Предсмертное желание Пуки. Трикси предсказывает дождь

Четверг, 14 апреля 1898 г.

Очнувшись от неспокойного ночного сна, Минк лежала в постели, наблюдая, как Пуки наливает в ванну горячую воду. Служанка выглядела еще более худой, чем обычно, в своем сером платье, которое надевала по утрам, чтобы на нем не так были заметны следы грязной работы. Вылив в ванну последний кувшин, она спустилась на первый этаж и занялась другими делами. Минк сняла белую ночную рубашку и влезла в воду. Она сидела откинувшись назад, коса ее свесилась за край ванны, не доставая до пола всего нескольких дюймов. Надеясь хоть на какое‑то время отвлечься от своих забот, девушка прикрыла глаза. Но ей не давала покоя мысль, какой одинокой она будет чувствовать себя без Пуки, а потому ни теплая вода, ни запах мыла не доставляли ей никакого удовольствия.

Пока служанка готовила завтрак, принцесса вновь стала размышлять о содержимом шляпной коробки. Она и раньше пыталась решить эту загадку и даже придумывала какие‑то объяснения, но ни одно из них не казалось ей убедительным.

Минк вошла в кухню, где Пуки готовила кеджери – блюдо из рыбы, риса и яиц. Пуки подробно описала рецепт, но это отнюдь не успокоило принцессу. Она нервно расхаживала взад и вперед в опасной близости от Виктории. Ежиха вела себя беспокойно, явно опасаясь, что на нее наступят. В самый ответственный момент приготовления кеджери Минк вдруг спросила:

– Так почему ты решила хранить мухоловную бумагу в своей комнате?

Поглощенная одновременной варкой яиц, риса и пикши, отвлекаемая вертящейся под ногами ежихой, Пуки, недолго думая, выложила правду.

– Чтобы выглядеть лучше, мэм, – ответила она, не оборачиваясь.

– Лучше? – недоверчиво переспросила принцесса.

– Это средство для красоты, о нем мне когда‑то рассказывали немецкие служанки, – сказала Пуки, поднимая крышку медного судка для варки рыбы и заглядывая внутрь. – Они подолгу держат мухоловную бумагу в отваре бузины, а потом наносят получившийся раствор на лицо, прикладывают намоченный им носовой платок, чтобы улучшить цвет кожи.

– Ты уже делала это раньше? – спросила принцесса.

Пуки продолжала перемешивать рис.

– Нет, мэм. Я попробовала это средство в первый раз.

Минк села за кухонный стол, радуясь такому простому объяснению.

– Так почему ты не сказала об этом следователю? На мой взгляд, это вполне понятная причина.

Наступила пауза.

– Из‑за вас, мэм.

– Из‑за меня? – удивленно посмотрела на служанку принцесса.

– Вы бы заинтересовались, почему я хочу стать красивее, мэм.

Через мгновение Минк озарила догадка.

– У тебя появился поклонник? – спросила она, встав из‑за стола.

Единственным звуком, раздавшимся в ответ, был стук ударившихся друг о друга вареных яиц.

– Не одни только хозяйки влюбляются, мэм, – ответила через плечо служанка.

Принцесса уперлась руками в бока. Ей вдруг пришло в голову, что ухажер Пуки мог иметь отношение к отравленному пирогу.

– Этот твой друг заходил на кухню? – спросила Минк сердито.

Служанка кивнула:

– Как‑то я испекла фунтовый торт[32]и пригласила его попробовать. Это случилось лишь однажды.

Минк прошлась по кухне.

– Тебе хорошо известно: поклонникам служанок вход в дом запрещен. Мой отец никогда этого не позволял. Этот таинственный незнакомец посетил тебя до или после того, как ты пекла пироги из голубятины? – спросила принцесса, повысив голос.

Пуки продолжала возиться со своей стряпней.

– Он зашел после дознания, мэм, так что виновником смерти генерала он быть никак не мог.

Принцесса сложила руки на груди, глядя на служанку, которая все еще стояла спиной к ней.

– Мне кажется, что именно этот человек и был причиной твоей загадочной прогулки, когда ты готовила пироги. Не назовешь ли ты его имя?

Пуки обернулась, сжимая в руке деревянную ложку.

– Это продавец водяного кресса, мэм, – пробормотала она.

Принцесса подошла к окну и выглянула наружу:

– По крайней мере, это объясняет, почему наша кладовая полна кресса. Думаю, я должна радоваться, что ты не влюбилась в продавца мяса для кошек, а то она была бы завалена кониной до самого потолка. – Минк повернулась к служанке. – Итак, что ты нашла в нем привлекательного?

Пуки опустила глаза к полу:

– У него красивые глаза, мэм. – Сделав паузу, она добавила: – И он говорит, мои ноги как раз подходящего размера.

Принцесса вздохнула.

– И насколько серьезна эта любовь? – спросила она.

Служанка посмотрел на нее.

– Я не путалась с ним, мэм, только гуляла, – сказала она.

– Ну, слава богу, свадьбы в обозримом будущем не намечается. – Принцесса скрестила руки на груди. – А может, ты хочешь открыть мне еще что‑то, раз уж у нас пошел такой разговор?

Горничная кивнула.

– Итак? – спросила Минк.

– Я сожгла рыбу, мэм.

