|
Читайте также: |
И я снова вспомнил Бескова. Десять лет мы с ним знакомы, и так как по роду службы находимся в постоянных командировках, пути наши часто пересекаются. Эти встречи всегда принимают форму дискуссии, и сейчас, когда я поработал в команде кутаисского «Торпедо» с тренером Мурадом Ивановичем Цивцивадзе, я готов не согласиться с Константином Ивановичем еще в одном, в том, что он выразил в таких словах:
— Вы слишком много на себя берете. Психолог должен работать только по заданию тренера. А если Вы все это будете делать в команде, то придет время, когда тре-неР будет не нужен.
Я не согласен. Почему специалист должен работать на тридцать процентов, если он может дать людям и делу гораздо больше? Правильно ли работать только как скорая помощь, если ты можешь стать и постоянно быть домашним врачом человека, в данном случае врачом его души?
Проклятие профессии
■
Погони
И пусть работать не на сто процентов (всегда где-то не дорабатываешь), но примерно на семьдесят пять—восемьдесят и стремиться к идеалу, к ста процентам, то есть к тому, чтобы стать абсолютно полезным/
И тогда может получиться тандем тренера и психолога, союз, о котором я постоянно мечтаю. И не только мечтаю, но везде, во всех видах спорта, где мне приходится работать, постоянно ловлю себя на том, что ищу тренера, с которым получился бы такой тандем.
Но хочу повторить: такой союз может состояться при одном обязательном требовании к тренеру — в любых действиях психолога он должен видеть одно — помощь, а не пищу для своей ревности!
Ревность я так и называю — болезнь тренера. Очень многих и разных тренеров я узнал по совместной работе. И хотя все они были разные, но мешало нам, нашим взаимоотношениям, а в итоге и делу, только одно — ревность
тренера.
* * *
Иногда достаточно жеста, который стоит большого количества слов, или одного-единственного слова, но это — с теми, с кем ты близок абсолютно.
Играют в нарды, а я отзываю в сторону Девиза Дард-жания (а он — все еще загадка для меня) и спрашиваю:
— Ну как настроение, Девиз?
И жду его «дежурной» фразы:
— Как всегда, доктор.
И вдруг, а это на самом деле неожиданно для меня, он говорит:
— Плохо, Максимыч.
— Что плохо, Девиз?
— Настроение.
— Ну, пойдем ко мне, поговорим.
Проходя мимо других, я смотрю на Авто, который отвечает на мой взгляд улыбкой моего человека, и говорю, не останавливаясь даже на секунду, то «одно слово»:
— Уже побрился?
И он отвечает:
— Да, Максимыч (его «одно слово» в ответ).
Как будто мы с ним поговорили на каком-то иностранном, неизвестном другим языке. Я спросил его:
— Ты готов? — И он ответил:
— У меня все в порядке.
И этих двух коротких реплик нам хватило. «Мы так близки, нам слов не нужно».
Но это сегодня! А вчера и позавчера Авто доставил мне много неприятностей и переживаний. И даже впервые мне пришлось кое в чем переубеждать тренера.
И когда я ему сказал:
— Что-то много стали кричать на Авто?
Он ответил с убежденностью в своей правоте:
— Так он сейчас плохо играет.
— Так тем более нельзя кричать. Криком не поможем.
Кричит слабый.
И тренер ответил:
— Согласен.
Тренер сделал, что нужно, и уже вчера на тренировке я увидел Авто в прежнем состоянии и не слышал в его адрес ни одного критического слова.
Перед сном, чтобы подвести итог происшедшему, я сказал вратарю:
— Это был временный спад, что может случиться с
каждым. И он... прошел!
— Да, Максимыч, — ответил вратарь, и в его глазах я
видел спокойствие.
Всегда надо подвести итог пережитому, и это становится зафиксированным прощанием с тем, что произошло с человеком. Раз прощание зафиксировано, то пережитое больше не будет напоминать о себе в будущем, не спрячется в закоулках хитро устроенной памяти человека.
А теперь — Девиз! Полчаса он был у меня и, когда мы попрощались, я снова пошел в соседний номер.
И тренер, выслушав меня, сказал:
— Я знаю это.
