Альберта продают в странствующий зверинец

Понедельник, 7 марта 1898 г.

Прошел почти год с тех пор, как было получено письмо. Несколько дней о нем не вспоминали, потому что Минк швырнула его в кучу корреспонденции от британского правительства, которое с нарастающим раздражением настаивало на продаже дома. Вначале принцесса, отвечая на эти упорные просьбы, делала завуалированные намеки на непростые обстоятельства и вежливо просила разрешить ей остаться еще на какое‑то время. Но выхода из трудной ситуации не предвиделось, а настойчивость правительства усиливалась. Безупречный вначале почерк принцессы на листках с траурной каймой заметно ухудшился.

«Мой отец никогда не наделал бы таких долгов в Англии, – писала она, яростно царапая пером по бумаге, – если бы эта страна не убила его мать, не лишила земли и не изгнала с родины».

К тому времени многие комнаты были заперты, чтобы сэкономить на их обогреве и уборке. Простыни, которыми накрыли мебель, свисали с нее, как замерзшие призраки, шторы были связаны и уложены в дерюжные мешки, картины завешены коричневой бумагой. Несмотря на привычку Минк к чрезмерным тратам – пороку, унаследованному от отца, – она в конце концов решила, что от животных необходимо избавиться. Их купил владелец странствующего зверинца. Один за другим были распущены и слуги. Сначала выходное пособие в размере месячного жалованья получил садовник, затем два конюха, что вызвало панику у оставшейся весьма многочисленной прислуги. Они внимательно следили друг за другом, выискивая изъяны, чтобы уверить себя: следующими будут уволены не они. Серебро никогда еще не сияло так ярко, на звук колокольчика отзывались мгновенно, каждый дюйм кустов был тщательно подстрижен. Миссис Уилсон обратилась к снадобьям знахарей, чтобы избавиться от аллергии. Джордж, второй ливрейный лакей, которого, как подозревали другие слуги, наняли из‑за сердечной привязанности махараджи к его матери, купил подбитые ватой шелковые чулки, чтобы придать хоть какую‑то привлекательность своим уродливым икрам. Но в конце концов даже этим двоим пришлось уйти, обливаясь слезами сожаления о покойном махарадже.

Осталась только Пуки, старейшая служанка, которая выполняла свои обязанности, совершенно не замечая толкотни, устроенной прочими слугами, отчаянно цеплявшимися за свои места. Пониженная в должности до «прислуги за всё», выполняющей самую черную работу, она решительно, пусть и без должного умения, взялась за нее. Принцесса, однако, ни разу не попрекнула свою служанку ни пылью, до которой не доходили руки, ни погасшим огнем в камине, ни едой, которую можно было лишь с трудом терпеть, но уж никак не хвалить.

Возясь с фитилями ламп, одетая, как подобало служанке, в полутраур – черное платье с белой оторочкой, Пуки заметила, что почерк на принесенном утром конверте отличается от того, к которому они успели привыкнуть за последний год. Служанка положила письмо на серебряный поднос и вновь обратила на него внимание Минк. Та читала в гостиной старый номер «Стрэнд мэгэзин», укрыв колени пледом, а ноги муфтой. Минк сейчас больше занимали шалости Альберта, которого она никак не могла решиться продать. Одежда обезьянки была унылого, серого цвета, как и у хозяйки. Альберт только что обнаружил любимую трубку покойного хозяина и теперь внимательно изучал ее, сидя на камине между фотографиями в рамках. Принцесса машинально распечатала конверт.

Мадам!

Моя скромная обязанность – сообщить, что Королева соблаговолила пожаловать Вам жилое помещение в Хэмптон‑Корте в знак признательности и уважения к Его Высочеству, Вашему покойному отцу.

Дом с шестью спальнями и собственным садом находится на территории дворца. Право владения оформят до конца Вашей жизни, соответствующее предписание будет должным образом составлено.

Надеюсь, что при первой же возможности Вы напишете ответ, который я передам Ее Величеству Королеве.

Имею честь, мадам, оставаться покорным слугой Вашего Высочества.

Келлертон

– Письмо от лорд‑гофмейстера, – сказала принцесса, широко открыв глаза при виде печатного фирменного бланка. – Королева предлагает мне жилое помещение в Хэмптон‑Корте.

Пуки нахмурилась.