* * *

Принцесса закрыла выходящую в сад дверь и быстро пошла через Чащобу, игнорируя восхищенные взгляды приехавших на экскурсию джентльменов. Но не только они обратили на нее внимание. Несколько обитателей дворца посмотрели ей вслед, когда она миновала Кошачий угол. Даже те, кто работал в Тайном саду, оторвали глаза от своих клумб. Пересекая Прудовой сад, Минк вспомнила о пикнике и пожалела, что вообще на него пошла. У нее все сжималось внутри при мысли, чем он обернулся для Пуки. Шагая по направлению к Большой лозе, девушка думала о спорах между генералом и садовником, свидетелем которых оказался Корнелиус Б. Пилгрим. Она не знала, связаны как‑то эти разговоры со смертью генерала или нет, и даже не была уверена в том, что они действительно имели место. Странно, конечно, что мистер Траут захотел присутствовать на дознании. Принцесса подозревала, что за этим стоит нечто интригующее.

Минк остановилась, чтобы прочесть прибитое к двери теплицы объявление, гласившее: «Служителю, показывающему лозу, разрешено взимать небольшую плату». Тихонько войдя внутрь, она остановилась позади барьера, разглядывая знаменитое растение. И тут принцесса увидела короткие крепкие ноги Томаса Траута, который стоял на лестнице, отрезая побег одной из ветвей, зацепившийся за деревянную раму под самой крышей. Садовник наклонился, посмотрел на нее и, не снимая перчаток, почесал аккуратные усы кончиком пальца. Гостья сразу же достала кошелек.

– В этом нет необходимости, ваше высочество. Объявление для экскурсантов.

Виноградарь возобновил работу, извинившись, что не может прервать ее, и объяснил, что лоза становится длиннее почти на дюйм в день. Он должен регулировать этот рост, поскольку она дает больше побегов, чем может поместиться в теплице. Эта лоза сорта «черный Гамбург» была посажена в шестидесятых годах восемнадцатого века Ланселотом Брауном по прозвищу Умелый, чтобы обеспечивать виноградом стол Георга III. Она выращена из черенка лозы, взятой в поместье Вэлентайнз в графстве Эссекс, и ее ветви в настоящее время раскинулись на площади более двух тысяч квадратных футов.

– Некоторые утверждают, что лоза выросла такой большой потому, что ее корни попали в выгребную яму и питались нечистотами. Но это чепуха. Просто удачно выбран сорт, – сказал садовник.

Каждый сентябрь лоза дает урожай более чем в тысячу гроздей. Виноград поставляется королеве, которая, как правило, отсылает часть его в больницы.

– Здешние постояльцы тоже норовят полакомиться. Так что, когда время экскурсий заканчивается, мне приходится закрывать дверь на замок, а то тут ничего не останется.

Минк окинула взглядом лозу.

– Это большая ответственность – ухаживать за таким историческим растением, мистер Траут, – заметила она. – По‑моему, работа садовника из числа наиболее важных во дворце. Не знаю, как вам это удается. Я бы на вашем месте ночами не смогла спать. Надеюсь, вас ценят здесь по достоинству.

Томас Траут вдруг опустил руки и взглянул на нее сверху вниз:

– Они понятия не имеют, какой это адский труд, мэм. Вы не поверите, сколько пыли поднимают здесь посетители. Им следовало бы рассматривать лозу через стекла теплицы, но никто меня не слушает. В праздничные дни сюда приходят около десяти тысяч человек, все толкаются, протискиваясь в обе стороны через эту дверь.

Виноградарю также приходилось следить, чтобы не появились вредители. С ними он боролся, нанося зимой на лозу размягченное мыло, пропитанное никотином. Другой бедой была мучнистая роса, которую он устранял, опрыскивая растение серой. Кроме того, требовалось приглядывать за своенравным котлом, который грел воду для труб отопления теплицы и угрожал взорваться в любую минуту.

– Но знаете, что не дает мне спать по ночам? – спросил Траут, спускаясь с лестницы, и, не дожидаясь ответа, сказал: – Крысы. Ничто не выгоняет их из нор быстрее, чем голод. Если хоть одна проникнет сюда, чтобы полакомиться виноградом, все кончено. Я однажды видел, как они грызли пальцы ног у статуй Марса и Геракла в Тайном саду, – ведь свинец сладкий на вкус. – Он указал на угол теплицы. – Видите стебель лозы? Он имеет тридцать восемь дюймов в окружности. Крыса перегрызет его раньше, чем вы успеете произнести слова «гамельнский крысолов»[33]. А разве станут нанимать крысолова те, кто управляет дворцом? Нет, они на такие расходы не пойдут. И что же эти люди предлагают мне взамен? Лорда Слаггарда, самого ленивого кота, которого я когда‑либо имел несчастье кормить. Да он скорее позволит крысе завязать его усы узлом, чем встанет и погонится за ней.

Томас Траут взглянул на свои карманные часы:

– Если позволите, мэм, я бы запер теплицу, чтобы сходить домой выпить чашку чая перед тем, как дворец откроется для посетителей. – Он посмотрел сквозь листья вверх, на небо. – Судя по моему пиявочному барометру, сегодня пойдет дождь, который, надеюсь, отпугнет некоторых визитеров.

– Пиявочному? – переспросила принцесса.

– Он сделан по образцу изобретенного доктором Мерриуэзером «предсказателя бурь», показанного на Великой выставке, – объяснил садовник.

