Глава четвертая. Открыв глаза, я увидел вечернее небо

Препод

Открыв глаза, я увидел вечернее небо. Все тело болело так, словно меня кто-то прожевал. Постепенно я начал приходить в себя и понимать что к чему. Я боялся пошевелиться и оглянуться по сторонам, т.к. и представить себе не мог, где нахожусь и что вообще произошло за этот неопределенный отрезок времени. Собравшись с мыслями, я все же решил приподняться. Я находился в мусорном баке, в окружении отходов и вонючих приколов. - Как я там мог оказаться? - подумал я. - Что же произошло?! Выбравшись из мусорника, я понял, что нахожусь на мусорной свалке своего района. В голову приходили самые страшные мысли относительно произошедшего (ведь могло быть все что угодно!). Я посмотрел на часы и увидел 20:33. Когда я вывел дату, то понял, что валялся здесь больше суток.

Через пол часа я уже был дома. Я помылся (подмылся), очухался и проверил тело на количество повреждений, но оно было неповрежденным (за исключением парочки синяков и случайно найденной в жопе консервной банки). Закончив фронтальную реабилитацию, я позвонил Эйну. Через час мы встретились у него дома, где я ему все и поведал.

- И ты решил больше не хапать цветную таблетку? - спросил удивленно он после того, как я ему все рассказал.

- Да, - сказал я, - боюсь что с этим приколом дружбы у нас не выйдет.

- Не знаю почему ты так на него реагируешь. Меня, например, прет!

Я был очень рад, что Эйна прет его изобретение, но мне все же предпочтительнее было остановиться на кислотных путешествиях. Ведь после ЛСД я хоть что-то помнил, а цветная таблетка вырубала меня уже серьезно.

На следующий день мне нужно было быть в колледже. Изнурительные лекции просто выкручивали меня наизнанку. Да еще и сердце что-то покалывало. Видимо этот проклятый наркотик оставил свои побочки. Время тянулось бесконечно, а внутренняя нетерпимость просто распирала изнутри. Писать было трудно (да я и не писал), а сердце все больше начинало ныть. Я понял, что это ужасные последствия моих “цветных испытаний”. А я ведь и представить себе не мог, что именно происходило в моем теле. Я даже допускал необратимые процессы! (Это же такой препарат, который не испытывал еще никто кроме нас с Эйном! А что если нам уже пиздец?!) Подобные мысли давили на психику со страшной силой. Я был просто не в состоянии стерпеть их и понял, что нужно срочно выйти и промочить пылающее от засухи горло (учитывая, что я в этот день поглотил около трех литров воды). Я поднял руку и попросил выйти. Но падло препод решил проявить характер и сказал, что не разрешает мне покинуть аудиторию. Тогда я сослался на сердечную боль (что также не было ложью). Но и при этом он уперся рогами, сказав, что бы я заглох и перестал вешать ему лапшу на уши. Это меня так взбесило, что я, игнорируя его мнение, вышел нахуй из аудитории. Тогда мне все было реально по барабану. Выпив в кафе три стакана апельсинового сока, я почувствовал облегчение. Мне не хотелось хавать, а лишь нестерпимая жажда одолевала меня. Сердце вроде приходило в норму. Постояв немного на свежем воздухе, я отправился обратно в аудиторию. Меня там встретил разъяренный препод, который наотрез отказывался впускать меня обратно. Я повторил еще раз, что мне было плохо с сердцем и я должен был выйти, но об него, как об стенку горохом. Тряся своей жирной, потной мордой, он заорал, мол что бы я засунул свое дурное сердце себе в жопу и вообще мне здесь не место. Я был крайне поражен таким весьма специфическим поведением этого препода. - Может он тоже вчера обожрался кислоты? - уже начал думать я. Выкинув мои вещи из аудитории, он захлопнул двери и матерясь удалился от них к своей трибуне.

В ту минуту я понял, что пока не отомщу ему за это унижение, то не успокоюсь. Я ненавидел его тогда больше всех.

При очередной обкурке я поделился с Эйном своим желанием отомстить.

- Эту суку можно реально проучить! - сказал Эйн после нашего разговора.