– Насколько я припоминаю, этот дворец полон впавших в нужду вдов, чьи мужья отличились на гражданской или военной службе империи. Бог его знает, что это за публика, но теперь, по крайней мере, я смогу наконец продать дом и сбросить со своих плеч правительство! – воскликнула Минк, просияв.

Служанка, повернувшись к ней спиной, подняла с пола мехи и принялась раздувать ими огонь в камине.

– Мы не сможем жить в этом дворце, мадам. Он полон призраков, – резко ответила она. – Придется поискать что‑то другое.

– Если жилье пожаловано королевой, за него не нужно платить, – заметила Минк, с недоверием глядя на служанку.

Пуки продолжала раздувать мехи, пока едва тлеющие угольки не разгорелись алым пламенем.

– Хэмптон‑Корт – одно из самых наводненных призраками мест в Англии, – сказала она. – Это известно каждому мусорщику.

– Но очень многие мечтают там поселиться, – возразила Минк, протягивая ей письмо. – И я счастлива, что получила такое предложение. Боже правый, ведь это дом с шестью спальнями и садом! Большинство других, таких же как я, разместили всего лишь в квартирах.

Служанка с громким стуком отложила мехи и взяла поднос.

– Пусть даже так, мэм. Все равно это не для нас, – заявила она и, недовольно поджав губы, пошла прочь мелкими шажками – походкой, характерной для служанок.

Принцесса, уже почти согласная на предложение королевы, провела весь день в обществе Пуки. Наблюдая за тем, как служанка выполняет свои обязанности, Минк не заметила в ней никаких признаков капитуляции. «Эта женщина упряма, как такса», – подумала принцесса, когда Пуки проходила мимо с ведерком угля, не удостоив даже взглядом свою госпожу.

На следующее утро, позавтракав тем, что нашла в буфете, Минк вернулась к столу и долго разглядывала черно‑желтую смесь на тарелке.

– Я просила омлет, – сказала она Пуки, когда та пришла с корзинкой теплых булочек. – Это какой‑то новый рецепт?

– Это и есть омлет, – ответила служанка. – Его очень трудно готовить.

Принцесса удивленно приподняла брови:

– Да неужели? Канатоходец Блонден сумел состряпать омлет, когда балансировал на канате, натянутом над Ниагарой. Разве он не один из твоих кумиров?

– Да, мэм, но он француз. Всем известно, что у них врожденные кулинарные способности: ведь их матери едят улиток.

Минк задумчиво потыкала кушанье вилкой:

– И все же тебе не следует готовить еду. Если удастся продать дом и переехать во дворец Хэмптон‑Корт, возможно, мы сумеем найти деньги на повара.

Пуки, нахмурившись, прошла к двери.

– Домашние слуги не захотят работать в таком месте, мэм. Там полно призраков. Я вам уже говорила об этом вчера, – бросила она через плечо.

– Но привидений не существует, – запротестовала Минк.

Служанка повернулась к ней, уперев руки в боки.

– Мэм, моя бабушка теперь чаще посещает меня, чем когда была жива. Из‑за этого я преждевременно начала седеть. Мне вовсе не хочется, чтобы из‑под моей кровати вылезал призрак Кэтрин Говард[2]. И вообще, некоторым приходится рано вставать по утрам, – заявила она, громко хлопнув дверью.

В тот же день, когда Минк возвратилась с прогулки в Кенсингтон‑гарденз, взглянув на открывавшую дверь служанку, она убедилась, что губы у той по‑прежнему недовольно поджаты. Решив, что единственный способ вернуть расположение Пуки – подкупить ее, Минк уселась в гостиной ждать, когда та придет со своим шитьем.

Пуки давно перестала проводить время в комнате для служанок: она не могла оставить свою госпожу в тисках ужасного одиночества. Вскоре Пуки села напротив и молча склонила голову, зашивая шов на блузке. Прошло минут пять, но Минк так и не услышала ее привычной болтовни. Принцессу всегда удивляло, как можно говорить так много, тем более служанке, которой вообще следует открывать рот, только когда ее о чем‑то спрашивают. Минуло еще десять минут – ни одной шутки, которые любят отпускать швеи за работой, не слетело с ее уст. Минк бросила на нее взгляд, затем, заглянув в газету, громко произнесла:

– Посмотри‑ка, что устроили в Королевском аквариуме. Дрессированные собачки!

Игла сразу перестала мелькать, и служанка подняла свои темные глаза.

