|
Читайте также: |
Слабые государства действуют нерешительно и не умеют избирать определенного пути; решаясь на какой-нибудь поступок, они скорее подчиняются необходимости, чем следуют произвольному выбору
Страшная моровая язва опустошала Рим. Видя это, Вольски и Эквы сочли, что настало благоприятное время покорить Рим. Собрав многочисленное войско, эти народы напали сперва на Латинов и Герников. Последние, видя опустошение своей страны, были принуждены искать помощи Рима. Римляне, удрученные чумой, отвечали им, чтобы они защищались сами, собственными силами, потому что Рим не может оказать им содействия. Здесь вполне проявляется великодушие и благоразумие Сената, который во всех обстоятельствах хотел сохранить за собою первенство во всех решениях подчиненных ему народов. При этом он не боялся принимать решения, совершенно противоположные его обычному образу действий и прежним его поступкам, если того требовала необходимость.
Дело в том, что прежде он запретил этим народам вооружаться и самим защищать себя. Поэтому другое правительство, не столь мудрое, сочло бы для себя унизительным взять назад это запрещение. Но римский Сенат всегда отличался верным взглядом на вещи, всегда предпочитал наименее опасный путь. Так и здесь: он видел, как вредит ему невозможность защитить подданных; он видел, как вредно по разным причинам, частью указанным, частью понятным сами собой, позволить подданным самим взяться за оружие, без участия Римлян, но он понимал, что неприятельское угнетение во всяком случае по необходимости принудит их вооружиться, и потому, выбирая из всех зол меньшее, хотел, чтобы восстание их, вызванное нуждой, казалось произведенным по его приказанию. При этом он имел также в виду, что если подданные его будут поставлены перед необходимостью нарушить его запрещение, то впоследствии им может взду-
маться выйти из повиновения уже не по необходимости, а по своей охоте. По-видимому, так должны бы действовать все государства; но слабые и дурно управляемые государства не умеют поступать решительно и особенно выходить с честью из крайности. После взятия Фаэнцы герцог Валентино[127][7] принудил Болонью вступить с ним в соглашение. Затем он хотел вернуться в Рим через Тосканскую область и послал во Флоренцию доверенное лицо просить прохода для себя и для своих войск. Во Флоренции происходили совещания о том, как поступить в этом случае, и никто не подал голоса в пользу уступки требованиям герцога. Таким образом, Флорентийцы поступили совершенно не по-римски. Войск у них не было, и они никак не могли воспрепятствовать проходу многочисленной армии герцога через их владения. Поэтому им было бы гораздо выгоднее, если бы он прошел, по-видимому, с их разрешения, чем явно силой. Они были посрамлены, тогда как, действуя иначе, могли бы соблюсти свое достоинство. Но особенно пагубна для слабых государств нерешительность. Она доводит их до того, что все, предпринимаемое ими, вызывается у них силой необходимости, так что даже пользу, которую они получают, они приобретают не мудрыми действиями своими, а по силе вещей.
Я могу указать в этом отношении на два примера, случившиеся в нашей республике в 1500 году.
Овладев Миланом, король французский Людовик XII вознамерился доставить Пизу Флорентийцам, чтобы получить с них 50 000 дукатов, обещанных ими за возвращение этого города. Он послал против Пизы войско под начальством де Бомона, который, хотя и француз родом, пользовался доверием Флорентийцев. Этот военачальник расположил свое войско между Чезеной и Пизой с намерением осадить последнюю. Через несколько дней по прибытии его, когда он готовился начать осаду, к нему пришли пизанские депутаты и предложили сдать город фран-
цузскому войску, с тем чтобы король обещал не передавать его Флорентийцам раньше четырех месяцев. Флорентийцы отвергли это предложение, так что началась борьба, окончившаяся для них позором. Они отвергли предложение пизанцев только из недоверия к королю, на которого были принуждены полагаться по своему бессилию. При этом они не рассудили, что для них гораздо лучше, чтобы король, овладев Пизой, мог уступить ее им или даже чтобы он не отдал ее им и этим обнаружил свое вероломство; между тем, не владея Пизой, он не мог ничего давать им, кроме обещаний, которые им приходилось покупать ценой услуг. Поэтому гораздо полезнее было бы согласиться на сдачу Пизы Бомону на каких бы то ни было условиях. Опыт подтвердил это в 1502 году, когда возмутился город Ареццо. Король Французский послал на помощь Флорентийцам войско под начальством Энбо. Подступив к Ареццо, Энбо вскоре начал с жителями переговоры, и Аретинцы предлагали сдаться на условиях, почти одинаковых с пизанскими. Флорентийцы опять отвергли это предложение, но Энбо, видя, что они ничего не понимают, повел переговоры помимо их Комиссаров и, окончив их по своему желанию и вступив в Ареццо с войском, показал Флорентийцам, как они безрассудны и как мало смыслят в житейских делах: он показал им, что для овладения Ареццо им всего удобнее было обратиться за этим к королю, которому было гораздо легче отдать им город, когда его заняли уже его войска, чем когда он находился вне его власти. Несмотря на это, во Флоренции бранили и порицали Энбо и не скоро убедились, что если бы Бомон действовал подобно ему, то они овладели бы и Пизой, как Ареццо.
