|
Читайте также: |
что всего лучше; но, раз познав это по опыту, толпа никогда не согласится покинуть хорошего порядка. Из этого следует, что Ромул заслуживает извинения в убийстве брата и соправителя и что он поступил таким образом не из личного честолюбия, а для общего блага; это подтверждается и тем, что он тотчас же учредил Сенат, с которым советовался и мнениям которого следовал. Рассматривая степень власти, удержанной Ромулом за собой, мы видим, что он предоставил себе только начальство над войском в случае войны и право собирать Сенат. Это обнаружилось впоследствии, когда Рим по изгнании Тарквиниев сделался свободным; при этом Римлянам не пришлось ни в чем изменять прежний порядок, кроме того, что пожизненный Царь был заменен двумя ежегодно избираемыми Консулами. Это достаточно доказывает, что первоначальные учреждения города были более приспособлены к гражданскому и свободному быту, чем к абсолютизму и тирании.
В подтверждение всего этого можно привести множество других примеров: Моисея, Ликурга, Солона и других основателей царств и республик, которые могли учредить законы, способствовавшие общему благу только потому, что присвоили себе единовластие. Но я оставлю их в стороне как предмет, всем известный. Я напомню только один пример, не столь знаменитый, но весьма достойный внимания всех, кто желает сделаться хорошим законодателем. Агис, царь спартанский, хотел возвратить Спартанцев в состояние, предписанное законами Ликурга, находя, что они далеко уклонились от него и что вследствие этого их город лишился своих древних доблестей, а вместе с тем и могущества и власти. Но спартанские Эфоры[100][8] не замедлили убить его под предлогом, что он стремится к тирании. Ему наследовал Клеомен и возымел то же желание; но, наученный примером, наставлениями и
сочинениями, завещанными ему Агисом, в которых последний изложил свои мысли и намерения, Клеомен убедился, что не может принести пользы своему отечеству, если не достигнет единовластия; он понимал, что человеческое себялюбие не терпит такого общего блага, которое нарушает выгоды меньшинства, и потому при первом удобном случае велел убить всех Эфоров и других, кто мог ему противиться, затем восстановил законы Ликур-га. Его решимость могла бы воскресить Спарту и прославить его не меньше самого Ликурга, если бы этому не помешали могущество Македонян и слабость прочих греческих республик, так как Клеомен вскоре после своих преобразований подвергся нападению Македонян, превосходивших его силами. Не имея никаких средств к защите, он был побежден, и предприятие его, вполне справедливое и похвальное, осталось невыполненным.
Итак, приняв все это во внимание, я заключаю, что необходимо быть одному, чтобы учредить республику, и что Ромул за убийство Рема и Тация заслуживает извинения, а не порицания.
ГЛАВА X
Сколь доблестны основатели республик или государств, столь же гнусны учредители тирании
Из всех знаменитых людей всего знаменитее основатели и установители религий. Затем всех славнее основатели республик или государств. Потом наибольшая слава принадлежит полководцам, расширившим пределы своего государства или отечества. К доблестным людям принадлежат также ученые; и так как их существует несколько родов, то каждому принадлежит своя доля славы. Из бесчисленного множества остальных людей всякому воздается похвала сообразно степени его искусства и совершенства. Напротив, позорны и гнусны люди, разрушаю-
щие религию, губящие государство и республику, враги добродетели, знания и всяких других качеств, приносящих пользу и честь человеческому роду; таковы нечестивцы, люди насилия, невежды, тунеядцы, подлецы и ничтожные твари. Ни один человек, ни глупый, ни умный, ни злой, ни добрый, не задумается при выборе между двумя противоположными человеческими качествами воздать хвалу доблестному и отнестись с порицанием к гнусному. Однако почти всякий человек, ослепленный мнимым добром или ложной славой, склонен, сознательно или бессознательно, обольщаться поверхностным блеском людей, заслуживающих скорее порицания, чем похвалы. Нередко, имея возможность приобрести вечную славу основанием государства или республики, люди вместо того делаются тиранами. Они не видят при этом, сколько славы, чести, безопасности, спокойствия, сколько внутреннего душевного удовлетворения теряют они этим и какому позору, каким упрекам, порицаниям, опасностям и тревогам подвергают себя.
