|
Читайте также: |
– Українську мову за всі ці роки повністю забула? [19] – с усталой насмешкой поинтересовалась бабка. – To mówimy po-polsku! Czy pamiêtasz jêzyk polski, dziecko? [20] – и бабка непринужденно перешла на польский. Так, наверное, разговаривали прекрасные магнатессы старинной Речи Посполитой – вроде княгини Изабеллы Любомирской, или Беаты Острожской, или королевы Барбары из рода Радзивилл. Во всяком случае, Ирка себе их речь вот так и представляла!
– Nie jestem dzieckom! [21] – раздраженно выкрикнула мама.
– To tak. Jesteś zamężną kobieta [22], – грустно согласилась бабка. – Вот поэтому ни по-русски, ни по-немецки я с тобой разговаривать не буду, – все так же по-польски продолжала бабка. – А то еще явится твой муж потихоньку, уши свои длинные из коридора выставит на совершенно ненужный ему разговор. А в Польше у него, вроде, бизнеса пока нет, верно?
– У моего мужа вовсе не длинные уши! – возмутилась в ответ мама, но тут же… Ирка услышала, как она встает. Каблучки процокали к кухонным дверям.
«Меня нет, меня тут нет, никого тут нет!» – монотонной скороговоркой пульсировало в голове у Ирки.
Мама выглянула в коридор, посмотрела туда… сюда… Но только не в сторону вешалки, где, вжавшись в шубы и прижимая к себе кота, застыла ее дочь. Мама взялась за ручку… дверь кухни закрылась.
– Ффух! – выдохнула Ирка.
– Тяп-тяп-тяп! – выдал кот, тряпкой обвисая у Ирки на руках и судорожно заглатывая открытой пастью воздух.
– Ой! – охнула Ирка, посмотрев на свои руки, мертвой хваткой сомкнувшиеся вокруг кошачьей тушки. – Я ж тебя чуть не задушила!
Кот только слабо махнул хвостом – дескать, ничего. Дескать, бывает. Кто я такой, чтоб жаловаться? И мотнул башкой в сторону кухонной двери. Поглаживая демонстративно-тяжко дышащего кота между ушами, Ирка подкралась к двери и прижалась ухом к старой филенке.
– …нужно от девочки? – прозвучал бабкин голос (хотя Ирка все никак не могла толком поверить, что вот эта звучная, хорошо поставленная, аристократическая речь… Это ее бабка, оказывается, умеет так разговаривать!).
Мгновение на кухне царило молчание…
– Что за глупости! – с фальшивым смешком наконец ответила мама. – Ты, кажется, совсем не понимаешь разницу… Тео богатый бизнесмен, он постоянно занят, он… Что ему может быть нужно от обычной школьницы?
– Не знаю, что ему нужно от обычных школьниц, – въедливо откликнулась бабка. – Меня интересует только, что ему нужно от моей внучки?
– Она не твоя внучка! То есть… В первую очередь она моя дочь! – гневно вскинулась мама. – Значит, Тео – ее отец!
– Что касается ее отца, так ты, по-моему, даже не знала, как его зовут! – фыркнула бабка.
Подслушивающая под дверью Ирка окончательно уверилась – ее бабка, ее! В речи польской аристократки стали отчетливо проступать знакомые склочные нотки.
– Я имею в виду настоящего отца, – напомнила бабка. – А немец твой… Что-то я не встречала еще мужиков, которые бы так подпрыгивали от счастья, нежданно-негаданно заполучив дочку тринадцати лет. Даже в той слезливой манной каше, что целыми днями крутят по телевизору, мужику к этой мысли надо сперва привыкнуть.
Ирка отпрянула от двери – нет, там все-таки не бабка! Для бабки подобное высказывание насчет сериалов сродни богохульству.
– Ирке еще нет тринадцати, – только и смогла ответить мама.