Итак, повторим, что нерешительные государства достигают и выгод только в силу необходимости, потому что бессилие их не позволяет им принимать твердых решений во всех сколько-нибудь сомнительных обстоятельствах, так что, не будь необходимости, увлекающей их насильно, они оставались бы в вечной нерешительности.
ГЛАВА XXXIX
Часто одинаковые явления замечаются у различных народов
Изучая события настоящего и прошедших времен, мы находим, что во всех государствах и у всех народов существовали и существуют одни и те же стремления и страсти. Не трудно поэтому выводить из внимательного исследования прошедших событий заключение о том, что предстоит в будущем, или прибегать к тем же средствам, которые употреблялись древними. В случае если в прошлом не находится примеров нужных средств, можно изобретать новые, руководствуясь сходством обстоятельств. Однако во все времена повторяются одни и те же бедствия и смуты, потому что историческими соображениями пренебрегают, читающие историю не умеют делать из нее выводов или выводы эти остаются неизвестны правителям.
С 1494 года республика Флорентийская лишилась части своих владений, потеряла, между прочим, Пизу и была поставлена в необходимость начать войну с государствами, овладевшими ими. Но эти неприятели были могущественны, и потому война не принесла Флорентийцам ничего, кроме огромных издержек, которые послужили поводом к крайнему обременению народа; это обременение возбудило сильные смуты. Так как военными действиями заведовали десять граждан, называвшиеся Коллегией Десяти по ведению войны, то против них возникло подозрение; народ счел их единственными виновниками войны и сопряженных с ней расходов; народ думал, что, отменив Коллегию Десяти, он уничтожит причину войны; вследствие этого, когда наступил срок выборов на эти должности, Десять Военных не избрали и предоставили отнятую от них власть Синьории[128][8].
Мера эта оказалась очень вредной: вместо того чтобы прекратить войну, как все надеялись, она только устранила от дел опытных людей, благоразумно управлявших военными действиями; по удалении их произошли такие беспорядки, что республика кроме Пизы лишилась Ареццо и других городов. Тогда народ увидел свою ошибку и, поняв, что причина зла не врач, а болезнь, восстановил правление Десяти. Такое же неудовольствие возникло однажды в Риме против Консульского достоинства [129] [9]. Народ был недоволен беспрестанными войнами, не дававшими ему отдыха; он думал, что они возбуждаются честолюбием аристократии, которая, не имея будто бы возможности угнетать плебеев в Риме, где их защищает трибунат, нарочно уводит их под предводительством Консулов за границу, где у них нет защитников и где поэтому их легче угнетать. Между тем на самом деле войны возбуждались завоевательными стремлениями соседей Рима, желавших покорить его. Но народ думал, что для прекращения войн необходимо отменить консульскую власть или по крайней мере так ограничить ее, чтобы она не имела никакого влияния на народ ни в городе, ни вне его. Трибун Терентилий первым предложил подобный закон: он предложил учредить пять должностных лиц для рассмотрения и ограничения Консульской власти. Это крайне возмутило Аристократию, которая сочла унижением государственного достоинства попытку лишить ее высшей власти в Республике. Однако Трибуны настояли, чтобы консульское достоинство было отменено; после разных неудавшихся мер решили установить вместо Консулов Трибунов с консульской властью, потому что негодование народа было обращено не на сущность этой власти, а только на титул. Это новое учреждение просуществовало довольно долго, но наконец Римляне поняли свою ошибку и восстановили Консулов, как Флорентийцы правление Десяти.