Если бы граждане республики — как частные люди, так и те, которых счастье или добродетель ставят во главе правления, — читали историю и извлекали пользу из воспоминаний древности, то не могли бы не предпочесть: частные лица — быть в отечестве своем лучше Сципионами, чем Цезарями, а государи — быть Агесилаями, Тимолеонами, Дионами, чем Набисами, Фаларисами и Дионисиями, ибо они увидели бы, что первых всегда превозносят, а вторых неизбежно презирают. Они увидели бы, что Тимолеон и ему подобные пользовались в отечестве своем не меньшею властью, чем Дионисий и Фаларис, но зато наслаждались полным и продолжительным спокойствием.
Славой Цезаря не должно ослепляться, как бы ни расхваливали его писатели; прославляющих его обольщает его счастье или поражает продолжительность власти, им основанной, поддерживаемой его именем и не дозволявшей писателям свободно судить о нем. Но кто желает знать, что сказали бы о нем писатели, если бы были
свободны, пусть посмотрит, что говорят они о Каталине. А Цезарь еще гнуснее, потому что, конечно, хуже тот, кто сделал зло, чем тот, кто только хотел сделать. Посмотрите еще, какую великую славу заслужил Брут; когда могущество тирана не позволило порицать его прямо, негодование против него выразилось в прославлении его врагов.
Пусть также те, которые овладевают в республике верховной властью, посмотрят, какие похвалы воздавались в Риме, когда он стал Империей, императорам, управлявшим кротко и согласно законам, и пусть сравнят с ними судьбу монархов, действовавших в противоположном направлении; они увидят, что Титу, Нерве, Траяну, Адриану, Антонину и Марку [Аврелию] не нужна была защита преторианских солдат и множества легионов, ибо их защищали их поведение, привязанность народа, любовь Сената. Они увидят, что восточные и западные армии не спасли Калигулу, Нерона, Вителлия и стольких других преступных императоров от врагов, возбужденных против них их ненавистными нравами и свирепостью. Если бы тщательно разобрать их историю, она могла бы служить наставлением для государей и указанием выбора пути к славе или к бесчестью, к безопасности или к вечной тревоге. Мы видим, что из двадцати шести императоров от Цезаря до Максимина шестнадцать погибли насильственной смертью и только десять умерли естественной; если в числе убитых было несколько добрых, как Гальба и Пертинакс, то причиной их смерти была деморализация войска, развращенного их предшественниками. С другой стороны, в числе умерших естественной смертью мы видим злодея Севера, но этому способствовало его необычайное счастье и мужество, а соединение этих двух преимуществ редко выпадает на долю людей. Кто прочтет эту историю, увидит, что еще нужно для хорошего правления; он заметит, что все императоры, достигшие престола наследственно, были негодны, исключая Тита; напротив, все воцарившиеся по избранию оказались добрыми правителями, как, например, пятеро от Нервы до Map-
ка; как только империя сделалась наследственной, тотчас стала клониться к погибели.
Итак, государь должен постоянно иметь перед собой пример эпохи от Нервы до Марка и сравнивать ее с предыдущей и последующей; при этом пусть он сам рассудит, в какое время он предпочел бы родиться и царствовать. В эпохи добрых правителей он увидит государя, находящегося в безопасности среди обеспеченных граждан; мир, наслаждающийся спокойствием и управляемый правосудием, Сенат, пользующийся своею властью; судей — своими прерогативами; богатых граждан — своими богатствами; увидит благородство и добродетель в уважении, всюду спокойствие и счастье. С другой стороны, он увидит обуздание раздоров, беспорядков, пороков и честолюбия, увидит, словом, тот золотой век, когда каждый может свободно выражать и защищать какое угодно мнение. Он увидит, наконец, мир торжествующим, государя, окруженного уважением, главой и счастливый народ, относящийся к нему с любовью.
Обращаясь, далее, к временам других императоров, он увидит жестокие войны, раздоры и мятежи, терзающие империю во время мира и войны; множество монархов, умирающих от меча, бесчисленные междоусобия, беспрестанные внешние войны; увидит Италию страдающей от беспрерывных новых бедствий; города ее разрушенными и разграбленными. Он увидит Рим, объятый пламенем, Капитолий, разрушенный собственными гражданами; осквернение древних храмов, искажение религиозных обрядов, города, полные прелюбодеяния; он увидит море, покрытое ссыльными, скалы, залитые кровью. Он увидит, что Рим запуган бесчисленными злодеяниями; благородство происхождения, богатство, честь, а главное, добродетель почитаются уголовными преступлениями. Он увидит награжденных клеветников, рабов, подкупленных против своих господ, клиентов [101] [9] — против пат-
фонов; увидит человека, не имеющего ни одного врага и погибающего от рук друзей; тогда он узнает, чем обязаны Цезарю Рим, Италия и весь мир.
