Встреча энергетиков 23 страница

– Мы не были близки.., не любили друг друга больше… Я не хотела от тебя жалости.., ты был занят другими делами.., другими женщинами.

Волна стыда и отвращения к самому себе нахлынула на него. Непроизвольно он опустился на колени перед ней и взмолился:

– Поздно просить прощения, но я делаю это. Я был непростительно глупым, слепым и эгоистичным…

Руфь покачала головой; она начинала приходить в себя:

– Ты не должен был говорить все это!

– Я сказал правду. Я не чувствовал это раньше, но теперь знаю, что это так.

– Я уже говорила тебе, мне не нужна.., только жалость.

– Посмотри на меня, – убедительно сказал он. И когда она подняла голову, он мягко произнес:

– Я люблю тебя.

– А ты уверен, что говоришь это не потому, что…

– Я сказал, что люблю тебя, и это правда! И всегда любил, я полагаю. Просто был глупым, находился в каком-то дурмане, и чтобы понять и сказать тебе о своих чувствах, надо было, видно, такому случиться… – Он замолчал и спросил с мольбой в голосе:

– А что, уже слишком поздно?

– Нет, – Руфь еле заметно улыбнулась. – Я не переставала любить тебя, несмотря на то что ты был свиньей.

– Принимаю это определение.

– Знаешь, – сказала она, – мы оба с тобой в долгу перед доктором Левином.

– Послушай, дорогая. – Он аккуратно подбирал слова, пытаясь утешить ее. – Вместе мы одолеем болезнь. Мы испробуем все, что предлагает современная медицина. И никогда больше не вспомним о разводе.

Она убежденно воскликнула:

– А я никогда и не хотела нашего развода. О, Ним, дорогой, обними меня! Поцелуй меня!

Он выполнил ее просьбу. И после этого появилось ощущение, будто пропасть между ними исчезла, словно ее никогда и не было. Он спросил ее:

– Ты не слишком устала, чтобы рассказать мне все подробно сейчас? Руфь кивнула.

– Я хочу это сделать.

В течение следующего часа она говорила, а Ним слушал, иногда задавая ей вопросы.

Около восьми месяцев назад, как выяснилось, Руфь обнаружила небольшую опухоль слева на шее. Доктор Миттельман к тому времени уже не работал, и она обратилась к доктору Левину.

Доктор с подозрением отнесся к опухоли и назначил серию процедур для выяснения, включая рентген грудной клетки, изучение печени и костного мозга. Длительные тесты были причиной дневных исчезновений Руфи, которые тогда еще заметил Ним. Результаты анализов показали, что раковые клетки, находившиеся в бездействии в течение шести лет, вдруг активизировались и распространились по всему телу Руфи.

– Когда я услышала об этом, все в голове перемешалось, и я не знала, что мне делать, – сказала она.

– Что бы ни было между нами, тебе следовало поставить меня в известность, – возразил Ним.

– Мне казалось, ты был очень занят тогда. Как раз погиб Уолтер от взрыва на “Ла Миссион”. Так или иначе, я решила оставить это при себе.

– Твои родители в курсе?

– Нет.

После установления диагноза, как рассказала Руфь, она начала регулярно, раз в неделю, посещать местную клинику для лечения химиотерапией и иммунотерапией. Это также объясняло ее отсутствие.

Ее часто мучила тошнота, она потеряла в весе из-за процедур, но ей удавалось скрывать недуг. Частые отсутствия Нима помогали ей в этом.

Ним обхватил голову руками, его мучил стыд. Он предполагал, что Руфь встречается с мужчиной, а она все это время…

Потом, продолжила Руфь, доктор Левин информировал ее, что в институте “Слоун Кеттеринг” практикуют новый метод лечения. Он настоял, чтобы она поехала туда и все выяснила. Руфь отправилась и в течение двух недель проходила обследование.