И я снова ушел успокоенным. Потому что теперь уже Уверен, что и сейчас тренер сделает все, что нужно для
Проклятие профессии
■
решения возникшей неожиданно проблемы личной жизни футболиста. Успеет все сделать, хотя до игры осталось не так уж много — всего шесть часов,
И Девиз выйдет на поле в своем лучшем состоянии.
И снова я возвращаюсь к тем своим раздумьям. И спрашиваю себя и Константина Ивановича Бескова;
— Почему такой контакт с тренером не может продол
жаться и дальше?
И снова привычный сегодня моему слуху стук в дверь.
— Максимыч, — говорит массажист, — Вы не выйдете
к нам? У нас разговор с Манучаром о происхождении че
ловека. Он опять спорит...
— Не могу, Сергеич. У меня скоро опрос. И я готовлюсь.
Я имею право иногда сказать «нет», но не игроку, ко
торому сегодня предстоит выйти на поле.
* * *
Не проходит и пяти минут, и снова стук в дверь. Заходит Вова Шелия — игрок, которого к играм «дома» готовить не надо. И теперь уже я обращаюсь за помощью. Так и говорю:
— Чем обрадуешь, Вова?
И с абсолютной уверенностью в голосе он говорит:
| . |
— Все будет в порядке, Максимыч.
И когда он уходит, говорю:
— Спасибо, что зашел.
И это очень искреннее «спасибо».
* * *
И снова она — раздевалка!
Но почему я так спокоен сегодня? И это не нравится мне. И почему так спокоен Манучар? И это тоже не нравится мне.
Подхожу и спрашиваю:
— Ты не слишком спокоен сегодня? Думаю, что надо
возбудить себя.
Он отрицательно качает головой и продолжает шнуровать бутсы.
Я спрашиваю:
— Нет?
— Нет!
И я отошел. Это своего рода метод — просто спросить, задать вопрос, датьЛимлульс, направляющий мысль, заставишь задуматься!
С «большим» спортсменом этого бывает достаточно, а подсказку его сознание воспримет так, как это нужно в данный момент, то есть забракует или, наоборот, тут же внесет срочные коррективы.
Манучар встал и начал серьезно разминаться. До конца я так и не понял, что он сделал с собой, но это уже неважно. Важно, что то, что я сделал, по крайней мере, не было лишним.
Победа — 3: О! И настоящая игра команды!
Но еще не все. И в Воронеже закончилась игра, и вот-вот будет получена информация оттуда. Все напряжены. И гробовая тишина в раздевалке, совсем непривычная после победы.
И вот — крики и топот ног в коридоре! И ворвавшиеся в раздевалку люди с поднятыми вверх руками.
И все ясно без слов. ПОБЕДА/ То есть поражение «Локомотива». А это значит — наша победа/
Все сбегаются в центр раздевалки, кричат, поздравляют друг друга. И лишь один Манучар остался сидеть на своем стуле. Я подошел к нему, и ничего не говоря, стоял и смотрел на него. Он медленно поднял на меня глаза и спокойно сказал:
— Доктор, вроде выходим.
И мы засмеялись, как заговорщики. И я сказал:
— Значит, мы заслужили.
И последняя моя фраза, обращенная по очереди к ребятам перед сном:
— В девять?
— Обязательно, — отвечал каждый.
Никого не было в девять утра на футбольном поле. Я стоял, ждал ребят и вспоминал. Уснуть я вчера не мог и слышал, что и ребята не спят. Доносились разговоры, стук Дверей, смех.
Проклятие профессии
Погоня
Ночь после победы!
■-
Я лежал и вспоминал. Вспоминал прекрасные голы и прекрасный первый тайм. Да, это была игра высшей лиги! Но пока ребят хватает только на один тайм. И в этом главный резерв команды.
Вспоминаю стадион, который был заполнен зрителями за час до начала матча, и истинную радость на лицах людей!
Мне впервые захотелось смотреть не вперед — на поле, а назад — на трибуны. И я больше, чем раньше, задумался о футболе, о том, каким праздником он может быть для тысяч людей. Лица людей светились радостью. Все встали и стоя аплодировали команде, уходящей с поля. И люди кричали:
— Спасибо!