- Да, - живо отозвался я, - и желательно задействовать в это его “дурное сердце”!

Я сказал это в шутку, как бы невзначай, но Эйн похоже воспринял это крайне серьезно. На минуту он удалился в свою лабораторию, а когда вернулся, то в руках у него был тюбик с какой-то желтой жидкостью.

- Это - орудие твоей мести! - сказал Эйн, указывая на тюбик пальцем.

- Я что, должен буду засунуть это преподу в жопу? - всыкаясь спросил я его.

- Нет. Все значительно проще.

- Объясни! - заинтриговано сказал я.

- Раз он не верит в сердечную боль, то ему придется в нее поверить после того, как ты капнешь ему пару капель этого в чай перед лекцией.

- А что это?

- Это такой препарат, который вызывает сильнейшие спазмы в сердечной мышце. Ну а если выпить пол тюбика, то загнуться можно только так.

Меня это несколько насторожило. Я хотел отомстить той суке, но не в такой же форме.

- Да не волнуйся ты! - оптимистично потянул Эйн, - От трех капель не помрет. Просто сука начнет понимать других. Разве это плохо?

- А что это за химка? - поинтересовался я.

- Все достаточно просто. Работа сердечной мышцы тесно связана с наличием калия и витамина Е в крови. Эта штука временно нейтрализует их действие. Мозг получает сигнал о том, что сердце лишено этих элементов и возникают боли. Понял?

Эйн был по истине гениален. Если бы он был официальным химиком (а не подпольным), то наверняка бы уже давно получил Нобелевскую премию.

Через два дня я вновь встретился с этим пиздоватым преподом. Видимо его гнев и раздражение утихли, т.к. он уже не гнал меня с лекции, но мое желание отомстить все еще было в первоначальной силе. Как и предполагалось, в его термос с чаем было запущено три капли желтого прикола. Выпив две чашки чая с химкой, он начал лекцию, а я, в свою очередь, начал ждать долгожданного эффекта (месть сладка!).

Прошел час, а препод все орет свою лекцию. Я уже подумал, что Эйн либо напутал что-то, либо препод просто не реагирует на препарат. Стоило мне об этом подумать, как он заглох и потер ладонью в области груди. Я понял, что все получается. Повторилась попытка продолжить лекцию, но видимо спазмы в сердце не дали ему говорить. И вот он, как дурачина, стоял на трибуне и молчал, державшись рукой за свое “дурное сердце” (как он выразился по поводу моего).

- Вам плохо?! - ехидно улыбаясь, спросил я его через всю аудиторию. - Может вам выйти?!

Но он уже ничего не мог сказать. Он просто стоял и шатался из стороны в сторону, как ебонутый китайский болванчик. Мне, признаться, доставляло это тогда массу удовольствия.

Кто-то уже вызвал врача; к нему сбежались заботливые студенты (пытающиеся зарисоваться, как заботящиеся о его благополучии), а я сидел на верху и утонченно наблюдал за всем этим цирком. Я ждал этого все эти дни, и вот мои коварные задумки реализовались.

Прошло три часа, прежде чем препода привели в себя. Он сидел на своей кафедре и жрал валидол, а я шел к Эйну рассказать ему о том, как все охуенно получилось.

Глава пятая

Кушать подано, сэр

Близилась сессия. Подготовка к ней заставила меня немного отвлечься от кислотных путешествий, т.к. учить латынь с башкой полной кислоты - это зверство.

Прошел месяц и я заочно дал сессии в рот. Весь июль ушел на практику, но это мне не мешало долбить и двигать (прямо на практике).

И вот наступил долгожданный август. Этот месяц предвещал самое яркое, т.к. мы с Эйном должны были пиздячить на море. Но тут было одно маленькое “но”: нас устраивали в один пансионат при условии, что мы должны были приехать туда в качестве “работников по столовой”. Нашим основным долгом было проводить в столовой (на кухне) три часа на день, согласно трехразовому питанию. Нас это вполне устраивало и через три дня мы уже осваивались на южной территории Крыма.