– Это имеет какое-то значение? – насторожилась бабка. Мама не ответила, и после недолгого молчания бабка продолжила: – Ладно, не хочешь, не говори… Но запомни – и ты, и немец твой… – бабкин голос зазвенел – наверное, так звенели доспехи знаменитых польских «крылатых гусар», идущих в атаку на немецкие полки. – Девочка – не одна. Я с ней, и я ее в обиду не дам!
Прижавшаяся к другой стороне двери Ирка подняла голову. Нет, это, конечно, очень мило с бабкиной стороны, и Тео она, кажется, нюхом почуяла, но… ну куда бабка снова лезет, ну зачем? Можно подумать, мама Ирку обидит. Ведь это же ее мама!
Ирка поняла – хватит прятаться! Сейчас она влетит в кухню и объяснит этой самозваной защитнице внучек все, что думает! Лезет и лезет, только отношения портит…
Ирка взялась за ручку двери…
– Что значит… «в обиду не дашь»? – мамин голос налился гневом, как пушечное жерло – огнем. И грянул залп! – Да кто ты такая? – закричала мама. – Ирка – моя дочь! Я – ее мать! Я буду делать, что захочу!
Уже готовая вбежать в кухню Ирка отпрянула от двери. То есть как это – что захочу? Она что, табуретка, чтоб с ней, что хотели, то и делали: захотели – сверху сели, захотели – в угол поставили? Нет-нет, что за глупости, мама совсем не то имела в виду, мама просто разозлилась на бабку…
– Что ты – ее мать, ты вспомнила, только когда твоему немцу захотелось с ней что-то сделать? – очень тихо спросила бабка.
– Никто с ней ничего плохого делать не собирается! – завизжала мама. И вдруг ее голос упал почти до шепота… и дрогнул слезами. – Ты всегда считала, что я… какая-то не такая! Тебя вечно, вечно не было дома! Всегда на своей дурацкой работе – ни днем тебя, ни ночью, ни… А я выросла! Да! Посмотри, чего добилась ты – и чего добилась я! Как жила в этой грязной балке, так и живешь – козу доишь! Дом развалюха, потолок, вон, течет! А у меня есть все! Я не какая-нибудь! Я всего в жизни добилась сама – я мужа себе нашла! – выпалила мама.
И опять в кухне висело долгое, долгое молчание. Видно, такое теперь это стало место – специально для молчания.
– Ты… еще увидишь, – наконец пробормотала мама, давясь слезами. – Я тебе докажу… Я тебе покажу… Ты… Я лучше, чем ты… Я… Ты должна меня уважать! У меня все… Своя машина, собственный дом… Тео купит…
– Да. Ты выросла, – еще тише сказала бабка. – У тебя муж. – В голосе проскользнула едва слышная насмешка. – У тебя дочь. – Голос бабки прозвучал непривычной нежностью. – Наверное, я и правда виновата перед тобой, малыш…
По другую сторону двери Ирка прижалась лбом к косяку, и неудержимые слезы покатились у нее по щекам.
– Меня действительно не было рядом… – бабка говорила с трудом, точно каждое слово пробивалось сквозь перекрывшую горло тугую заслонку. – Работа… – Она вдруг странно, как-то истерически хихикнула. – Да, работа… Но ты выросла… А взрослую женщину… Понимаешь, взрослую женщину, конечно, волнуют отношения с матерью, но… Для взрослой женщины гораздо важнее отношения с ее собственной дочерью. Зачем что-то доказывать старой дуре вроде меня? Ты Ирке докажи! Пусть она тебя зауважает.