– Я все думаю, что они там затеяли, – восторгалась принцесса, так и не положив газету. – Может быть, один из этих очаровательных собачьих оркестриков, где песики играют на музыкальных инструментах? Кого, к примеру, оставит равнодушным фокстерьер, бьющий в барабан?

Служанка словно приросла к своему месту.

– А вот этому я и вовсе не верю! – удивленно воскликнула принцесса. – Здесь говорится, что профессор Финней, охваченный пламенем, прыгнет в воду с крыши! Надеюсь, он не обгорит дó смерти. А если и избежит этой опасности, всегда остается риск утонуть.

Пуки уронила иглу, широко раскрыв глаза.

Принцесса снова склонилась к газете:

– О господи! Они отправят графиню N прямо ко львам. Представляешь, каково это – сидеть в зале и видеть, как львы откусят ей голову…

– Нам надо завтра же пойти на это представление и сесть в первый ряд! – внезапно вырвалось у Пуки.

Минк сложила газету и натянула плед повыше на колени.

– Боюсь, мы теперь не часто сможем позволять себе подобные маленькие удовольствия, – сказала она со вздохом. – Я стремлюсь сократить все необязательные траты. Пока мы здесь, мне придется ухаживать за садом, хоть я и не знаю, как это делается. Если продам дом, сумею, по крайней мере, вернуть правительству долг. Но куда мы тогда денемся? Если так будет продолжаться, я не смогу купить тебе даже имбирный пряник!

Служанка подняла иглу и вновь склонила голову над шитьем. И только на следующее утро она наконец сменила гнев на милость.

– Не исключено, что они избавились от привидений в этом дворце, мэм, – сказала Пуки, трудясь над платьем принцессы. – Сейчас придумали машины на любой случай.

К тому времени как лорд‑гофмейстеру был послан ответ, дом и часть мебели выставили на продажу вместе с экипажами и написанными маслом картинами из кабинета махараджи. На них были изображены женщины, которые, должно быть, намерзлись, пока позировали. Некоторые покупатели приходили просто поглазеть на роскошные индийские интерьеры, начитавшись о них в модных журналах о жизни высшего общества, а также заглянуть в спальню человека, умершего при столь необычных обстоятельствах.

Владелец странствующего зверинца, чья борода не шла ни в какое сравнение с бородой его карликового козлика, вернулся за Альбертом. Однако Пуки оставила его стоять на лестнице, захлопнув перед ним дверь и отказавшись выполнить распоряжение принцессы – принести небольшой ящик для обезьянки.

– Мэм, вы не можете продать Альберта, – заявила она, уперев руки в бедра. – Махараджа привез его из Индии. Попав на корабль, Альберт вывалился за борт, потянувшись за угощением – плодом манго. Даже капитан возносил Богу молитвы, чтобы обезьянка выжила, когда ее выловили из воды. Ваш отец так любил Альберта!

Но принцесса оставалась непреклонной. Она получила на этот счет несколько писем от миссис Бутс, дворцовой экономки, представительницы лорд‑гофмейстера.

– Я тоже не хотела отдавать Альберта, но она настаивает на этом. Во дворце запрещено держать домашних животных, за исключением декоративных собачек.

– Но, мэм, как этот человек с грязной бородой узнает, что для Альберта закончился траур и ему снова можно надевать штаны из красного вельвета? – спросила служанка, кивая в сторону двери.

– Надеюсь, ты скажешь ему об этом, хотя, полагаю, одежда не будет иметь большого значения, – ответила Минк, направляясь в библиотеку, чтобы не видеть, как увозят Альберта.

Пятница, 18 марта 1898 г.

Когда был назначен день переезда, миссис Бутс послали телеграмму, извещающую о времени прибытия поезда в Хэмптон‑Корт. В многочисленных письмах, полученных от этой женщины, по преимуществу описывалось, какие муки ей причиняет бронхит. Миссис Бутс настаивала, чтобы они приезжали в пятницу, когда дворец будет закрыт на уборку. Но когда прибыл экипаж, чтобы доставить их на вокзал Ватерлоо, Минк выдумала столько дел, требующих немедленного завершения, что кучер успел заснуть, а лошади проявили явный интерес к тюльпанам. Но вот все отговорки были исчерпаны, принцесса наконец завязала ленточки своего серого капора и в последний раз сошла по ступеням лестницы. Когда экипаж медленно направился в сторону подъездной аллеи, она оглянулась на единственный дом, который у нее когда‑либо был, и смахнула подступившие слезы, ощущая себя потерянной на ничейной земле между прошлым и будущим.