И без сомнения, если есть в нем что-нибудь человеческое, он откажется подражать примеру времен зла и возгорится сильным желанием подражать примерам доброй эпохи. Поистине, государь, желающий себе славы, должен желать господствовать в государстве развращенном, но не для того, чтобы, подобно Цезарю, окончательно погубить его, а чтобы преобразовать его, подобно Ромулу. И поистине, небеса не могут дать людям более обширного поприща для славы и люди не могут желать большего. Конечно, можно до некоторой степени извинить того, кому хорошее преобразование государства грозило бы лишением престола, если бы он отказался от всяких реформ, чтобы не потерять венца; но ничем нельзя извинить того, кто мог бы совершить преобразование, не теряя власти. Вообще все, кому небеса представляют такой случай, должны подумать, что им предстоит выбор между двумя путями: один дает им спокойное существование, а по смерти — славу; другой подвергает их постоянному трепету в жизни, а по смерти — вечному поношению.
ГЛАВА XI
О религии Римлян
Хотя первым основателем Рима был Ромул и Рим, как сын отцу, был обязан ему рождением и воспитанием, однако, находя учреждения Ромул а не соответствовавшими великому назначению его города, небеса судили внушить Сенату римскому избрать в преемники ему Нуму Помпилия, дабы все, не совершенное Рому л ом, было довершено Нумой. Нума, найдя народ диким и желая мирными средствами привести его к гражданственности, обратился
к религии как средству, прежде всего необходимому для насаждения гражданского быта; он основал Религию так, что в течение многих веков нигде не было такой богобоязненности, как в этой республике, что облегчало все предприятия Сената и великих римских мужей. Видя бесчисленные примеры, представляемые и целым народом римским во всей его совокупности, и многими отдельными гражданами, нельзя не заметить, что нарушения клятв они боялись еще больше, чем нарушения законов, что могущество Божие они почитали выше могущества человеческого: очевидные примеры этого представляют Сципион и Манлий Торкват. После поражения Римлян Ганнибалом при Каннах многие граждане, придя в ужас и отчаяние, собрались и решились, покинув Италию, бежать в Сицилию. Сципион, узнав об этом, отправился к ним и с обнаженным мечом в руке принудил их дать клятву не оставлять отечества. Луций Манлий, отец Тита Машгая, прозванного впоследствии Торкватом, был обвинен народным Трибуном Марком Помпонием, но, прежде чем настал день суда, Тит пошел к Марку и, угрожая убить его, если он не поклянется снять с его отца обвинение, страхом принудил его дать клятву, и Марк взял обвинение назад. Таким образом, мы видим, с одной стороны, что граждане, которых не могли удержать в Италии ни любовь к отечеству, ни законы, были удержаны насильно вынужденной клятвой; с другой стороны, мы видим трибуна, которого ни ненависть к отцу, ни обида, нанесенная ему сыном, ни личная честь не заставили нарушить данную клятву. Все это имело своим источником религию, основанную в государстве Нумой.
Изучая римскую историю, можно увидеть, какую помощь оказывала религия для начальствования войском, для соглашения Народа, для поддержания добрых граждан и для посрамления злых. Вот почему, если бы зашел спор о том, кому Рим более обязан — Ромулу или Нуме, я думаю, предпочтение было бы отдано Нуме, ибо, где есть религия, там легко водворить военную дисциплину; там же, где есть только дисциплина, трудно водворить
религию. Действительно, мы видим, что для учреждения Сената и других военных и гражданских установлений Ромулу не нужен был авторитет Богов; Нуме же он был необходим, и потому он притворялся, что совещается с одной Нимфой, которая будто бы внушает ему то, что он потом советует народу; он делал это потому, что ему приходилось водворять в городе новые и небывалые порядки, и он сомневался, чтобы для этого было достаточно одной его власти.