Первые два дня мы честно заебывались на жаркой кухне, но вот однажды мы сожрали метадона и у нас сорвало планку. С этого момента все подаваемые блюда приобрели колорит. Мы больше не придерживались стандартных действий, а придавали “нашей” кулинарии довольно-таки специфический характер. Все завелось с того, как Эйн подал одному жирдяю суп, основанный не на воде, а...на нашей моче. Мы с удовольствием (невольно скривившись) наблюдали, как эта жирная бочка давиться нашими сцаками. Обкурившись, мы ржали над этим часами.

После этого мы просто не могли подавать отдыхающим простую пищу. Это переросло в настоящую патологическою манию, а впереди у нас еще было три недели. Что мы только не вытворяли! Срали в хавчик, дрочили в хавчик, шморкались в хавчик... А однажды мы осуществили с рисовой кашей целый трансформ. С помощью обычной грелки, мы запустили себе в кишечник (через жопу) по десять кг риса. Так мы проходили целый час, после чего вывернули кашу обратно в котел. Такой обработке был подвергнут и компот. К вечеру, перед ужином, все это было подогрето и разложено по тарелкам. Жлобы жрали, а мы ржали! Еще мы частенько любили топтаться в чугунках со жрачкой (перед этим мы топтались в трупных приколах).

А однажды один жлоб ярко нагрубил Эйну, сказавши, что чай холодный и поэтому Эйн - ебонутый. На следующий день этого жлоба ждала хорошая пайка говна, перекрученная вместе с фасолью. А чай, который Эйн всегда подавал холодным, на этот раз был кипятком. Его-то Эйн и пролил жлобу на брюхо (якобы случайно). В тот момент жлобу было не до оскорблений, т.к. не теряя не секунды тот сиганул со столовки мазать пузо кремом (ну а мы с Эйном срать в котел с гречкой).

А вот однажды мы превзошли самих себя. Когда в очередной раз стадо голодных свиней собралось в душной столовке, мы подали им наше “коронное блюдо”. Короче Эйн взял два кг тухлых креветок и тщательно перемолол их с нашей дристачкой после отравления. Затем мы наволякали туды земли с червями и собачьими трупами. Все это было сварено в гниющем кефире. Мы добавили туда соли по вкусу (две пачки) и перца для тонкости блюда (три торбы). Странно, но почему-то наше блюдо проигнорировали. Видимо Эйн положил туда мало перца...

Когда этот заезд уже привык к такого рода питанию, нам стало скучно. Да и постоянные жалобы в наш адрес заставили нас насторожиться (тем более, что заведующий столовой не раз уже заставал нас под мескалином и крэгом). И вот мне в репу пришла ярчайшая идея:

- Эйн! - позвал его я. - А что если накидать в борщ ЛСД? А потом подать кефир пополам с конопляным отваром?

- Можно, - подхватил он идею, - но вот только где мы возьмем столько наркоты? Ведь у меня с собой нет лабораторного оборудования...

- Можно пустить в расход наши запасы! - продолжая находить альтернативу не успокаивался я.

- Ты хочешь сказать - все наши запасы!

- Ну если придется. Зато какое зрелище выпадает на наши кнопки!!!

Признаться задумка просто напрашивалась на реализацию, да вот только сидеть тут три недели без наркоты не очень-то хотелось. Мы знали одного местного барыгу, который толкал траву-бомбу. Разок мы попробовали его дрянь. План был действительно хорош. Так что с травой проблем не было! Подумав еще один день, мы все же решились пойти на этот подвиг (мол, гулять так гулять!).

“Празднество” намечалось на ужин девятого дня нашего отдыха. В этот вечер ужин состоял из пюре, рыбы и компота. В котел с пюре мы скинули 200 г кислотного порошка и все-все что у нас было (барбитура, всякие димедролы, мескалин...), а компот на половину состоял из концентрированного конопляного отвара (варили из химки).

Когда все блюда были расставлены по своим столам, мы впустили голодных свиней, а сами затаились за стойкой в ожидании яркого эффекта. В тот момент все только рассаживались и Эйн тогда сказал одну фразу, которая и до сих пор возбуждает мои нервы и гормоны. Он сказал: “О как я люблю это затишье перед бурей!”.