Этот прибор, с виду напоминавший индийский храм, состоял из двенадцати сосудов с водой и пиявкой в каждом из них, которая, вылезая в преддверии непогоды, задевала звонкий колокольчик.

– Изобретатель был достаточно добр, чтобы расположить сосуды по кругу: пиявкам не пришлось терпеть муки одиночного заточения. Он рекомендовал правительству создать пиявочные станции предупреждения по всему побережью, но, увы, на его совет не обратили внимания. Мой вариант этого прибора куда скромней, чем у доктора Мерриуэзера, но он работает.

– О мистер Траут, это звучит впечатляюще! Я мечтаю его увидеть! – восторженно произнесла Минк. – Можно?

Садовник замялся:

– Вам придется извинить меня за беспорядок в моих комнатах. Уборщица сегодня утром не пришла.

– Не волнуйтесь. Я уверена, что жилье у вас находится в таком же образцовом состоянии, как ваша лоза.

Садовник направился в соседний дом, весь увитый глициниями, не уступающими по размеру виноградной лозе. Они даже затмевали ее во время короткого периода цветения.

– Страшная беда приключилась с вашей горничной, – сказал Томас Траут, отпирая дверь. – Держу пари, что виноват кто‑то из обитателей дворца. Или их гость.

– Вы имеете в виду мистера Пилгрима? – спросила Минк, внимательно посмотрев на садовника.

Он кивнул.

– Я заходил к генералу пару раз перед тем, как он умер. Тот хотел получить кое‑какие сведения о лозе для книги, которую писал, – сказал Траут, закрывая за собой дверь. – Этот американец вечно ошивается около дворца. С ним что‑то не так. Может быть, впрочем, дело всего лишь в его обезьяньей шубе.

Томас Траут снял шапку, обнажив лысину, свидетельствующую о полной неэффективности прописанного доктором Хендерсоном лосьона для роста волос. Принцессу он попросил присесть в гостиной, а сам вышел на кухню. Минк, осмотревшись, обратила внимание на невзрачную мебель и ставшее пегим от времени зеркало. Она заглянула в корзиночку для рукоделия, но среди лежавших в ней иголок и ниток не обнаружила ничего интересного. Проверив, не возвращается ли хозяин, Минк открыла буфет, стоявший рядом с камином, и порылась среди свечей, пачек табака и крошечных разборных корабликов, которые еще не успели попасть в бутылки. Тихо закрыв дверцы, она прокралась в противоположный конец комнаты и, оглянувшись, открыла стоявший там шкаф. Сдвинув в сторону клубок бечевки и старые мужские кожаные перчатки, она вытащила книгу, озаглавленную «Откровения профессионального крысолова, имеющего двадцатилетний опыт работы». Едва Минк нашла раздел о ядах, как услышала какой‑то шум. Сердце ее заколотилось, она быстро сунула книгу на место и закрыла дверцу.

Когда Томас Траут вернулся из кухни с чайным подносом, принцесса разглядывала одинокую черную полоску в простой бутылке, стоявшей на каминной полке.

– Так это и есть ваш пиявочный барометр, мистер Траут? – спросила она. – Выглядит интригующе. Как он работает?

– Когда пиявка лежит на дне свернувшись, ожидается ясная, хорошая погода, – объяснил хозяин, ставя поднос. – Если она согнулась в полумесяц, вылезла из воды и приклеилась к стеклу, значит набегут тучи. Если же она продолжает ползти выше, то следует ожидать грозу с громом и молниями. Когда пиявка движется медленно, будет похолодание. А если она ползает быстро, а потом вдруг остановится, то поднимется сильный ветер.

– А что, если пиявка доберется до горлышка бутылки? – спросила Минк.

– Верный признак дождя.

Принцесса вернулась к своему стулу.

– Кто бы поверил, что пиявки такие предсказательницы, мистер Траут! Я полагала, что они годятся лишь для того, чтобы высасывать кровь, когда случится вывих. Как жаль, что изобретение доктора Мерриуэзера не нашло поддержки. Я так и вижу предупреждающие пиявочные станции, разбросанные вдоль береговой линии Британии. Представьте себе, сколько бедствий можно было бы предотвратить! Таланты некоторых людей так и остаются непризнанными. – Она помолчала и наклонила голову. – Как это случилось с вами, мистер Траут.

Садовник покраснел.

Минк подняла брови:

– У вашей пиявки есть имя?

– Вообще‑то, есть, – признался мистер Траут с застенчивой улыбкой. – Трикси.

Минк сцепила руки.

– Очаровательно! – воскликнула она и после паузы добавила: – Трикси – это, неверное, уменьшительное от Беатрис.

Садовник посмотрел на принцессу, и его улыбка исчезла.

– Я назвал ее в честь дочери королевы, – поспешно сказал он.

Минк ободряюще улыбнулась:

– Так я и думала, мистер Траут. Мы с вами родственные души. У меня есть ежиха по имени Виктория, а до недавнего времени в моем доме жила обезьянка, названная Альбертом. Будь у нас больше домашних питомцев, получилась бы целая королевская семья!

Пока садовник разливал чай, Минк осматривала комнату.

– Какие прекрасные цветы, – сказала она, разглядывая вазу на каминной полке. – Вы женаты или к этому букету приложила руку уборщица? Кто бы его ни составил, у него хороший вкус по части цветочных композиций.

