|
Читайте также: |
Такой же невыгоде подвергают себя все, кто при приближении неприятеля решается защищать сильные позиции и охранять теснины. Решение это почти неизбежно сделается пагубным, если в избранной сильной позиции нельзя с удобством сосредоточить всех своих сил. Если последнее возможно, то мера эта разумна; но она будет пагубна, если избранная местность так тесна, что на ней нельзя собрать всех сил. Меня убедил в этом пример всех, кто, живя в стране гористой, изрезанной оврагами, при нападении неприятеля, вместо того чтобы сражаться с ним в своих теснинах и горах, выходил из них навстречу ему или, если не желал выходить из своих пределов, ожидал его дома, но позади гор и теснин, в местах открытых и ровных. Причину я уже объяснил. Очевидно, местности гористые нельзя защищать многочисленным войском, потому что они не представляют средств для его продолжительного продовольствия и притом по тесноте и недоступности места не дают ему возможности расположиться; таким образом, в них нельзя противиться многочисленному нападающему неприятелю. Неприятель может прийти в большом числе, потому что намерение его только пройти такую местность, а не останавливаться в ней; между тем защитники не могут быть многочисленны, так как им приходится долго оставаться на месте в ожидании не-
приятеля в местности непроходимой и бесплодной, не зная, когда неприятель вздумает начать свой переход. Когда проход, который ты надеялся защитить и на который твой народ и войско возложили все свое упование, перейдет в руки неприятеля, войском и народом твоим овладеет такой ужас, что они сочтут себя погибшими, еще не испытав своих сил, и таким образом ты лишишься всего вследствие поражения одной только части твоих сил.
Всякий знает, с каким трудом перешел Ганнибал Альпы, отделяющие Ломбардию от Франции, и горы, разделяющие Ломбардию и Тоскану. При этом Римляне ожидали его сперва на Тичино, а потом в равнине Ареццо, предпочитая, чтобы неприятель лучше истребил их войско в местности, где они могли и сами одержать победу, нежели им пришлось бы погибнуть в горах от неудобства местности.
Кто читает историю со смыслом, видит, как редко хорошие полководцы пытались защищать подобные теснины как по вышесказанным причинам, так и потому, что их нельзя защитить всех разом. Горы, как и равнины, покрыты не только обычно посещаемыми дорогами, но и многими другими, правда неизвестными иноземцам, но знакомыми местным жителям, которые всегда проведут неприятеля куда угодно, какие бы ты меры ни принимал, чтобы воспрепятствовать им. Еще недавно, в 1515 году, мы видели подобный пример. Когда Франциск, король французский, вознамерился вторгнуться в Италию, чтобы снова завоевать Ломбардию, враги его, противившиеся этому неприятелю, возлагали главным образом упование на защиту Швейцарцами своих горных проходов. Но опыт показал, что надежда их была тщетна. Король, оставив в стороне две или три защищенные ими позиции, прошел неизвестным путем и очутился в Италии перед неприятелем, прежде чем он успел опомниться. Тогда на них напал такой страх, что они отступили в Милан, и вся Ломбардия покорилась Французам, увидя, как напрасна была надежда удержать их в горах.
ГЛАВА XXIV
Благоустроенные республики, награждая и наказывая своих граждан, никогда не считают при этом заслуги искупающими проступки и наоборот
Гораций, победивший своим мужеством Куриациев, необыкновенно отличился и оказал Республике чрезвычайно важную услугу. Но, убив свою сестру, он совершил жестокое преступление. Это смертоубийство так возмутило Римлян, что они предали его уголовному суду, несмотря на то что заслуги его были так велики и так недавни. Смотря поверхностно, можно назвать этот случай образцом народной неблагодарности. Но, вникая в дело лучше и более внимательно исследовав порядок, долженствующий быть в республике, можно порицать народ скорее за оправдание Горация, чем за намерение осудить его. Дело в том, что благоустроенная республика никогда не смешивает проступки своих сограждан с их заслугами; она устанавливает награды за добрые дела и наказания за злые, и если тот, кто получил награду за хороший поступок, совершит потом дурной, то она наказует его, невзирая на какие бы то ни было его добрые поступки. Если порядок этот соблюдается точно, государство может долго жить свободно; иначе не замедлит погибнуть. Действительно, если гражданин, совершивший для отечества какой-нибудь блистательный подвиг, кроме славы, которую доставил ему этот подвиг, получит еще смелость и самоуверенность вследствие возможности делать зло, не боясь наказания, то в скором времени смелость его дойдет до того, что он будет пренебрегать всеми гражданскими постановлениями.
