Старая физика 2 страница

Необходимо далее заметить, что измерения подвижны, т. е. любые три последовательных измерения образуют либо «вре­мя», либо «пространство», и «период» может двигаться вверх и вниз, когда снизу удаляется (прибавляется) одна степень, а сверху одна прибавляется (удаляется). Таким образом, если прибавить одно измерение «снизу» к шести измерениям, которыми мы располагаем, тогда должно исчезнуть одно изме­рение «сверху». Трудность понимания этой вечно меняющейся вселенной, которая сокращается и расширяется в зависимости от размеров наблюдателя и скорости его восприятия, уравно­вешивается постоянством законов и относительных поло­жений в этих изменчивых условиях.

«Седьмое измерение» невозможно, ибо это была бы линия, которая никуда не ведёт, идёт в несуществующем направлении.

Линия невозможностей есть линия седьмого, восьмого и других несуществующих измерений, линия, которая ведёт «ни­куда» и приходит «ниоткуда». Неважно, какую необычную вселенную мы способны вообразить; но при этом мы не можем допустить существования Солнечной системы, в которой Луна сделана из зелёного сыра. Точно так же о каких бы необычных научных манипуляциях мы ни думали, мы не в со­стоянии себе представить, чтобы Эйнштейн действительно воз­двиг на Потсдамской площади мачту для измерения расстояния между землёй и облаками, хотя он и грозился в одной из своих книг сделать это.

Таких примеров можно привести множество. Вся наша жизнь фактически состоит из явлений «седьмого измерения», т. е. из явлений фиктивной возможности, фиктивной важ­ности и фиктивной ценности. Мы живём в седьмом измере­нии и неспособны выбраться из него. И наша модель все­ленной никогда не сможет стать полной, если мы не поймём

места, занимаемого в ней «седьмым измерением». Но понять это очень трудно. Мы даже не приближаемся к понима­нию того, как много несуществующих вещей, играет важную роль в нашей жизни, управляет нашей судьбой и нашими дейст­виями. Опять-таки, как было указано раньше, даже несущест­вующее и невозможное бывает разных степеней; поэтому впол­не оправданно говорить не о седьмом измерении, а о вообра­жаемых измерениях, число которых также является вообра­жаемым.

Для того, чтобы, вполне обосновать необходимость рас­сматривать мир как мир шести измерений, или шести коорди­нат, нужно рассмотреть основные понятия физики, оставшиеся без определения, и посмотреть, нельзя ли рпределить их при помощи принципов, установленных нами выше.

Начнём с движения,

С точки зрения как старой, так и новой физики движе­ние всегда остаётся одним и тем же. Различают только его свойства: продолжительность, скорость, направление в про­странстве, прерывность или непрерывность, периодичность, ускорение, замедление и т. п.; и все характерные особенности этих свойств приписывают самому движению, так что движение разделяется на прямолинейное, криволинейное, равномерное, неравномерное, ускоренное, замедленное и т. д. Принцип относительности движения привёл к принципу сложения ско­ростей, а разработка принципа относительности выявила невозможность сложения скоростей, когда «земные» скорости сравнимы со скоростью света, Это повлекло за собой множество выводов, предположений и гипотез, которые в данный момент нас не интересуют. Достаточно напомнить лишь один факт, а именно: что само понятие «движения» не определено. Равным образом не определено понятие «скорости». Что касается «све­та», то здесь мнения физиков расходятся.

В настоящий момент нам важно осознать только то, что движение всегда рассматривалось как однородное явление. Не было попыток установить разнообразные феномены внутри самого движения. И это особенно странно, поскольку здесь определённо присутствуют четыре вида движения, четыре со­вершенно разных явления, доступных прямому наблюдению.

В некоторых случаях прямые наблюдения нас обманы­вают, например, когда во многих явлениях возникает иллю­зия движения. Но сами явления — это одно, а их разновид­ности — другое. В данном частной случае непосредственное наблюдение приводит нас к реальным и неоспоримым.

