Затерянный континент 4 страница. Я некоторое время тупо пыталась сообразить, как это понимать

Я некоторое время тупо пыталась сообразить, как это понимать, но быстро выяснилось, что скрытых намеков предложение не содержало.

– Это старая британская игра, – продолжил Эль‑Марад. – На английском сленге «ним» означает «стащить», «украсть». Возможно, вы этого не знаете? – Он взглянул на меня своими угольно‑черными глазами без зрачков. – Эта игра проста, поверьте. Каждый игрок снимает одну или больше спичек с любого ряда пирамиды. Игрок, которому достается последняя спичка, проигрывает.

– Спасибо, что разъяснили правила, – сказала я, выдвинув стул и усаживаясь. Лили уже давно так и сделала. – Это не вы устроили тот кордон на шоссе?

– Нет, но раз уж он появился, я этим воспользовался. Это единственное место, куда вы могли свернуть с дороги.

Конечно же! Ну я и идиотка! На этом подъезде к Сиди‑Фрейдж просто не было других поселений.

– Вы же не для того пригласили нас сюда, чтобы поиграть, – сказала я, с отвращением оглядывая пирамиду из спичек. – Что вы хотите?

– Но я действительно пригласил вас сюда, чтобы сыграть в игру, – лукаво усмехнулся Эль‑Марад. – Или следует говорить «сыграть в Игру»? А ваша спутница, если я не ошибаюсь, – внучка Мордехая Рэда, великого игрока всех времен и народов, специализирующегося на тех играх, в которых требуется что‑либо украсть…

Его голос стал неприятным. Эль‑Марад так и сверлил Лили злобными глазами.

– Она также племянница вашего «делового партнера» Ллуэллина, который нас познакомил, – заметила я. – Только вот кто он в этой игре?

– Как тебе понравилась встреча с Мокфи Мохтар? – спросил Эль‑Марад, будто не слышал моего вопроса. – Это ведь она отправила тебя с небольшой миссией, которую вы только что исполнили, верно?

Он снял спичку с вершины пирамиды и кивнул мне, предлагая сделать ход.

– Она передавала вам привет, – сказала я, снимая две спички со следующего ряда.

В моей голове проносились тысячи самых разных мыслей, но какая‑то часть моего рассудка пыталась разобраться в игре – в игре в ним. Пять рядов спичек, в верхнем – только одна, каждый следующий ряд имел на одну спичку больше, чем тот, что выше. Что‑то мне это напоминало, вот только что?.. И вдруг я вспомнила!

– Мне? – спросил Эль‑Марад, как мне показалось, с небольшой заминкой. – Вы, должно быть, ошибаетесь.

– Вы ведь белый король, не так ли? – спросила я совершенно спокойно, наблюдая, как он бледнеет на моих глазах. – У нее есть ваш номер. Я удивляюсь, как это вы решились покинуть горы, где вы были в безопасности, и предпринять путешествие сюда. Так можно ведь и с доски слететь. Это был плохой ход.

Лили уставилась на меня, а Эль‑Марад судорожно сглотнул, посмотрел вниз и взял еще одну спичку. Внезапно Лили схватила меня за руку под столом. Она поняла, что я собираюсь сделать.

– Вы и сейчас совершили ошибку, – заметила я, показывая на спички. – Я – специалист по компьютерам, а эта ваша Игра ним является двоичной системой. Это означает, что существует формула, как выиграть или проиграть. Я только что выиграла.

– Ты имеешь в виду, что все это было ловушкой? – в ужасе прошептал Эль‑Марад. Он вскочил на ноги, разбрасывая спички. – Она отправила вас в пустыню только для того, чтобы выманить меня? Нет! Я не верю тебе!

– О'кей! Можете не верить, – сказала я. – Однако вы были в безопасности на своей восьмой клетке, прикрытый с флангов. А теперь вы сидите испуганный, как куропатка…

– Напротив новой черной королевы, – неожиданно встряла Лили.