Но, чтобы поддержать страх наказаний за дурные поступки, необходимо награждать за хорошие, как было в Риме. Если республика бедна и не может дать много, то это еще не изменяет дела, потому что, как бы дар сам по себе ни был ничтожен, если только он назначается в награду за какой-нибудь подвиг, то будет оценен и принят с радостью и уважением. Известны истории Горация Кок-
леса и Муция Сцеволы, из коих один задержал неприятеля у моста, пока мост не разрушили, а другой сжег себе руку за то, что ошибся в покушении убить тосканского [этрусского] царя Порсенну. За такие великие подвиги государство вознаградило каждого из них двумя десятинами земли. Известна также история Манлия Капитолийского. Ему за спасение Капитолия от осаждавших город Французов [галлов] сограждане его, осажденные вместе с ним, дали в награду небольшую мерку муки. При тогдашнем положении Рима это была значительная награда, и притом она казалась Манлию столь почетной, что из зависти ли или по преступной злобе своей он решился произвести в Риме возмущение и хотел расположить к себе народ, но, невзирая на заслуги свои, был низвергнут за это с высоты того самого Капитолия, который он так славно спас.
ГЛАВА XXV
Желая сделать свободным древнее государство, лучше всего сохранить тень прежних учреждений
Кто намерен или желает преобразовать государство, с тем чтобы преобразования его были приняты с удовольствием всеми, необходимо должен сохранить по крайней мере тень древних учреждений так, чтобы народ и не подозревал о перемене порядка, хотя бы в действительности новые учреждения не имели ничего общего с прежними; надо заметить, что большинство людей гораздо более боится внешности, чем сущности, и очень нередко мнимое производит на них гораздо большее впечатление, чем действительное. По этой причине Римляне, познав это в самом начале своего свободного существования, заменили царя двумя консулами, но не дали им более двенадцати ликторов[117][4], не желая, чтобы при них было боль-
те стражи, чем сколько служило при царе. Кроме того, в Риме ежегодно совершалась одна религиозная церемония, при которой полагалось необходимым присутствие царя; когда царей не стало, Римляне озаботились, чтобы народ не пожалел из-за этого какого-нибудь из древних обычаев; с этой целью они учредили председателя этой церемонии, наименовав его Царем жертвоприношения и подчинив его верховному Первосвященнику; таким образом народ мог продолжать пользоваться удовольствиями этой церемонии и не имел повода желать по случаю ее уничтожения возвращения царей. Так должны действовать все желающие отменить существующий порядок государства и заменить его новыми свободными учреждениями. Хотя новые учреждения изменяют образ мыслей людей, однако тем не менее при всех переменах следует как можно дольше сохранять подобие старины, так что если общественные должности подверглись совершенному изменению относительно числа, пределов власти и срока, то все-таки следует сохранить по крайней мере их названия. Так, как я сказал, должен поступать всякий, кто желает учредить прочный республиканский или монархический порядок; но, кто желает установить то абсолютное господство, которое писатели называют тиранией, должен совершенно переделать все, как увидим в следующей главе.