– Сколько раз повторять – не смей меня учить, как мне обходиться с дочерью! – раздавшийся из-за двери крик был таким неожиданным, что Ирка отпрянула. – Ты свою дочь не смогла научить! – голос мамы стал как лимонная кислота. – Я у тебя и «шлендра», и еще кто-то там, так что молчи! А мне надоело! Слышишь, надоело доказывать: немецким властям – что я вся такая хорошая и меня не надо высылать обратно! Хозяевам – что я хорошо работаю… Женихам этим, которых мне из агентств присылали, что я хорошо готовлю и умею экономить деньги! Теперь я должна доказывать Ирке, что я хорошая мать? А я не хочу! Она моя собственная дочь и обязана меня уважать без всяких доказательств! И слушаться!
– Собственная, собственная, своя! Ты помешалась на собственности! – закричала в ответ бабка. – Ирка – не машина и не дом! Она – человек! За что она тебя должна уважать? За то, что тебя вечно нет рядом? – бабкины слова – это была уже не лимонная, это была серная кислота. Что проедает насквозь! – Думаешь, за эти годы, что тебя не было, ты очень выросла в ее глазах?
– Она ребенок! – взвизгнула мама. – Меня не интересует ее детское мнение!
– Она более взрослая, чем ты!
Этого Ирка уже не могла выдержать. Отчаянно зажимая рот ладонью, чтоб в кухне не услышали ее рыданий, она бесшумной тенью проскочила коридор, вылетела за дверь и скорчилась на крыльце, не в силах бежать дальше.
– Почему? Почему? – бессмысленно шептала она. Бабка говорила все так, как считала сама Ирка! Ее бабка, ее ворчливая бабка! Но она не хотела этого от бабки! Она хотела услышать это от мамы! А мама, мама…
Она прижала локти к животу – в желудке вдруг вспыхнула раздирающая боль. Ирке казалось, что ее рвут на части.
– Зачем ты меня сюда привел? Лучше б я не слышала ничего! – поднимая голову, с упреком бросила она коту.
Но кот только невозмутимо уселся копилкой и уставился на нее немигающими глазами. Положив голову на верхнюю ступеньку крыльца, на Ирку глядела коза – и челюсти ее непрестанно двигались.
– Вы не понимаете! – с болью сказала им Ирка. – И Танька с Богданом… И бабка. Это – моя мама! – Ирка сгребла с перил крыльца комок серого снега и прижала его к пылающему лбу. На миг голова стала еще горячее… А потом лоб словно погладили прохладной шершавой ладонью. – Айт! – тихо, совсем беззвучно позвала Ирка. – Хоть бы ты был тут…
Ей показалось, или снег под ладонью едва заметно шевельнулся? Ирка отняла его от лица и уставилась на прилипшие к ладоням комья. Подвигала красными от мороза пальцами.
– Нет, – прошептала она. – А если Айту она тоже… не понравится? Она – моя мама! Это они все должны ей нравиться! А ведь… не нравятся! – сообразила Ирка. – Ни Танька, ни Богдан… И Айт, наверное, тоже…
Ирка представила Айта здесь, во дворе – черная куртка нараспашку, несмотря на мороз, а за спиной в тугих ножнах спрятан похожий на лунный серп меч. Туго стянутые кожаным шнуром волосы, глаза, переменчивые, как сама вода, в глубине зрачка то вспыхивает, то гаснет зловещий золотой огонь. Царственный дракон небрежной походкой взбегает на крыльцо… и натыкается на маму. И вот он, такой – маме не понравится! Ирка вдруг поняла это совершенно точно и непреложно – Айт может обаять бабку, но вот мама… Мама не простит ни его абсолютной уверенности в себе, странной для шестнадцатилетнего парня, ни привычки приказывать, пробивающейся даже сквозь изысканную вежливость в тех случаях, когда он давал себе труд быть вежливым. Ни… ни… Неужели Тео сказал правду? И мама не простит, что этот надменный красавец пришел к Ирке?
– Черти лгут. Черти всегда лгут. А бабка просто любит склочничать, – твердо сказала Ирка, заставляя себя выпрямиться. – У нас с мамой все будет хорошо! Она у меня одна! Она… просто еще не научилась! У нас наладится! Все-все наладится! – как заклятье повторила она, точно убеждая в этом комок снега под пальцами.