ГЛАВА XL
Об учреждении в Риме Децемвирата, о том, что было в этом учреждении замечательного; между прочим, о том, что одно и то же обстоятельство может иногда спасти, а иногда погубить государство
Намереваясь поговорить подробнее о событиях, вызванных в Риме учреждением Децемвирата, я считаю нужным рассказать сначала ход событий, а потом отметить, что в них особенно заслуживает внимания. Замечательного в событиях этих очень много, и особенного внимания заслуживают они со стороны тех, кто желает спасти свободу республики, и тех, кто хочет поработить ее. Мы увидим в этом случае множество ошибок, наделанных Сенатом и народом в ущерб свободе, и Аппием, главой Децемвирата, в ущерб тирании, которую он намеревался водворить в Риме. После продолжительных споров и несогласий между Народом и Аристократией по поводу учреждения в Риме законов, ограждающих общественную свободу, было решено послать Спурия Постумия с двумя другими гражданами в Афины для изучения законодательства Солона, которое было предположено принять в основание римского законодательства. Посланные отправились в Афины; по возвращении их приступили к избранию граждан, которым намеревались поручить рассмотрение и издание законов; избраны были десять граждан на год, в том числе Аппий Клавдий, человек умный и беспокойный. Чтобы дать им возможность действовать независимее при установлении законов, Римляне отменили на время их деятельности все прочие общественные должности, в том числе Трибунов и Консулов, и запретили апелляцию к народному собранию; таким образом Децемвиры сделались вполне владыками Рима. Аппий присвоил себе всю власть своих сотоварищей при помощи расположения, которым пользовался в народе: он приобрел своими заявлениями необыкновенную популярность, хотя все удивлялись такому быстрому и полному пере-
рождению его и такой резкой перемене образа мыслей, так как прежде он всегда считался самым заклятым врагом плебеев.
Децемвиры правили сначала очень умеренно и не держали более двенадцати ликторов, которые обыкновенно ходили впереди их выборного председателя. Хотя они и обладали безусловной властью, но, когда им случалось судить римского гражданина за смертоубийство, они обращались к народному собранию и не решались осуждать таких преступников собственной властью. Они написали свои законы на десяти таблицах и, прежде чем утвердить их, выставили их напоказ, чтобы всякий мог прочесть их и подать о них свое мнение; таким образом, если бы в них были открыты какие-нибудь недостатки, их можно было исправить до окончательного утверждения. Тогда Аппий внушил народу убеждение, что для усовершенствования этого законодательства необходимо дополнить эти десять таблиц еще двумя; вследствие этого народ продолжил власть Децемвиров еще на год, он сделал это тем охотнее, что надеялся на окончательные уничтожение с этого времени Консульской власти, на возможность обходиться в будущем без Трибунов и сделаться самому вершителем всех государственных дел[130][1]. Итак, когда было решено вторично избрать Децемвиров, вся Аристократия стала добиваться этих должностей, особенно Аппий. Он так усердно заискивал расположения народа, что возбудил подозрение своих сотоварищей: «Credebant enim baud gratuitam in tanta superbia comitatem fore»[131][2]. He надеясь победить его открыто, они решились прибегнуть к хитрости и, хотя он был самый младший из них, уполномочили его предложить народу кандидатов в Децемвиры; они рассчитывали, что он не решится предложить самого себя, потому что такой поступок был неслыхан в Риме и счи-
тался в высшей степени позорным. «Illе veto impedimentum pro occasione arripuit»[132][3]. К изумлению и негодованию Аристократии, он предложил себя первым, а остальными назначил кого хотел. Восстановление Децемвиров на другой год показало Народу и Сенату их ошибку. «Appius finem fecit ferendae alienae personae»[133][4] стал обнаруживать непомерную гордость и вскоре увлек за собой и товарищей своих. Чтобы запугать народ и Сенат, они взяли вместо 12 ликторов 120.