– Моя жена умерла девять лет назад, – ответил садовник и добавил, что у него пятеро детей, двое из которых все еще ходят в дворцовую школу на Теннис‑Корт‑лейн.

– Иметь детей – это, должно быть, великое утешение, мистер Траут. Одиночество – страшная вещь. От него вянут сердца. Я это знаю, – сказала принцесса, открывая сумочку и доставая носовой платок. – Одно время я думала, что выйду замуж, но ошиблась. – Она промокнула уголки глаз. – В этом дворце, наверное, много вдов, которые надеются вновь обрести любовь. Как вы думаете, я найду избранника моего сердца, мистер Траут?

– Я уверен в этом, мэм.

– Действительно, мистер Траут? Я так надеюсь, что вы окажетесь правы. – Она поставила чашку и вытерла нос. – Иногда я задаюсь вопросом: удалось ли леди Беатрис снова встретить любовь? Вы ее знаете? – спросила Минк, сжимая платок обеими руками.

Томас Траут поерзал на стуле.

– Дворцовый персонал рано или поздно знакомится со всеми здешними обитателями, – пробормотал он.

Принцесса шмыгнула носом.

– Бросается в глаза, что после стольких лет траура она вдруг стала носить одежду всех цветов радуги. Я не люблю сплетен, мистер Траут, но ничто не указывает на присутствие мужчины в жизни вдовы лучше, чем ее внезапная страсть к обильно украшенным шляпкам и накладным локонам. Я прямо‑таки завидую ее удаче.

Садовник поднял чашку и блюдце так, чтобы они закрывали его лицо.

– Но вот что меня удивляет больше всего: леди Беатрис постоянно опаздывает на церковную службу. При этом, как всем хорошо известно, приходить туда надо пораньше, чтобы не сидеть рядом с тем, кто ниже вас по социальному статусу, – сказала Минк и, наклонившись вперед, заговорщически прошептала: – Не исключено, что она делает это нарочно!

Хранитель лозы глотнул чая и искоса посмотрел в угол комнаты.

– Помнится, несколько раз она сидела рядом с вами.

Он перевел взгляд на другой угол комнаты.

– Мистер Траут!

Садовник вскочил и покраснел так, что зарделась даже его лысина.

– Кто же ее избранник, если не вы, мистер Траут? Если так, вам очень повезло. Не каждый находит любовь. А обрести ее дважды – это двойное благословение. – Сделав паузу, принцесса добавила: – Если, конечно, эта любовь взаимная.

В конце концов дар речи вернулся к Томасу Трауту. Когда его жена умерла, садовник полагал, что боль никогда не оставит его, и твердо решил провести остаток дней в одиночестве. Но два года назад однажды утром, когда он ухаживал за Большой виноградной лозой, в теплицу пришла леди Беатрис. Она искала Лорда Слаггарда, поскольку ее кухарка, собираясь затопить плиту, увидела крысу, спящую на углях. В этот ранний час дворец еще не был открыт для экскурсантов. Капли застучали по стеклам, начался дождь. Леди Беатрис сказала, что ей придется его переждать: она все еще носила траур, а влага губительна для крепа. Ливень быстро превратился в грозу. Они наблюдали за ней сквозь побеги лозы, и леди Беатрис призналась, что гром всегда напоминает ей о покойном муже. Тот втайне страшился его, несмотря на свою отвагу на поле боя.

– Я сказал ей, что моя жена всегда боялась, как бы из‑за грозы не скисло молоко.

К тому времени, когда в небе сверкнула последняя вспышка, они успели признаться друг другу в том, что́ долгое время скрывали от самих себя: со смертью супруга умерла и частица каждого из них.

Прежде чем гостья ушла, садовник спросил, любит ли она цветы, добавив, что существует старая поговорка: кто посадил сад, тот заронил в душе счастье. Два дня спустя он заметил леди Беатрис в Цветнике и принес ей английскую садовую лопатку, объяснив, что этот инструмент справедливо считается лучшим в мире. На следующей неделе Томас Траут предупредил леди Беатрис, чтобы она не пересаживала пионы: считается, что выкапывать их с корнем – дурное предзнаменование. Когда грозди винограда начали темнеть, она зашла в теплицу спросить, как лучше ухаживать за страстоцветом. Глядя ей прямо в глаза, садовник объяснил, что это растение не оплодотворяется собственной пыльцой, но что это можно сделать с помощью пыльцы того же вида, если использовать кисточку из верблюжьей шерсти. Леди Беатрис, взглянув на спелые виноградные грозди, оставленные на лозе, чтобы они стали слаще, спросила, можно ли ей попробовать виноград. Служитель теплицы сорвал ягодку и предложил ей, держа виноградинку своими грубыми пальцами садовника. Но вместо того, чтобы взять ее, гостья открыла рот, и, когда он положил ягоду между ее губами, они оба поняли, что чувства, казалось навеки умершие в них, вновь ожили.

Томас Траут не видел леди Беатрис в сентябре, поглощенный хлопотами, связанными со сбором урожая. Ее отсутствие угнетало садовника: он ловил себя на том, что во второй раз тянется за уже сорванными гроздьями. Осень прошла, обитатели дворца перестали посещать Цветник, а погода установилась гораздо более холодная, чем обычно. Опасаясь, что он не переживет зимней разлуки с любимой, бедняга наблюдал тайком за леди Беатрис, когда она гуляла по саду: его скромное положение мешало приблизиться к ней.