Эль‑Марад уставился на нее, затем на меня. Я встала, словно собиралась уходить, но он схватил меня за руку.

– Ты! – закричал он в бешенстве, его черные глаза выкатились из орбит. – Тогда получается, она вышла из Игры! Подставила меня…

Я двинулась к двери, Лили шла за мной. Эль‑Марад догнал меня и снова схватил за руку.

– Фигуры у вас, – прошипел он. – Это все проделано для того, чтобы выманить меня. Но ведь они у вас! Вы бы никогда не вернулись из Тассилина без них!

– Конечно, они у меня, – сказала я. – Однако они находятся там, где вам никогда не придет в голову их искать.

Я ринулась к двери, пока он не сообразил, где же они на самом деле. До свободы оставалось несколько шагов…

И тут Кариока вырвался из рук Лили, шлепнулся на пол, поскользнулся на линолеуме, со второй попытки поднялся на лапки и принялся скакать, бешено лая на дверь. Я в ужасе уставилась на нее. Дверь распахнулась, и в бар, отрезав нам путь к отступлению, ввалился Шариф со своими громилами в деловых костюмах.

– Стоять! Именем…– начал он.

Но прежде чем я успела сообразить, что делать, Кариока рванулся вперед и вцепился в давно облюбованную лодыжку‑Шариф взвыл от боли, шарахнулся назад и вылетел в дверь, увлекая за собой кое‑кого из своих верзил. Не теряя ни секунды, я рванулась следом и сбила его с ног. На физиономии шефа тайной полиции остались отпечатки моих каблуков, а мы с

Лили помчались к машине. Эль‑Марад и половина посетителей бара устремилась в погоню.

– Вода! – заорала я на бегу. – Вода!

Мы не смогли бы добраться до машины, запереть двери и завести двигатель. Не оглядываясь, я побежала прямо к небольшому пирсу, рядом с которым покачивалось на волне множество небрежно пришвартованных рыбацких лодок. Добежав до края пирса, я решилась оглянуться.

На набережной творилось черт знает что. Эль‑Марад бежал по пятам за Лили. Шариф, осыпая окрестности бранью, пытался одновременно отодрать от своей ноги Кариоку и высмотреть в темноте движущуюся мишень, чтобы прицелиться. А ко мне уже топали по пирсу трое верзил, так что мне ничего не оставалось как зажать нос и прыгнуть в воду.

Последнее, что я увидела, прежде чем погрузиться в волны, было маленькое тельце Кариоки – отброшенное Шарифом, оно взвилось в воздух и полетело по дуге к воде. Затем я почувствовала, как над моей головой сомкнулись холодные волны Средиземного моря, и тяжесть шахмат Монглана потянула меня вниз, вниз, ко дну…

Белая земля

Земля, где ныне властвуют воинственные бритты

И где они свою могучую империю воздвигли,

В былые времена была пустой и дикой,

Безлюдной, неухоженной, бесславной…

Не заслужила даже имени она

До той поры, пока моряк отважный,

Опасности смертельной избежав

На корабле своем средь белых скал,

Которыми усеян южный берег,

Не даровал ей имя Альбион.

Эдмунд Спенсер. Королева фей

Ах, коварный, коварный Альбион!

Наполеон, цитирующий Жака Вениня Боссюэ (1692)

Лондон, ноябрь 1793 года

Пробило четыре часа утра, когда солдаты Уильяма Питта принялись колотить в дверь дома Талейрана в Кенсингтоне. Куртье набросил халат и поспешил узнать, что там за шум. Когда он открыл дверь, то увидел, что в нескольких окнах окрестных домов горит свет,–любопытные соседи, прячась за шторами, таращились на солдат, которые стояли на пороге дома Талейрана. Куртье вздохнул.

Как долго они в страхе ожидали этого! И вот неминуемое свершилось. Талейран уже спускался вниз, накинув несколько шелковых шалей поверх ночной рубахи. Его лицо представляло собой маску ледяной учтивости, когда он пересек маленький холл и подошел к ожидавшим его солдатам.