И вспомнил Гочу, наконец-то сыгравшего «свою» игру. Перед матчем он, как всегда, отдал мне свои часы. И возвращая их, я сказал:
— Лучшему игроку матча!
Мы поцеловались, сели рядом и я продолжал:
— Ты выше всех по пониманию футбола. Сбросишь
три килограмма и можешь играть еще два—три года.
И впервые Гоча говорит: -Да.
И снова Манучар, его осунувшееся лицо и полувопрос:
— Доктор, я съезжу в Тбилиси.
— А может быть, не ездить?
— Нет, не могу.
Когда?
— Прямо сейчас.
— Ночью?
t — Ну и что?
| — А когда обратно? | ||
| — Завтра. | ■ | |
| — Я жду тебя. | ||
| — Хорошо, доктор. |
Проснулся рано. Трудно было открыть глаза, и тяжесть в голове, но вспомнил это слово: «победа!», и снова на все согласен: и на головную боль, и на дождь за окном.
Долго лежал, до девяти еще много времени. Ребята наверняка будут долго спать и не выйдут в девять часов на зарядку. Но я обязан выйти, раз обещал, потому что вдруг кто-нибудь придет. Вдруг кто-нибудь уснул вовремя.
И вот в девять я вышел и стою один на этом огромном футбольном поле и думаю: «Как ребята успевают возвращаться назад после атаки и снова мчаться вперед после атаки противника, и так целых девяносто минут!» Смотрю на огромные футбольные ворота и думаю: «Как вратарь умудряется не пропустить по двадцать мячей за матч!»
Каким все незнакомое изнутри, не пережитое тобой, представляется легким, и наоборот, каким оно оказывается сложным, когда увидишь его вблизи!
И сколько еще в жизни невероятно сложного и неизвестного тебе! И что можно успеть человеку за одну его жизнь?
Но если ты допущен судьбой к чему-то, то понять это обязан/
И я снова вспоминаю Манучара. И думаю: «Как нелегко человеку в современном большом спорте!» Дело, конечно, не в огромных футбольных воротах, как и не в длине дистанции марафонского бега. На примере старшего из братьев Мачаидзе это можно хорошо понять. Спортсмен взвесил то, что его ждет: или посидеть у телевизора, посмотреть концерт, потом переспать ночь, и вот уже совсем близко — этот последний матч! Или вариант второй: ночь в дороге, и через несколько часов обратно. Ради одного — побыть дома! В родных стенах! Увидеть кого-то, услышать слова, которые согреют, отвлекут, успокоят.
Проклятие профессии
. г
Погоня
И он выбрал второе!
И играл он вчера далеко не свою игру. А значит, мой вопрос к нему в раздевалке, предложение подумать о своем предстартовом состоянии были своевременными. Я оказался прав.
После игры не стал говорить ему об этом, но разговор состоится и будет это перед игрой с «Шинником». Он должен хорошо провести эти два последних тайма в своей
жизни.
* * *
И вспоминаю Гоги Габичвадзе, забившего прекрасный гол после сольного прохода. Вечером перед сном он не находил места на базе, ходил из комнаты в комнату, не мог просидеть больше пяти минут у телевизора. Потом подошел ко мне:
— Максимыч, Жору и Дуру отпустили, а я не смогу
уснуть один в комнате. Может быть я уеду до девяти утра?
Я смотрю на его лицо и принимаю решение:
— Хорошо, я сказку Иванычу.
Мне и самому было трудно лечь вчера. Ушел в домик сторожа, где ребята любят посидеть у печки. Мы долго сидели, глядя на огонь, иногда обмениваясь репликами. И Лева Агарунов, который играл вчера в основном составе, сказал:
— До того, как Вы начали с дублерами работать, до
Ваших бесед, я, говоря честно, махнул на себя рукой в
этом сезоне.
И что скрывать? Такие слова и такое отношение людей — главная для меня награда. И больше того, это спасает в минуты, часы, дни, месяцы одиночества.