Это было время, когда Ним долго ее не видел. Ту отлучку он воспринял с безразличием. Это его беспокоило лишь как ощущение некоторой бытовой неустроенности.

Он не знал, что сказать.

– Что сделано, то сделано, – проговорила Руфь. – Ты не мог об этом знать.

Ним задал вопрос, который его очень беспокоил:

– Каковы их прогнозы?

– Прежде всего – нет необходимых лекарств; затем – уже слишком поздно для операции. – Ее голос был спокойным, самообладание полностью вернулось к ней. – Но у меня еще есть время, не знаю, правда, как много. Что же касается института “Слоун Кеттеринг”, неизвестно, следует ли мне пройти у них курс лечения. Врачи в этом институте используют метод микроволн для повышения температуры опухоли и подвергают ее радиоактивному облучению, которое может уничтожить раковую ткань. – Она невесело улыбнулась. – Как ты понимаешь, я узнала об этом все, что могла.

– Я бы хотел сам поговорить с доктором Левином – завтра, – сказал Ним и поправил себя:

– Сегодня, попозже. Как ты думаешь?

– Думаю? – вздохнула Руфь. – Нет, я ничего не думаю. Так прекрасно иметь человека, на которого можно положиться. О, Ним, ты мне так нужен!

Он снова обнял ее. Чуть позже он выключил свет, и они поднялись наверх.

Впервые за много месяцев Ним и Руфь легли вместе, и ранним утром, на рассвете, они обладали друг другом.

Глава 12

Сверкнуло лезвие ножа, и струей брызнула кровь. Наблюдая за процедурой холощения, Ним почувствовал небольшую слабость.

Судья Йел, стоявший рядом, весело посмеивался:

– Будь благодарен Господу Богу, что тебе выпало родиться мужчиной, а не таким вот бычком.

Они стояли на узком помосте над загоном для скота на пастбище в долине Сэн-Джоакин – в самом центре калифорнийских сельскохозяйственных угодий. Пастбище являлось собственностью фонда семьи Йел.

– Мысль о кастрации любого самца угнетает меня, – сказал Ним.

Он прилетел сюда рано утром для того, чтобы обсудить с Полом Йелом вопрос о влиянии электроэнергии на сельское хозяйство. Фермеры Калифорнии были важными потребителями электроэнергии; сельское хозяйство и связанная с ним индустрия потребляли десятую часть электроэнергии, производимой “ГСП энд Л”. Без электроэнергии фермерство – важнейшая отрасль штата – не смогло бы существовать.

Бывший судья Верховного суда должен был присутствовать сегодня как представитель “ГСП энд Л” на региональных слушаниях по проекту “Тунипа”. На заседания энергетической комиссии – некоторые называли их показательными выступлениями – приглашались представители местной власти и жители, для того чтобы подтвердить свои заявки на электроэнергию. Фермеры из долины Сэн-Джоакин, увидевшие в возможном сокращении потребления энергии угрозу для своих хозяйств, уже находились в лагере стойких защитников проекта. Наверняка на заседаниях будут и представители оппозиции.

Все еще наблюдая за действиями людей под помостом, Йел обратился к Ниму:

– Я понимаю сожаления по поводу уничтожения мужского начала, пусть даже у животных. Жалко, с одной стороны, и в то же время необходимо. Фермер даже не задумывается об этих вещах.

– А вам нравится быть одним из них?

– Фермером наполовину? Я даже не знаю. – Старик нахмурился. – В основном я занимаюсь бухгалтерией, просматриваю балансовые отчеты, пытаясь понять, почему та или другая операция нашего семейного фонда не приносит прибыль.

– Но то, что мы наблюдаем, по-видимому, будет эффективным, – сказал Ним.

– Эффективно, но чертовски дорого.

Они наблюдали за холощением шестимесячных бычков, переведенных со скотных дворов на пастбище для нагула веса и последующей продажи на рынке.