– Монсеньор Талейран? – спросил офицер.

– Как видите, – поклонился бывший епископ, холодно улыбаясь.

– Премьер‑министр Питт сожалеет, что не смог лично доставить эти бумаги, – заученно протараторил офицер.

Достав из кармана мундира пакет, он вручил его Талейрану и продолжил:

– Франция, непризнанная анархическая республика, объявила войну суверенному британскому королевству. Все эмигранты, которые поддерживают ее так называемое правительство или были замечены в подобном прежде, лишаются убежища и защиты Ганноверской династии и его величества короля Георга Третьего. Шарль‑Морис Талейран‑Перигор, вы признаны виновным в противозаконных действиях против королевства Великобритании, в нарушении акта от тысяча семьсот девяносто третьего года об изменнической переписке, в конспирации и ведении деятельности в бытность помощником министра означенной страны против суверенного…

– Мой дорогой друг, – сказал Талейран, усмехаясь и отрывая взгляд от бумаг, которые он просматривал. – Это абсурд. Франция объявила войну Англии больше года назад! И я делал все, что было в моих силах, чтобы помешать этому, о чем Питт прекрасно осведомлен. Французское правительство разыскивает меня по обвинению в измене, разве этого недостаточно?

Однако его слова не произвели на стоявшего перед ним офицера никакого впечатления.

– Министр Питт уведомляет, что у вас есть три дня, чтобы покинуть Англию. Здесь ваши документы по депортации и разрешение на выезд. Желаю вам доброго утра, монсеньор.

Отдав команду «Кругом!», он повернулся на каблуках. Талейран молча посмотрел, как солдаты маршируют по булыжной мостовой, и отошел от двери. Затем он так же молча отвернулся. Куртье закрывал дверь.

– Albus per fide deci pare, – произнес Морис себе под нос. – Это цитата из Боссюэ[33], мой дорогой Куртье, одного из величайших ораторов, которых знала Франция. Он называл Англию «Белая Земля, которая обманывает тех, кто верит ей», «коварный Альбион». Здесь всегда правили выходцы из чужих народов. Сначала это были саксы, затем норманны и скотты, теперь германцы – которых они презирают, но на которых так похожи. Они обвиняют нас, но у самих короткая память, ведь убили же они собственного короля во времена Кромвеля. Теперь вот заставляют покинуть берега Англии их единственного союзника‑француза, у которого и в мыслях не было становиться их хозяином.

Он постоял, склонив голову, шаль соскользнула на пол. Куртье прочистил горло:

– Если монсеньор уже выбрал место назначения, я могу начать приготовления к отъезду немедленно…

– Трех дней недостаточно, – сказал Талейран, приходя в чувство. – На рассвете я отправлюсь к Питту и попрошу увеличить срок моего пребывания в Англии. Я должен спасти сбережения и выбрать страну, где меня примут.

– Но мадам де Сталь?.. – вежливо заметил Куртье.

– Жермен сделала все, что могла, чтобы меня впустили в Женеву, однако правительство отказало. Похоже, меня все считают предателем. Ах, Куртье, как быстро становишься ненужным на закате жизни!..

– Монсеньор, в ваши годы рано говорить о закате жизни, – заметил Куртье.

Талейран оглядел его своими циничными голубыми глазами.

– Мне сорок, и я потерпел неудачу, – сказал он. – Разве этого недостаточно?

– Но не во всем, – раздался бархатистый голос.

Двое мужчин посмотрели наверх. Там, перегнувшись через перила балюстрады, стояла Кэтрин Гранд в тонком шелковом халате, и длинные белокурые волосы струились по ее обнаженным плечам.

– Премьер‑министр подождет до завтра – невелика отсрочка, – произнесла она с чувственной улыбкой. – Сегодня ты мой!