фактам. Нельзя рассуждать о движении, не поняв разделения движения на четыре вида.

Вот эти четыре вида движения:

1. Медленное движение, которое как движение не видно; например, движение часовой стрелки.

2. Видимое движение.

3. Быстрое движение, когда точка становится линией, напри­мер, движение тлеющей спички, которой быстро вращают в темноте.

4. Движение настолько быстрое, что оно не оставляет зрительных впечатлений, но производит определённое физиче­ское действие, например, движение летящей пули.

Чтобы понять различие Между этими четырьмя видами движения, вообразим один простой опыт. Представим себе, что мы глядим на белую стену, расположенную от нас на некотором расстоянии; по ней движется чёрная точка — то быстрее, то медленнее; а иногда и совсем останавли­вается.

Можно точно сказать заранее, когда мы начнём видеть движение точки, а когда перестанем.

Мы видим движение точки как движение, если эта точка за 1/10 секунды пройдёт 1-2 дуговых минуты круга, радиусом которого будет расстояние до стены. Если точка движется медленнее, она покажется нам неподвижной.

Предположим сначала, что точка движется со скоростью ча­совой стрелки на циферблате часов. Сравнивая её положение с положением других, неподвижных точек, мы, во-первйх, уста­навливаем факт движения точки, а во-вторых, определяем ско­рость этого движения — но самого движения не видим.

Это и будет первый вид движения — невидимое движе­ние.

Далее, если точка движется быстрее, проходя более двух дуговых минут за 1/10 секунды, мы видим её движение как движение. Это второй вид движения — видимое движение. Оно может быть самым разным по своему характеру и охваты­вать большую шкалу скоростей; но когда скорость возрастает в 4—5 тысяч раз, оно перейдёт в движение третьего вида. Это значит, что, если точка будет двигаться очень быстро, про­ходя в 1/10 секунды всё поле нашего зрения, т. е. около 160° или 9600 дуговых минут, мы будем видеть её не как дви­жущуюся точку, а как линию.

Это третий вид движения с видимым следом, или дви­жение, в котором движущаяся точка превращается в линию, движение с видимым прибавлением одного измерения.

И наконец, если точка мчится со скоростью, скажем, ру-

жейной пули, мы вообще её не увидим; однако, если эта «точка» обладает достаточным весом и массой, её движение способно вызвать физические действия, доступные нашему наблю­дению и исследованию. Мы можем, например, слышать её движение, видеть движение других объектов, вызванное её невидимым движением, и так далее.

Это четвёртый вид движения — движение с невидимым, но воспринимаемым следом.

Все четыре разновидности движения суть абсолютно реаль­ные факты, от которых зависят форма, аспект и корреляция явлений в нашей вселенной. Это так, потому что различия четырёх видов движения не только субъективны; т. е. они различаются не только в нашем восприятии, но и физически, по своим результатам и по воздействию на другие явления, а прежде всего, они различны по своему отношению друг к другу; и отношение это постоянно.

Учёному физику высказанные здесь идеи могут показаться довольно наивными. Он возразит: «А что такое глаз?» Глаз обладает удивительной способностью «сохранять в памяти» виденное в течение 1/10 секунды; если точка движется доста­точно быстро для того, чтобы память каждой 1/10 секунды сливалась с другой памятью, результатом будет линия. Здесь нет преобразования точки в линию; весь процесс является субъективным, т. е. происходит только внутри нас, только в нашем восприятии. На самом деле движущаяся точка движу­щейся точкой и остаётся. Именно так выглядит дело с научной точки зрения.

Это возражение зиждется на допущении того, что мы знаем, что наблюдаемое явление вызывается движением точки. А что, если мы не знаем этого? Как можно это установить, если невозможно приблизиться к линии, которую мы увидели, прекратить движение, остановить предполагаемую движу­щуюся точку?