Пятеро ковбоев, мужчин среднего возраста, одетые в грубую хлопчатобумажную одежду, были заняты своим делом.

Весь процесс начинался с загона полдюжины бычков в специальное огороженное пространство круглой формы. Далее животных направляли, подгоняя их электрострекалами, в узкий коридор с высокими цементными стенами, открытый с торца. Каждое животное обильно поливалось специальным раствором для уничтожения личинок жуков и насекомых.

Коридор вел – с ужасной неизбежностью, как подумал Ним, – в гидравлическую металлическую клетку. Попадавший туда бычок оказывался стиснутым по бокам, его голова высовывалась наружу, а тело приподнималось над землей. Испуганное животное мычало.

Для начала здесь бычку в каждое ухо шприцем впрыскивалось специальное масло для устранения клещей. Особый раствор также впрыскивался в рот ревущему животному. После этого острые рога отрезали мощные ножницы, оставляя кровоточащие срезы. Даже до помоста доносился тошнотворный запах жженой шерсти и горелого мяса, когда раскаленное докрасна электрическое клеймо прижималось к боку животного.

Затем – нажатие рычага, свист воздуха, и клетка с животным под воздействием гидравлики поворачивалась на девяносто градусов, набок. В днище клетки, ставшем теперь ее стенкой, виднелась небольшая дверь. Ковбой открывал ее, доставал баллончик с антиинфекционным аэрозолем и опрыскивал жидкостью гениталии бычка. Затем откладывал баллончик и вынимал нож. Сделав надрез на мошонке, он нащупывал яички, вытягивал их и, обрезав, бросал в находившийся рядом контейнер. Обработкой кровоточащей зияющей раны тем же аэрозолем вся операция и заканчивалась.

Кастрированный бычок, лишенный теперь всех желаний, кроме желания поесть, будет быстро набирать вес.

Гидравлическая клетка возвращалась в прежнее положение, открывалась, и все еще ревущее животное выбегало в следующий загон.

Вся процедура от начала до конца занимала менее четырех минут.

– Сегодня все происходит быстрее и проще, чем обычно, – сказал Йел. – Когда был жив мой дедушка, и даже совсем недавно, бычков отлавливали с помощью лассо и связывали перед тем, как сделать то, что ты видел. Теперь ковбои редко ездят на лошадях, некоторые из них даже не умеют.

– Сейчас это обходится дешевле? – спросил Ним.

– Должно было обходиться дешевле, но на самом деле нет. Происходит инфляционный рост затрат – труда, материалов, корма, электричества, особенно электричества. Эта операция сильно зависит от него. Мы используем также электроэнергию для смешивания кормов для сорока тысяч бычков. А знаешь ли ты, что загоны всю ночь освещаются?

– Как я понимаю, для того, чтобы бычки видели корм.

– Верно. Они мало спят, едят много и быстро набирают в весе. Но наши счета за электроэнергию просто астрономические.

Ним пробормотал:

– Кажется, я уже слышал эту песенку раньше. Йел рассмеялся.

– Наверно, я напоминаю тебе покупателя, страдающего болями в животе, не так ли? Да, сегодня именно так. Я попросил своего менеджера Яна Норриса сократить издержки, экономить, исследовать потери, в общем, удержать траты на прежнем уровне. Мы должны это сделать.

В это утро Ним встретился накоротке с Норрисом – суровым, хмурым человеком далеко за пятьдесят. У него была контора в городе, и он управлял, помимо фонда семьи Йел, также и имуществом других клиентов. Ниму показалось, что Норрис чувствовал бы себя спокойнее, если бы Пол Шерман Йел и сейчас находился в Вашингтоне и не вмешивался в дела фонда.

– Чего бы я хотел, так это распродать имущество и кое-что другое, оставшееся от дела, – сказал Йел. – Но сейчас плохие времена.

Беседуя с Йелом, Ним продолжал наблюдать за тем, что творилось внизу.