ГЛАВА XXVI
Новый государь в завоеванном им городе или провинции должен переделать все на новый лад
Кто овладел властью в городе или государстве, особенно если основание его власти непрочно и если он не хочет терпеть ни монархического, ни республиканского гражданского порядка, то лучшее средство удержать свое господство — переделать все в государстве на новый лад, как только получит власть. Так, например, ему следует учредить в городе новое правление под новыми названиями, с новыми правами, из новых людей; сделать бедных
богатыми, как поступил Давид, сделавшись царем: «Qui esurientes implevit bonis, et divites dimisit inanes»[118][5]; воздвигнуть новые города, разрушить прежние, переводить жителей с места на место — словом, не оставить во всей стране ничего на прежнем месте, так чтобы не было ни звания, ни учреждения, ни должности, ни богатства, которые не считали бы себя обязанными новому правителю. Он должен взять за образец Филиппа Македонского, отца Александра, который этими средствами из ничтожного властелина сделался владыкою Греции. Писатели говорят о нем, что он переводил людей из провинции в провинцию, как пастухи гоняют свои стада. Конечно, поступать таким образом жестоко и враждебно всякой гражданственности, не только христианской, но и вообще человеческой; конечно, всякий должен избегать этого и предпочитать самую скромную частную долю существованию царей, основанному на гибели такого множества людей. Но, кто не хочет идти путем чести и добра, который мы указали выше, должен, если хочет удержаться, вступить на эту роковую дорогу. Люди же, однако, обыкновенно предпочитают средний путь, который и есть самый пагубный, ибо они не умеют быть ни вполне честными, ни вполне гнусными. Мы увидим это в следующей главе на примере.
ГЛАВА XXVII
Люди редко умеют быть или вполне гнусными, или вполне честными
В 1505 году папа Юлий II пошел на Болонью, чтобы изгнать оттуда дом Бентивольи, владычествовавший там около ста лет. При этом он хотел также изгнать из Пе-
руджи тирана Джампаоло Бальони, как будто бы намереваясь уничтожить всех тиранов, занимавших церковные владения. Подступив к Перудже, папа с той смелостью и умом, которые так отличали его, не стал ждать своих войск, чтобы вступить в город; он вошел в город без свиты и оружия, хотя Джампаоло был окружен многочисленным отрядом, собранным для его защиты. Увлекаемый тем пылом, который сопровождал все его поступки, папа предался со своими несколькими спутниками в руки своего врага, которого потом он увел с собой, и назначил в город своего правителя, покорив таким образом Перуджу Церкви. Благоразумные люди, сопровождавшие папу, заметили его смелость и трусость Джампаоло; они не могли понять, каким образом Бальони не уничтожил своего врага одним ударом, который навек прославил бы его, и не соблазнился добычей, которую представляли кардиналы, сопровождавшие папу со всей своей роскошью. Нельзя было предположить, чтобы его удержали добродушие и совестливость, потому что в сердце человека до того бессовестного, что он решился изнасиловать сестру, убить, чтобы царствовать, всех своих племянников и двоюродных братьев, не могло существовать ни малейшего религиозного страха. Из этого можно заключить, что люди не умеют быть ни вполне гнусны, ни совершенно честны; так что, когда подлость требует своего рода величия души, они не решаются предаться ему.
Так и Джампаоло, не останавливавшийся ни перед каким насилием, ни перед каким явным убийством, не умел или, вернее, не посмел действовать, когда представился случай сделать попытку, которая заставила бы всех удивляться величию его духа и доставила бы ему вечную славу; он первый показал бы духовенству, как мало стоит обращать внимание на тех, кто живет и господствует подобно им; он совершил бы поступок, который в случае успеха совершенно загладил бы весь позор и все опасности, которым он ради него должен был подвергнуться.