Кучер старомодного громоздкого экипажа высадил их у входа на станцию. Все пространство здесь было забито двухколесными пролетками, каретами, омнибусами, фургонами и тележками, принимающими или исторгающими пассажиров. Носильщик поставил их багаж на ручную тележку, и они прошли за ним внутрь вокзала. Мальчишка‑газетчик выкрикивал новости дня под громыхание поездов, чистильщики обуви бросали укоряющие взгляды на башмаки пассажиров, шмыгали карманники, надеясь поживиться в этой суматохе.

Принцесса первой высмотрела билетную кассу, и Пуки, крепко сжимая шкатулку с драгоценностями госпожи, отправилась покупать билеты.

– Но это вагон третьего класса, – заметила Минк, когда служанка вернулась.

– Два билета первого класса стоят четыре шиллинга, мэм. Люди, которые приходили к нам в дом, не заплатили тех денег, что мы просили за мебель, а некоторые и вовсе хотели поживиться задарма. Леди тоже путешествуют третьим классом. Так было написано в одной из газет, что вы читаете.

Минк восприняла это как попытку служанки ограничить ее расточительность.

– В вагоне третьего класса хорошо путешествовать тем, кто может позволить себе первый.

– Но вспомните, мэм, едва ли какая‑то леди до вас решалась ездить на верхней площадке омнибуса.

– Да, но причина для этого была совершенно иная. Слишком долго одни мужчины наслаждались сверху лучшими видами.

Когда спор был исчерпан и куплены новые билеты, от их поезда остались лишь веселые струйки дыма. Женщины какое‑то время с недоверием взирали на пустые рельсы, потом вернулись в зал ожидания. Они примостились среди чемоданов, саквояжей и свертков рядом с Библией, прикованной к стене, дабы никто не нарушил восьмую заповедь.

Пассажиры и собачка с интересом разглядывали странную парочку. Служанка и ее госпожа опустили глаза, мысленно обвиняя друг друга в том, что миссис Бутс с ее бронхитом вынуждена напрасно ждать их на улице. Ни одной из них даже не пришло в голову выпить по чашечке чая в станционном буфете. Они измучились ожиданием, поскольку, как известно, поезд дольше всего не приходит тогда, когда опоздаешь на предыдущий.

Но вот наконец они отъехали от станции. Носильщик изумленно смотрел на щедрые чаевые, которые сунула ему в руку принцесса, наконец почувствовав облегчение. Когда поезд пересекал виадук, она посмотрела вниз, на лондонские улицы, прикидывая, каково это – жить так далеко от центра вселенной – Пиккадилли. Принцессу мучила неуверенность в будущем. В голову лезли мысли о несостоявшейся совместной жизни с мистером Кавендишем, сперва столь великодушно предложившим ей свою любовь, а потом отказавшимся от нее из меркантильных соображений. Взяв только что купленный роман, она открыла его, желая отвлечься. Хватит уже горевать об этом человеке.

Они ехали через поля, едва тронутые дуновением ранней весны. Пуки, чье лицо казалось еще тоньше в черном капоре, наконец нарушила молчание:

– По крайней мере, вы будете жить во дворце, как вам и надлежит, мэм.

Принцесса едва заметно улыбнулась и вновь склонила голову над книгой.

Когда через три четверти часа поезд достиг конечной остановки, уже смеркалось. Носильщик вынес их багаж к экипажу, запряженному единственной лошадью. Угрюмый кучер набросил себе на колени грязное одеяло, чтобы уберечься от сырости. Когда они переехали через мост и направились ко дворцу, за ними погнались двое мальчишек с шапками в руках, надеясь заработать по пенни за переноску багажа. Удивляясь, что она никогда здесь не бывала, Минк разглядывала этот памятник архитектуры, который веками привлекал посетителей причудливыми колпаками дымовых труб, величавыми галереями и романтическими внутренними дворами. Когда‑то это была королевская резиденция: на переднем плане стояло величественное здание шестнадцатого века, эпохи Тюдоров, из красного кирпича, выстроенное для кардинала Уолси[3]и Генриха VIII, а позади располагалась контрастирующая с ним элегантная барочная пристройка, заказанная Вильгельмом III и Марией II. Сады, окружавшие резиденцию, принадлежали к числу красивейших в Англии. Созерцанием их наслаждались многие монархи.