Не прошло и минуты, как свиньи начали жрать. Казалось это обилие наркоты, находящееся в пище, даже как-то подстегивало жлобов на жрачку. Они так аппетитно хавали, что мы даже засомневались в том, что у нас что-то получится, ведь у всей этой байды наверняка должен был быть специфический привкус (после того, что мы сделали). Видимо после недели питания говном и трупами они сочли эту еду райскими плодами!

Когда все миски и тарелки были опустошены, жлобы затихли в ленивом блаженстве. Их сальные и потные ряшки выражали удовлетворение и сытость. А нас с Эйном распирало нетерпение лицезреть “массовый психоз”. Наконец одна бабка начала жаловаться на головокружение, а сидящий рядом малой на черта в стакане. Мы поняли, что начинаются первые проявления психотропов, которыми была напичкана жрачка. Спустя еще несколько минут с некоторых столов начали доноситься странные смешки и непроизвольный, необоснованный рэгот. Казалось, что все просто забыли, что отсюда вообще надо расходиться, ведь ужин подошел к концу. Все жлобы продолжали сидеть на своих стульях и пытаться вести какие-то разговоры. Вдруг один жирный, страшный жлоб завопил во всю свою зубровую глотку: “Дайте мне овса и я накормлю всех бизонов мира!”. После этой тирады один пацан вскочил из-за стола и направился бегом к выходу, но пробежав три метра, рухнул на пол и завопил девичьим визгом о том, что его дом в Тюмени сгорел и он должен сожрать пепел своих детей. Мы поняли, что наш план удался на славу. Кто-то изображал змейку, кто-то крокодильчика... Короче жлобы уже не были жлобами. Все превратились в каких-то зверей и нереальных существ. Некоторые просто сидели по-турецки, тупо уставившись в точку перед собой. Картина в столовке так резко преобразилась, что невозможно было поверить в реальность здесь происходящего. Все, абсолютно все потерялись основательно. Особенно один малой, который полез на свою мамку с требованием от нее крови с пизды. Короче дурдом-дурдомом. По мере того как шло время, действие наркотиков становилось все явнее и эффектнее. Спустя тридцать минут, начался пик опьянения (учитывая еще то, что деревенские свиньи ничего кроме своей примитивной синьки в своей жизни не видали). Некоторые жлобы выбегали за пределы столовой с криками “пожар, пожар!”. Кое-кто просто корчился в конвульсиях, изображая самосожжение.

Наблюдать за этим можно было бесконечно. Поведение жлобов в столовой полностью отображало их внутреннее состояние. В те минуты все они руководствовались абсолютной невменяемостью, которая тесно граничила с пребыванием в образе иррациональном. Когда человек (будь он жлоб или чукча...) становится иррациональным, то все прежние устои и принципы словно теряют свое значение или, просто-напросто, искореняются. В каждом из нас живет зверь (в классическом его понимании). Ведь сознание животного необусловлено, а значит и не руководствуется логикой. Тоже самое и с высвободившимся умом. Психоделики - это в первую очередь дверь в абстрактное. А абстрактное, как известно, и является основным классическим шаблоном человеческого (и животного) ума. Ведь ум сам по себе чист и не имеет определенной формы; это мы сами уже выстраиваем его согласно общепринятым нормам.

Еще не долго продолжалась вся эта дурка. Прибежала администрация базы отдыха и, действуя сообща с медперсоналом, привела отдыхающих в чувство. Естественно на следующий же день мы были отправлены в Киев. Ведь в процессе всего этого цирка со жлобами, мы забыли отмыть от наркоты некоторые емкости, где и готовились наши колдовские зелья. Нам еще повезло, что нас не успели притянуть к криминальной ответственности (вовремя съебались).