– Последний бычок и еще один, перед ним, не были кастрированы. Почему? – вдруг спросил он.

Один из ковбоев, находившихся поблизости, повернулся, услышав вопрос. На смуглом лице мексиканца застыла усмешка. Судья Йел также улыбался.

– Ним, мой мальчик, – проговорил старик доверительно. Он наклонился к Ниму. – Мне следует тебе кое-что сказать. Эти два последних бычка – девочки.

***

Они обедали в Виндзорской комнате отеля “Хилтон” в городе Фресно. Во время еды Ним продолжил свой инструктаж. Это было нетрудным делом, так как Йел с ходу запоминал факты и цифры. Лишь иногда он отрывистым тоном просил повторить что-либо, и его острые вопросы свидетельствовали о быстроте ума и способности восприятия картины в целом. Ним пожелал, чтобы к своим восьмидесяти годам он обладал такими же умственными способностями.

В основном их разговор касался проблемы воды. Девяносто процентов электроэнергии, потребляемой фермерами в цветущей долине Сэн-Джоакин, как сообщил Ним, тратилось на перекачивание воды из колодцев для ирригации. Таким образом, перебои с электроэнергией могли быть гибельными.

– Я помню времена, когда на месте этой долины была в основном пустыня, – предался воспоминаниям Йел. – В двадцатых годах никто не верил, что здесь сможет что-нибудь вырасти. Индейцы называли это место Пустынной Долиной.

– Они не имели представления о сельской электрификации.

– Да, тогда это было чудом. Как там у Исаии? “Пустыня возрадуется и расцветет, как роза”. – Йел рассмеялся. – Возможно, я использую эту фразу в своем выступлении. Одна или две цитаты из Библии придают особую весомость словам, как ты думаешь?

Ним не успел ответить, как к их столу подошел метрдотель:

– Мистер Йел, вас к телефону. Если хотите, можете воспользоваться аппаратом на столе старшей официантки.

Судья отсутствовал несколько минут. Он находился в другом конце комнаты, и Ним наблюдал, как он внимательно слушает, что ему говорят по телефону. Радостно улыбаясь, он возвратился к столу с открытой записной книжкой в руках.

– Хорошие новости из Сакраменто, Ним. Просто отличные, я полагаю. Помощник губернатора будет сегодня на слушаниях, он зачитает обращение губернатора об открытой поддержке проекта “Тунипа”. Губернатор после предварительного изучения убежден, что осуществление проекта необходимо для благосостояния Калифорнии.

– Вы все-таки добились своего, – сказал Ним. – Примите мои поздравления!

– Принимаю. Я рад. – Убирая записную книжку в карман, Йел посмотрел на часы. – Не прогуляться ли нам для разминки перед слушаниями?

– Разомнусь я с удовольствием, но на слушания не пойду, – усмехнулся Ним. – Вы, наверное, помните, что для Энергетической комиссии я персона нон грата.

Они направились к зданию сената штата, находившемуся в десяти минутах ходьбы.

Был приятный солнечный день, и Пол Йел, быстрый в ходьбе, как и во всем другом, вышагивал впереди. Они уже несколько устали от разговоров и теперь оба молчали.

Мысли Нима вернулись, как это часто случалось последнее время, к Руфи. Полторы недели прошло после той трагической ночи, когда он узнал, что врачи подозревают у нее рак. Кроме как с доктором Левином, Ним ни с кем об этом не говорил. Очень не хотелось, чтобы Руфь стала – как это случалось в других семьях – объектом болтовни и сплетен.

Доктор Левин ничего утешительного ему не сказал, но надежду все-таки оставил.

– Твоя жена может прожить много лет нормальной жизнью, – говорил он. – Но ты также должен знать, что ее состояние внезапно и быстро может начать ухудшаться. Хотя лечение – будь это химиотерапия или иммунотерапия – увеличивает ее шансы.