ГЛАВА XXVIII
Отчего Римляне были менее неблагодарны своим гражданам, чем Афиняне
Читая историю республик, мы видим всюду примеры их неблагодарности своим гражданам, но в Риме этих примеров меньше, чем в Афинах и во всех прочих республиках. Исследуя причины этого и сравнивая Рим с Афинами, мы можем приписать это тому, что у Римлян было меньше поводов подозревать своих граждан, чем у Афинян. В Риме во все время от изгнания царей до Суллы и Мария ни один гражданин никогда не похищал общественной свободы, поэтому там не имели основания подозревать граждан, а следовательно, и наносить им неосмотрительно оскорблений. В Афинах было не то: там в самую цветущую эпоху республики Писистрат похитил свободу под личиной добродушия; когда впоследствии страна возвратила себе свободу, то, помня прежнюю обиду и прошлое рабство, сделалась неумолимо мстительной не только к проступкам, но даже к тени проступков своих граждан. Это повлекло за собой изгнание и смерть многих превосходных людей, учреждение остракизма[119][6] и многие другие насилия, которые это государство совершало в разные времена против самых именитых людей. Справедливо говорят поэтому политические писатели, что народы поступают гораздо строже после того, как возвращают свою свободу, чем пока сохраняют ее. Принимая все это в соображение, нам не приходится ни порицать Афины, ни хвалить Рим; остается только обвинять судьбу за различие обстоятельств, сопровождавших историю этих государств. При внимательном разборе дела мы видим, что и Рим был бы так же строг к своим гражданам, если бы, подобно Афинам, испытал похищение своей свободы. Мы можем, наверное, предположить это, обратив внимание на то, что случилось по изгнании царей с Кол-
латином и Публием Валерием: первый, хотя участвовал в освобождении Рима, подвергся изгнанию только за то, что назывался Тарквинием; второй возбудил против себя подозрение, потому что построил себе дом на Делийском холме, и едва избежал той же участи. Видя подозрительность и строгость Римлян относительно этих двух граждан, мы можем заключить, что они были бы так же неблагодарны, как и Афиняне, если бы потерпели подобные же оскорбления при самом начале своего политического существования. Чтобы покончить с вопросом о неблагодарности, я поговорю о ней еще в следующей главе.
ГЛАВА XXIX
Кто неблагодарнее: народ или государь
Речь о неблагодарности приводит меня к вопросу о том, кто неблагодарнее: народ или государь? Чтобы лучше разобрать его, я сперва замечу, что порок неблагодарности происходит или от скупости, или от подозрительности. Когда народ или государь посылает полководца в важный, отдаленный поход, где он побеждает и приобретает великую славу, то они должны наградить его; если, напротив, его обесчестят или обидят из скупости, если из алчности не захотят удовлетворить его, то сделают непростительную ошибку и навлекут на себя вечный позор. Между тем так поступают многие государи. Корнелий Тацит следующим образом объясняет причину такого образа действий: «Proclivius est iniuriae, quam beneficio vicem exsolvere, quia gratia oneri, ultio in questu habetur»[120][7]. Но когда полководца не награждают, т.е., значит, оскорбляют не из жадности, а по подозрению, тогда народ или государь заслуживают извинения.
Примеров подобной неблагодарности очень много, потому что полководец, доставивший своими подвигами новые владения своему повелителю, победивший врагов, покрывший себя славой и обогативший своих солдат, необходимо приобретает в глазах войска, врагов и подданных своего государя такую знаменитость, что победа его не может быть приятна пославшему его государю. Таким образом, победа полководца возбуждает в государе подозрение, которое не замедлит усилиться вследствие какой-нибудь дерзкой выходки победителя, на какую победитель способен, потому что люди вообще по природе честолюбивы и подозрительны и никогда не довольствуются своей долей. Государь оказывается в необходимости оградить себя от своего полководца; с этой целью он замышляет убить его или лишить его славы, приобретенной в глазах народа и войска; для этого он старается доказать, что победа принадлежит не достоинствам полководца, а случаю, трусости неприятеля или благоразумию других военачальников, участвовавших в сражении.
Веспасиан, находясь в Иудее, был провозглашен армией императором. Тогда Антоний Прим, командовавший другим войском в Иллирии, принял его сторону, пошел в Илию против Вителлия, который царствовал в Риме, храбро разбил две его армии и занял Рим; так что Муциан, посланный Веспасианом, нашел, что храбрый Антоний покорил все и уничтожил все препятствия. В награду за это Муциан немедленно лишил его командования войском и мало-помалу всей власти, которую он приобрел в Риме. Тогда Антоний отправился к Веспасиа-ну, который был еще в Азии, но встретил такой прием, что в скором времени умер с отчаяния, будучи лишен всех почестей и сана. История наполнена подобными примерами. Так, в наше время все знают, с каким умом и мужеством Гонсальво Фернандес де Кордова завоевал королевство Неаполитанское в войне Фердинанда, короля Арагонского, против французов; в награду за это Фердинанд, приехав из Арагона в Неаполь, тотчас лишил его началь-
ства над войском, отнял у него все крепости и увез с собой в Испанию, где он вскоре умер в Немилости.