Совершенно случайно хранитель лозы увидел ее следующей весной в Большом фонтанном саду. Она шла навстречу ему по Липовому променаду, который вот уже много столетий был излюбленным местом для встречи влюбленных. Овеваемый чувственными запахами цветущих деревьев, садовник стоял в грязной рабочей одежде, его спутанная борода хранила следы зимних слез. Траут не в силах был сдвинуться с места, словно пустил корни, как дерево. Его охватил страх, что время успело остудить ее любовный пыл. Леди Беатрис, остановившись, спросила, как он поживает. Когда чувство реальности вернулось к нему, хранитель лозы с ужасом обнаружил, что просит леди Беатрис выйти за него замуж. Но даже больше, чем сделанное им предложение, Траута поразило то, что оно было немедленно принято.

Оба прекрасно понимали, что из‑за различия в социальном статусе их брак может быть только тайным. После долгих поисков им удалось найти сельского священника, который согласился обвенчать их. Они приехали в церковь в разных экипажах, чтобы никто не увидел их вместе. Избранница садовника держала в руках букет глициний; на языке цветов это означало: «Я верна тебе» – и что она никогда его не покинет. Вернувшись во дворец, новобрачная нашла свадебный подарок, который ждал ее в передней: пару голубей, которым суждено было никогда не разлучаться.

Когда Томас Траут закончил свой рассказ, они с минуту сидели в тишине. Минк поставила чашку и сказала, что ей пора возвращаться. Отодвигая щеколду на входной двери, садовник повернулся к принцессе и спросил:

– Вы никому не расскажете, мэм? Люди могут осудить наше счастье.

Принцесса покачала головой:

– Нет, мистер Траут. Я хорошо понимаю, сколько проблем у вас возникнет, если кто‑то узнает об этом.

* * *

Минуло совсем немного времени, и принцессе, делавшей записи, сидя за письменным столом, вдруг пришло в голову, что, если правда о тайном браке леди Беатрис выйдет наружу, новобрачная потеряет нечто большее, чем просто общественное положение. Открыв ящик комода, Минк вынула из него свое предписание о вселении, чтобы проверить, правильно ли запомнила то, что в нем написано. Там говорилось: «Апартаменты подлежат возврату Короне в случае вступления занимающего их лица в первый или повторный брак, если только Ее Величество не пожелает еще раз выдать соответствующий ордер».

Размышляя о том, помнят ли об этом влюбленные, Минк протянула руку к колокольчику: ей захотелось выпить немного хереса. Пуки не отозвалась. Принцесса снова позвонила, но горничная так и не появилась. В раздражении отложив перо, Минк отправилась искать свою служанку. Сначала она прошла на кухню, затем осмотрела все комнаты и наконец добралась до мансарды, заметив на лестнице, ведущей туда, наполовину съеденную булку. Минк медленно отворила дверь в комнату Пуки и обнаружила служанку там. Она завязывала ленты на шляпке. Чемодан ее стоял тут же на полу, рядом с саквояжем для Альберта. Кипа газет под кроватью исчезла, с постели были сняты простыни. Оглядевшись по сторонам, принцесса заметила небольшую коробочку на каминной полке – единственное, что еще свидетельствовало о пребывании Пуки в этой комнате.

Та повернулась к хозяйке.

– Вам нет нужды увольнять меня, мэм: я ухожу сама. Мне не следовало принимать ухажера у нас в доме. Это против правил. Я оставила вам яйцо длинноногого золотого лирохвоста, чтобы отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. – Пуки указала на коробку и смущенно повернулась к хозяйке. – Надеюсь, мэм, вы не станете ругать меня за то, что я взяла саквояж Альберта.

– Но я не собираюсь тебя увольнять, – сказала ошеломленная Минк. – Спустись лучше вниз и проследи, чтобы обе двери были заперты после моего ухода. Я скоро вернусь.

Пуки покачала головой:

– Есть и еще одна причина, мэм. Люди болтают обо мне в омнибусах, значит они будут говорить и о вас. Махараджа не стал бы меня спасать, знай он, какой позор я навлеку на его семью. Вы не должны больше рисковать репутацией, пытаясь мне помочь. Не сообщайте моей матери, что со мной произошло: несчастная этого не перенесет. Пожалуйста, отошлите ей мой чемодан, чтобы у нее осталась хоть какая‑то память обо мне. Это на тот случай, если она захочет вспоминать меня, когда все будет уже позади, – добавила служанка, и слеза скатилась по ее щеке.

Не в силах видеть ее такой расстроенной, Минк посмотрела на потрепанный чемодан с жалкими пожитками своей бывшей няни, которая больше половины жизни присматривала за ней.

– Распаковывай вещи, и больше ни слова об этом, – сказала принцесса дрогнувшим голосом.

Пуки покачала головой, вытирая лицо тыльной стороной руки.

– Вам нужно уделять больше внимания доктору Хендерсону, а не пытаться спасти меня, мэм. Он ваше будущее, а не я.

Принцесса больше не могла этого вынести.

– Сними шляпку, я буду ждать тебя внизу через минуту, – сказала она и вышла, чтобы положить конец этому разговору.

– Мэм?

– Да? – отозвалась Минк из‑за двери.

– Говорят, что служанки не должны любить своих хозяек, но иногда они ничего не могут с этим поделать, – раздался робкий голос.

Минк проглотила комок в горле.