Когда кучер остановил экипаж у Трофейных ворот, главного входа во дворец, он имел наглость запросить баснословную плату, несмотря на то что поездка была краткой, а лощадь хромой. Минк пригрозила сообщить об этой зарвавшейся скотине ближайшему констеблю. Кучер понял, что зашел слишком далеко, и сбавил цену. Он уселся в гостинице «Митра» через дорогу, купил пинту крепкого портера и принялся разглядывать женщин определенного сорта, на внимание которых только и мог рассчитывать.

Проститутки с нарумяненными щеками и крупными локонами, ниспадающими на плечи, стояли и у Трофейных ворот. С ними заигрывали кавалеристы, размещенные в казармах на подъездной аллее дворца. Принцесса смущенно посмотрела на этих женщин, вспомнив парочку с аккуратно завитыми волосами, явившуюся на похороны ее отца. Потом она заметила даму в шали, натянутой поверх капора. Руки ее были сложены на огромной груди. Своим видом она вызывала мысль о рождественском пудинге. По кашлю, раздавшемуся из этого свертка, Минк догадалась, что перед ней, вероятно, и есть миссис Бутс. Принцесса представилась, извинившись за опоздание.

– Вы вряд ли можете себе вообразить, ваше высочество, какое действие оказывает холодный воздух на легкие, когда приходится ждать людей, опоздавших на поезд, – выпалила в ответ экономка. Взглянув на темное небо, она добавила: – Для человека в моем состоянии нет ничего хуже северо‑восточного ветра. Он воет с тех пор, как я вышла из дому, а это было так давно, что просто удивительно, почему мистер Бутс еще не стал вдовцом.

Она замолчала, увидев, что из ворот большими шагами вышел молодой темноволосый джентльмен в черном сюртуке. Из‑под его цилиндра выпячивалось нечто, ясно свидетельствующее, что это врач‑терапевт, который предпочитает не брать с собой сумку, а носит свой короткий деревянный стетоскоп в шляпе. Его башмаки издавали при ходьбе тихий, но непрерывный скрип. Перейдя дорогу, он направился в сторону своего дома, бросив на принцессу взгляд, от которого учащался пульс у многих его пациенток.

– Мой врач вовсе не доктор Хендерсон, – продолжила свой монолог миссис Бутс, встретившись с Минк взглядом. – На вашем месте я предпочла бы обходить его стороной. Если бы вы видели, как он разъезжает на своем велосипеде! Настоящий лихач. На прошлой неделе его оштрафовали за слишком быструю езду в Буши‑парке. Если же все‑таки предпочтете его в качестве доктора, не признавайтесь, что пьете чай. Он противник этого напитка: говорит, от него один вред организму. И все же он лучше, чем доктор Барнстейбл, последний деревенский врач, – тот был такой нервный, аж руки тряслись. Лучше бы выписывал свои бесполезные тонизирующие напитки себе. Труп этого бедолаги обнаружил лодочник в Темзе неподалеку отсюда, у моста. Выловить его из воды стоило больших хлопот. Карманы у него были набиты камнями. Не думайте, что я разношу сплетни. Это все ваше имущество? Полагаю, мебель привезут позже. Я вам покажу, где здесь что, скоро сами сможете ориентироваться. Экскурсию по дворцу проведем завтра – слишком уж поздно вы приехали. А сейчас мистер Бутс ждет, когда я накормлю его копченой селедкой.

Экономка внезапно вспорхнула в сторону дворца со скоростью потревоженного фазана. Принцесса и ее служанка помчались следом, сопровождаемые рассыльными мясника и бакалейщика, Пайком и Гиббсом, которые несли багаж.

– Вы уж извините этих женщин, – бросила миссис Бутс через плечо. – Хоть и ворота поставили, они все же умудряются как‑то проникать внутрь мимо караульного. Думаете, их отпугивает этот запах? – Она кивнула на кучу навоза из конюшен. – Ничуть. Зато он усугубляет мою легочную болезнь. Обитатели дворца не перестают жаловаться. Не стоит их винить за это, все‑таки когда‑то здесь жили монархи. Нужно, чтобы королева нанесла нам визит. Тогда здесь быстро все вычистят.