Снежок растаял. Холодные капли воды побежали за рукав.
– Сама виновата – нечего было Тео слушать! – проворчала Ирка. – Вообще, если бы не этот черт… Избавиться бы от него… Без него у нас с мамой сразу все наладится!
Да и перед Айтом неудобно – он прилетит к ней на день рождения, а у нее черт в доме! Змеи чертей на дух не выносят. Ни один вменяемый черт не станет крутиться на территории, что под змиевым крылом. Вот и еще один повод избавиться от Тео…
– И все станет хорошо! – снова повторила Ирка.
Вставила ключ в замок и громко им поклацала. С шумом распахнула дверь и, гулко топая, завозилась на пороге.
Голоса в кухне сразу затихли.
Растрепанная мама выскочила в коридор – глаза ее были заплаканы, но губы уже улыбались.
– Тео! – вскричала она. – Bist das du? Du warst nicht zu Hause… [23] – и тут она увидела Ирку. Улыбка медленно погасла на ее лице, как гаснет свет прикрученного ночника. – А, это ты… – принужденно пробормотала мама. Затопталась, словно сама не знала, хочет она подойти к Ирке или, наоборот, убраться подальше. – А Тео когда вернется? Вы вместе ушли… – наконец смущенно спросила она.
Ирка безнадежно привалилась к косяку. Она поняла – если избавится от Тео, у них с мамой вряд ли что-то получится.
Глава 13
Иркина генеалогия
– Он на работе остался, у него дела, – пробормотала Ирка. – Это я так, на экскурсию сходила…
– Авжеж! – немедленно раздалось из кухни. – Банки роздывляется заместо школы! Давай-давай! У нас на выходи з балки пункт приема стеклотары есть – там, як вырастешь, работать и будешь, бо де ще ты така, необразованная, нужна? Ось тоди банок всяких наглядишься – аж в очах замерехтыть!
Не отвечая, Ирка подошла к дверям кухни и молча уставилась возящейся у плиты бабке в затылок. Интонации сейчас совсем родные стали, но после подслушанного разговора Ирку обуревали сомнения. А может, это вообще не ее бабка? Сейчас на бабке красовались свитер с высоким горлом и… джинсы, да-да, темные джинсы, в которых она казалась вдвое худее. Цыганистые, как у Ирки, волосы собраны в тяжелый пучок на затылке, лицо гладкое, никаких тебе подсиненных до всеобщего перепугу век – только чуть-чуть помады на губах! Даже рядом с ухоженной мамой такая бабка смотрелась очень даже достойно. Или это мама на нее так подействовала?
Прийти к каким-то выводам Ирка не успела.
Не глядя, бабка обвиняюще ткнула ножом через плечо и склочно объявила:
– Ось якого биса ты до кухни в куртке та ботинках вперлася? Зараз знову полы мыть будешь! И що ты там у мэнэ на потылыци такого дывного побачила, що дывышься, мов з кулемету целишься – так и чекаю, шо голову, як арбуз, разнесет! А ну геть ботинки снимать!
Это была до такой степени ее, ее бабка, знакомая каждым жестом, каждой скандальной интонацией… что Ирка практически уверилась – подслушанный разговор не иначе как морок!
– Девочка только в дом зашла, а ты на нее уже накинулась, добрая бабушка! – немедленно вмешалась мама. – Давай, Ирка, раздевайся, я твою куртку повешу, – распорядилась она и взялась за «молнию» Иркиной куртки, точно собираясь переодевать ее, как маленькую. – Ой, а чего она у тебя такая мокрая?
– В снежки играли, – наскоро придумала отмазку Ирку. – Я… упала. – Это объяснит и остатки грязи, и порванные джинсы.
– Ах, какой ты еще ребенок! – сентиментально вздохнула мама и злорадно покосилась на бабку – дескать, ну, кто прав?