– А еще считается, что хозяйки не должны любить своих служанок, но иногда они тоже ничего не могут с этим поделать, – ответила Минк и быстро пошла вниз по лестнице.

* * *

Чуть позже раздался стук в дверь кабинета.

– Мэм, – позвала Пуки, стоя на пороге и держась за дверную ручку.

– Да, – откликнулась Минк, не поднимая глаз от блокнота.

Служанка медлила в нерешительности:

– У меня есть предсмертное желание.

Принцесса не шелохнулась:

– Не понимаю, что это вдруг пришло тебе в голову. Смерть грозит тебе не больше, чем мне. Ты заказала баранину у рассыльного мясной лавки, чтобы приготовить из нее фальшивую оленину, как собиралась?

Но Пуки, оказалось, не так просто сбить с мысли.

– Я хочу, – продолжала она, – чтобы вы свозили меня в Королевский аквариум.

Минк повернулась к ней.

– В Королевский аквариум? – переспросила она в ужасе.

Служанка кивнула.

– Это мое предсмертное желание. Я не могу умереть, не узнав, откусят ли львы голову у графини N, – сказала она, вздернув подбородок.

– Насколько я могу судить, это уже случилось.

– Об этом написали бы в вашей газете, мэм. Я читаю ее каждый вечер. Об откушенной голове в ней не упоминалось.

Вновь обратив взор на свой список подозреваемых, принцесса пробормотала, что, возможно, сходит туда с Пуки через неделю.

– Мэм, тогда меня, возможно, уже здесь не будет. Мне нужно туда пойти сегодня.

– Сегодня? – повторила за ней Минк, после чего замолчала, глядя в окно. – Я, право, думаю, нам сейчас не следует выходить из дому, Пуки. Смотри, вон на том дереве сидит ворона.

Служанка подошла к окну.

– Это не ворона, мэм, – ответила она, постукивая пальцем по раме. – Это дрозд.

* * *

Пока они стояли в дорожной пробке, Минк смотрела на Биг‑Бен через грязное окно двухколесного экипажа, сама не в силах поверить, куда едет. Когда в 1875 году владельцы нового аквариума в Вестминстере приобретали лицензию на устройство музыкальных и танцевальных вечеров, они делали это под тем предлогом, что лондонцам нужны не одни только рыбы. Решено было разбить там летний и зимний сад, где, кроме увеселений для городских невежд, предусматривалось также их просвещение – в концертном зале, театре и картинной галерее. Композитор Артур Салливан, чье сотрудничество в области оперетты с Уильямом Гилбертом породило маниакальное увлечение пиратами[34], был призван дирижировать тамошним оркестром. Здесь также установили парламентский звонок[35], соединенный с палатой общин; предполагалось, что Королевский аквариум будут часто посещать члены обеих палат. Дополнительная респектабельность обеспечивалась тем, что после наступления темноты сюда не допускались одинокие женщины.

Однако в день открытия в аквариумах, размещенных в огромном зале под великолепной крышей из стекла и железа, не оказалось ни рыб, ни воды. Это было незадолго до того, как великий мистер Салливан перестал появляться здесь со своей дирижерской палочкой, к чему публика, которая никогда особенно не стремилась к самосовершенствованию, проявила полное равнодушие. Надежды на просвещение масс стали призрачными, и тогда в ход пошли иные средства, способные их завлечь. Публика, соблазненная женщинами, которыми выстреливали из пушки, голодающими итальянцами, заклинателями аллигаторов, быками, взбирающимися по лестницам, и блошиным театром, не замедлила явиться, устроив непристойную давку. Пьяницы, карманники и проститутки слетались на эти зрелища, как пчелы на мед. В конце концов городской совет отказался продлить лицензию; тогда ему объяснили, что хоть аквариум без рыб и не слишком удачное изобретение, но при этом он ничуть не хуже, чем любой другой.

После того как принцесса неохотно заплатила два шиллинга за вход, Пуки повернулась к ней и сказала:

– Мэм, мы должны посмотреть, как ныряет знаменитый профессор Финней. Он выступает всего лишь раз в день, и я не могу этого пропустить.

Они протиснулись мимо посетителей и женщин, торговавших всякими диковинками в спичечных коробках, и сели как можно ближе к наполненному водой резервуару. Через несколько минут на высокой платформе под куполом аквариума появился человек, одетый в поношенный костюм. Подкрутив концы своих изящных усов, он натянул на голову мешок. Затем появился его импресарио, которого позвали в последний момент, поскольку помощник маэстро в это время лежал пластом после неудачной попытки жонглировать бочонками с вином. Новый ассистент завязал мешок дрожащими пальцами, чиркнул спичкой и поднес ее к источнику своего дохода. Пнув профессора в голень, он начал молиться. По этому сигналу пылающий маэстро полетел в воду головой вниз. Черный дым валил вслед за ним. К большому разочарованию зрителей, этот ужасный человек‑факел погас, как только упал в бассейн. Но это еще не был конец представления: бедняга начал биться, пытаясь вылезти из мешка, чтобы не утонуть. Выбравшись наконец из мешка, он продолжал барахтаться в воде, пытаясь избавиться от своего облачения, пришедшего в жалкое состояние после стольких огненных полетов и ныряния в холодную воду. Из бассейна профессор вылез в купальном костюме веселой расцветки. Усы маэстро обвисли и опалились, но все равно выглядели внушительно. Русский силач поднялся по ступеням на платформу, забросил тучного импресарио себе на плечи и понес вниз, а зрители бешено аплодировали этому подвигу, учитывая внушительную тяжесть ноши. Это не было, однако, задуманной частью зрелища: дело в том, что импресарио, чья прибыль зависела от способности профессора ловко развязывать в воде морской узел, лишился чувств.