Подозрительность так свойственна государям, что они не могут от нее отделаться, им невозможно быть благодарными людям, которые своими победами под их знаменами доставили им обширные завоевания. Если государь не может отделаться от подозрительности, то неудивительно и не требует дальнейших доказательств, если и народ не чужд ее. Свободное государство имеет две цели: делать завоевания и сохранять свою свободу; но ему не следует слишком увлекаться крайним пристрастием к тому или другому. Я скажу в своем месте о заблуждениях, проистекающих от жажды завоеваний. Желание же сохранять свободу ведет в числе прочих ошибок к оскорблению граждан, заслуживающих награды, к заподозрению достойных доверия. В развращенной республике это ведет к большой беде и нередко доводит ее до тирании, как было в Риме при Цезаре, взявшем силой то, в чем ему отказывали по неблагодарности. Но в республике благоустроенной это служит источником благосостояния и сохранения свободы, потому что страх наказаний делает людей лучше и обуздывает их честолюбие. Правда, из всех народов, достигших владычества. Римляне были менее всех неблагодарны по причинам, которые мы указали выше; мы знаем только один пример явной неблагодарности с его стороны — именно в отношении к Сципиону. Что же касается Кориолана и Камилла, то они были изгнаны за оскорбление народа. Притом если постоянная ненависть Кориолана к народу не позволяла республике даровать ему прощение, зато Камилл был не только возвращен, но и всю свою жизнь пользовался почти царским почетом. Неблагодарность же Римлян к Сципиону объясняется подозрением, которое он внушил гражданам в такой мере, как до него никто, потому что до сих пор никто не побеждал еще такого страшного врага; слава, приобретенная им победою в такой продолжительной и опасной войне, быстрота его успехов, молодость, ум и множество других удивительных достоинств, которые отличали его и дава-
ли ему такое преимущество над всеми прочими, — все это делало его опасным и заставляло римское правительство бояться его, а благоразумных граждан смотреть на него неблагосклонно, как на личность, еще небывалую в Риме. Поведение его было притом так странно, что Катон Старший, мнение которого чтили, как святыню, первый восстал против него и объявил, что город не может назвать себя свободным, имея гражданина, который внушает страх правительству. Римский народ, последовав в этом случае мнению Катона, заслуживает того извинения, которого, как я сказал, достойны народы и государи, оказывающие неблагодарность из недоверия. Итак, заключим это рассуждение замечанием, что порок неблагодарности происходит или от скупости, или от подозрительности, но народ никогда не бывает неблагодарен из скупости; из подозрительности же он бывает неблагодарен все-таки реже, чем государь, потому что ему меньше поводов подозревать. Я докажу это ниже.
ГЛАВА XXX
Что должны делать государь или республика во избежание порока неблагодарности или что должен делать полководец или гражданин, чтобы не испытать их неблагодарности
Чтобы избежать необходимости жить с постоянным подозрением и являться неблагодарным, государь должен лично предводительствовать в походах, как делали первые римские императоры, как в наше время поступает Турок [султан] и все вообще смелые люди. Тогда в случае победы приобретаемая слава принадлежит ему вполне; если же он сам не участвует в походе, слава достается другим и он не может спокойно пользоваться завоеваниями, пока не сумеет отделаться от лиц, заслуживших сла-
ву, какой сам он не сумел приобрести; таким образом, ему приходится быть неблагодарным и несправедливым, что, конечно, чаще навлекает на него гибель, чем приносит пользу. Если из нерадения или неблагоразумия государь посылает полководца, а сам остается дома в праздности, то я не умею ничего посоветовать ему и пусть он делает что сам знает. Что же касается его полководца, то я убежден, что ему придется испытать удары неблагодарности и, по моему мнению, ему следует решиться на что-нибудь одно из двух: или тотчас после победы оставить войско и предаться в руки своего государя, остерегаясь совершить какой бы то ни было дерзкий поступок, тогда государь, не имея никакого подозрения, наградит его или по крайней мере не обидит; или, если это ему не нравится, он должен смело решиться на противное: пусть он примет все меры, чтобы показать, что считает сделанные им завоевания своей собственностью, а не царской; пусть он расположит к себе солдат и подданных, заключит новые союзы с соседями, займет своими войсками крепости, подкупит военачальников своей армии и отделается от тех, кого не может подкупить; пусть, таким образом, он накажет своего государя за неблагодарность, которую тот оказал бы ему. Иного пути ему нет, но, как я сказал выше, люди не умеют быть ни вполне гнусными, ни вполне честными, поэтому всегда бывает, что победивший полководец оставить армии не хочет, вести себя скромно не может, поступить решительно и приобрести себе славу таким поступком не умеет; он всегда колеблется и отстраняется от решительного шага, а эта-то нерешительность и губит его.