Нет, тот разговор все-таки был, ничего Ирке не померещилось!
– Ну проходи, проходи, буду сейчас тебя кормить! – Мама повесила куртку на крючок и принялась хлопотливо подпихивать Ирку в кухню.
Ирка снова неловко замешкалась. Вообще-то, ей бы переодеться – холодно во влажном свитере, аж передергивает. В кармане письмо от местных чертей – его надо как можно скорее прочитать, связаться с Танькой и Богданом, рассказать им: про «Душевный банк», про навку и отнятый у той пропуск, про странного старика в темных очках, про безумные такси, болото, Ладу…
– Я тебе суп налью? – Мама заметалась по кухне. Вытащила из буфета тарелку, схватила половник. – А ты любишь суп? Я в детстве не любила – твоя бабушка его отвратительно готовила.
– Гей, я ще не померла, я ще багато чого – отвратительного – наробыты можу, – с угрозой сообщила бабка.
– Я ведь толком не знаю, что ты любишь, чего не любишь… – не обращая внимания, продолжала мама. – Жаркое положить? А потом чаю попьем, с пирожными. Я пирожные купила!
Ирка поглядела на маму с раздражением – какие еще суп-жаркое-пирожные, когда столько дел? И вдруг поняла – да ведь это то самое, о чем она мечтала! Они с мамой будут пить чай, разговаривать, она сможет задать все свои вопросы – и как мама жила без нее, и про отца, и… даже самый главный…
Я нужна тебе, мама?
Ты… меня любишь?
И снова Ирка почувствовала… раздражение. Ну вот почему именно сейчас, когда черти, и неизвестный старик, и Лада, и болото… Когда надо принимать немедленные меры и неизвестно, чем обернется отсрочка! В конце концов, Ирка ведь не только за себя отвечает! Когда она была совершенно свободна и хотела разговаривать, мама всячески увиливала, а теперь, выходит, созрела, как раз когда Ирка занята по уши! А мама, между прочим, постоянно свободна, могла бы и приспособиться немножко…
Ох, какие глупости, о чем я думаю! Ирка потерла ладонями щеки. Откуда она может знать, что я занята. А потом буду ныть, почему у нас с мамой ничего не выходит. Но все-таки, черти, конверт… А, черт с ними, с чертями! Тысячи лет они тут водились, пусть еще часик спокойно поживут. Ирка решительно шагнула в кухню и уселась за стол. Влажный свитер тоже можно потерпеть. Лишь бы бабка не влезла в разговор с очередными комментариями. Ирка мрачно покосилась на бабку. Та поймала взгляд, фыркнула… И неожиданно развязала фартук, кинула его на табуретку.
– Пойду хочь спокийно телевизор подывлюсь, без всяких, що поблизу крутятся. А вы посуду помойте. – И вышла.
Только в дверях задержалась – бросила на Ирку странный взгляд. Вроде бы, предостерегающий. А вроде, сочувственный.
– Что мы ей – прислуга, посуду мыть? – Мама плюхнула тарелку с таким возмущением, что суп выплеснулся на клеенку.
– Я поем, я и помою, все нормально, – успокоила ее Ирка.
Но мама покосилась на Ирку с не меньшим возмущением – видно, считала, что Ирка должна во всем поддерживать ее против бабки.
– Как ты погуляла? – поторопилась сменить тему Ирка.
Мама вдруг заулыбалась – точно солнышко взошло:
– Замечательно! Я и не подозревала, что будет так здорово. Я все утро моталась, вызвонила все деньги на мобилке, зато нашла троих девчонок, с которыми мы здесь в балке вместе гуляли.
Ирка тоже улыбнулась и запустила ложку в суп. Мама нашла своих старых подружек – классно! Хорошо, что с Танькой и Богданом им теперь не потеряться, куда бы ребята ни заехали – самой-то Ирке далеко от Хортицы хода нет… Но если бы она уезжала надолго, тоже бы захотела потом с одноклассницами встретиться, с той же Наташкой Шпак. Точно как мама!
