десять лет жизни. Своих детей нет, поэтому тяжело с ними расставаться. Как это врачи говорят: «Умирать с каждым больным». То же и в спорте... с учениками. Ну, хватит об этом. Давайте о деле. Я говорила с девочками. Главное, что Вы им нравитесь. Это, не спорьте, главное. Все в этом случае намного легче. Но все равно ситуация не в нашу пользу. Их не хотят в сборной. Не только потому, что они переросли других. У меня другая гимнастика. Я против этой поголовной сверхсложности. И так далее, не буду обо всем рассказывать. Но шанс есть. Старший тренер сборной страны — объективный человек, и весь мой расчет на это, то есть на контрольные соревнования. От Кубка основные девочки освобождены, Ира — тоже. А Майя там должна все отдать. Вы ее оживили, и она сейчас будет прибавлять с каждым днем. К тому же, она — соревновательный боец, то есть в соревнованиях — лучше, чем в тренировках. Так что зря они ее списывают.
Она делает паузу, смотрит мне в лицо и говорит:
— Кстати, а на Кубок Вы не можете с нами поехать?
— Это исключено, я же с командой.
— Жаль, было бы хорошо, если бы Вы все посмотре
ли: и Майю, и саму борьбу, и наше судейство.
Вот такой это оказался человек, намного сильнее, чем я думал. Позже, когда старший тренер снова будет провожать меня, я скажу ему:
— Жаль, что такой человек уйдет из гимнастики.
А он засмеется и ответит:
— Никуда и никогда она не уйдет. Она умрет в гимна
стическом зале.
Его лицо станет серьезным и он скажет еще:
Проклятие профессии
Работа по- совместительству
 | | |  |
— На таких людях держится спорт.
И снова до двух часов я записываю все это. Тяжело с двумя командами. Может быть и хорошо, что завтра мы уезжаем на контрольную игру. И не только потому, что я устал. Надо отвлечься, продумать дальнейший характер отношений, да и спортсмена иногда полезно оставить, дать ему возможность тоже подумать, а может быть и соскучиться по нашему общению.
Снова думаю о тренере. Все мне понравилось в ней, хотя, признаться, резануло слух одно ее слово: «оживили». Вот так иногда бывает: ты думаешь, что сделал что-то большое, а тебе говорят одно слово: «оживили». И все.
А может, она и права. Пока нет результата, нет победы. И вспоминаю, что это ощущение мне знакомо. Совсем недавно, когда после неудачного старта меня послали к Ноне Гаприндашвили, то в первые дни, до первой победы, было то же самое — шахматистка без желания делала то, что я ей предлагал. Помню, я подумал тогда: «Она по-своему права, пусть все это нужно и важно, но что толку, если нет победы? Зачем тогда все это?» К этому психолог тоже должен быть готов. В этом еще одна трагедия его работы и даже — судьбы.
И еще не понравилось вот это: «Вы им нравитесь». В этом я почувствовал принижение самой работы, своей отдачи в ней. Неужели и в этом она права? Чисто профессионально это было бы обидно. Но недавно нечто подобное я где-то встретил. Беру записную книжку и нахожу выписанную цитату из книги известного грузинского психолога Шота Надирашвили «Психология пропаганды»: «В психологии управления уже считается узаконенным следующее положение: "Если хотите убедить людей в том, что Вы правы, и что они должны действовать по Вашему совету, для_ этого недостаточно лишь дать им хороший совет. В пер-, вую очередь необходимо, чтобы Вы нравились им. В противном случае Ваша попытка обречена на провал"».
Скоро, наверное, рассвет, а я еще не записал само важное для завтрашнего дня. Новая информация о лю дях: о Майе и Ире.
«Майя — 17 лет, мастер спорта международного класса- В жизни две основные проблемы: семья и институт, вернее — университет, в Институт физкультуры не хочет. Дома плохая обстановка, уже не раз уходила из дома. Одинокий человек в жизни. В работе есть такая трудность: когда устает — боится делать сложные элементы.