Линию видит наш глаз; однако при определённой скорости движения такую же линию или полосу «увидит» и фотоаппарат. Движущаяся точка на самом деле превратилась в линию; и мы глубоко заблуждаемся, не доверяя своему глазу: это как раз тот случай, когда глаз нас не обманывает. Он устанавли­вает точный принцип разделения скоростей. Разумеется, он устанавливает его для себя, на своём уровне, на собственной шкале, которая может меняться. Но не будет меняться, скажем, в зависимости от расстояния и останется одинаковым на любой шкале — прежде всего число разновидностей движения, кото­рых всегда будет четыре; взаимоотношения между четырьмя скоростями со своими производными, т. е. результатами,

также останутся неизменными. Эти взаимоотношения между четырьмя видами движения создают весь видимый мир. Суть их заключается в том, что одно движение не обязательно бывает движением по отношению к другому движению; последнее возможно лишь в том случае, когда сравниваемые движения по своим скоростям не слишком отличаются друг от друга.

Так что приведённый выше пример с точкой на стене пред­ставляет собой движение по сравнению как с невидимой скоростью движения, так и со скоростью, достаточно большой для того, чтобы образовать линию. Однако это движение не будет движением по отношению к летящей пуле: для неё оно окажется неподвижностью — точно так же, как линия, образуе­мая быстро движущейся точкой, будет для медленно движущей­ся точки линией, а не движением. Это можно сформулировать следующим образом.

Подразделяя движение на четыре вида согласно установ­ленному выше принципу, мы замечаем, что движение явля­ется движением (с нарастающей или убывающей скоростью) только для тех видов движения, которые располагаются по­близости, т. е. в пределах определённой корреляции скоростей, точнее, в пределах некоторого возрастания и убывания скоро­сти, которые, по всей вероятности, можно точно установить. Более удалённые друг от друга разновидности движения, т. е. движения с существенно разными скоростями (когда, например, одна из них больше или меньше другой в четыре-пять тысяч раз, будут друг для друга не движениями с разной скоро­стью, а явлениями большего или меньшего числа измерений.

Но что же такое скорость? Что это за таинственное свойство движения, которое существует лишь в средних степенях и исчезает в малых и больших степенях, вычитая или прибавляя, таким образом, одно измерение? И что такое движение?

Движение есть видимое явление, зависящее от протя­жённости тела в трёх измерениях времени. Это значит, что каждое трёхмерное тело обладает ещё тремя измерениями времени, которых мы, как таковых, не видим, а называем свойствами движения или свойствами существования. Наш ум не в силах охватить временные измерения в их целостности; не существует никаких понятий, которые выражали бы их сущность во всём её многообразии, ибо все существующие «концепции времени» выражают лишь одну сторону, одно изме­рение. Поэтому протяжённость трёхмерных тел в неопредели­мых для нас трёх измерениях времени представляется нам дви­жением со всеми его свойствами.

По отношению к измерениям времени мы находимся точно в гаком же положении, в каком находятся животные по отно­шению к третьему измерению пространства. В книге «Tertium Organum» я писал о восприятии третьего измерения живот­ными. Все кажущиеся движения для них реальны. Когда лошадь пробегает мимо дома, дом поворачивается к ней разными сто­ронами, дерево прыгает на дорогу. Даже когда животное остаётся неподвижным и только рассматривает неподвижный объект, последний начинает обнаруживать необычные движе­ния. Собственное тело животного, даже в состоянии покоя, мо­жет проявлять для него много странных движений, которые наши тела для нас не проявляют.

Наше отношение к движению и к скорости особенно сходно с таким явлением. Скорость может быть свойством пространства. Ощущение скорости, возможно, является ощу­щением проникновения в наше сознание одного из измерений более высокого пространства, нам неизвестного.

Можно рассматривать скорость как угол. Это сразу же объясняет все свойства скорости, в частности то, что и большие, и малые скорости перестают быть скоростями. Угол имеет естественную границу как в одном, так и в другом направлении. (...)