– С одной, правда, не очень вышло! – заваривая чай, с энтузиазмом объясняла мама. – Муж у нее, видите ли, проректор! Она и в детстве была такая, все училась, училась, а теперь муж – проректор! И хвастается, что сама тоже, мол, доцент! Ты представляешь – доцент на математическом факультете! Профессором хочет стать! – Мама возмущенно всплеснула руками, будто доцент – что-то вроде наркодилера, а профессор – и того хуже. – Из загранпоездок не выкисает, дом у них, сын в какой-то, ну очень крутой, гимназии учится, кстати, надо будет и тебя туда перевести, или чтоб еще покруче… А вот с другими двумя подружками – все ну просто прекрасно! Одна хоть из нашей балки и выбралась, но квартирка у нее крохотная, однокомнатная хрущевка, она там с мужем и двумя детьми… Я ей обещала, когда построим особняк… – последнее слово мама произнесла с особым вкусом, – в горничные взять! – И мама победно поглядела на Ирку.
Ирка медленно отложила ложку.
– Подружку? В горничные? – тихо переспросила она. Она, Ирка, вырастает и берет Таньку в горничные? Танька вырастает и берет ее в горничные… Нет, они обе берут Богдана в дворники… И получают граблями по голове, сперва одна, потом вторая.
– Ну должна же я ей как-то помочь? – развела руками мама. Голос ее звучал фальшиво, как объявление из телевизора, вроде: «Газ для населения не подорожает». – А еще одна, представляешь, по-прежнему тут, в двух шагах живет! – Мама рассмеялась. – Дочка – хулиганка, мужики какие-то, каждый год новый.
– Дочку, случайно, не Ладой зовут? – болтая ложкой в супе, буркнула Ирка.
– Откуда я знаю, как зовут эту девчонку? – выставляя на стол блюдо с пирожными, пожала плечами мама. – Нет, Тео совершенно прав – надо возвращаться сюда! Только тут можно по-настоящему оценить, как многого я достигла! – И она удовлетворенно вздохнула.
– Ладиной маме ты тоже предложила в горничные пойти? – гоняя по супу волны, спросила Ирка.
– Нет, конечно, она себя так по-хамски вела – как будто я ей ровня, на «ты» называла… – ответила мама и вдруг остановилась. – Ирка? Ты чем-то недовольна? – мама наклонилась, заглядывая дочери в лицо. – Я не понимаю… – голос ее зазвучал растерянно, и тут же в нем прорезалась обида. – Что тебе не нравится?
Ирке захотелось утопиться – жалко, в тарелке супа она не поместится, а больше негде. Ну что сказать? Да, недовольна, да, не нравится? Маме, которую бабка своими замечаниями и так задергала до невменяемости? Теперь еще и Ирка туда же?
Мама села к столу и уставилась в свою чашку:
– Ты меня осуждаешь.
– Мам, я…
– Не спорь, осуждаешь! – Мама предостерегающе вскинула руку, обрывая Иркины возражения, и снова замолчала, изучая пузырьки на коричневой поверхности чая с настороженным вниманием, словно ожидала, что те на нее кинутся. – Я устала, Ирка… – вдруг сказала мама таким тихим, почти неслышным шепотом, что Ирка даже подумала, не показалось ли ей. – Я устала быть… никем.
– Почему ты – никто? – растерялась Ирка. Как это – никто? Вот же она – мама!
– А кто я? – еще тише спросила мама. – Что обо мне вообще сказать можно? Я не богатая, у меня нет ни власти, ни влияния, ни… Ничего! Если б я еще год назад приехала, что б я вообще тем подружкам рассказала? – она мотнула головой так, что тщательно уложенные светлые волосы рассыпались в беспорядке. – Вот этой, у которой муж проректор… – В голосе у мамы прорезалась настоящая ненависть. – Что я продавщица в дешевом магазине?