Кэтрин Гранд вошла в жизнь Талейрана четыре месяца назад, когда явилась на порог его дома среди ночи с золотой пешкой из шахмат Монглана. И оставалась с ним до сих пор.

Красавица заявила, что она пребывает в полном отчаянии. Мирей погибла на гильотине, и ее последними словами была просьба отдать и эту фигуру Талейрану, чтобы он спрятал ее, как прежде остальные. Так, по крайней мере, сказала ему Кэтрин Гранд.

Женщина дрожала в его объятиях, слезы катились из‑под густых ресниц, ее теплое тело прижималось к его телу. Она так плакала о гибели Мирей, так сердечно утешала Талейрана в его горе, так хороша была собой, когда упала к нему на колени, умоляя помочь ей в безвыходном положении!

Морис всегда был падок на красоту, будь то произведения искусства, породистые животные или женщины. Особенно – женщины. Все в Кэтрин Гранд было прекрасно: цвет лица, волшебное тело, задрапированное в невесомые одежды и украшенное драгоценностями, фиалковый аромат ее дыхания, грива белокурых волос… И все в ней напоминало ему Валентину. Бее, кроме одного: она была лгуньей.

Правда, она была прекрасной лгуньей. Как могла такая красавица быть столь опасной, вероломной и чуждой? Французы говорили, что лучшее место, где можно узнать человека, – постель. Морис признался себе, что хочет попробовать.

Чем больше он узнавал о ней, тем больше она, казалось, подходила ему во всем. Возможно, даже слишком подходила. Она любила вина с острова Мадейра, музыку Гайдна и Моцарта, она предпочитала китайские шелка французским. Любила собак, как и он, и купалась дважды в день – привычка, которую Морис считал только своей. Вскоре у него не осталось сомнений, что она специально изучила его. Она знала о его привычках больше, чем Куртье. Однако то, что она рассказывала о своем прошлом, об отношениях с Мирей и о шахматах Монглана, звучало фальшиво. Тогда‑то он и решил узнать о ней столько, сколько она знала о нем. Он написал тем, кому еще мог доверять во Франции, и его расследование началось. Переписка дала неожиданный результат.

Она оказалась урожденной Катрин Ноэль Ворле и была на четыре года старше, чем утверждала. Ее родители были французы, но Катрин появилась на свет в голландской колонии Аранквебара в Индии. Когда ей исполнилось пятнадцать, родители из корыстного расчета выдали ее замуж за англичанина гораздо старше ее – Георга Гранда. А через два года любовник Катрин, которого ее муж грозился пристрелить, дал ей пятьдесят тысяч рупий, чтобы она навсегда покинула Индию. Эти сбережения позволили ей с роскошью жить в Лондоне, а затем в Париже,

В Париже ее подозревали в шпионаже в пользу Британии. Незадолго до начала террора слуга Катрин был найден убитым на пороге ее дома, а сама она исчезла. Теперь, почти год спустя, она отыскала в Лондоне сосланного Талейрана – человека без денег, без титула, без родины и с весьма жалкими надеждами на перемены к лучшему. Зачем?

Развязывая ленты на ее розовом одеянии и спуская его с плеч, Талеиран улыбался самому себе. Кроме всего прочего, он сам сделал себе карьеру благодаря женщинам. Они принесли ему деньги, положение и власть. Как же он мог обвинять Кэтрин Гранд в том, что она, подобно ему самому, использовала те же средства? Но что ей было нужно от него? Талеиран думал, что знает это. Единственное, чем он владел и что ей было нужно, – это шахматы Монглана.

Однако он желал ее. Хотя он знал, что она слишком опытна, чтобы быть невинной, слишком коварна, чтобы ей доверять, он желал ее со страстью, которую не мог контролировать. Хотя все в ней было искусственным, он все равно хотел ее.

Валентина мертва. Если и Мирей тоже убита, то шахматы Монглана стоили ему жизни двух самых дорогих людей. Почему бы ему не получить что‑нибудь взамен?