В течение нескольких дней весь город был в страхе. Децемвиры начали угрожать Сенату и угнетать народ. Если оскорбленный гражданин осмеливался обращаться с апелляцией к народу, они усиливали строгость наказания. Наконец народ, увидев свою ошибку, в отчаянии обратил свои взоры на аристократию: «Et inde libertatis captare auram, unde servitutem timendo, in eum statum rempublicam adduxerunt»[134][5]. Аристократия обрадовалась народному горю, думая, что «ut ipsi, taedio praesentium, Consules desiderarent»[135][6].
В это время кончился второй год; две дополнительные таблицы были окончены, но еще не обнародованы. Децемвиры воспользовались этим обстоятельством, чтобы продолжить свою власть, они силой удержали за собой правление, расположив к себе аристократическую молодежь, которой раздавали конфискованные имущества казнимых. «Quibus donis iuventus corrumpebatur, etmalebat licentiam suam quam omnium libertatem»[136][7]. В это время Са-
бийяне и Вольски объявили войну Римлянам: страх, распространенный этим, показал Децемвирам непрочность их власти: без Сената они не могли вести войну, а созвать Сенат они считали пагубным для своего господства. Однако необходимость заставила их решиться на это. Когда Сенат собрался, многие сенаторы восстали против своеволия Децемвиров, особенно [Луций] Валерий [Потит] и [Марк] Гораций [Барбат]. Власть Децемвиров пала бы немедленно, если бы Сенат захотел воспользоваться всем своим значением. Но из зависти к народу он не сделал этого, рассчитывая, что Децемвиры добровольно откажутся от власти и что тогда можно будет не восстанавливать Трибунат. Поэтому было решено начать войну: две армии выступили в поход под начальством нескольких Децемвиров; Аппий остался управлять в городе. В это время он возымел страсть к Вергинии и решился похитить ее, но старик Вергшгай убил дочь, чтобы отнять ее у тирана. Вследствие этого произошли смуты в Риме и в войсках; народ и войска соединились и удалились на Священную Гору, где простояли, пока не отрешили от должности Децемвиров, не восстановили Трибунов и Консулов и не возвратили Риму его древние свободные учреждения.
Таким образом, мы видим, что зло тирании произошло в Риме по тем же причинам, которые возбуждают его всегда во всех государствах, а именно от излишнего желания народа быть свободным и от излишнего желания аристократии властвовать. Когда народная и аристократическая партии не соглашаются между собой в пользу издания закона, ограждающего свободу, и вместо того начинают каждая со своей стороны выдвигать какую-нибудь новую честолюбивую личность, тогда тотчас возникает тирания. Так было и здесь: народ и знать римские согласились установить Децемвиров и оба старались дать им как можно больше власти с намерением: один — уничтожить этим путем консулов, а другая — трибунов. По учреждении Децемвиров народ, считая Аппия своим защитником и врагом Патрициев, начал возвышать его.
Как бывает всегда, когда народ впадает в ошибку, начиная возвышать человека, которого считает способным сломить врагов его, человек этот, если не глуп, неизбежно делается тираном общества. Пользуясь расположением народа, он уничтожит Знать; сокрушив Знать, он постарается подчинить себе народ, который очутится таким образом в рабстве и не будет иметь никого, к кому мог бы обратиться за помощью. Так поступали все, воздвигавшие тиранию в республиках; если бы Аппий следовал тем же путем, тирания его более упрочилась бы и не пала бы так быстро. Но он действовал совершенно противоположным образом и в высшей степени безрассудно: для удержания за собой тиранической власти он сделался врагом тех, кто доставил ему эту власть и кто мог сохранить ему ее; и, наоборот, он заключил дружбу с теми, кто нимало не способствовал дарованию ему этой власти и не имел никакой возможности помочь ему удержать ее. Таким образом, он потерял расположение истинных друзей своих и безрассудно искал дружбы тех, кто никогда не мог быть его другом. Он забыл, что хотя Аристократы любят властвовать, но те из них, которые сами не участвуют в тирании, всегда враги тиранов и тиран никогда вполне не расположит их к себе, потому что честолюбие и алчность их безграничны: какими бы богатствами, почестями ни располагал тиран, он никогда не удовлетворит их всех. Поэтому Аппий сделал очевидную ошибку, покинув народную партию и сблизившись с аристократией; кроме всего сказанного он упустил из виду даже то, что, кто желает угнетать, должен сперва сделаться сильнее тех, кого намерен подчинить себе.