Ирка невольно кивнула. Еще недавно она сама чуть головой об стенку не билась из-за того, что Танька – рисует и знает так много, что ее можно назвать энциклопедией на ножках, Богдан дерется на мечах и стреляет из лука, а Ирка – всего лишь ведьма и только ведьма, и то, что она ведьма, не дает ей быть никем другим! Нельзя уезжать далеко от острова Хортица, нельзя выбрать профессию, которая нравится… Сама мучилась и других мучила, пока чары царевны-змеицы не лишили ее колдовства. Вот когда Ирка поняла, каково это – не быть ведьмой! – ее и попустило. А кроме того, не будь колдовства, в ее жизни не было бы и Айта! И того поцелуя на крыше супермаркета.
– Машина – подержанный «Фольксваген», у всех такие, квартирка – муниципальное жилье, всего две комнаты, плюнуть не на что! – тем временем продолжала мама. – И это только потому, что я уехала! А здесь… – Мама обвела тоскливым взглядом обшарпанную кухню, резко встала и подошла к окну. И уставилась сквозь запотевшее стекло во двор. Ирка тоже посмотрела туда и отчетливо поняла, что видит мама. Нищету. Половодье из канализации, ни единого фонаря на улице, прополку огорода с утра пораньше… – Не могу я здесь! – прижимаясь лбом к стеклу, прошептала мама. – Не могу я так! – и повторила: – Я устала быть ни с чем… и никем! – И словно вспомнив, торопливо добавила: – Я ведь и тебе ничего дать не могла.
– Мне ничего не надо! – в который уже раз повторила Ирка.
Как тебе объяснить, мама? Мне и правда ничего не надо – и не потому, что я дух бесплотный, которому не нужны ни вкусная еда, ни красивая одежда, не потому, что меня совсем не интересуют деньги или даже… даже власть! Просто… пока тебя не было, я добилась всего сама. Мне больше не надо ходить в чужих обносках, меня уважают, ко мне приходят за помощью, есть даже те, кто меня боится (и правильно делают, что боятся!). Я не никто, мама, а значит, и ты вовсе не никто!
– Ты моя мама, – тихо сказала Ирка.
– Ма-а-ма… – насмешливо протянула мама. – Тоже мне – достижение!
Она не обернулась. Она не посмотрела на Ирку.
Я не буду обижаться. Не буду-не буду… Она ведь совсем ничего обо мне не знает. Она не знает, что мной тоже можно гордиться – как Танькины родители гордятся ею. Или как Богдановы… И… Это же мои достижения! Наверное, моих достижений для мамы все-таки мало, наверное, ей нужно что-то свое…
– Я твоя мама, а еще я Лариса Васильева, а еще я на выпускном выиграла конкурс, кто больше выпьет, – с горечью сказала мама. – И что с того?
– Погоди… – Ирка даже отвлеклась от их разговора, нахмурилась. – Почему – Васильева? Я же – Хортица… И бабка тоже Хортица…
– А я – Васильева! То есть теперь-то я Фелл… – с гордостью напомнила мама. – Васильева – по твоему деду, это его фамилия. А Хортицей тебя бабушка записала, еще когда из роддома забирала.
– Елизавета Григорьевна? – неуверенно уточнила Ирка. Бабка же рассказывала: ее вторая бабушка, загадочная бабушка-ведьма, от которой в наследство достались смутные воспоминания и полный колдовских штучек подвал, появилась, когда маму забрали в роддом, обо всем заботилась и за все платила. Только непонятно – зачем ей понадобилось давать Ирке фамилию даже не мамы, а бабки, этой, актуальной бабки, которая сейчас в комнате телевизор смотрит?