Ира — "собралась, дура, в 16 лет замуж", — цитирую тренера. — Все оспаривает. Страх, что не преодолеет нагрузку. Поэтому всегда против нагрузки, против любых средств управления, против старшего тренера, с ним плохо выступает. Верит снам, внушению, амулетам».
Да, чрезвычайно ценная информация. Теперь понимаешь, как мало знал о людях. А сейчас тебе подсказали не только темы бесед с ними, но и пути управления, например, с Ирой — через сны. Знание таких «мелочей» может сыграть большое значение в решении проблемы управления человеком.
— Майечка, есть предложение поговорить о жизни.
— С удовольствием, — присаживается она рядом.
— Хочу предложить лозунг на всю оставшуюся жизнь
в гимнастике.
— Это интересно. Какой?
— «Доказать!»
И я вручаю ей лист бумаги, на котором крупно красным цветом выведено это слово.
Она берет, долго смотрит на него, потом говорит:
— Я поняла Вас.
И бережно прячет лист в карман.
.
— Нам есть, что доказать, правда?
— Да, конечно.
— И чем доказать есть тоже?
Она с улыбкой отвечает:
— Надеюсь.
— Блеснешь, как на прошлом Кубке!
— На том Кубке я была молодая!
— Кокетничаешь?
И мы оба смеемся. Но я гашу улыбку и меняю тему:
Проклятие профессии
Работа по совместительству
.. — Кому посвятим победу, Майечка?
Она думает, глядя на окружившие нас цветы (красиво здесь летом, конечно), переспрашивает:
— Кому?
И отвечает:
— Боюсь, что некому.
— А родные? — вплотную подхожу я к больному месту.
Взгляд ее становится суровым и, немного помедлив,
она отвечает:
— Родители меня не понимают.
«Пока достаточно», — решаю я» и меняю тему:
— Меня интересует твое мнение о команде?
— Трудно в команде, невесело.
— Ирочка, когда ты мне уделишь десять минут?
— Когда Вам удобно. Хоть сейчас.
— Что ты мне скажешь о 1984 годе?
— Намек понятен, но до Олимпиады я не дотяну.
— Я так не думаю, захочешь — дотянешь.
— Нет. Устала мучиться. Я уже не хочу никакого
спорта.
— Сейчас ты не можешь бросить?
— К сожалению, нет.
— У нас нет с тобой выбора, правда?
(Очень важно вовремя перейти на «мы*, как бы предлагая человеку разделить с ним его проблему, взять на себя часть его груза).
-Да.
— А раз нет выбора, то надо прекратить нытье и сле
зы. Прости, что я так резко разговариваю с тобой.
— Я же не специально ною. Мне тяжело. Из-за веса я
почти ничего не ем. И ноги болят. По ночам просыпаюсь
от боли.
— Я понимаю тебя, Ирочка, и предлагаю тебе с сегод
няшнего дня ныть вместе. У меня тоже, поверь, есть при
чины, например, в этом году я был дома всего 18 дней. Ну
и что будет? Все, кроме победы.
Ее лицо менялось. Она внимательно слушала, слезы высохли.
Я продолжал:
— Давай решим так. В Канаду надо поехать? Надо!
jCto сейчас в мире лучше тебя? Допустим, Оля и Наташа.
А кто, кроме них? Я не знаю. И на Спартакиаде за респуб
лику надо выступить хорошо. Уйдешь, но уйдешь краси
во. Согласна?
Она кивнула в ответ.
— Сделаем так. Запиши все свои ощущения от послед
него сбора в сборной. Извлечем урок. Опиши, как ты вы
ступила на «Москоу ньюс».
Она прервала меня:
— Выступила плохо.
— Пусть плохо. И пусть все это плохое перейдет на
бумагу. Как уходит плохое с водой. Знаешь, есть такое
народное поверье?
— Знаю, что плохие сны так уходят.
— Правильно, и сны тоже. В общем, даю тебе зада
ние — завести дневник, срок — неделя. И все будет хо
рошо. У всех, кто со мной имеет дело, все хорошо. И в
личных делах — тоже.