Но есть и чувство вины перед дублерами. Я-то знаю, что сделал далеко не все, что мог сделать для них. Начать работу с ними надо было, конечно, раньше. И еще один минус — это Теймураз Цнобиладзе. Так я и не нашел времени поговорить с ним. Помните его слова: «Я вообще нервничаю в жизни*. А чтобы поговорить с человеком о жизни, надо знать его жизнь. Да, я остался в долгу перед ним. И отдаю, компенсирую этот долг тем, что стараюсь почаще хвалить его, сказать ему лишнее
(но не лишнее!) доброе слово. Я понимаю, что оказываю ему чисто внешнее, формальное внимание. Это и есть то, что не позволяет оценивать свою работу выполненной на сто процентов.
И еще раз хочу вернуться к проблеме личности тренера. Если не успеваю я — его помощник — полноценно поработать со всеми, сделать только часть общей работы, то как же может все сделать он один? Ведь у него еще, кроме этих сложнейших душ взрослых людей, есть самая главная обязанность — проведение продуктивных и обязательно эмоционально насыщенных общих и индивидуальных тренировок. Я уже не говорю о массе хозяйственных и других вопросов, в частности, связанных с личной жизнью спортсменов: учеба, жилищные и материальные проблемы, и даже трудности семейной жизни, в разрешении которых чаще всего помогает опять же он — тренер.
Так как же можно браться за все это одному? Но многие берутся. И какое-то время работают удачно, успевают. Но проходит время и истощаются, сгорают, меняют команды.
* * *
Не мог я тогда лечь до двенадцати и набираю 07. Как пел Владимир Высоцкий: «начинаю с нуля!» И, как в той десне, прошу:
— Девушка, милая, дайте Тбилиси.
И слышу голос Гурама Николаевича Мегрелидзе — начальника управления спортивных игр Спорткомитета Грузии, с которым в прошлом году мы прошли долгий и не менее трудный путь в баскетбольной команде тбилисского «Динамо».
И он буквально кричит в трубку:
— Весь Тбилиси ликует!
Да, как это много, когда есть голос, есть человек, которому веришь, и эта вера сформировалась не на уровне взаимных симпатий, так называемой совместимости, а в жестких условиях испытаний, которые мы пережили вместе.
Проклятие профессии
Погоня
И снова футбольное поле перед глазами. И — Девиз, забивший неотразимый гол, и как никогда ранее настроенный на игру и устремленный на ворота противника.
И помогла этому своевременно полученная информация о человеке, обсуждение важнейшей проблемы с тренером, принятие тренером решения и проведение его в жизнь. И человек преобразился!
Это и есть образец работы системы: тренер — психолог — спортсмен. Нет: тренер — спортсмен — психолог. Да именно так: спортсмен — посередине, между нами!
И еще вспоминаю стадион/ Какой мощной поддержкой могут быть родные трибуны! Как будто не только сам шум, сопровождающий каждое действие своего игрока и предельно усиливающийся в момент атаки на ворота противника, но и энергия людей, сидящих на трибунах, передается игрокам, и силы их становятся неисчерпаемыми, бесконечными.
Мне становится понятным вчерашнее состояние футболистов из Костромы, которые были буквально смяты и атаками наших ребят, и давлением переполненных трибун.
Их тренерам, сидящим на скамейке недалеко от нас, наверное, тоже хотелось, как и мне в Смоленске, встать с этой скамейки, повернуться к трибунам и закричать: «Что вы делаете? Нам и так трудно!»
Да, и я впервые задумался об этом — о несправедливости «своих» и «чужих» стен. Что-то в этом есть не то! Но сейчас не время об этом думать.
Так я никого и не видел до двенадцати часов. И непроизвольно, как будто напоминает мне об этом сидящий внутри меня будильник, поглядываю на ворота базы, но не вижу машины Манучара. «Еще рано, конечно», — успокаиваю я себя.
И вот выходят ребята. И их извинения.
Нодар Месхия:
— Не могли уснуть до двух.
Авто Кантария:
— Извините, Максимыч, долго не мог уснуть.
Лев Агарунов:
— Вы меня извините, я уснул в шесть часов.
И всем говорю:
— Ничего, сегодняшний день — на восстановление.
Вечером потренируемся.
* * *
Великая вещь — ответственность! Она, как ничто другое, поднимает человека на работу. И в семнадцать часов, под дождем, на асфальте двора (поле было размокшим) шла двусторонняя игра. Были темп, и азарт, и самоотдача. Я даже боялся этой безоглядной увлеченности и, стоя за воротами, повторял одно:
— Осторожнее!