Средство избежать порока неблагодарности, которое я предлагаю государю, не относится к республике; республике нельзя посоветовать принять самой начальство над армией, потому что она поставлена в необходимость вверить войско кому-нибудь из граждан. Я посоветую ей поэтому придерживаться образа действий Римской республики я быть меньше других неблагодарной, что зависит от способов управления. Римляне призывали на вой-
ну всех граждан без различия — как знать, так и плебеев, поэтому в Риме всегда было столько доблестных мужей, прославленных многими победами, что народу не было повода опасаться честолюбия одного из них, а следовательно, оскорблять его. Они взаимно охраняли народ друг от друга, до того заботились о сохранении своей благонамеренности и о том, чтобы не дать повода заподозрить себя в честолюбии, что, достигая диктатуры, полагали свою высшую славу в скорейшем сложении этого сана. Такой образ действий, не возбуждая подозрений, не вызывал и неблагодарности. Следовательно, республика, не желающая иметь поводов к неблагодарности, должна подражать Риму, и гражданин, желающий избежать ударов неблагодарности, должен следовать примеру граждан римских.
ГЛАВА XXXI
Римские полководцы никогда не подвергались за свои ошибки излишним наказаниям; если неспособность их или неблагоразумие навлекали на Республику вред, то и тогда тем не менее они оставались безнаказанными
Римляне не только, как мы сказали выше, были менее других республик неблагодарны, но и отличались от всех других большим снисхождением и умеренностью в наказании своих полководцев. Когда военачальник делал ошибку из злого умысла, они наказывали его, но человечно; если по незнанию, то не только не наказывали, но и награждали и почитали. Они считали такой образ действий самым лучшим, потому что полагали, что военачальникам их очень важно чувствовать себя совершенно свободными и не испытывать никакого тревожного состояния, чтобы иметь возможность в решениях своих ни перед чем не останавливаться; поэтому они не хотели увеличивать затруднений и опасности военачальнической должности, и без того трудной и опасной; они были убеж-
дены, что страх наказаний может только помешать действовать энергично. Так, когда они посылали войско в Грецию против Филиппа Македонского, или в Италию против Ганнибала, или против какого-нибудь народа, уже однажды побежденного ими, то во всех этих случаях полководцев тревожили опасения и заботы вследствие чрезвычайно важных мер, которых требовали обстоятельства. Если бы вдобавок к этим тревогам римским полководцам приходилось беспокоиться мыслью о распятии или другой подобной казни в случае потери сражения, то они, конечно, среди таких тревог не могли бы рассуждать и действовать твердо и спокойно. Вот почему Римляне не хотели подвергать их наказанию, находя, что самый позор поражения составляет уже достаточное наказание.