Он обнял ее с неистовой, неодолимой страстью – так умирающий от жажды человек приник бы к сосуду с водой. Она будет его, и пусть провалятся в ад все демоны, которые его терзают.

Январь 1794 года

Однако Мирей была далеко не мертва – и недалеко от Лондона. Она была на борту торгового судна, которое рассекало темные воды Английского пролива. Приближался шторм. Когда судно взмыло на гребень огромной волны, Мирей увидела на горизонте белые скалы Дувра.

Прошло шесть месяцев с того дня, когда Мирей сбежала из Бастилии. Теперь она была далеко. Аббатиса переслала ей немалую сумму денег – Мирей обнаружила их в ящике для красок. Благодаря им ей удалось нанять маленькую рыбацкую лодку на причале рядом с Бастилией и уплыть на ней вниз по Сене. Во время одной из остановок в пути Мирей обнаружила у пристани корабль, направляющийся в Триполи. Тайно пробравшись на него, она успела отплыть до того, как Шарлотту повели на казнь.

Когда берега Франции таяли за кормой корабля, Мирей чудился грохот колес телеги, которая в эти минуты везет ее спасительницу на казнь. В своем воображении она слышала тяжелые шаги по эшафоту, бой барабанов, свист опускающегося ножа гильотины, крики толпы на площади Революции. Это холодное лезвие отсекло ту невинную часть души Мирей, которая хранила последние крупицы детской наивности. Теперь она жила только ради выполнения своей роковой миссии. Миссии, для которой она была избрана,–уничтожить белую королеву и собрать фигуры.

Однако сначала ей предстояло более неотложное дело. Она должна была отправиться в пустыню, чтобы забрать свое дитя. Получив второй шанс, она больше не уступит настойчивым просьбам Шахина оставить Шарло в пустыне как инфанта Калима – спасителя его народа. «Если мой сын пророк, – решила Мирей, – пусть его судьба будет переплетена с моей».

Но теперь, когда ветры Северного моря трепали огромные парусиновые полотнища у нее над головой и хлестали ее первыми колючими каплями дождя, Мирей терзалась сомнениями, правильно ли она поступила, исчезнув так надолго, прежде чем отправиться в Англию – к Талейрану, хранившему фигуры. Маленький Шарло сидел у нее на коленях, она держала его за руку. Шахин в своем длинном черном балахоне стоял рядом с ними, наблюдая за кораблем, идущим встречным курсом. Араб отказался расстаться с маленьким пророком, при рождении которого он присутствовал. Он поднял руку, указывая на меловые холмы: над ними клубились низкие серые тучи.

– Белая Земля, – негромко сказал он. – Владения Белой Королевы. Она ждет – я чувствую ее присутствие даже отсюда.

– Я молю Бога, чтобы мы не опоздали, – сказала Мирей.

– Я чую беду, – отозвался Шахин. – Она всегда приходит с бурей, как дар коварных богов…

Он продолжал следить за кораблем, распустившим по ветру свои паруса, пока тот не исчез в темноте, поглотившей пролив.

Этот неизвестный корабль уносил Талейрана далеко в Атлантику.

Единственная мысль, которая владела Талейраном, когда его корабль шел сквозь свинцовую мглу, была не о Кэтрин Гранд, а о Мирей. Пора иллюзий закончилась, жизнь Мирей, возможно, тоже. В свои сорок лет он собирался начать жизнь заново.

В конце концов, думал Талейран, устроившись в своей каюте и перебирая документы, сорок лет – это не конец жизни, так же как и Америка – не край земли. Он запасся рекомендательными письмами к президенту Вашингтону и секретарю министерства финансов Александру Гамильтону, так что в Филадельфии его ждет приятное общество. Конечно, он знал и Джефферсона, который только что занял пост государственного секретаря, а раньше был послом во Франции.