Руфь должна была вскоре отправиться в Нью-Йорк, где будет решен вопрос о том, следует ли ей попробовать новый экспериментальный метод в институте “Слоун Кеттеринг”. Для Нима, так же как и для Руфи, ожидание было словно жизнь на сыпучем краю пропасти. Никто не знал, обрушится он или нет.

– Я хочу дать тебе единственный совет, который уже дал и твоей жене: живи каждым днем, используй каждый день до конца. Делай то, что любишь и умеешь делать. Это хороший совет не только для Руфи и для тебя, но и для нас всех. Помни, что и ты, и я можем умереть сегодня или завтра от сердечного приступа или в дорожной катастрофе, а твоя жена переживет нас на много лет. – Доктор вздохнул. – Прости, Ним, может, все это звучит легковесно. Я знаю, тебе хочется определенности, как и каждому человеку. Но тот совет, который я дал тебе, – лучший из того, что у меня есть.

Ним твердо запомнил и еще один совет доктора Левина: проводить с Руфью как можно больше времени. Сегодня, например, он вполне мог задержаться на ночь во Фресно, ведь не исключены кое-какие осложнения, о которых ему следовало бы знать. Вместо этого он заказал обратный билет и будет дома к вечеру.

Из глубокой задумчивости его вывел голос судьи:

– Кажется, что для такого времени суток вокруг чрезвычайно много людей.

Все еще поглощенный своими мыслями, Ним посмотрел вокруг.

Улицы в пределах видимости были заполнены пешеходами, направлявшимися в одну сторону – к зданию сената. Потоком двигались машины, застревая то и дело в возникающих пробках. Владельцы машин и пешеходы были в основном женщины и подростки.

– Я думаю, сюда долетела весть о вашем приезде, – сказал Ним.

Судья усмехнулся:

– Даже если это так, у меня не хватит умения словом завладеть всей этой огромной толпой.

Они подошли к зеленой лужайке перед зданием, на которой толпился народ.

– Если хочешь что-нибудь узнать, спроси, – сказал Йел. Он дотронулся до руки мужчины среднего возраста в рабочей одежде.

– Извините за любопытство, отчего здесь собралось так много народу?

Незнакомец недоверчиво посмотрел на судью.

– Вы что, не слышали? Йел улыбнулся:

– Иначе бы я не спрашивал.

– Кэмерон Кларк собирался приехать сюда.

– Киноактер?

– А кто же еще? Собирается выступить на каких-то правительственных слушаниях. Он был на радио все утро и на телевидении, так сказала моя старушка.

– А какие правительственные слушания? – спросил Ним.

– Откуда мне знать? Кому это интересно? Просто хочу взглянуть на него, и все.

Пол Йел и Ним обменялись взглядами. Видимо, одна и та же мысль пришла им в голову.

– Мы уже достаточно узнали, – сказал Йел.

Они начали протискиваться поближе к входу в здание сената. В то же время с другой стороны появился черный лимузин, окруженный полицейским мотоциклетным эскортом. Раздались крики: “Это он!"

Толпа хлынула вперед.

Полицейских прибавилось. Они очистили дорогу для лимузина к лестнице. Машина остановилась, водитель в униформе быстро выскочил и распахнул заднюю дверь. Появился молодой человек небольшого роста с копной светлых волос. Одет он был в легкий желто-коричневый костюм. Толпа приветственно загудела.

– Кэмерон! Эй, Кэмерон! – начинал выкрикивать кто-нибудь, и другие подхватывали:

– Кэмерон! Эй, Кэмерон!

Подобно королевской особе, Кэмерон Кларк приветственно помахал в ответ.