В самом деле, не было ни одного законодателя и вообще основателя в народе новых установлений, который не ссылался бы на Бога, потому что иначе учреждения его были бы отвергнуты, ибо только мудрый человек может видеть множество преимуществ, не имеющих в себе достаточно очевидности, чтобы в них точно так же убедились и другие. Чтобы устранить это препятствие, мудрые люди ссылаются на Бога. Так делали Ликург, Солон и многие другие, имевшие подобную же цель. Римский народ, удивляясь доброте и мудрости Нумы, повиновался всем его распоряжениям. Правда, время это было очень религиозное, а люди, с которыми ему приходилось иметь дело, очень грубы, так что ему было весьма легко проводить свои намерения, имея возможность без труда давать обществу какую угодно новую форму. Так, без сомнения, и в наше время было бы легче устроить республику по своему плану среди горцев, совершенно чуждых гражданственности, чем между горожанами, нравы которых уже развращены; так и ваятелю легче сделать прекрасную статую из неотесанного куска мрамора, чем из плохо обработанного кем-то другим.
Соображая все сказанное, я заключаю, что религия, учрежденная Нумой, была первым основанием благополучия Рима, потому что она установила в нем добрые порядки, добрые порядки дали ему счастье, а счастье доставило ему все его успехи. Как соблюдение Богопочита-ния делается основанием величия республик, так пренебрежение им бывает причиной их падения, ибо, где нет религиозного страха, там государство или распадается, или
должно сохраняться боязнью к государю, который в этом случае заменяет религию. Но жизнь государей коротка, и по смерти их государство все-таки падает, не имея более опоры в их добродетелях. Отсюда следует, что государство, зависящее только от добродетели одного человека, недолговечно, потому что со смертью его лишается всякой опоры, так как очень редко случается, чтобы его добродетель возродилась в его наследнике, как мудро говорит об этом Данте:
Rade volte discende per li rami
1'umana probitate, e questo vuole
quei che la da, perche da lui si chiami[102][1].
Итак, для счастья республики или государства недостаточно иметь государя, который управлял бы ими мудро в течение своей жизни; им надобен такой, который устроил бы их так, что и по смерти его они могли бы продолжать свое существование. Конечно, люди дикие более способны понять и воспринять новый порядок или новую мысль; однако и цивилизованным людям, воображающим себя вышедшими из варварства, не совсем невозможно внушить их. Так, Флорентийский Народ не считает себя ни невежественным, ни грубым, однако брат Джироламо Савонарола убедил его в своих сношениях с Богом. Я не хочу разбирать, говорил ли он правду или нет, потому что о таком человеке должно говорить не иначе как с уважением; я говорю только, что этому поверили очень многие, хотя не видели никакого чуда, которое могло бы внушить им эту веру; для внушения веры им было достаточно его жизни, учения и предмета его речей. Впрочем, нечего было бы удивляться, если бы теперь кому-нибудь не удалось то, что прежде многим удавалось, хотя, как сказано в нашем предисловии, люди рождаются, живут и умирают всегда сообразно одним и тем же законам.
ГЛАВА XII
Как необходимо сохранять значение Религии и как погубила себя Италия тем, что не соблюдала этого условия благодаря Римской Церкви
Государи и республики, желающие сохранить государство от порчи, должны прежде всего соблюдать в чистоте религиозные обряды и всегда поддерживать уважение к ним, потому что самый сильный признак, указывающий на упадок страны, состоит в отсутствии почтения к богослужению. Легко достигнуть этого, если знать, на чем основана религия родины, так как всякая религия имеет основанием своего существования какое-нибудь из главных учреждений. Существование Языческой Религии было основано на ответах оракулов и на приговорах авгуров[103][2] и гаруспиков[104][3]: отсюда проистекали все прочие обряды, церемонии, жертвоприношения язычников, потому что если верить, что Бог может предсказать тебе будущее твое счастье и будущую невзгоду, то не трудно поверить, что он может и дать тебе их. Отсюда происхождение храмов, жертвоприношений, молитв и всех прочих религиозных обычаев; по той же причине оракул Делоса, храма Юпитера-Амона и другие знаменитые оракулы возбуждали удив-