Мало что могло утешить Талейрана в его горе, но он радовался уже и тому, что был совершенно здоров, продажа библиотеки принесла ему немалую сумму, а главное, теперь у него было не восемь, а девять фигур шахмат Монглана. Ибо, несмотря на все хитроумие прелестной Кэтрин Гранд, ему удалось убедить ее, что безопаснее всего будет поместить ее золотую пешку в тайник, где он прятал свои фигуры. Талейран рассмеялся, когда вспомнил их трогательное прощание. Он попытался уговорить ее отправиться с ним. По его мнению, это было лучше, чем оставаться из‑за каких‑то фигур, которые он спрятал в Англии!

Конечно же, благодаря расторопности его верного Куртье шахматы в ту минуту были в его багаже на борту корабля.

Теперь они обретут новый дом, размышлял Талейран… И тут первый удар шторма сотряс корабль.

Морис оторвался от своих раздумий – пол каюты ходил ходуном. Он уже собрался позвонить, когда в каюту ворвался Куртье.

– Монсеньор, нас просили немедленно спуститься на нижнюю палубу, – произнес слуга.

Он говорил своим всегдашним невозмутимым тоном, но резкость его движений, когда он упаковывал фигуры, доставая их из тайника, выдавала тревогу.

– Капитан утверждает, что корабль несет на скалы. Мы должны приготовиться сесть в спасательные шлюпки. Верхнюю палубу просят не занимать, чтобы не мешать морякам, но мы должны быть готовы покинуть корабль немедленно в случае, если нам не удастся благополучно миновать мели.

– Какие мели? – закричал Талейран, вскакивая в тревоге и чуть не опрокидывая письменные принадлежности и чернильницу.

– Мы проходим мыс Барфлёр, монсеньор, – спокойно сказал Куртье, подавая Талейрану визитку.

Корабль неистово швыряло из стороны в сторону.

– Нас несет на скалы Нормандии, – сообщил слуга, укладывая фигуры в сумку.

– Боже мой! – воскликнул Морис.

Схватив сумку, он оперся на плечо верного Куртье. Корабль дал сильный крен, и оба мужчины повалились на дверь. С трудом открыв ее, они стали пробираться по узкому коридору, где женщины визгливо торопили своих замешкавшихся детей. К тому времени, когда Талейран и его слуга добрались до нижней палубы, она была запружена людьми. Вопли ужаса, визг и стоны перемежались с криками матросов на верхней палубе и грохотом бушующих волн.

А потом и без того перепуганные пассажиры с ужасом почувствовали, как палуба проваливается куда‑то вниз. Не сумев устоять на ногах, люди повалились друг на друга. Корабль все падал и падал, казалось, это жуткое мгновение будет длиться вечно. Вот он содрогнулся от мощного удара в днище, раздался леденящий душу треск дерева, и в пробоину, смывая беспомощных пассажиров, хлынула вода – огромный корабль налетел на скалы.

Ледяной дождь рушился на булыжные мостовые Кенсингтона. Осторожно ступая по скользким камням, Мирей шла к воротам в сад Талейрана. Следом за ней шагал Шахин с маленьким Шарло на руках. Черный балахон араба промок до нитки.

Мирей и в голову не приходило, что Талейран мог покинуть Англию. Но она еще даже не открыла ворота, когда с тяжелым сердцем увидела, что сад пуст, беседка явно заброшена, ставни закрыты, а на передней двери задвинут железный засов. И все же она отворила ворота и двинулась по тропинке, задевая подолом платья лужи.

На стук в дверь отозвалось лишь гулкое эхо, разнесшееся внутри пустого дома. Дождь заливал непокрытую голову Мирей, ей померещился ненавистный голос Марата, шептавший: «Ты опоздала, опоздала!» Она прислонилась к двери и стояла так, пока Шахин не взял ее бережно под локоть и не отвел через мокрую лужайку под крышу беседки.

В отчаянии она упала ничком на деревянную скамейку и разрыдалась. Прошло немало времени, прежде чем на сердце у нее полегчало. Шахин усадил Шарло на пол, и ребенок пополз к матери. Держась за ее мокрые юбки, он нетвердо встал на ножки, ухватился за ее палец и изо всех силенок вцепился в него.