Такой разговор надо заканчивать резко. Я встал и протянул ей руку.
— Мое предложение принимается?
Она медленно встала, несмело протянула руку и тихо сказала:
— Я постараюсь.
Это все, что я успел сделать сегодня в гимнастике, но был доволен. Непросто было подойти к темам «дома» Майи и «сна» Иры.
Но прямой путь в данном случае не годился. Он бы оказался самым длинным в решении этой проблемы — сближения с человеком.
И еще удалось с Ирой «случайно» коснуться темы личной жизни. Я показал в завуалированной форме, что я «за» личную жизнь, что со мной эта тема для нее открыта.
Проклятие профессии
Работа по совместительству
 | |||||||||
 | | | | ||||||
|
Наши беседы удалось организовать днем, а вечером сил хватило только попрощаться, через полчаса мы уезжали.
В работе была пауза, и когда я вошел в непривычной для их глаз парадной форме и со спортивной сумкой в. руке, все повернули головы и вопросительно посмотрели на меня. Я вспомнил, что никому, кроме старшего трене-, ра, не говорил о своем отъезде. И сейчас признался себе, что это было ошибкой, то, что я называю «недоработкой».
Глаза Майи расширились:
— Вы уезжаете?
— Всего на три дня.
Ире я сказал:
— Как договорились — сохранять настроение!
Обошел всех, попрощался. Перед тем, как выйти из
зала, обернулся и еще раз попрощался с Майей взглядом. У входа меня ждала Вера Николаевна.
— Всего хорошего, — сказал я.
— Мы ждем Вас, — ответила она.
Мы ехали в аэропорт, но мысленно я был там — в гимнастическом зале. И не только мысль была там, — признался я себе, — но и часть моего сердца. Я вспоминал, как обходил зал и, пожимая руку каждой гимнастке, смотрел ей в глаза. И столько было в этих глазах добра и тепла, даже в глазах тех, кому я еще ни в чем не помог. И было чувство вины перед ними, чувство долга. Да, я согласился «немного помочь». Думал ограничиться периодическими встречами с людьми. Но в первый же вечер после беседы пришла Майя, и я стал ей нужен постоянно ввиду ее одиночества на сборе и того прыжка. Потом я пришел в зал на тренировку и увидел много глаз до упражнения, во время упражнения и после упражнения. И понял, что «немного помочь» не получится. Потому что в этом случае не решишь задачу, не будешь по-настоящему полезен. Это, наверное, крест человека, который не может просто так прореагировать на глаза, молящие о помощи, о внимании.
Я отнюдь не переоцениваю свое значение. Дело не в Моей личности. Опорой мог стать любой другой человек, имеющий право войти в зал и в номер гостиницы, но при одном условии — если он смог получить это право, а точнее — завоевать!
Да, я увидел людей, которым очень нужна помощь. И сказал себе: «Я сделаю все!»
И вот — путь обратно. На три дня я забыл о гимнастике, не мог не забыть, так много было дел. А сейчас, заняв самолетное кресло, сразу же вынул блокнот, уже исписанный наполовину. Надо все хорошо вспомнить. Особенно то, что тревожит. А тревожит запись последнего опроса, когда кроме привычных вопросов я задал дополнительный, и по инерции девочки отвечали быстро и честно.
Вопрос: «На кого, на чью помощь рассчитываешь в этих соревнованиях?»
Задавая его, я был уверен, что все или почти все назовут своего личного тренера, что обычно имело место в других видах спорта. Но вот он — передо мной, этот почти пустой лист. Пусто, потому что половина гимнасток не назвали имен, а пожали плечами или ответили:
— Все равно.
Самая младшая — Лена — назвала Иру, Ира — Веру Николаевну, а Майя сказала:
— Рассчитываю только на себя, кто мне еще поможет?
— В Канаде помогу я.
И ее ответ:
— В Канаде мне не быть.