Он был словно ходячей гарантией надежности золотой кассы Голливуда. Его приятное, мальчишеское, добродушное лицо было известно пятидесяти миллионам почитателей от Кливленда до Калькутты, от Сиэтла до Сьерра-Леоне, от Бруклина до Багдада. Даже августейшие судьи Верховного суда США слышали о Кэмероне Кларке; Пол Шерман Йел продемонстрировал это в разговоре с незнакомым мужчиной. Одно только появление Кларка в общественных местах вызывало бурю восторга. Полиция Фресно, не имеющая на этот счет сомнений, делала все возможное для сдерживания толпы.

Газетные фоторепортеры, начавшие щелкать затворами камер, как только лимузин остановился, не могли прекратить, словно пленка в их фотоаппаратах была бесконечной. Люди с телевидения также приближались к кинозвезде.

И интервью состоялось.

Интервьюер (с заметным уважением). Мистер Кларк, что вас привело сюда?

Кэмерон Кларк. Я приехал сюда как простой, рядовой житель штата для того, чтобы выразить протест вредному, корыстному и совершенно ненужному проекту, известному как “Тунипа”, который осквернит огромную неиспорченную землю Калифорнии.

Инт. Сэр, это очень резкие слова. Вы не объясните, почему так считаете?

К.К. Непременно. Проект “Тунипа” вреден потому, что он антиэкологичен. Он корыстен потому, что целью является получение компанией “Голден стейт пауэр энд лайт” прибылей, в которых она не нуждается. Он не нужен потому, что возможны другие источники энергии; более того, аккумулирование энергии поможет снизить потребность в гораздо большей степени, нежели ее будет производить “Тунипа”.

Ним и Йел слышали все.

– Он говорит по написанному, – проворчал Ним. – Интересно, что за идиот написал для него.

Инт. Какой вы предлагаете альтернативный источник энергии, мистер Кларк?

К.К. Солнечная энергия.

Инт. И вы убеждены, что сейчас эта энергия доступна?

К.К. Абсолютно. Однако нет нужды торопиться, даже с солнечной. Разговоры о нехватке электричества являются явной тактикой запугивания. Это – уловка энергетических компаний.

Кто-то из зрителей закричал: “Молодчина, Кэмерон! Правильно говоришь! Врежь им как следует!"

Актер взглянул на толпу и, помахав в знак признательности рукой, улыбнулся.

Ним обратился к своему напарнику:

– С меня хватит, наслушался. Если вы не возражаете, я оставлю вас на заседании, а сам вернусь обратно.

– Теперь ясно, кто будет сегодняшней звездой. Во всяком случае, не я, – печально сказал Йел. – Ну ладно, Ним, поезжай. Спасибо тебе за помощь.

В то время как Ним протискивался через толпу, Йел подозвал полицейского и представился ему. Чуть позже Пол Йел, никем не замеченный, прошел в сопровождении полицейского в здание сената.

Телевизионное интервью с Кэмероном Кларком продолжалось.

***

На следующий день Оскар О'Брайен просвещал своих коллег:

– В действительности для своих знакомых Кэмерон Кларк приятный славный парень. Я беседовал с ним, знаю также нескольких его друзей. У него крепкая семья и трое детей, по которым он сходит с ума. Беда лишь в том, что то, что он говорит на публике, воспринимается народом как глас с Олимпа.

Юрисконсульт присутствовал на слушаниях во Фресно и сейчас выступал на специальном совещании перед Эриком Хэмфри, Терезой Ван Бэрен и Нимом.

– Судя по всему, основная причина, по которой Кларк выступает против проекта “Тунипа”, заключается в том, что у него собственное небольшое бунгало поблизости, он пользуется им вместе с семьей летом. Они держат там лошадей, ездят по лесным тропам, рыбачат, ходят с палаткой в поход. Он обеспокоен тем, что связанные с Тунипа мероприятия негативно скажутся на его владениях, и, вероятно, он прав, – закончил свой рассказ О'Брайен.

– Разве благосостояние миллионов калифорнийцев не важнее, чем привилегии отдельного человека? – подал голос Эрик Хэмфри.