– Бах, – сказал Шарло, когда Мирей посмотрела в его ясные голубые глаза.

Мальчик сосредоточенно хмурил брови, глядя на нее из‑под капюшона своей крошечной джеллабы. Мирей рассмеялась.

– Бах, малыш, – ответила она, отбрасывая с лица сынишки капюшон и ероша его шелковистые рыжие волосы. – Твой отец исчез. Говорят, ты пророк, почему же ты не смог предвидеть этого?

Шарло по‑прежнему смотрел на нее серьезно и задумчиво.

– Бах, – повторил он,

Шахин сидел рядом с ней на скамейке. Его ястребиный профиль, окрашенный, как у всех его соплеменников, в синий цвет, в дрожащих отблесках молний казался еще более фантасмагорическим, чем обычно.

– В пустыне, – сказал он, – человека можно найти по следу его верблюда. Следы зверей так же не похожи друг на друга, как человеческие лица, у каждого – свой. Здесь, в этом краю, это может оказаться не так просто. Но человек, как и верблюд, всегда оставляет след. Привычки, манера держаться, походка…

Мирей от души рассмеялась, представив, как она идет по следу за Талейраном, хромающим по булыжным мостовым Лондона. Но потом она поняла, что имел в виду Шахин.

– Волк всегда возвращается в свои охотничьи угодья? – спросила она.

– Хотя бы ненадолго, – сказал Шахин. – Лишь на то время, которое нужно, чтобы там остался его запах.

Однако волк, чей запах они искали, покинул не только Лондон, но и корабль, который остался на коварных скалах. Талейран и Куртье вместе с другими пассажирами сидели в шлюпке и гребли к темным берегам Нормандских островов, обещавшим укрытие от бури.

Для Талейрана эта цепь островков сулила спасение не только от буйства стихий, поскольку, хоть она и тянулась у самой границы вод Франции, на самом деле со времен Вильгельма Оранского эти земли принадлежали англичанам.

Аборигены островов до сих пор говорили на древнем норманнском диалекте, непонятном даже для французов. Они платили налоги Британии за то, чтобы она защищала их от разбойных набегов, но хранили верность древним норманнским законам и любви к свободе, что во время войны сослужило им добрую службу. Нормандские острова славились опасными скалами, о которые разбился не один корабль, и огромными верфями, на которых строили все, от военных кораблей до крощечных каперов. На эти верфи и переправили разбитый корабль, билет на который по несчастной случайности купил Талейран. Бывший епископ не сетовал на судьбу: хотя острова не обещали роскошного отдыха, зато на их берегах ему не грозил арест по приказу французского правительства.

Матросы налегали на весла, сражаясь с высокой волной. Шлюпка обогнула темные гранитные скалы и песчаниковые утесы, которые составляли береговую линию, и потерпевшие кораблекрушение наконец высадились на каменистой полоске пляжа и вытащили лодку на берег. Изможденные пассажиры под моросящим дождем побрели к городу по немощеной дороге, что тянулась через поля мокрого льна и нераспустившегося вереска.

Прежде чем отправиться на поиски гостиницы, Талейран и Куртье зашли в придорожный кабачок, чтобы согреться, выпить бренди и посидеть у огня. Сумка с фигурами в кораблекрушении чудом уцелела, но Талейран и его слуга застряли на островах на неопределенный срок. Неизвестно, сколько недель или месяцев пройдет, прежде чем они смогут продолжить путешествие. Талейран стал расспрашивать бармена, как быстро работают их верфи и как много времени потребуется, чтобы залатать их корабль, так сильно пострадавший от шторма.

– Спросите лучше мастера, – ответил мужчина. – Он только что вошел – должно быть, после работы, Пьет свою пинту в дальнем углу.