Да, был идеальный фон: веселье, шутки, общее возбуждение, как всегда бывает в ожидании праздника.
Добавился еще один стимул — трансляция матча по телевизору.
— Вот и нас решили показать, — сказал мне тренер.
И мы засмеялись, но на этот раз нам легко было рас
смеяться. Я доволен этой трансляцией еще и потому, что
мне легче будет мобилизовать на последнюю сверхзада
чу братьев Мачаидзе.
Да, опять «последнее сверхусилие!» Или, в переводе Манучара: «До конца, не щадя себя!»
|
На базе столпотворение: телевидение, пресса, болельщики.
Мы — с тренером. Я говорю:
| ! |
— Пытаться уберечь от этого беспо
лезно.
— Что же делать?
— Думаю, что выход один — нагру
зить ребят так, чтобы им хотелось не разговаривать, а
отдыхать.
Проклятие профессии
Погоня
Обсуждаем оценки за прошедший день. Я говорю:
— У многих сейчас на первый план выходит приме
та. Например, Гоча даже не вспомнил детали дня, а уве
ренно заявил: «Как и в прошлый раз напишите». И Де
виз, который задумался, но, как выяснилось, думал он
тоже не о прошедшем дне, а о предшествующем ему дне
игры, которая у него «получилась». И сказал: «В тот раз
было три с половиной, и я забил. Значит, и сейчас три с
половиной».
Так и должно быть, потому что сейчас для команды и для каждого игрока наступил тот самый исключительный момент, когда желаемый успех дела важнее истинной ценности того, что этому делу предшествует».
И тренер согласился в этом со мной. Но добавил:
— Но Бы все равно продолжайте опросы. Они повери
ли в это.
* * *
Возникло много других проблем. Весь день лечение, почти все с травмами.
Перехожу в массажную, на массажном столе работать удобнее. По очереди ложатся на стол, и мы с врачом занимаемся ими. А кроме того, это и возможность лишний раз поговорить с человеком/
— Девиз, надо хорошо закончить сезон. Чтобы все тебя
запомнили таким, каким ты можешь быть.
Он смотрит в потолок и что-то видит там, потому что лицо его становится как никогда суровым и, медленно выговаривая слова, чеканя каждое отдельное слово, он говорит:
— Доктор.. „я...Вам...обещаю...что.,.забью...завтра!
* * *
Следующий — Буркадзе.
— Резо, уже не один человек говорил мне, что ты по
пониманию футбола и по технике игрок высшей лиги. Но
когда же ты начнешь серьезно относиться к делу?
— Максимыч, это из-за той дисквалификации.
— Из-за дисквалификации ты не мог играть, но трени
роваться должен?
— Все будет в порядке, Максимыч.
— Я знаю, что у команды будет порядок, но я хочу,
чтобы был порядок и у тебя. С Костромой во втором тайме
ты остановился...
Он прерывает меня:
— А знаете почему? Их защитники просили: «Не заби
вайте больше». Ну и... жалко стало.
— А им было не жалко вас в начале, когда они били
вас по ногам. Видишь, сколько травм в команде.
И так — с каждым. И для меня это очень важно — поговорить, проверить каждого, установить, насколько правильно спортсмен понимает ситуацию. Потому что с правильно понимаемой ситуации начинается правильный настрой на то, что предстоит человеку!
И вновь такие же разговоры, но уже перед сном. Трудность для меня состоит в том, что в этот последний перед сном час я нужен тем, у кого травмы, а ждут меня и другие, кому я должен помочь уснуть, и еще те, у кого ничего не болит и уснуть они способны без посторонней помощи, но меня они тоже ждут, потому что я всегда захожу к ним перед сном.
И к ним, к этим «третьим» я иду в первую очередь, чтобы быстрее сыграть эту роль «приметы», роль нетрудную, поскольку от меня не требуется включенности в работу, а нужно просто появиться перед глазами человека, положить ему руку на плечо и спокойно сказать что-нибудь, например:
— Вижу, что все в порядке, Жора?
И Жора Гвадзабия отвечает:
— Да, Максимыч.