Они прошли дальше вдоль подъездной аллеи. Минк глядела на ворота и дворец Тюдоров впереди, но не находила и следа того очарования, что видела когда‑то на бесчисленных картинах. Наползающая темнота затушевала оранжевый цвет кирпичей, воинственно торчали в небо зубцы стен, исполосованных ночными тенями. Размышляя, будет ли она когда‑нибудь чувствовать здесь себя как дома, Минк взглянула налево и увидела длинные низкие казармы. Несколько солдат наблюдали за ней, стоя в дверях, дым их сигарет извивался во влажном воздухе, поднимаясь вверх. Посмотрев направо, она увидела за оградой тихую Темзу. Берега ее в этот час были свободны от торговцев почтовыми открытками, зонтиками, сомнительными путеводителями, которые обычно были разложены вокруг в ожидании экскурсантов.

Дворец привлекал туристов со времен королевы Елизаветы. Чтобы устроить экскурсию с гидом, достаточно было дать небольшую сумму дворцовому хранителю, если, конечно, королевский двор в это время отсутствовал и не должен был вот‑вот нагрянуть. В восемнадцатом веке эта услуга стоила всего шиллинг. Получив деньги, хранитель отправлялся с посетителями на экскурсию. Вооруженный длинной палкой‑указкой, он с ее помощью рассказывал о картинах и гобеленах. Однако число визитеров тогда было ничтожно по сравнению с настоящей атакой, которой подвергся этот памятник архитектуры, когда королева Виктория объявила в 1838 году о своем решении открыть государственные апартаменты и сады для свободного посещения. Целые орды с восторгом устремились к этому историческому зданию, чтобы насладиться коллекцией живописи и великолепными садами. Так или иначе толпы людей, заполнявших железнодорожные вагоны, омнибусы, шарабаны, экипажи, догкарты[4], открытые коляски, фургоны, ручные тележки уличных торговцев, пароходы, баркасы, парусные шлюпки и каноэ, приносили казне более двухсот тысяч в год.

Когда процессия приблизилась к будке привратника, экономка показала недавно отреставрированные венецианские окна, заменившие раздвижные георгианские.

– Георгам всегда недоставало вкуса, – пробормотала она, сморщив нос.

Пройдя здание насквозь, они оказались на Заднем дворе, огромной пустой площади, на которую выходили бесчисленные окна. Придворные и их гости когда‑то жили в роскоши. Многочисленные камины были причиной обилия дымоходов во дворце. Внезапно из окна упала полоска света: жильцы на дюйм отодвинули штору, услышав звук шагов.

Миссис Бутс остановилась и резко обернулась к принцессе.

– У вас ведь нет никаких домашних животных? – спросила экономка, дохнув на Минк копченым угрем.

– Вы очень недвусмысленно высказались на этот счет, миссис Бутс.

– Поверьте, мне очень приятно это слышать, – сказала она, продолжая идти быстро, словно через вересковую пустошь, а не по дворцу. – Есть жильцы, которые полностью игнорируют сказанное мною, думают, будто они слишком знатные особы, чтобы следовать правилам. После многих лет протестов и петиций жильцов лорд‑гофмейстер наконец позволил завести декоративных собачек. Вы бы удивились, узнав, что многие из этих леди воображают, будто лабрадор может прекрасно устроиться на их изуродованных артритом коленях. Леди Монфор‑Бебб позволила себе купить ирландского сеттера. После шести месяцев дискуссий лорд‑гофмейстер сдался и сказал, что она может держать у себя собаку, пока та не умрет, а потом пусть заведет кого‑нибудь помельче. Эта леди уже один раз меняла собаку, утверждая, что она все та же. Думает, я вчера родилась. Потом еще леди Беатрис со своими ужасными голубями. Отвратительные создания. Не понимаю, почему их сделали символом мира. Они заставили генерала Бэгшота решиться на убийство. Он говорит, что проклятые птицы загадили ему все окна. В результате генерал терпеть не может леди Беатрис. Как, впрочем, и она его. И это вовсе не сплетни. Сперва исчезли четыре птицы – полагаю, они мертвы, – и это только начало. Остается надеяться, что кошки, которых здесь тоже запрещено держать, довершат начатое.

Они быстро прошли через Часовой двор, даже не остановившись, чтобы полюбоваться Астрономическими часами, изготовленными для Генриха VIII и способными, помимо всяких прочих чудес, показывать время прилива у Лондонского моста.

– Это один из самых удивительных хронометров в Англии, – сообщила экономка, когда Минк повернулась, чтобы взглянуть на них. – Они остановились, пробив четыре часа второго марта тысяча шестьсот девятнадцатого года, когда умерла королева Анна Датская. И так происходит всякий раз, когда во дворце умирает его давний обитатель. У меня такое чувство, будто они скоро снова остановятся, но мистер Бутс уверяет, что это всего лишь начало подагры.