Тираны, имеющие за собой большинство, а против себя только аристократию, гораздо обеспеченнее; насилие их поддерживается большинством, между тем как тираны, имеющие против себя народ, а за собой Знать, слабее своих противников. Если большинство расположено к тиранам, они могут удерживаться даже, против внешних вра-
гов, как, например, Набис, тиран спартанский, когда против него поднялись вся Греция и Рим: обеспечив себя со стороны небольшого числа аристократов и уверенный в расположении Народа, он не побоялся защищаться, тогда как, будь против него большинство, он не мог бы решиться на это так смело. Когда в своем государстве тиран имеет мало приверженцев, ему надо искать внешних друзей. Внешняя помощь может быть трех родов: во-первых, иностранные наемники, охраняющие особу тирана; во-вторых, вооруженные поселяне, исполняющие то же, что должны бы были делать граждане; в-третьих, союзные соседние государства. Кто может располагать этими вспомогательными средствами, может избежать падения даже при вражде к нему всего народа. Аппий же не мог расположить к себе поселян, которые были заодно с гражданами Рима; иного, что мог бы сделать, не сумел, так что пал при самом начале. При учреждении Децемвирата Сенат и Народ совершили величайшие ошибки. Хотя, говоря о власти Диктатора, я сказал, что свободе могут вредить только те должностные лица, которые сами овладевают властью, а не те, которых назначает народ, однако, уста-новляя их, народ должен принять меры, чтобы они не могли безбоязненно изменять ему. Децемвиров следовало подчинить строжайшему надзору для удержания их в пределах долга, Римляне не соблюли этого. Напротив, Децемвиры сделались единственным правительственным учреждением в Риме, так как все прочие были отменены, потому что, как сказано выше, Сенат ослепляло желание уничтожить Трибунов, а народ — Консулов; таким образом, увлекаясь своими расчетами, как сенат, так и народ одинаково способствовали возбуждению беспорядков. Люди, как говорил король Фердинанд [Католик], похожи на мелких хищных птиц, которые так увлекаются преследованием добычи, что не замечают, как на них готовится кинуться и убить их другая, более сильная птица. Итак, мы видели ошибки римского народа, хотевшего спасти свободу, и Аппия, желавшего овладеть тиранией.
ГЛАВА XLI
Безрассудно и бесполезно резко переходить от уничтожения к высокомерию и от кротости к жестокости
В числе многих других ошибок, наделанных Аппием при старании его удержать за собой тиранию, надо заметить и слишком крутой поворот в его образе действий. Он действовал благоразумно, когда хитро старался приобрести расположение народа, прикидываясь его доброжелателем; умно также поступил он при возобновлении Децемвиров, когда вопреки убеждению Аристократии смело предложил сам себя; так же благоразумно было и то, что он назначил остальными Децемвирами своих сторонников, но безрассудно было после первого успеха так резко изменять свой образ действий и из дружеских отношений к народу перейти во враждебные; из добродушного обратиться в гордеца, из сговорчивого — в упрямца, и притом так быстро впасть в пороки, противоположные качествам, которые сам обнаруживал вначале, что коварство его сделалось очевидно каждому. Кто прикидывался некоторое время добродетельным и потом захотел для своих целей явиться гнусным, тот должен соблюдать при этом постепенность; надо уметь пользоваться случаями так, чтобы, когда перемена в образе действий лишит человека прежних его связей, он мог уже опереться на новые, чтобы власть его не понесла ущерба, иначе он останется один, без друзей и погибнет.