Используя введённые выше определения времени, движения и скорости, перейдём теперь к определению пространства, ма­терии, массы, тяготения, бесконечности, соизмеримости и не­соизмеримости, «отрицательных количеств» и т. д.

Что касается пространства, то мы сразу же сталкиваемся с тем, что пространство слишком охотно считают однородным. Даже сам вопрос о возможности разнородного пространства не возникает; а если такое случается, он не покидает области чисто математических умозаключений и не позволяет судить о реальном мире с точки зрения разнородного пространства.

Нередко самые сложные математические и метагеометри-ческие понятия утверждают себя, отбрасывая все прочие. «Сферическое» пространство, «эллиптическое» пространство, пространство, определяемое плотностью материи и законами тяготения, «конечное, но безграничное» пространство — в любом случае, это — пространство в целом; и всегда это цельное пространство считается однообразным и однородным.*

* Настоящая глава, в основном, закончена в 1912 году; первая её часть написана позднее. Делая обзор современного состояния физики, я не пытался довести его до сегодняшнего дня и упомянуть все теории, появившиеся к этому времени, потому что ни одна из них ничего не меняла в.моих принци­пиальных выводах. Наиболее полное изложение взглядов на пространство

Из всех позднейших определений пространства самым интересным представляется «моллюск» Эйнштейна, который превосхищает многие будущие открытия. «Моллюск» спо­собен самостоятельно двигаться, расширяться и сжиматься; он может быть не равным самому себе, неоднородным по отношению к самому себе.

И всё же «моллюск» — лишь аналогия, лишь очень роб­кий пример того, как можно и нужно рассматривать про­странство. Чтобы создать его, понадобился весь арсенал ма­тематики, метагеометрии и новой физики наряду со «спе­циальным» и «общим» принципами относительности.

В действительности, всё было бы гораздо проще, если бы существовало понятие разнородности пространства.

Попробуем рассмотреть пространство так же, как рассмат­ривали время, с точки зрения непосредственного наблюдения.

А. Пространство, занятое домом, в котором я живу, комна- той, в которой я сейчас нахожусь, и моим телом, воспринимается мною как трёхмерное. Конечно, речь здесь идёт не о «чистом» восприятии, поскольку оно уже прошло сквозь призму мыш­ления; но так как трёхмерность дома, комнаты и моего тела не вызывает споров, его можно принять.

В. Я гляжу из окна и вижу часть неба с несколькими звёздами на нём. Небо для меня двухмерно. Ум знает, что небо обладает «глубиной»; но мои непосредственные ощущения этого не подтверждают, напротив, они отрицают истинность этого факта.

С. Я размышляю о структуре материи и о такой её еди­нице, как молекула. Для непосредственных ощущений одна молекула не имеет размерности; но при помощи рассуждений

читатель найдёт в книге Эддингтона «Пространство, время и тяготение», особенно в главе «Виды пространства». Эддингтон цитирует там У. К. Клиф­форда, который в книге «Здравый смысл точных наук» писал: «Теперь читателю до некоторой степени будет понятна опасность догматического утверждения о том, что аксиомы, основанные на опыте в ограниченной области, обла­дают универсальностью. Это утверждение может привести к тому, что мы не обратим внимания на возможное другое объяснение какого-нибудь явления или сразу же отбросим необычное объяснение. Гипотезам о том, что пространство не является плоским, что его геометрический характер способен со временем измениться, вероятно, предстоит сыграть важную роль в физике будущего: возможно, это и не так, но нам не следует отбрасы­вать их как возможные объяснения физических явлений лишь потому, что они могут противоречить популярному догматическому убеждению в уни­версальности некоторых геометрических аксиом — убеждению, которое возник­ло благодаря столетиям бездумного преклонения перед гением Евклида».

Это высказывание имеет, кажется, связь с идеей разнородности прост­ранства.