Глава шестая

Mr. Красный Мак

Опиаты - это, по сути дела, и есть наркотики в буквальном их понимании, ведь ничто так не вызывает физической и психологической зависимости, как наркотики опийной группы. Морфин, кодеин, тебаин, героин, омнопон - все это препараты объединяют в себе анестезирующие эффекты на центральную нервную систему. Сюда также можно отнести синтетические препараты с морфиноподобным действием (фенадон, промедол...). На них Эйн особенно акцентировал свое внимание, как фармацевта и химика. Ведь опийные наркотики получают из различных сортов мака, представляющих наркоману до 20-ти различных алкалоидов и дериватов опия. Эйну не доставило труда синтезировать почти половину всех вышеперечисленных веществ, путем приготовления их аналогов, которые отличаются от своих подлинников лишь тем, что носят статус “синтетических”. Но нам с Эйном на статус было как-то насрать... Хотите верьте, хотите нет, а мы никогда не сидели на системе, т.к. двигаем не систематично и иррегулярно. Такого добиться, по правде говоря, невозможно, но не в случае с Эйном. Порой кажется, что для этого шизика вообще не существует пределов. Общаясь с ним уже много лет, я понял по какому принципу он действует, когда достигает своих целей. Главное - это докопаться до корня проблемы, т.е. выяснить базирующую суть объекта. Так, например, было и с опийной зависимостью, которую Эйну удалось приструнить еще на ранних этапах нашего наркоманского пути. Давайте объясню как. Короче, в мозгу в небольших количествах содержатся вещества, сходные по действию с морфином, - эндорфины. Но они действуют гораздо медленнее, чем морфин. Когда морфин (или какой ни будь другой опийный препарат) вводят в большом количестве, он блокирует выработку эндорфинов, что и приводит к возникновению зависимости от опиатов. Тут то Эйн и включил все свои гениальные способности. Два месяца он безустанно работал над этой проблемой, пока не дал зависимости от опиатов в рот. Выход был найден: Эйн получил какие-то эндорфиноподобные липиды, которые полностью восстанавливают функции тех участков мозга, которые и отвечают за выработку эндорфинов. Я не углублялся в подробности, но точно знаю, что его изобретение дало нам возможность ширяться сколько угодно, без ущерба для организма! Жаль только, что он предпочел не распространять свои гениальные производства среди общества. Кто знает, может это и носит какой-то скрытый смысл?..

Опиаты, скажу вам честно, ярковыражено отличаются от психоделиков и различного рода дипрессантов. Они практически не влияют на мысленный процесс (разве что притормаживают немножко) и продолжают оставаться “физическими” наркотиками. Когда мы с Эйном впервые попробовали маковую соломку, то подумали, что более кайфовой субстанции мы еще не жрали (подумывали даже о том, как бы остановиться только на опиатах!). Это было семь лет назад, когда Эйн только начинал свои эксперименты. В ту пору мы жили в селе (у бабки Эйна) и занимались только тем, что варили молоко из конопли. И вот однажды Эйн решился нарвать мешок мака, из которого он и намутил три стакана охуенной соломы. Дождавшись сумерек, мы уединились в сарае и приступили к поглощению растительного морфия.

- А сколько надо сожрать? - поинтересовался я, держа в руке охапку сухого мака.

- Говорили, что пол стакана на рыло и попрет. - сказал шепотом Эйн и принялся жевать мак, словно корова на лугу. Не теряя времени, я повторил действия Эйна, набив рот соломой. На вкус зелье было горьким и вяжущим. Когда я довел его до состояния однородной жидкой массы, то незамедлительно проглотил, сразу же запив водой.

- Много не пей, - сказал Эйн с полным ртом соломы, - а то хуево будет переть.

Таким образом мы поглотили стакан соломы на двоих. Вели мы себя крайне тихо, т.к. изредка за сараем останавливались жлобы и срали там по двадцать минут. Но это не помешало нам довести дело до конца. Когда порция была полностью введена в организм, мы тихо вышли из сарая и поперлись на одну лавочку, где мы частенько зависали обкуренные и усцыкались с проходящих мимо жлобов. Мак начал действовать примерно через сорок минут. Периодически меня одолевала отрыжка и внутренний воздух, выходящий из желудка, выносил наружу этот специфический привкус маковой соломы, наполняющей мое нутро. Первым проявлением мака было онемение конечностей и какое-то внутреннее щекотание, поднимающееся от живота и разливающееся по всему телу в виде приятного тепла. Появилось странное чувство эйфории и благополучия. Казалось, что так будет всегда. Параллельно меня охуенно сушило. Новое состояние, не испытываемое мной прежде, привлекало со страшной силой. Казалось, что все тело - это сплошная залупа, которая кончает без перерывов. Чувство “всеобщего оргазма” пришло не сразу, а на втором часе опьянения. Еще немного посидев, Эйн предложил немного пройтись, дабы уловить приход на ходу. Только когда мы встали, я почувствовал как кружится голова. Координация движения была на нуле, т.к. тела просто не существовало. В те минуты я мог вбивать себе в пятки гвозди и при этом ничего не ощущать! Не торопясь, мы направились вдоль проселочной дороги. Было темно, однако это не мешало, т.к. глаза были очень восприимчивы. Из каких-то хат доносились жлобские завывания, приносящие моему сознанию необъяснимое успокоение и непоколебимый похуизм. Наверняка мы выглядели со стороны, как два нажравшихся жлоба, которые еле держатся на ногах. Но нам было реально насрать на то, кто что подумает или скажет. Иногда жлобы проходили и мимо нас, при этом они пристально всматривались нам в ебала (а может это нам просто казалось?).