И я думаю: «Этот лист я не смогу никому показать». Потому что это документ, приговор тренерам, их диктаторству, истерикам и крику, а может, больше — сегодняшнему дню женской спортивной гимнастики?
Да, я убежден — это оценка тренера как человека. Если спортсмен не видит в своем учителе, наставнике человека, то он и не рассчитывает на него в трудную минуту, потому что в трудную минуту помочь может прежде всего человеческая поддержка: умение сопереживать,
Проклятие профессии
Работа по совместительству
быть рядом в полном смысле этого слова, преданность доброта и любовь.
Почему тренеры не понимают этого? Или так ослепляет власть, а в спорте она бывает безраздельной, особенно в работе с детьми. Но ведь известно, что «абсолютная власть разлагает абсолютно».
Вдруг догадка врывается в эти размышления, прерывает их. Да, в сознании обозначилось вдруг это точное выражение сути — ясности моей дальнейшей роли в команде, функции, которую я должен выполнять в первую очередь. Это функция человека/
Да, с сегодняшнего дня я должен дополнить климат этого коллектива людей своей человеческой ролью. Отбросить, отложить в сторону тесты и анкеты, обучение аутогенной тренировке и все другое чисто «техническое» из моей работы не потому, что это не нужно, а потому, что сейчас не это решает. А другое: прежде всего — внимание к человеку, забота о нем, дружеское участие к его ежедневным проблемам, улыбке и слезам, письмам из дома и к их отсутствию.
И еще — одинаковое отношение ко всем. Ира и Майя — это проблемы старшего тренера. А для психолога каждый человек должен быть проблемой.
И я беру блокнот, открываю страницу со списком всей команды и вчитываюсь в еще малознакомые для меня имена.
... И снова зал. И теперь вижу всех, вернее — стараюсь видеть. Оказывается, это непросто. Когда я подошел успокоить Тамару, то не забывал и о Марине, которой обещал быть ближе к ней, чтобы на нее не кричал тренер. И она постоянно косила на меня глазами. И я кивал ей всегда, когда наши взгляды встречались. Надо было успевать успокаивающее кивать Майе, которая работала на ковре. И я поймал себя однажды на том, что голова вертится как на шарнирах.
Не ожидал, что так много работы в зале. Как трудно всех держать в центре внимания, быть постоянно готовым к смене настроения, предвидеть его, иметь запас регуляционных средств и умело пользоваться ими. И я
меняю кое-что в своих взглядах. Например, раньше я считал, что около спортсмена не должно быть много людей. А сейчас я рад, что у каждого снаряда стоит тренер, и на каждую гимнастку кто-то обязательно смотрит. На спортсмена надо смотреть/ Функция зрителя такая лее важная для спортсмена, как и функция советчика, например.
Гимнастка делает сложное упражнение с очень сложным соскоком, и нет цены ее улыбке, если она сделала комбинацию хорошо. Но нужен рядом человек, который бы это видел и улыбнулся в ответ. И еще — сказал доброе слово. Это и есть суть функции зрителя!
Да, все и всех видеть/ Еще одно необходимое качество, которое нужно совершенствовать. Пока стараюсь, хотя и чувствую, что не успеваю видеть все. Но увидеть слезы несложно. Сразу же подхожу к этому человеку, успокаиваю. Чаще всего слезы после неудачного выполнения. Тогда говорю:
— Сделай, докажи! — Но не успеваю проследить за
всеми, не знаю — доказали они тренерам или нет. Но все
равно обязательно подхожу еще раз и говорю:
— Молодец! Все будет хорошо.
Незаметно бежит время. И вот впервые подходит Эля и говорит:
— Я закончила.
И я отвечаю:
А сам подумал: «Упустил ее из внимания». И еще раз говорю:
— Молодец! Хорошо работала.
И погладил плечо.
Девочки заканчивали, подходили и говорили те же слова:
— Я закончила.
Это была обратная связь, как ответ на мое сегодняшнее внимание.
Я шел с тренировки и думал, насколько больше можешь сделать, если до конца осознал задачу и свою роль в ее решении.