Талейран подошел к указанному столику, за которым в одиночестве склонился над кружкой эля коренастый мужчина. На вид ему было немногим за пятьдесят. Увидев Талейрана и Куртье, корабел поднял голову и предложил им присесть. Вероятно, он слышал их разговор с барменом, потому что спросил:

– Это вы – потерпевшие кораблекрушение? Говорят, ваш корабль плыл в Америку. Невезучая страна. Я сам оттуда. И что это вы, французы, все так стремитесь туда, будто это земля обетованная?

Речь мужчины выдавала его знатное происхождение и хорошее образование, его жесты и осанка говорили о том, что большую часть жизни он провел в седле, а не на верфи. Он держался так, словно привык командовать. Но в то же время все в его тоне говорило об усталости и разочаровании в жизни. Талейрану захотелось узнать о нем побольше.

– Америка действительно кажется мне землей обетованной, – сказал он. – Однако я человек, у которого нет особого выбора. Если я вернусь на родину, я быстро отведаю гильотины, а благодаря министру Питту мне недавно предложили покинуть и Британию. У меня есть рекомендательные письма к некоторым наиболее известным политикам – секретарю Гамильтону и президенту Вашингтону. Возможно, они сочтут меня полезным.

– Я хорошо знаю их обоих, – ответил его компаньон. – Я долгое время служил под командованием Вашингтона. Именно он дал мне чин генерал‑майора и поручил командование Филадельфийской бригадой войск.

– Я потрясен! – воскликнул Талейран.

Если этот парень занимал такие посты, какого черта он делает теперь в глуши, ремонтируя разбитые корабли на Нормандских островах?

– Тогда не можете ли вы облегчить мне жизнь и написать еще одно письмо вашему президенту? Я слышал, с ним тяжело увидеться…

– Боюсь, я не тот человек, который может дать вам рекомендации, – ответил мужчина с кривой усмешкой. – Позвольте представиться: я – Бенедикт Арнольд.

Опера, казино, игорные дома, салоны…

Места, в которых Талейран был частым гостем. Места, которые Мирей должна посетить, чтобы взять его след в Лондоне.

Однако когда она вернулась в гостиницу, то заметила на стене афишу, изменившую все ее планы.

СЕГОДНЯ!

ИГРА ВСЛЕПУЮ!

Более великий, чем Месмер!

Обладатель невероятной памяти!

Любимец французских философов!

Человек, которого не смогли победить

ни Фридрих Великий,

ни Филипп Стамма, ни сир Легаль!

Прославленный шахматист

АНДРЕ ФИЛИДОР

Кофейный дом Парслоу

на Сент‑Джеймс‑стрит

Кофейный дом Парслоу на Сент‑Джеймс‑стрит был кофейней и пабом, куда приходили ради игры в шахматы. В этих стенах можно было встретить не только лучших лондонскщ шахматистов, но и сливки общества всех европейских стран. Самым знаменитым был Андре Филидор, французский шахматист, чье имя гремело на всю Европу.

Тем же вечером Мирен отправилась на Сент‑Джеймс‑стрит. Переступив порог кофейного дома, она будто оказалась в совершенно ином мире. Здесь царили покой и роскошь. Шаровидные дымчатые керосиновые лампы освещали полированное дерево, темно‑зеленый шелк, толстые индийские ковры.

В зале никого не было, кроме нескольких официантов, расставлявших стаканы на барной стойке, и старика лет шестидесяти, одиноко сидевшего в мягком кресле. Человек этот и сам был под стать креслу – мягок и пузат. У него были тяжелые челюсти и второй подбородок, закрывавший половину его вышитого золотом шейного платка. Он был одет в бархатный жакет глубокого красного цвета, который очень подходил к звездочкам выступивших сосудов у него на носу. Мутные глаза, прячущиеся в глубине мягких складок век, с любопытством изучали Мирей. Еще больший интерес у старика вызвал одетый в пурпурные шелка великан с голубым лицом, который стоял за спиной женщины и держал на руках рыжеволосого ребенка.

Дата добавления: 2015-12-07