Вот, например, случай, когда ошибка зависела совершенно не от незнания. Сергий и Вергиний стояли перед Вейями каждый со своим отрядом; Сергий был расположен с той стороны, откуда могли прийти тосканцы [этруски], а Вергиний — с противоположной. Фалиски и другие народы атаковали Сергия, который предпочел быть разбитым и обращенным в бегство, чем просить помощи у Вергиния. В то же время и Вергиний ждал, чтобы Сергий унизился перед ним, и предпочел скорее видеть бесчестье отечества и поражение войска, чем помочь ему. Случай поистине примерный и печальный, и Римская республика была бы достойна полного порицания, если бы он прошел безнаказанно. Но между тем как всякая другая республика подвергла бы их уголовному наказанию, Римляне удовольствовались денежной пеней. Оба вождя, конечно, заслуживали более строгого наказания, но дело в том, что Римляне по вышеизложенным причинам и в этом случае не хотели отступить от своего древнего порядка[121][1]. Что касается ошибок по невежеству, то лучше всего пример Варрона: по его безрассудству Римляне были разбиты при Каннах Ганнибалом и самой независимости их грозила крайняя опасность, но, так как вина его состояла
не в злом умысле, а в неспособности, его не только не наказали, но почтили, и весь сенат вышел ему навстречу, когда он возвращался в Рим; за победу его нельзя было благодарить, поэтому его благодарили за возвращение в Рим и за то, что он не отчаялся в спасении республики. Когда Папирий Курсор хотел казнить Фабия за то, что он против его приказания вступил в бой с Самнитами, отец Фабия в числе других доводов против намерения диктатора приводил то, что римский народ ни за одно поражение не наказывал своих полководцев так, как Папирий хочет наказать за победу.
ГЛАВА XXXII
Республика или государь не должны медлить пособием народу в его нуждах
Однажды Римляне имели случай удачно оказать щедрость народу; это было в минуту опасности, когда Порсенна подступил к Риму, чтобы восстановить Тарквиния; тогда Сенат, опасаясь, чтобы народ не предпочел лучше принять царя, чем выдерживать войну, освободил его от налога на соль и многих других тягостей, сказав, что бедные окажут достаточную пользу отечеству, если прокормят самих себя и своих детей; вследствие этой щедрости народ решился терпеть осаду, голод и войну. Но пример этот не должен никого соблазнять: не должно ждать такой критической минуты, чтобы приобрести расположение народа, потому что едва ли другим удастся то, что удалось в этом случае Римлянам. Если ты будешь ждать нашествия врага, чтобы оказать народу щедрость, то народ и сочтет себя обязанным не тебе, а твоему врагу; он будет бояться, что по прошествии опасности ты отнимешь у него вынужденные необходимостью щедроты, и не будет чувствовать к тебе никакой благодарности. Римлянам это удалось потому, что государство их было еще новое и не
вполне упроченное. Притом народ и прежде видел, что в пользу его издаются некоторые законы, как, например, закон об апелляциях плебея; таким образом, он мог увериться, что оказанное ему добро зависело не от нашествия неприятеля, а от искреннего расположения Сената. Наконец, и память царей была еще слишком свежа, еще памятны были их обиды и угнетения. Но так как подобные стечения обстоятельств весьма редки, то и подобная мера редко может принести успех. Поэтому и республика и государь должны прежде хорошенько исследовать, когда может с ними случиться беда и кто им тогда понадобится, и, выбрав этих людей, надо с самого начала поступать с ними так, как поступали бы в минуту крайности. Но в том-то и дело, что республики, а особенно государи действуют обыкновенно иначе; но, кто рассчитывает привязать к себе людей с наступлением опасности, тот ошибается, ибо подобная мера не только не защитит его, но и ускорит его погибель.
ГЛАВА XXXIII
Когда вне или внутри государства против него восстает какая-нибудь опасность, полезнее избегать ее, чем идти прямо на нее
По мере того как возрастали слава, могущество и власть Римской республики, соседи ее, не помышлявшие прежде об опасности, которою может грозить им это новое государство, осознали, но уже поздно, свою ошибку; чтобы пособить беде, которую не предотвратили вначале, сорок народов сговорились против Рима. Тогда Римляне в числе других мер, которые они принимали в минуты опасности, решились назначить Диктатора[122][2], т.е. дать одному из граждан такую власть, чтобы он мог принимать
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 95 | Нарушение авторских прав