– Эта бабка, вот эта самая, которая мне вроде как мать! – фыркнула мама, тыча пальцем в стенку между кухней, где они сидели, и комнатой. – Хотя какая из нее мать – ехидна натуральная! А кто такая Елизавета Григорьевна? – с любопытством поинтересовалась она.
Ирка застыла с ложкой супа во рту. Проглотила полуостывшую гущу, вытащила ложку, аккуратно положила рядом на клеенку…
– То есть как это – кто? – спросила она. – Елизавета Григорьевна, с которой я жила до четырех лет… Моя вторая бабушка… По отцу! – наконец выпалила Ирка – она давно хотела поговорить с мамой об отце, но вдруг той не понравится? Вон как на любое слово болезненно реагирует.
– По отцу-у? – изумленно протянула мама. – Елизавета Григорьевна? Впервые слышу! – решительно отрезала она. – Бабка тебя из роддома забирала, твоя бабка! Ее, наверное, в том роддоме и сейчас, через тринадцать лет помнят – такую она там всем устроила веселую жизнь! Какая может быть бабушка по отцу, откуда – я ведь даже не знала, где твой отец живет!
Под вопросительным взглядом Ирки мама смутилась.
– А что, бабка не рассказывала про меня-«шлендру»? – с принужденным смешком спросила она.
Ирка только молча покачала головой.
– Странно, как это она упустила случай. – Мама вернулась к столу, помолчала, вертя чашку. – Ну… – протянула она. И снова замолчала. – Мы с ним на дискотеке познакомились. Я девчонка была, восемнадцать лет, а он совсем взрослый парень! Внешность такая, немножко восточная… Стильный. И ухаживал красиво. Цветы, рестораны, такси… К нам сюда, в балку, сама знаешь, таксисты редко соглашаются ехать, а мы с ним натанцевались, а у меня еще высокие каблуки – идти не могла, устала! Так он меня от самого проспекта до дома на руках нес! Будто я и не весила ничего! И танцевал потрясающе – как летал! – с меланхоличной улыбкой закончила она.
– Как летал… – повторила Ирка. – А еще что было? – жадно спросила она.
– А ничего не было! – злобно бросила мама. – Неделю потусовались – и разбежались. Он – неизвестно куда, а я – обратно в балку. Как выяснилось – уже вместе с тобой! – И мама выразительно похлопала себя ладонью по животу.
– А ты в нем… ничего особенного… необычного не замечала? – осторожно спросила Ирка.
– Да чего там необычного – кобель и есть кобель! – отмахнулась мама.
Ирка вздохнула. Ну да, по большому счету мама абсолютно права – папа, безусловно, кобель. Хоть и крылатый.
– Цветы он где-то умудрялся доставать потрясающие! – вспомнила мама. – Один букет принес – я таких и не видела никогда! Сказал, что прямиком с острова Борнео! А про другой – что настоящие эдельвейсы, из швейцарских Альп. Врал, наверное? – с сомнением сказала она.
«Может, и не врал… – подумала Ирка. – Бог природы, что ему стоит…»
– Собаки от него балдели! И кошки! И вообще любая живность! – продолжала вспоминать мама. – Один раз он к аквариуму подошел, так все рыбки к стеклу прижались и давай на него пялиться, точно он их магнитом притянул! Только мне какая со всего этого радость?
– А его мама не могла приехать и… – начала Ирка.
– Да какая мама! Говорю тебе, он знал, где я живу, а я даже его телефона не знала. Однажды он просто не пришел на свидание, и на этом все закончилось! Я его на центральной площади, у фонтана, три часа ждала, – проворчала мама. – Все поверить не могла, что он меня вот так кинул!
– Того фонтана уже нет, – машинально ответила Ирка.
– Вот видишь, и фонтана нет! И никакой… как ее, Елизаветы Григорьевны, твоей второй бабушки, отродясь не было! – твердо объявила мама.
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 61 | Нарушение авторских прав