Миссис Бутс решительно продолжила путь: ничто не должно было помешать ее мужу насладиться копченой селедкой. Она бросила через плечо, что в настоящее время сорок шесть человек занимают во дворце дарованные монаршей милостью апартаменты, с некоторыми из них живут родственники. Их разместили вместе со слугами в жилых помещениях, разбросанных по всему дворцу, а также в нескольких домах на прилегающей территории. Здесь также проживают двадцать человек обслуживающего персонала с семьями, включая каменщиков, плотников, фонарщика и водопроводчика.

Она объяснила, что обычай, когда монарх дарует жилье, ведется с 1740‑х годов. Избранные из числа придворных – некоторые из них были сравнительно бедны – получили разрешение жить во дворце в летний период от самого Георга II, чей двор перестал пользоваться дворцом в 1737 году. Георг III тоже не захотел обитать в этом историческом памятнике, купив Букингемский дворец и сделав Виндзорский замок своей главной резиденцией за пределами Лондона. Дворец стоял в стороне от парадных покоев, и там постепенно стали выделять жилые апартаменты. Их распределение фактически началось в 1767 году, а через шесть лет стали выдаваться официальные ордера.

Миссис Бутс поведала далее, что сначала обитателями дворца были светские люди с хорошими связями. Богатые также без лишних сомнений старались заполучить освобожденное от арендной платы жилье.

– Доктору Джонсону[5], который написал знаменитый словарь, отказали: список ожидающих своей очереди был нескончаем. Хорошенькое дело! Не могу взять в толк, почему толпы людей приходят, чтобы увидеть его убогий стул в мясном ресторане «Старый чеширский сыр».

Жильцы далеко не всегда вели себя так, как предписывали правила. Старинное здание переделывали без спроса, апартаменты меняли владельцев, некоторые из них самым возмутительным образом сдавали жилье внаем совершенно незнакомым людям. В последние лет пятьдесят обитателями дворца были главным образом малоимущие вдовы и нахлебники видных военных и дипломатов.

– Впрочем, они ничуть не лучше прежних жильцов, можете мне поверить.

Внезапно из глубины коридора возник старый портшез на колесиках, перемещаемый кривоногим, одетым в ливрею человеком со сбившимся на сторону париком.

– Толкает отлично! – пробормотала миссис Бутс, кивнув на это хитроумное изобретение.

Мужчину, приводившего его в движение, звали Уилфред Ноузорти. Как объяснила миссис Бутс, то был здешний водопроводчик, обеспечивавший подачу воды от магистрального трубопровода.

– Он за определенную плату подвозит дам к дворцовым воротам, когда у них назначено вечернее свидание. Если же выезжает за ворота, берет дополнительно шесть пенсов в качестве компенсации, ведь ему приходится выставлять себя идиотом.

Когда портшез проезжал мимо, принцесса заметила, что кто‑то разглядывает ее сквозь окно, и с неменьшим любопытством ответила на этот взгляд.

Внезапно раздался стук, и Уилфред Ноузорти резко остановился. Окно опустилось, из него выглянула женщина лет тридцати пяти с бледным лицом в форме сердечка и аккуратно сколотыми булавками волосами.

– Извините, принцесса, но я должна представиться: миссис Бэгшот, – сказала она таким тихим голосом. Минк пришлось подойти поближе, чтобы ее расслышать. – Понимаю, что это ужасно неучтиво, но я уезжаю в Египет воскресным утром. Просто хотела сказать, что знала вашего отца.

Принцесса хранила молчание, собираясь с духом, готовая услышать какое‑нибудь неприятное откровение.

– Я встречала его несколько раз, и на меня произвела большое впечатление благотворительность, которую он щедро расточал на своих соплеменников‑индийцев, – продолжила свою речь миссис Бэгшот. – К сожалению, этот аспект его личности был известен немногим.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказала в ответ Минк. – Надеюсь, вы хорошо проведете время в Египте. Остановитесь в отеле «Шеперд»? Я могу сидеть у них на террасе целый день, наблюдая за проходящими драгоманами[6], торговцами поддельным антиквариатом и мальчиками – погонщиками ослов с именами английских знаменитостей.

Миссис Бэгшот отрицательно покачала головой:

– Я поеду не в Каир, а в Хелуан‑ле‑Бэн – принимать тонизирующие средства. Сернистая вода там укрепляет не хуже, чем в Харрогейте, и содержит втрое больше солей, чем в Бате. И дождь никогда не мешает играть в теннис.