Проклятие профессии
Работа по совместительству
И другим был опрос перед сном. Девочки как будто ждали этих вопросов: о доме, о родных, которые там остались, о прошлом и будущем. Не хватило двух часов, запланированных мной на эти беседы. И сегодня я впервые не зашел к тренеру, хотел сберечь время для своего анализа прошедшего дня. Очень много новой информации о людях: все это нужно записать и еще раз обдумать, чтобы уже перед сном наметить завтрашнюю работу с этими людьми.
Высчитываю среднюю оценку и удивляюсь — она значительно возросла, с 82% до 88%. За счет чего? Работа была практически такой же. И так же много было критики и слез. Поэтому я и был удивлен столь резкой динамикой этой оценки. А может быть дело не только в работе? Ведь жизнь состоит не только из работы, даже в женской спортивной гимнастике. «Значит, у людей, — подвожу я итог этому опросу, — в конце дня было хорошее настроение, гораздо лучше, чем раньше».
А если бы не Ирина «тройка», то средний балл был бы еще выше. Сегодня за Ирой мне пришлось наблюдать издали, так как ни на шаг не отходила от нее Вера Николаевна. И это, действительно, была несимпатичная картина. Тренер подолгу уговаривала ее перед каждым подходом, и капризничала Ира гораздо больше, чем в те дни, без тренера. Чувствовалось, что это давно созревший стереотип отношений учителя и ученика.
— А если его изменить? — спросил я старшего трене
ра, когда он подошел и сказал:
— Вот это то, о чем я Вас предупреждал.
— Изменить бесполезно. Мы предлагали перевести ее
в группу к другому тренеру, но Ира ни в какую. Она при
выкла, иначе уже не может. Они же десять лет вместе.
Значит, тот наш разговор с Ирой не дал результата. Завтра в зале я сяду к ним поближе, послушаю их. Надо что-то делать, потому что дело не только в них самих. Они удручающе действуют на других — в этом я согласен со старшим тренером.
И опять о слезах. Меня коробит какое-то привычное безучастие тренеров к слезам. Неужели к слезам можно привыкнуть? Неужели и я к ним привыкну?
Снова открываю записи, на этот раз блокнот для «теории», куда я заношу новые идеи. Я уже записал мысли о «функции зрителя». И сейчас, вспомнив Майю, дополняю эту запись: «Опытный спортсмен способен сам "организовать" себе зрителя, если его по какой-либо причине нет, а он нужен». Майя сделала меня полноценным зрителем, объяснив мне все технические детали своего прыжка. Вероятно, она хотела, чтобы я смотрел на ее работу с профессиональным интересом, а раньше ей хватало моей психологической поддержки. Но сегодня этого уже стало мало. И после каждой попытки она подходила и подробно рассказывала о всех своих ощущениях. Я внимательно слушал, разумеется, соглашался с ее словами, словами профессионала.
Запомнив это, я вспомнил Виктора Санеева, тренировки которого я видел в Тбилиси перед последней его Олимпиадой. Он любил тренироваться один, без тренеров, и часто брал с собой своего сына. Эта сцена так и осталась в моей памяти: маленький мальчик, сидящий на скамейке около прыжковой ямы, и отец, разговаривающий с ним о чем-то после каждого прыжка.
Наверное, идеальный вариант — чтобы зрителем был верный человек.
Начало очередной работы такое же. Ни одной улыбки на лицах этих совсем хрупких детей. И появляется чувство вины перед ними, хотя ни я, ни другие люди в этом зале ни в чем не виноваты. А кто же виноват тогда, если для овладения всеми требованиями сегодняшнего спорта необходимо выполнять это дикое количество работы, которую, я уверен, не сможет выполнить ни одни взрослый спортсмен-мужчина из нашей футбольной команды?
И вот они пошли строем, зазвучала музыка, и снова все стало красиво! Тренеры, окружившие ковер, подбадривали их, шутили, и, наконец-то, они заулыбались, не
Проклятие профессии
Работа по совместительству
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 86 | Нарушение авторских прав