ление и благоговение мира. Когда же они заговорили по прихоти сильных и народ увидел обман, люди сделались неверующими и склонными нарушать все добрые порядки. Итак, вожди республики или государства должны заботиться о сохранении оснований своей национальной религии; при этом условии им будет легко поддержать в своем государстве религиозность и через это удержать в нем согласие и добрый порядок Они должны поощрять и поддерживать все, что благоприятствует религии, хотя бы даже считали все это обманом и ложью; и, чем более они мудры, чем более сведущи в познании природы, тем более обязаны поступать таким образом. Оттого что мудрые люди соблюдали все это и действовали таким образом, явилась вера в чудеса, которые почитаются во всех религиях, даже и в ложных; откуда бы ни возникла эта вера, мудрые всегда ее поддерживают, а авторитет их внушает доверие остальным. В Риме было довольно таких чудес; между прочим, когда римские солдаты грабили город Вейи, некоторые из них вошли в храм Юноны и, обращаясь к изображению богини, спросили: «Vis venire Romam?»[105][4], то некоторым показалось, что она утвердительно кивнула, а другим — что она сказала: «Да». Дело в том, что люди эти были исполнены благоговения (как и Тит Ливий говорит, что они вошли в храм без шума, набожно и почтительно), и им легко послышался тот ответ на вопрос их, которого они, вероятно, желали; в этом случае Камилл и прочие начальники города, все поощряли и распространяли это легковерие. Если бы в христианской республике сохранилась религия, основанная учредителем христианства, христианские государства были бы гораздо счастливее и более согласны между собой, чем теперь. Но, как глубоко упала она, лучше всего показывает то обстоятельство, что народы, наиболее близкие к римской Церкви, главе нашей религии, оказываются наименее религиозными. Если взглянуть на основные начала христианства и посмотреть потом, во что их обратили теперь, то
нельзя сомневаться, что мы близки или к погибели, или к наказанию.
Многие думают, что для Италии очень хорошо зависеть от римской Церкви, но против этого я приведу несколько доводов, которые мне приходят на ум, и в том числе два главных и, по моему мнению, неотразимых Во-первых, дурные примеры римского двора совершенно уничтожили всякую набожность и религиозность в нашей стране, отсюда прямо происходит множество неудобств и беспорядков, потому что где существует религия, там верят добру, где ее нет, там верят противному. Итак, мы, Итальянцы, обязаны прежде всего нашей Церкви и нашему духовенству тем, что потеряли религию и развратились; но мы обязаны им еще и худшим — тем, что сделалось причиной нашей погибели. Церковь держала и держит нашу страну в несогласии. Действительно, ни одна страна никогда не бывала согласна и благополучна, если не соединялась вся под властью одной республики или одной монархии, как Франция и Испания. Причиной же, почему Италия не достигла того же, не имеет общей республиканской или монархической власти, должно считать только Церковь.
Церковь приобрела и сохранила временную власть, но никогда не была настолько могущественна и достойна, чтобы занять всю Италию и сделаться в ней единодержавной; с другой стороны, она была так слаба, что из страха лишиться временной власти постоянно призывала на помощь себе всех, кто мог защитить ее против другой, слишком усиливающейся в Италии власти. В старину было много примеров этого: так, с помощью Карла Великого Церковь изгнала Лангобардов, которые были уже властелинами почти всей Италии. И в наше время она с помощью Франции сокрушила могущество Венецианцев, а потом изгнала Французов с помощью Швейцарцев Таким образом, Церковь не имела силы овладеть Италией и в то же время не позволяла этого другим, что и было причиной, почему Италия не могла соединиться под одной властью, а всегда разделялась между множеством князей и
владетелей, вследствие чего и подвергалась таким раздорам и была так обессилена, что готова была сделаться добычей не только могущественных варваров, но и первого нападающего. Всем этим мы, Итальянцы, обязаны никому другому, как Церкви. Опыт быстро раскрыл бы истину во всем свете, если бы можно было послать римский двор в страну Швейцарцев с той же властью, какой он пользуется в Италии. Из всех современных народов Швейцарцы больше всех похожи на древних как в религиозном, так и в военном отношении, но и там жалкие нравы этого двора в непродолжительном времени возбудили бы больше беспорядков, чем в какое угодно время всякое другое несчастье.