я прихожу к выводу, что пространство, занимаемое моле­кулой, состоящей из атомов и электронов, должно иметь шесть измерений — три пространственных и три времен­ных; если бы молекула не обладала тремя измерениями вре­мени, её три пространственных измерения не смогли бы оказать воздействия на мои внешние чувства. Очень большое количество молекул производит на меня впечатление мате­рии, обладающей массой, только по причине шестимерности пространства, занимаемого каждой молекулой.

Итак, «пространство» для меня неоднородно. Комната трёхмерна, а небо двухмерно. Молекула для непосредственного восприятия не имеет размерности; у атомов и электронов размерность ещё меньше; но по причине своей шестимерности множество молекул производит на меня впечатление материи. Если бы молекулы не имели временных измерений, материя стала бы Для меня пустотой.

К сказанному выше требуются некоторые пояснения. Во-первых, если молекулы «не имеют размерности», как могут атомы и электроны иметь её еще меньше? Во-вторых, каким образом временные измерения воздействуют на наши внеш­ние чувства, почему пространственные измерения сами по себе не оказывают на нас влияния?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо подробнее рассмотреть приведённые выше соображения.

Звезда, которая представляется мне мерцающей точкой, в действительности состоит из двух огромных солнц, каждое из которых окружено множеством планет; оба эти солнца разде­лены колоссальным расстоянием. На самом деле мерцающая точка занимает громадный участок трёхмерного пространства. Здесь опять-таки может возникнуть возражение, подобное тем, которые возникали в случае четырёх видов движения, а именно, что я беру чисто субъективные ощущения и припи-сываю им реальный смысл.

И снова, как и в случае рассуждений о четырёх видах движения, я могу возразить на это, что меня интересуют нe ощущения, а взаимоотношения их причин. Причины не явля-ются субъективными, а зависят от вполне определённых, объективных условий — в данном случае от сравнительной ве-личины и расстояния.

Дом и комната для меня трёхмерны в силу их соизме­римости с моим телом. «Небо» двухмерно, потому что оно далеко. «Звезда» кажется точкой, потому что она мала по сравнению с небом. «Молекула» может быть шестимерной, но как точка, т. е. в виде тела нулевого измерения, она не в состоянии оказать на мои внешние чувства какого-либо

воздействия. Это факты, в них нет ничего субъективного.

Но это ещё далеко не всё.

Измерения окружающего меня пространства зависят от размеров моего тела. Если бы размеры моего тела измени­лись, изменились бы и измерения пространства. «Измере­ние» соответствует «размеру». Если измерения моего мира могут меняться с изменением моего размера, тогда и размеры моего мира тоже могут меняться.

Но в каком отношении?

Правильный ответ на этот вопрос сразу же выведет нас на верный путь.

Чем меньше будет «тело отсчёта», или «система отсчёта», тем меньшим окажется мир. Пространство пропорционально размерам тела отсчёта, и все меры пространства пропорцио­нальны мерам «эталона». То же самое, однако, справедливо и по отношению к самому пространству. Возьмём электрон на Солнце в его отношении к видимому пространству и к Земле. Для электрона всё видимое пространство будет (конечно, приблизительно) сферой диаметром в километр; расстояние от Солнца до Земли составит несколько сантиметров, а сама Земля окажется почти «материальной точкой». Луч света с Солнца достигает Земли (для электрона) мгновенно. Этим объясняется, почему мы никогда не можем перехватить луч света на полпути.

Если же вместо электрона мы возьмём Землю, для Земли расстояние окажется гораздо больше, чем для нас. Все рас­стояния будут больше во столько же раз, во сколько Земля больше человеческого тела. Так обязательно бывает потому, что иначе Земля не могла бы ощутить себя трёхмерным телом, каким мы её знаем, а была бы для себя неким непостижимым шестимерным континуумом. Но такое самоощущение противоре­чило бы верно понятому принципу единства законов. Причина здесь в том, что, если бы Земля оказалась для себя шестимер­ным континуумом, тогда и нам пришлось бы стать для себя шестимерными континуумами; а поскольку мы являемся для себя трёхмерными телами, Земля тоже должна быть для себя трёхмерным телом. Впрочем, невозможно с уверен­ностью утверждать, что понятия Земли о самой себе должны непременно совпадать с нашими представлениями о себе.