Пуки хлопала так сильно, что ладони ее покраснели. Потом ей захотелось посмотреть на дрессированных собак. Минк протискивалась сквозь толпу, стараясь не отстать от своей служанки. Они подошли как раз в тот момент, когда в небольшом деревянном доме на сцене вспыхнул пожар. Две собаки‑колли, встав на задние лапы, приставили пожарную лестницу к стене пылающей постройки. Ральф, четвероногий пожарный, взлетел по лестнице, прыгнул в огонь, схватил куклу и поволок ее вниз. Затем герой перекатился на спину, подняв лапы в воздух, словно мертвый. Пуки вцепилась в руку принцессы. Между тем колли удалились на задних лапах и вернулись с каретой «скорой помощи» и мохнатым полицейским. Тело героя было поднято на постамент, появилась безутешная усатая вдова Ральфа, одетая в траур, и встала рядом с ним. Ее безвременно ушедший супруг был погружен в карету «скорой помощи» и увезен под печальные звуки похоронной музыки.

Для Пуки это было уже слишком. Когда зрители покинули свои места, она осталась сидеть в ожидании счастливого конца, хотя Минк убеждала ее, что шоу закончилось.

– Я только что видела, как Ральф задрал лапу и справил нужду на ногу акробата, – сказала принцесса.

Но ничто не могло успокоить служанку, и даже имбирный пряник, предложенный Минк, не улучшил ее настроения.

– Давай полюбуемся на чемпиона мира по прыжкам, – предложила Минк, изменив тактику. – А затем посмотрим, есть ли еще голова у графини N.

Хандра покинула служанку лишь в тот момент, когда она увидела миниатюрного Генри Флайта, одетого в великолепную красную облегающую рубашку и белое трико. Волосы его были гладко зачесаны, чтобы уменьшить сопротивление воздуха при полете. Он подбежал к равнодушной ко всему серой лошади, которая уже успела привыкнуть к происходящему, оттолкнулся обеими ногами и перелетел через нее, приземлившись с другой стороны. Даже принцесса затаила дыхание, когда чемпион прыгнул, поднявшись на пять футов в воздух, через поставленные в ряд одиннадцать стульев и пролетел четырнадцать футов над ними. Когда аплодисменты наконец стихли, он повернулся к аудитории и попросил выйти добровольца из публики. Прежде чем Минк поняла, что задумала Пуки, та направилась к сцене с бесстрашием человека, дни которого сочтены. Сняв шляпку, она надела цилиндр, предложенный мистером Флайтом, который тут же зажег укрепленную на нем свечу. Не успела служанка и глазом моргнуть, как прыгун, перескочив через стоявший позади нее стол, погасил пламя нежным прикосновением своей маленькой ножки и приземлился перед ней с грацией голубя.

Затем вышли два высоченных ассистента, и прыгун снова обратился к аудитории, вызывая добровольца, который согласился бы стать «живой перекладиной». Все умолкли, боясь шевельнуться, чтобы их движение не сочли за желание предложить свои услуги. Пуки уже шла обратно на свое место, но вдруг развернулась и выскочила на сцену, прежде чем Минк сумела ее удержать. Ассистенты немедленно подняли Пуки горизонтально, так что ее голова и ноги лежали у них на плечах. Прыгун бросился к ним, взмыл в воздух, как кенгуру махараджи, и пролетел над служанкой, прежде чем та успела испугаться.

Чемпион похвалил Пуки за бесстрашие, после чего та вернулась на свое место. Тогда он призвал шестерых смелых мужчин поучаствовать в заключительном трюке под названием «живая стена». Чтобы не оказаться посрамленными тощей индийской служанкой, шесть человек, пришедшие на это шоу с женами, вышли на сцену и выстроились один за другим, как было указано. Однако вскоре меж ними вспыхнул спор: никто не желал стоять последним.

– Не ходи туда, – велела принцесса служанке, но Пуки вскочила со своего места и встала позади всех.

Когда мистер Флайт, разбежавшись, стремительно к ним приблизился, мужчины ухватились друг за друга, закрыли глаза и закричали, служанка же с трепетом наблюдала, как чемпион пролетает над ее головой, словно падающая звезда.

Не успела Пуки вернуться на место, как принцесса схватила ее за руку.

– Если хочешь увидеть графиню N, надо идти прямо сейчас, потому что нам скоро уходить, – прошептала она.

Они нашли графиню на арене, обнесенной металлическим ограждением. На дрессировщице были выцветшее бальное платье и грязные вечерние перчатки. Голова ее оказалась цела. Заинтригованная платьем графини, которое было местами разорванным, служанка настояла на том, чтобы сесть в первом ряду. Где‑то сзади распахнулась дверца, и на арену вышли, волоча хвосты, три скучающих льва. Артистка щелкнула хлыстом, и они забрались на тумбы, где принялись зевать, обнажая ужасные зубы. Вновь послышался звук хлыста, и звери присели на задние лапы, подняли передние с остриженными когтями и принялись ими махать, словно отгоняя назойливых бабочек. Еще щелчок, и они спустились на посыпанную опилками арену, по которой начали с отвращением кружить, неохотно, словно дети, которых привели в картинную галерею.