– Такой вопрос обсуждался, – сказал О'Брайен. – Господь Бог видит, я попробовал перекрестный опрос. Но вы думаете, это было кому-нибудь интересно? Нет! Кэмерон Кларк протестовал против проекта и выступил с речью. Этим все и закончилось. – Юрисконсульт замолчал, что-то вспоминая. – Я должен признать, что, когда Кларк говорил на слушаниях о загрязнении природной среды, он был прекрасен, казалось, что сам Марк Антоний произносит речь над трупом Цезаря. Некоторые люди рыдали, я подчеркиваю, именно рыдали!

– Я все-таки считаю, что кто-то подготовил и написал его выступление, – сказал Ним. – Ото всех я слышу, что он просто не может знать так много.

О'Брайен пожал плечами:

– Речь была профессиональной. Но я вам расскажу кое-что еще. Когда Кларк завершил свои показания и собирался уезжать, председательствующий попросил у него автограф. Попросил, как он сказал, для своей племянницы. Лгунишка! Автограф был нужен ему самому.

– Что бы вы ни говорили, но Кэмерон Кларк нанес нам сильный удар, – подытожила Тереза Ван Бэрен.

Никто не упомянул о том, что материалы ТВ, радио и печатных изданий о появлении кинозвезды на заседании по Тунипа заслонили все другие новости, касающиеся проекта. В газетах “Кроникл Уэст” и “Калифорния экзэминер” заявление губернатора Калифорнии в поддержку проекта было напечатано мелким шрифтом рядом с подробным репортажем о выступлении Кларка. Телевидение не упомянуло об этом. Что же касается появления на заседании Пола Шермана Йела, то оно вообще осталось незамеченным.

Глава 13

Чутье Нэнси Молино подсказывало ей, что она наткнулась на стоящую тему. Возможно, получится серьезная статья, хотя пока материал, собранный ею, был хаотичным, в нем не хватало существенных деталей. Да иначе и быть не могло. Сбор информации для регулярных репортажей, которые она была обязана поставлять в “Калифорния экзэминер”, не оставлял времени для чего-либо другого. И потом, своим замыслом она не могла поделиться ни с кем, и в особенности с городским редактором “Экзэминер”. Тот постоянно пребывал в сумасшедшей гонке за результатами и никак не мог понять, что терпение и высокий профессионализм в работе – оружие хорошего репортера. Нэнси обладала этими качествами.

Они очень пригодились ей в тот день, когда состоялось ежегодное собрание акционеров компании “Голден стейт пауэр энд лайт”, на котором Ним Голдман сердито заявил ей:

«Почему бы вам не заняться им?»

Ним имел в виду Дейви Бердсона.

Конечно, Голдман, взбешенный ее ехидными вопросами, не ожидал, что она воспримет серьезно его предложение. А после определенных раздумий она решилась на это.

Ей было и раньше любопытно узнать что-нибудь о Бердсоне. Нэнси не очень доверяла людям, постоянно подчеркивающим свою приверженность добродетели и справедливости. Из опыта Нэнси знала, что эти праведники обычно преследовали свои эгоистические цели. Они стремились первыми дотянуться до общего пирога, предоставив всем остальным довольствоваться орехами. Она насмотрелась на таких людей, прежде всего среди негров-коммунистов, впрочем, немало их было и среди белых борцов за справедливость.

Мистер Мило Молино, отец Нэнси, не был либеральным праведником. Он занимался строительными подрядами и всю жизнь целенаправленно добивался лишь одного: превратиться в богатого человека из бедного парня, рожденного черными родителями в сельской Луизиане. Он честно шел к этому и преуспел – стал действительно состоятельным американцем.

Кроме того, ее отец, как считала Нэнси, сделал гораздо больше для людей своей расы – обеспечивая постоянную занятость, справедливую оплату и не ущемляя при этом человеческого достоинства, – чем тысяча политических активистов и иже с ними.