Если мы теперь попробуем вообразить, каким должно быть пространство, занимаемое земными объектами, с одной стороны, для электрона, а с другой — для Земли, мы придём к очень странному и, на первый взгляд, парадоксальному выводу. Окружающие нас предметы — столы, стулья, вещи повседнев­ного обихода и т. п. — не могут существовать для Земли, ибо

они для неё слишком малы. В мире планет невозможно пред­ставить себе стул. Невозможно и помыслить об индивидуальном человеке в отношении к Земле, потому что индивидуаль­ный человек не может существовать по отношению к ней. Даже всё человечество в целом не может существовать по отношению к Земле. Оно существует только вместе со всем растительным и животным миром и со всем, что было создано

руками человека.

На это не может быть серьёзных возражений, потому что частица материи, которая по отношению к человеческому телу такова же, как само это тело или даже как всё человечество, — такая частица, несомненно, не может существовать для нас по отношению к Земле. Очевидно также, что стул не может суще­ствовать в мире планет, потому что он слишком для этого мал. Что здесь является странным и парадоксальным, так это неизбежный вывод, что стул не может существовать и для элек­трона или в мире электрона, — и тоже потому, что он слишком

Мал.

Это утверждение представляется бессмысленным. «Логиче­ски» дело должно обстоять так, что стул не может суще­ствовать для электрона потому, что по сравнению с электроном он чересчур велик. Но так бывает только в «логической», т. е. трёхмерной вселенной с постоянным пространством. Шестимер­ная вселенная нелогична, и пространство внутри неё может сокращаться и расширяться в гигантских масштабах, сохра­няя при этом только одно постоянное свойство, а именно, углы. Поэтому пространство, существующее для электрона в пропорции к его размерам, будет настолько малым, что стул практически не займёт в этом пространстве никакого

места.

Таким образом; мы пришли к пространству, которое расширяется и сжимается сообразно размерам «эталона», — к пространству, способному сжиматься и расширяться. В новой физике ближе всего к этой идее «моллюск» Эйнштейна. Но как и большинство идей новой физики, этот «моллюск» не столько являет собой формулировку какого-то нового прин­ципа, сколько попытку показать непригодность старого. «Ста­рое» в этом случае — неподвижное и неизменное пространство. То же самое можно сказать и об идее пространственно-временного континуума. Новая физика признаёт, что простран­ство нельзя рассматривать отдельно от времени, а время — отдельно от пространства; но какова сущность взаимоотно­шений пространства и времени, и почему явления простран­ства и явления времени кажутся непосредственному воспри­ятию разными — этого новая физика не выясняет.

Новая модель вселенной утверждает как непреложный факт единство пространства и времени, а также различия между ними; кроме того, она описывает принцип перехода пространст­ва во время, а времени — в пространство.

В старой физике пространство всегда было пространством, а время — временем. В новой физике обе эти категории со­ставляют одну, пространство-время. В новой же модели все­ленной явления одной категории могут переходить в явления другой категории, и наоборот.

Когда я пишу о пространстве, о понятиях пространства и об измерениях пространства, я имею в виду пространство для нас. Для электрона и, весьма вероятно, даже для тел, гораз­до более крупных, чем электрон, наше пространство ока­жется временем.

Шестиконечная звезда, изображавшая мир в древней симво­лике, в действительности есть выражение пространства-времени «периода измерений», т. е. трёх измерений пространства и трёх измерений времени в их совершенном единстве, где каждая точка пространства связана со всем временем, а каждый момент времени — со всем пространством, когда всё нахо­дится повсюду и везде.