Во время этого тягостного шествия один из львов вдруг остановился и дернул ушами. Помахивая хвостом, он уставился на стоявшую перед ним лжеаристократку. Дрессировщица отчаянно взмахнула хлыстом, зверь издал ужасный рев. Внезапно он взмыл в воздух, с еще большей легкостью, чем чемпион мира по прыжкам, и приземлился прямо перед графиней. Она в ужасе отшатнулась, предвидя страшный конец, который ей грозил. Но все обошлось. Прежде чем она успела поднять руки, чтобы защититься, король джунглей лизнул хозяйку в нос и улегся у ее ног, явно намереваясь вздремнуть.

– Пожалуй, нам следует прийти в другой раз, мэм, – заявила Пуки, вставая без единого хлопка.

– Я думаю, что одного раза вполне достаточно, – возразила принцесса, направляясь к выходу.

Когда они миновали объявление, рекламирующее шоу уродов, которые не желали показываться в дневное время, чтобы сохранить свою тайну, Минк взяла Пуки под руку. Но служанка не проявила ни малейшего желания взглянуть на трехногого человека.

– В голубином пироге генерала тоже было три ноги, и это принесло мне одни несчастья, – сказала она.

Они уже почти добрались до выхода, когда служанка внезапно остановилась:

– Мэм, вон там доктор, который вам нравится.

Минк, проследив за ее взглядом, увидела Хендерсона, разговаривающего с человеком, плечи которого обвивала змея.

– Не понимаю, почему ты вбила себе это в голову. Он мне вовсе не нравится. И вообще, он влюблен в леди Бессингтон, – возразила Минк, быстро отводя глаза.

Пуки продолжала смотреть на него:

– Он заметил вас, мэм, и идет сюда.

Минк повернулась спиной к Хендерсону:

– Тогда сделаем вид, что мы его не видим.

– Слишком поздно, мэм, я помахала ему рукой.

Минк обернулась, кивком поощрив робко приближающегося доктора. Он улыбнулся и, подойдя, приподнял шляпу.

– Как приятно вас видеть, доктор Хендерсон, – сказала Минк. – Наверное, вы пришли, чтобы посмотреть велосипедные трюки.

– Нет, я здесь по просьбе друга. Исполняю свои профессиональные обязанности в качестве дежурного врача. Шпагоглотатели иногда засовывают свой реквизит слишком глубоко.

Принцесса посмотрела ему в глаза:

– Мужчинам так часто хочется покрасоваться.

Доктор взглянул на Пуки и подошел на шаг ближе:

– Насколько я понимаю, вы пытаетесь снять подозрения с вашей служанки. Дайте мне знать, если я могу чем‑то помочь.

Минк подняла брови:

– Не беспокойтесь, доктор, я прекрасно управлюсь с этим сама. Мне никто не нужен, в том числе и вы.

– Каждому нужен кто‑то, принцесса, – возразил Хендерсон.

– Что за чепуха! – отрезала она.

Доктор, помолчав, произнес с нежностью в голосе:

– Ничто так не обедняет жизнь, как отсутствие любви.

Принцесса отвела взгляд, но потом снова встретилась с доктором глазами.

– Как соблазнительно сказано, доктор Хендерсон. Боюсь, вы провели слишком много времени, общаясь с заклинателями змей, – съязвила она и направилась к выходу.

Когда они уселись в кеб, Пуки посмотрела в окно и сказала:

– Вы, наверное, по уши влюбились в доктора Хендерсона, мэм. Вели себя с ним еще более грубо, чем в прошлый раз.

Минк сердито взглянула на нее:

– Ты понимаешь, что служанка никогда не должна заговаривать с госпожой? За исключением, конечно, случаев, когда ей нужно передать сообщение или задать необходимый вопрос.

– Мэм, я не простая служанка, – сказала Пуки. – Я стою на пороге смерти, и мой долг говорить вам все напрямик, потому что скоро меня заставят умолкнуть навеки.

– Ты всегда разговаривала со мной так, как сейчас. И в любом случае ты совершенно не права относительно доктора Хендерсона, – ответила принцесса, глядя в окно.

Пуки покачала головой:

– Мне думается, вы лукавите, мэм. Однажды вам все‑таки придется влюбиться. Это единственный способ поправить свои дела.

Минк повернулась к служанке:

– Кстати, о любви. Я все еще не забыла о продавце водяного кресса.

– Я больше не разговариваю с ним, мэм. Не хочу, чтобы он зря тратил время, раз меня все равно ожидает эшафот.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Они какое‑то время ехали молча.

– Мэм, – раздался через некоторое время дрожащий голос Пуки, – вам надо поскорее выяснить, кто отравил генерала. В газете было сказано, что королева проявляет к этому делу интерес, так как генерал умер в ее дворце. Инспектору нужен преступник.

Принцесса продолжала смотреть в окно.

– Жаль, что она ничуть не озабочена тем, чтобы возвратить мои фамильные драгоценности.

– Мэм?

Начинал накрапывать дождь, и принцесса углубилась в свои мысли.

– Мэм?

В конце концов принцесса повернулась к Пуки.

– Они собираются меня повесить, – проговорила служанка, и слезы потекли по ее впалым щекам.

Глава 13

Дата добавления: 2015-10-30