ГЛАВА XLII
Как легко люди развращаются
Говоря о Децемвирате, заметим еще, как легко люди развращаются и изменяются, хотя по природе и по воспитанию были склонны к добру. Молодежь, которою окружил себя Аппий, предалась тирании за ничтожные выго-
ды, доставленные ей тираном. Точно так Квинт Фабий, член второго Децемвирата, человек вполне превосходный, но ослепленный честолюбием и увлеченный коварством Аппия, совершенно развратился и сделался достойным сподвижником этого злодея. Подобные факты, если на них обратить внимание, должны побудить законодателей республик или государств обуздывать человеческие страсти, лишая их надежды вредить безнаказанно.
ГЛАВА XLIII
Кто сражается для собственной славы, тот бывает воином храбрым и верным
История Децемвирата показывает нам еще разницу между армией, довольной и сражающейся для собственной славы, и войском, недовольным и воюющим для чужих, честолюбивых целей. Мы видим, что римские войска, всегда победоносные при Консулах, при Децемвирах постоянно терпели поражения. Пример этот отчасти доказывает бесполезность наемных войск, которые не имеют иного побуждения служить верно, кроме получаемой ими небольшой платы. Очевидно, что плата эта не может настолько привязать их к нанимателю, чтобы они готовы были умереть за него. Между тем если в войске каждый не предан своему начальнику до готовности умереть за него, то такое войско не устоит перед сколько-нибудь мужественным врагом. Но такая преданность и такое усердие могут существовать только в гражданах; поэтому республика или государство должны вооружать собственных подданных, как было у всех народов, совершавших великие завоевания. При Децемвирах римские воины были храбры не меньше обыкновенного, но они не могли совершать своих обычных подвигов, потому что в них не было прежнего духа. Зато, едва Децемвиры были низвергнуты и воины снова сделались свободными граждана-
ми, в них возродился прежний дух, и усилия их стали по-прежнему увенчиваться успехом.
ГЛАВА XLIV
Толпа без вождя не может ничего сделать; не должно сперва грозить, а потом искать власти
Римский народ, возмущенный происшествием с Вергинией, вооружился и собрался на Священной Горе. Сенат отправил к нему послов спросить, по какому праву он покинул своих вождей и удалился на Гору. Власть Сената была в таком уважении, что в народе не нашлось никого, кто взял бы на себя смелость отвечать ему. Тит Ливий замечает, что дело было не в том, что народу нечего было ответить, а в том, что некому было отвечать. Это доказывает, как бессильна была толпа без вождя. Вергиний сообразил это, и по совету его было назначено двадцать военных Трибунов для переговоров с Сенатом. Народ просил, чтобы Сенат прислал к нему Валерия и Горация, которым он хотел сообщить свою волю, но эти два сенатора не пошли, пока не принудили Децемвиров сложить власть; придя потом на Гору, где был народ, они спросили его, чего он желает. Тогда народ потребовал назначения народных Трибунов, установления апелляции к Народу против всех должностных лиц и выдачи ему Децемвиров, которых он хотел сжечь живьем. Валерий и Гораций одобрили первые требования, но последнее назвали гнусным, сказав: «Crudelitatem damnatis, in crudelitatem ruitis»[137][8]. Они посоветовали народу не говорить более о Децемвирах, а постараться лучше возвратить себе захваченную ими власть, что даст верное средство утолить месть. Это доказывает, как глупо и безрассудно говорить, прося чего-
нибудь: «Я намерен употребить это вам во вред». Никогда не следует обнаруживать таким образом своих намерений, а должно всячески стараться получить желаемое. Например, прося у кого-нибудь оружия, не следует говорить: «Я хочу тебя убить им»; а когда получишь оружие в руки, тогда можешь исполнить свое желание.