Она презирала некоторых либералов, включая и белых, проповедующих необходимость искупления вины за трехсотлетнее рабство негров. Эти идиоты считали, что негры никогда не делали ничего плохого. Ее поведение при общении с такими людьми было подчас грубым и оскорбительным. Они, в свою очередь, относились к ней ничуть не лучше, считая ее предательницей. Она наблюдала, как они принимали все это, объясняя ее поведение интересом к собственной расе.

Она могла с уверенностью сказать, что к Ниму Голдману никакого презрения не испытывает. Ним безмерно удивился бы, если бы узнал, что она им восхищается.

Голдман же ненавидел ее, и Нэнси знала об этом. Он ненавидел ее открыто, не пытаясь даже скрывать свои чувства. Он ненавидел ее и как репортера, и как женщину. Нэнси была абсолютно уверена, что цвет ее кожи не являлся причиной его ненависти, которая была бы ничуть не меньше, будь она белой, желтой или пурпурного оттенка. Когда дело касалось Нэнси, Голдман был дальтоником.

Нэнси уважала Нима. Странно, и Нэнси сама так считала, но ей нравилось приводить его в ярость. Это была такая живительная ярость! Тем не менее больше она к этому приему прибегать не станет. Дважды она как следует выпотрошила его, ну и хватит, было бы несправедливым дальше издеваться над ним. Кроме того, этот сукин сын обладал характером и был честным парнем, чего никак не скажешь о большинстве присутствующих на слушаниях.

Об этих слушаниях Нэнси написала статью, в которой, как подобало настоящему журналисту, отбросила жалость, эмоции, личные чувства. Но ничто не смогло заставить ее не сочувствовать Ниму и не желать ему в душе всего самого хорошего.

Если она когда-нибудь узнает его лучше, что было маловероятно, то расскажет ему обо всем.

Между тем была своя логика и справедливость в том, чтобы выбрать покинутого всеми Нима в качестве мишени, думала Нэнси Молино. И переключила внимание на Дейви Бердсона.

Бердсон определенно не вызывал восторга у Нэнси, более того, даже с первых шагов своего расследования она была уверена, что он жулик и плут.

Она начала свое тайное расследование в организации Бердсона “П энд ЛФП” вскоре после собрания акционеров компании. Это заняло из-за дефицита свободного времени несколько месяцев. Результаты оказались интересными, хотя и незначительными.

Бердсон, как узнала Нэнси, создал организацию “П энд ЛФП” четыре года назад. В то время инфляция вместе с возросшими ценами на нефть высоко подняла ставки оплаты за электроэнергию и газ. Естественно, выросшие цены означали трудности для низших и средних слоев населения. И Бердсон объявил себя борцом за интересы народа.

Его напористость привлекла внимание средств массовой информации. И он заработал большие деньги за счет вербовки тысяч членов в “П энд ЛФП”. Бердсон даже собрал небольшую армию из студентов университетов в качестве сборщиков пожертвований. Нэнси удалось найти нескольких бывших студентов, которым пришлось работать на него. Все без исключения были озлоблены на Бердсона.

– Мы думали, что занимаемся благородным делом, помогаем неимущим, – говорил Нэнси один из бывших студентов, а ныне архитектор. – Но потом мы обнаружили, что в основном работаем на самого Дейви Бердсона. Когда мы отправлялись для сбора пожертвований, нам вручали с собой петиции, напечатанные Бердсоном. Петиции были адресованы губернатору штата, в сенат, а также в Комиссию по коммунальному хозяйству. Вы упоминали о ней. В петициях содержались требования сократить коммунальную плату для бедных. И мы ходили от двери к двери с просьбой подписать бумагу. Черт возьми! Кто же не подпишет такое? Конечно, все подписывали.

Другим сборщиком пожертвований, согласившимся переговорить с Нэнси, оказалась молодая женщина.

Дата добавления: 2015-11-26