Но это состояние шестимерного пространства непостижимо и недоступно для нас, потому что наши органы чувств и ум позволяют нам устанавливать связь только с материальным миром, т. е. с миром определённых ограничений по отноше­нию к высшему пространству. Мы никогда не можем видеть шестиконечную звезду.

Что же такое материальный мир? Что значит материаль­ность? Что такое материя?

Ранее в этой главе цитировалось определение Хволь-сона:

«Объективизируя причину ощущения, т. е. перенося эту при- чину в определённое место в пространстве, мы считаем, что это пространство содержит нечто, называемое нами материей, или субстанцией».

И далее:

«Употребление термина «материя» было ограничено исклю­чительно материей, которая способна более или менее непо­средственно воздействовать на наши органы осязания».

Современные физика и химия многого добились в изучении строения и состава материи и не ограничиваются определе­ниями, подобными определению Хвольсона; они рассматривают как материю всё, что можно измерить и взвесить, хотя бы и опосредованным образом. Изучая строение и состав ма­терии, учёные имеют дело с разновидностями материи, ко-

торые столь малы, что не могут оказать никакого воздействия

нa наши органы осязания, и тем не менее признают их мате­риальными.

Фактически же, и старая точка зрения, которая огра­ничивала понятие материи слишком узкими рамками, и новая точка зрения, которая чересчур расширяет сферу материаль­ного, — обе допускают ошибку.

Чтобы избежать противоречий, неточностей и пута­ницы в терминах, необходимо установить наличие нескольких степеней материальности:

1. Материя в твёрдом, жидком и газообразном состоя­ниях (до определённого уровня разрежённости), т. е. состоя­ниях, в которых материю можно разделить на «частицы».

2. Очень разрежённые газы, состоящие из отдельных молекул; молекулы, распавшиеся на составляющие их атомы.

3. Лучистая энергия — свет, электричество и т. п. — электронное состояние материи, или электроны и их производ­ные, не связанные в атомы. Некоторые физики считают это состояние распадом материи, но данных, подтверждающих эту точку зрения, нет.

Неизвестно, что удерживает электроны в атомах, так же как неизвестно, что удерживает молекулы в клетках, а протоплаз­му — в живой органической материи.

Необходимо помнить о степенях материальности, так как без использования их невозможно отыскать выход из того хаоса, в котором оказались физические науки.

Что же означают эти подразделения с точки зрения упомя­нутых принципов «новой модели вселенной», и как можно определить степени материальности?

Материя первого рода трёхмерна, т. е. любую часть этой материи и любую её «частицу» можно измерить в длину, шири­ну и высоту; она существует во времени, т. е. в четвёртом

измерении.

Материя второго и третьего рода, т. е. её составные части (молекулы, атомы и электроны), не имеют пространственных измерений, сравнимых с измерениями частиц материи первого рода; они осознаются нами только в больших массах и только через свои временные измерения — четвёртое, пятое и шестое; иначе говоря, они достигают сознания лишь благодаря своему движению и повторению этого движения.

Таким образом, только первую степень материи можно счи­тать существующей в геометрических формах и в трёхмерном пространстве. Атомную и электронную материю можно с полным правом рассматривать как материю, принадлежащую не на­шему, а другому пространству, потому что для её описания

требуется шесть измерений. Её единицы — молекулы, атомы и электроны, взятые сами по себе, вполне естественно назвать нематериальными.

Итак, материальность делится для нас на три категории, или три степени.

Первый вид материальности представляет собой состояние материи, из которой состоят наши тела. Эта материя и любая её часть должны обладать (для нас) тремя измерениями в пространстве и одним измерением во времени; пятое и шестое измерения мы постичь не в состоянии.

В материальности первого вида (для нас) больше про­странства, чем времени.

Второй и третий виды материальности представляют собой состояния молекул, атомов и электронов, которые (для органов ощущения) имеют нулевое измерение в прост­ранстве и осознаются нами только в силу трёх своих измере- ний времени.

Дата добавления: 2015-12-08