ГЛАВА XIII
Как Римляне пользовались религией для государственных учреждений, для своих предприятий и для прекращения смут
Я считаю уместным привести здесь несколько примеров, как Римляне пользовались религией для преобразований государства и для ведения своих предприятий. Хотя Тит Ливий представляет много таких примеров, но я удовольствуюсь следующими. Когда на место консулов римский Народ учредил военных Трибунов[106][5], случилось однажды, что в Трибуны были выбраны все плебеи; в тот же год Рим постигли болезни и голод и явились разные знамения; тогда Патриции воспользовались этим случаем, чтобы переизбрать Трибунов, говоря, что Боги разгневались на Рим за оскорбление величия власти и что нет другого средства умилостивить их, кроме избрания Трибунов по обычному порядку; народ, уважая религию, избрал в Трибуны одних пат-
ридиев. Во время осады Вейев военачальники воспользовались религией, чтобы расположить солдат в пользу предприятия: в этот год Альбанское озеро необыкновенно разлилось, и римские солдаты, которым наскучила долгая осада, хотели вернуться в Рим. Тогда Римляне придумали, будто Аполлон и другие оракулы предсказали, что Вейи будут завоеваны в год разлива Альбанского озера. Это побудило солдат переносить тяготы осады в надежде вскоре овладеть городом; они согласились продолжать военные действия, так что Камилл, назначенный Диктатором, взял наконец Вейи после десятилетней осады. Таким образом религия, ловко употребленная, помогла взять Вейи и восстановить избрание Трибунов из Патрициев, тогда как без нее и то и другое было бы очень трудно.
Вот еще пример в подтверждение этого. В Риме возникли смуты, возбужденные Терентилием, трибуном, хотевшим издать закон, основание которого мы изложим ниже; в числе первых средств, к которым прибегли против него Патриции, главным была религия; ею воспользовались двояким образом. Во-первых, обратились к Сивиллиным книгам[107][6] и вычитали в них ответ, что если не устранить гражданских усобиц, то год этот грозит городу опасностью потерять свободу; хотя Трибуны и открыли обман, но он распространил такой страх в народе, что рвение его последовать за Трибунами сразу остыло. Во-вторых, некто Аппий Гердоний, собрав толпу изгнанников и рабов числом до 4000[108][7] человек,
занял ночью Капитолий, и можно было опасаться, что Эквы и Вольски, вечные враги имени римского, нагрянув в Рим, овладеют им; однако Трибуны продолжали упорно настаивать на необходимости утвердить закон Терентилия, об опасности же этой отзывались с пренебрежением, как о выдумке. Тогда из среды Сената вышел Публий Рубеций, гражданин достойный и уважаемый; в речи, то ласкающей, то угрожающей, он показал народу опасное положение города и несвоевременность требований Трибунов; таким образом он убедил народ дать клятву не преступать воли консулов, и народ повиновался и отнял Капитолий силою. Но при этом консул Публий Валерий был убит, и на место его немедленно назначен Тит Квинкций. Чтобы не дать народу отдыха, не дать ему времени одуматься и снова обратиться к законам Терентилия, новый консул приказал ему выйти из Рима и идти против Вольсков, говоря, что, давши клятву не покидать консула, народ должен следовать за ним. Трибуны противились, утверждая, что клятва дана была не ему, а покойному консулу. Тем не менее, как свидетельствует Тит Ливий, народ из религиозного страха предпочел лучше повиноваться консулам, чем поверить Трибунам; историк замечает при этом в пользу древней религии: «Nondum haec, quae mine tenet saeculum, negligentia Deum venerat, nee interpretando sibi quisque iusiurandum et leges apta facebat»[109][8]. Вследствие этого Трибуны стали опасаться потерять все свое значение и согласились повиноваться Консулу и в течение года не вспоминать о законе Терентилия, с тем чтобы и Консулы в этот год не водили народ на войну. Так религия помогла Сенату победить затруднение, которое без нее никогда не было бы устранено.
ГЛАВА XIV
Римляне толковали гадания сообразно надобности и благоразумно соблюдали внешние обряды религии, когда принуждены были не соблюдать ее на самом деле, наказывая тех, кто дерзко обнаруживал презрение к ней
Авгурии, как я сказал выше, составляли не только главное основание языческой религии, но вообще одну из первых причин благоденствия Римской республики. Потому Римляне заботились об авгурах преимущественно перед всеми другими жрецами; без них не обходились ни консульские комиции[110][9], ни начинания предприятий, ни выступления войск, ни выход в бой и вообще ни одно важное дело, как гражданское, так и военное; Римляне никогда не выступали в поход, не убедив солдат, что Боги обещают им победу. В числе гадателей был особый класс гаруспиков, называвшихся пуллариями — хранителями цыплят, всегда состоявший при войске; когда войско готовилось вступить с неприятелем в сражение, эти цыплятники приступали к своим гаданиям, и, если цыплята клевали, войско сражалось под хорошей приметой; если не клевали, сражения избегали. Конечно, если благоразумие требовало предпринять что-либо, несмотря на неблагоприятные предзнаменования, они предпринимали, но при этом старались всячески устроить дело так, чтобы оно не имело вида пренебрежения к религии.