ГЛАВА XLV
Кто не соблюдает закон, особенно им самим изданный, подает этим дурной пример; правителю чрезвычайно опасно часто оскорблять граждан
Когда согласие восстановилось и Рим возвратился к прежнему своему порядку, Вергиний потребовал Аппия к Народному суду. Аппий пришел в сопровождении множества патрициев. Вергиний приказал посадить его в тюрьму. Аппий начал кричать и обращаться к Народу. Вергиний сказал на это, что он не имеет права апелляции, потому что сам отменил его и не может рассчитывать на народную защиту, потому что слишком оскорбил Народ. Аппий возразил, что нельзя нарушать права апелляции, которое так сильно желали восстановить. Несмотря на это, его посадили в тюрьму, где он убил себя до суда. Хотя преступления Аппия заслуживали всякой казни, тем не менее в отношении его поступили дурно, нарушив закон, только что изданный. И вообще чрезвычайно дурно, когда в республике устанавливается закон и не соблюдается, а тем более когда его нарушает тот, кто установил. Во Флоренции после 1494 года государственное устройство было преобразовано под влиянием брата Джироламо Савонаролы, сочинения которого доказывают его ученость, ум и добродетель. В числе постановлений, ограждавших фажданскую свободу, был установлен закон, дозволявший апеллировать к Народу на приговоры, вынесенные
Советом Восьми и Синьории за государственные преступления. Закон этот прошел с большими затруднениями и после долгой борьбы. Но едва он был утвержден, как Синьория приговорила к смерти пятерых граждан за государственные преступления, и, когда они хотели апеллировать, им не позволили этого, нарушив таким образом закон. Это обстоятельство больше всего повредило значению брата Джироламо, потому что, если право апелляции было полезно, его следовало уважать; если же оно было бесполезно, то его не стоило так упорно отстаивать, Кроме того, заметили, что во всех последующих проповедях своих он никогда не обвинял и не оправдывал нарушителей этого закона, не желая осуждать их поступок, потому что он был ему выгоден, и не имея возможности оправдать его. Это обнаружило все его честолюбие и пристрастие, повредило его репутации и подвергло порицанию.
Чрезвычайно вредно также для государства, если в гражданах беспрестанно возбуждается неудовольствие преследованиями, направленными против большого числа лиц. Так было в Риме после падения Децемвирата. Все Децемвиры и многие другие граждане подверглись в разное время обвинению и осуждению, так что вся Аристократия пришла в смятение, не видя конца этим осуждениям и ожидая, что преследования кончатся только с истреблением всех Патрициев. Такое положение дел непременно произвело бы в городе величайшие беспорядки, если бы их не предупредил трибун Марк Дуиллий изданием эдикта, которым воспрещалось в течение года обвинять кого бы то ни было из римских граждан. Это успокоило Аристократию. Таким образом, мы видим, как гибельно для республики или для государя держать подданных в постоянном страхе угрозою казней и оскорбления. Более опасного положения дел нельзя, конечно, и придумать: люди, которым приходится постоянно трепетать за себя, решаются наконец на все, чтобы оградить себя от опасности; смелость их увеличивается, и они не оетанавливают-
ся ни перед какими покушениями. Итак, следует или вовсе не обижать никого, или удовлетворить своей злобе и ненависти одним ударом, а потом успокоить людей и возвратить им уверенность в безопасности.
ГЛАВА XLVI
Люди перескакивают от одного честолюбивого замысла к другому; сперва желают только оградить себя от обид, а потом хотят сами сделаться угнетателями
Итак, римский Народ возвратил себе свободу и прежний порядок. Он приобрел даже новые права и многие законы, которыми власть его упрочилась; можно было основательно ожидать, что теперь Рим успокоится. Но опыт доказал противное: вскоре возникли новые смуты и раздоры. Тит Ливий чрезвычайно умно разбирает причину этих беспорядков, так что я приведу подлинные слова его. Народ и Аристократия, говорит он, становились тем высокомернее, чем меньше встречали друг у друга притязаний; если народ вел себя скромно и спокойно оставался в пределах своих прав, знатная молодежь начинала оскорблять его, и Трибуны не только не могли воспрепятствовать этому, но и сами терпели оскорбления. С другой стороны, Патриции хотя находили поведение своей молодежи слишком заносчивым, но не препятствовали ей, полагая, что если переступать законные пределы, то пусть лучше переступают люди их партии, чем народ. Таким образом, желание обеих партий защитить свою свободу приводило к тому, что каждая из них то угнетала, то терпела иго. Это вполне в порядке вещей, потому что люди, стараясь отстранить от себя грозящую опасность, всегда начинают сами грозить; обиду, от которой они хотят избавиться, стараются нанести своему противнику, как будто нет иного выбора, как терпеть угнетение или угнетать.
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 129 | Нарушение авторских прав