— Ну, спите спокойно, — говорю я ему и его соседу
Шелия.
И вдруг Вова сказал всего три слова, но они ударили меня, как бывает, когда напоминают человеку о том, о чем бы он не хотел думать и вспоминать:
— Последний отбой, Максимыч?
И проглотив комок, я ответил:
— Да, Вова.
| .. |
| .. |
| - |
Проклятие профессии
Погоня
Спешу. Знаю, что также лежат и ждут меня Шота и Гоги, и братья Мачаидзе, у которых уже был, и когда Гоча сказал:
— Посидите, доктор, — я ответил:
— Закончу обход и приду.
Но у Шоты задержался. И не мог уйти, потому что футболист сказал мне как о чем-то созревшем, но вчера еще не решенном:
— Максимыч, я решил уйти.
И для меня это звучит как большая неприятность, потому что будущее команды я не могу представить без этого настоящего человека. И он продолжает:
— Вы не представляете, как мои дети ждут конца се
зона.
— Представляю, Шота.
До полпервого я был у него, а потом до полвторого у братьев, и до двух — у тренера. Потом махнул рукой на свое состояние и сел за дневник: надо все это записать и собраться в дорогу, потому что завтра и до игры и после нее наверняка времени не будет.
И весь день — такой же. «Лихорадка» — такой термин я предлагаю при оценке того, что вижу. Так много на базе людей, что нет возможности вмешаться. И я делаю вывод: неуправляемая ситуация, но не команда/ Потому что в сознании и в сердце каждого на крепчайшем цементе высшей цели — доминанта сегодняшнего матча/ И обязательная победа/
Сегодняшний день в жизни этих людей — то самое исключение из всех правил, когда мотив и цель настолько высоки и значимы, что ничто не может нарушить внутреннюю концентрацию человека на предстоящей задаче и полнейшую самоотдачу людей в процессе ее решения.
В этот день пустое дело — проводить прямые аналогии между любыми объективными и субъективными показателями предстартового состояния спортсмена и качеством его соревновательной деятельности.
Но это сейчас, когда пишутся эти строки, я так логично и спокойно все оцениваю и излагаю. А тогда понял, что не остается ничего иного, как махнуть рукой на свои переживания.
И без тени волнения буду смотреть саму игру. Потому что понял тогда, что если такой матч мы проиграем, значит, жизнь задумана неверно/
Я просто смотрел игру. И снова это была игра высшей лиги и четыре гола, один красивее другого. И слезы ребят, совершающих круг почета.
* * *
И последний раз о Манучаре. Он вошел ко мне поблед-' невший, когда я работал в массажной. Молча сел и стал смотреть на мою работу с другими, и я понял, что он пришел спрятаться от толпы, от всех раздражителей.
И я сказал:
— Давай, я тебе сделаю то, что делаю всем?
Он задумался, губы его плотно сжаты. Потом он медленно произносит:
— Все-таки нет. Боюсь. Пятнадцать лет я этого не де
лал.
Потом остаемся вдвоем, и я запираю дверь на замок.
— Что ты вообще собираешься делать? — спрашиваю
его.
— Не знаю, доктор, хочу просто отдохнуть... от само
летов, от гостиниц.
— А взять команду?
— Тренером? Нет. Ни за что!
Весь март я расшифровываю краткие записи своего дневника. И сегодня, 26 марта с утра передвинул письменный стол ближе к телевизору, потому что вечером будет трансляция матча из Краснодара, где «Торпедо» (Ку-
9 Р. Загайнов
Проклятие профессии
| |||||
| | ||||
|
таиси) проводит первый матч сезона в высшей лиге. Я буду по-настоящему счастлив, увидев под своим «вечным» седьмым номером Манучара Мачаидзе, а потом, когда всмотрюсь внимательнее, увижу капитанскую повязку на его левой руке и буду счастлив вдвойне.
И еще раз порадуюсь за этого человека, когда на следующий день прочту в «Советском Спорте» эти слова: «неувядаемый капитан Манучар Мачаидзе».
Играл он гораздо лучше, чем в тех последних матчах
сезона, спокойнее.
* * *
Дата добавления: 2015-12-07; просмотров: 59 | Нарушение авторских прав