Примерно на четвертом часу опьянения меня начало попускать, чему сопутствовала слабость и полное отсутствие аппетита (что было полностью противоположно конопляным вислам). Это, так сказать, и был наш первый опыт с опийной наркотой. Наш второй “маковый трип” был проведен через пять дней после первого. Тогда я отчетливо ощутил разницу между трипами (т.е. в первый раз гребло больше). Тоже самое имело отношение и к Эйну. Мы поняли, что пришло время наркоманить по взрослому и через несколько дней мы приобрели два шприца.

Получив от местных наркоманов все нужные рекомендации, Эйн принялся варить ханку (или, именуемое в народе на наркоманском сленге, “черное”). Учитывая фармацевтические способности Эйна, ханка получилась более чем настоящая. Когда раствор для инъекции был полностью готов, наши шприцы наполнились вязкой субстанцией темной окраски. Дебютная доза составляла пол куба (стандартное количество ханки для новичков).

- Ты первый! - обратился я к Эйну, держащему в дрожащей руке шприц.

- Давай вместе! - компанейски отозвался он.

- Нет уж! - отрезал я. - Кто придумал - тот и квач!

Последовала напряженная пауза. Все шло как по маслу...пока не дошло до дела. Всю жизнь, сколько я себя помню, слово “колоться” всегда ассоциировалось у меня с чем-то очень серьезным и полностью мне чуждым, и вот я стою со шприцем в правой руке для того чтобы ширнуться! Все это казалось каким-то нереальным и слишком для меня серьезным. Но деваться было некуда. Раз решили двигать, то значит и будем двигать! Обратного пути уже не было. Наконец Эйн решил первым проявить инициативу и ввел себе иглу в (набухшую от перетягивающего руку жгута) вену. Потом он втянул в шприц немного крови (так всегда делается для лучшей ассимиляции), подождал несколько секунд и, со словами “да будет свет”, выпустил в свое кровяное русло пол куба маковых слез. Я внимательно (с крайней настороженностью) следил за каждым движением Эйна. Примерно десять секунд он стоял, оперевшись о стол руками. Затем его веки приопустились, а на лице возникло выражение полнейшего блаженства и покоя.

- Если попробуешь слезу мака хоть раз, то будешь плакать ею всю жизнь, - афоризмично сказал Эйн, опустившись на кресло. - Двигай! А то не поймешь пока не попробуешь!

Я понял, что с ним все нормально, иначе бы он не стал пиздеть как философ. Послушно я ввел себе в указанную вену иглу. Набрав в шприц куб крови, я вернул ее обратно, однако уже с подругой ханкой. Приятное тепло разлилось по всему телу, беря свое начало с живота. Непроизвольная улыбка возникла на моем лице в тот же момент (казалось она никогда больше не спадет с моего дурного фэйса). Состояние было немного схожим с тем, которое мы получили нажравшись соломы, однако в этот раз оно было более ярко выражено и проявлялось значительно интенсивнее. Все стало так охуенно, что моей радости не было предела. Все это исходило из физического ощущения кайфа и из психического ощущения радости и счастья. Я просто не в состоянии передать свой кайф словами, т.к. что бы понять - надо попробовать.

- Как мои зрачки? - тихо спросил меня Эйн.