Так поступил консул [Луций] Папирий в очень важном сражении с Самнитами, которое окончательно ослабило и поразило этот народ. Папирий стоял лагерем против Самнитов и, считая победу несомненною и желая вступить в сражение, приказал цыплятникам совершить свои гадания. Но цыплята не стали клевать, однако главный гадатель, видя желание войск сразиться и уверенность
главнокомандующего и всех солдат в победе, чтобы не пропустить случая одержать успех, донес консулу, что предсказание благоприятно. Папирий начал строить ряды, но некоторые из цыплятников проболтались солдатам, что цыплята не клевали, а солдаты пересказали это племяннику консула Спурию Папирию. Консул, услышав это, тотчас отвечал племяннику, что ему следует только хорошо исполнять свой долг, а что касается до него и до его армии, то для них предсказания хороши; если же главный гадатель обманул их, то это падет только на его же голову. А чтобы исход соответствовал предсказанию, он приказал легатам поставить цыплятников в первый ряд. Случилось, что при движении на неприятеля один римский солдат метнул копье и нечаянно убил главного гадателя. Консул, услышав это, сказал, что все делается к лучшему и благосклонность Богов очевидна, потому что смертью лжеца войско очистилось от вины и вместе с тем от всех злых предсказаний, которые он против него делал. Таким образом, умея ловко соглашать свои намерения с предзнаменованиями, он вступил в сражение, не дав армии никакого повода подумать, что он в чем-нибудь пренебрег предписаниями религии[111][10].
Иначе поступил Аппий Пульхр в Сицилии во время первой Пунической войны. Желая вступить в бой с карфагенским войском, он велел цыплятникам гадать. Когда они донесли ему, что цыплята не клюют, он сказал: «Посмотрим, не захотят ли они пить» — и приказал бросить их в море. Потом, вступив в бой, проиграл сражение и был в Риме осужден, а Папирий почтен не столько потому, что один победил, а другой был побежден, сколько за то, что один поступил с религиозными гаданиями осторожно, а другой — дерзко. Весь этот обряд гадания имел целью только внушить солдатам в сражении больше самоуверенности, которая почти всегда ведет к победе. К этому прибегали не только Римляне, но и другие, пример чего я думаю привести в следующей главе.
ГЛАВА XV
Как Самниты в крайности угнетения прибегли к религии как к последнему средству
Самниты были несколько раз побеждены Римлянами и наконец потерпели решительное поражение в Тоскане, где погибли все их войска и военачальники; союзники их Тосканцы, Галлы и Умбры были также побеждены. «Nee suis пес extends viribus iam stare poterant, tamen bello non abstinebant, adeo ne infeliciter quidem defensae libertatis taedebat, et vinci quam non tentare victoriam malebant»[112][11]. Они решились на последнюю попытку. Но, зная, что для победы необходимо внушить солдатам стойкость, а внушить ее всего вернее посредством религии, они задумали повторить одно древнее жертвоприношение при содействии некоего жреца Овия Пакция. Они устроили это так: совершили торжественное жертвоприношение и, поставив всех военачальников между телами жертв и алтарями, заставили их присягать никогда не покидать1 сражения; потом подзывали поодиночке солдат и, ставя их среди алтарей в кругу центурионов с обнаженными мечами, принуждали клясться, во-первых, что никому не скажут ничего, что здесь увидят и услышат; потом брали с них присягу со страшными заклинаниями и в ужасных выражениях, что они обязуются перед Богами идти всюду, куда пошлют их полководцы, никогда не бегать с поля сражения и убивать всякого, кого увидят бегущим; если же не сдержат клятвы, то чтобы все семейство и все потомство их постигла самая страшная месть. Кто, устранись клятвы, не хотел клясться, того центурионы немедленно убивали; так что следующие, испугавшись такого страшного зрелища, поклялись все безропотно. Чтобы придать это-
Дата добавления: 2015-11-26; просмотров: 92 | Нарушение авторских прав