Я взглянул ему в глаза и увидел вместо зрачков две еле заметные точки.

- Пиздец твоим зрачкам, - сказал я и разорвался от истерического смеха.

Что касается героина, то с этим у меня связан один случай, когда я чуть не лишился жизни. К счастью мне крупно повезло и я до сего дня не могу понять, как вообще остался жив. Через два месяца баловства с ханкой, Эйн решил пробить формулу геры. Пробить ее тогда было сложно (или, скажем, вообще нереально), так что пришлось пробить непосредственно пару грамм порошка. Обошлось нам это тогда в 150$. Хотя лэвэ нас не особенно волновало на тот момент. Способ приготовления ширки Эйну известен был, так что можно было считать, что кайф нам обеспечен. Героиновый трип мы собрались провести у Эйна, т.к. у него имелось все на случай передозняка. Раствор был приготовлен в столовой ложке в соответствующем количестве дистиллированной воды. Только потом нам стало ясно, что эта доза может быть разделена на четыре новичка! А мы, дураки, вштырили себе в два с лишним раза больше. Первая комбинация была как действие ханки и сильной травы, только в слишком интенсивной форме. Сначала я обрадовался столь “жесткому” и глубокому кайфу. Особенно запомнились первые 15 секунд, когда мое тело пронзило невероятное блаженство и умиротворенное отсутствие. А вот несколько минут позднее мне стало не до радостей: перед глазами все поехало, свело желудок, захотелось рыгать мощным торфом. Короче говоря, мне стало в сто раз хуже, чем было вначале. А еще, как назло, Эйна рядом не было. Он какого-то хера затаился в комнате. - Дрочит он что ли? - подумалось мне. А мне становилось все хуевее и хуевее. Когда я понял, что уже просто теряю сознание, я встал на ноги и направился в комнату. Не дойдя и до порога, я ебнулся на пол и отключился. Не знаю сколько времени я провел в этом темном дурмане, но когда я открыл глаза, был уже вечер, а на до мной сидел Эйн и готовил мне какое-то вонючее питье.

- Ну что, придурок? - воскликнул Эйн, увидев, что я открыл глаза. - С воскрешением тебя!

Состояние мое было словно после сильного наркоза. Ярко кружилась голова и сильно мутило. Мне ничего тогда не хотелось, как только спать и меньше двигаться.

- Что со мной было? - спросил я Эйна после того, как выпил его вонючий компот из медикаментов.

- Обычный передозняк. А что?

- А с тобой тогда что было?

- Такой же передозняк. Только я его раньше почувствовал.

- Объясни наконец подоходчивее!

Эйн был явно приторможен как и я, вот только выглядел он значительно лучше. Закурив сигарету, он сказал, что когда вколол себе геру, то почувствовал передэзэ только в тот момент, когда я себе начал вводить свою пайку. Короче получилось так, что Эйн пошел в комнату для того что бы вколоть себе адреналин и притащить его мне пока не поздно. Но вышло так, что Эйн отрубился на пару минут, а когда очнулся, то нашел меня на полу, истекающего пеной. Слава богу, что он не додумался ширнуть мне адреналин прямо в сердце, а то я не знаю что тогда было бы. Влив мне несколько кубов адреналина в вену, Эйн начал массаж сердца (также мне, естественно). В себя я пришел сравнительно быстро. Когда я начал дышать, то Эйн поволок меня в ванну прорыгаться. По словам Эйна, я вывернул не мало приколов (хоть я этого совершенно и не помню). Спал я целый день и только к одиннадцати открыл глаза. Эйн сказал, что я чудом остался жив. Еще бы пару минут и пизда нирване.

Таков был мой первый (и опасный) опыт с героином. Честно говоря, мне было как-то боязно ширять геру повторно. Тем не менее, Эйн уломал меня на вторую попытку полюбить героический порошек. Во второй раз доза уже не превышала допустимую, что дало невероятный результат. Только тогда я понял, сколько всего упустил и не почувствовал за период передэзэ. Я так втюрился в героин, что готов был даже отъебать его! Кстати и отъебал однажды (смешав геру с мескалином).

Дата добавления: 2015-10-30