– Мы сможем сыграть партию, когда вы вернетесь, – предложила Минк.

– Буду очень рада. Непременно присоединяйтесь к теннисному и крокетному клубам дворца. Я состою их секретарем. Через месяц вернусь, и мы сразимся двое на двое. Если вам что‑нибудь понадобится в мое отсутствие, обращайтесь к моим слугам. – Она постучала по крыше. Возчик портшеза вновь припустил неловкой рысцой. Миссис Бэгшот обернулась и сказала уже громче: – Надеюсь, вы смиритесь со своей утратой. Это единственное, что можно сделать.

Пройдя мимо дворцового фонарщика с незаконно убитым в Буши‑парке зайцем в кармане, они вошли в Фонтанный двор. Квадрат садика опоясывала крытая галерея с многочисленными дверями – на каждой латунная именная табличка и колокольчик. В темных лестничных колодцах висели корзины, в которых жильцы верхних этажей держали провизию.

– Хорошо, что я не живу здесь. Шум этого фонтана окончательно разладил бы мой внутренний водопровод, – пробормотала миссис Бутс. Звук их шагов гулко разносился, отражаясь от каменных плит. – Кстати, любимое занятие доктора Хендерсона – проверять содержимое ночных горшков. Я предпочла бы, чтобы он этим не интересовался. Немудрено, что многие здесь называют его Доктор Писули.

Минк окинула взглядом темные углы.

– Вы когда‑нибудь видели привидение? – живо спросила она.

Экономка остановилась и, наклонившись к принцессе, тихо сказала:

– Сама не встречала, но здесь они точно есть. Жильцы не любят говорить о привидениях: так всех слуг распугаешь. Только что уволились восемь человек, еще двое грозятся уйти из‑за того, что их до смерти перепугали призраки. Стонут они ужасно. Я бы вас попросила поменьше распространяться о привидениях, если их увидите. Общество физических исследований все время шлет запросы: нельзя ли им здесь попрактиковаться? Я допускаю, что эти люди – джентльмены, но не хотела бы, чтобы они бродили ночами по дворцу со своей наукой.

Внезапно экономка устремилась вперед, принцесса со служанкой побежали следом. Мальчишки‑рассыльные со своим грузом остались где‑то сзади.

– Больше тридцати лет здесь работаю и, хоть и не видела привидения, насмотрелась на многое другое, – бросила через плечо миссис Бутс. – Пусть даже я его не встречала, но моя мама видела наверняка, проведя всю жизнь во дворце в качестве служанки. Вы бы удивились, узнав, что выбрасывают здешние жильцы. А моя обязанность – сортировать весь этот мусор.

Миссис Бутс разошлась и теперь трещала без умолку. Все ее горести упорхнули, как птицы из клетки. Экономка посетовала, что наиболее утомительная часть ее обязанностей, помимо всех прочих, – роль смотрительницы Королевской часовни.

– Леди никак не могут договориться, кому где сидеть, и бесконечно ссорятся. Ну, с вами‑то не будет трудностей. Вы одна из этих… – Ее глаза метнулись в сторону Пуки в надежде на подсказку. – Как вы их называете?

– Я христианка, миссис Бутс, – ответила Минк. – И обязательно буду присутствовать на воскресной церковной службе вместе со своей служанкой.

Экономка помчалась еще быстрее и чуть ли не перешла на бег, когда они достигли восточного фасада дворца. Огромные тисы, посаженные еще Вильгельмом III и Марией II, неясно вырисовывались в темноте. Миссис Бутс свернула налево и, обогнув угол здания, пробежала мимо королевского теннисного корта. Принцесса ловила на лету обрывки странных фраз: «Стереть пыль с королевской скамьи в церкви», «Эти жильцы уморят меня», «Доктор Хендерсон» и «Опять ночной горшок».

Наконец они достигли Чащобы – поросшей кустарником и большими вязами запущенной части сада с пересекающимися тропками.

– Не отставайте, иначе потеряетесь, – предупредила экономка. – Здесь темно, но я знаю дорогу.

Минк и Пуки ускорили шаги. Служанка держалась за юбку своей госпожи, чтобы поспеть за ней. Они пробрались сквозь заросли, и экономка остановилась у раскрытой двери в стене, по другую ее сторону, позади дворца, был частный садик.

Принцесса и служанка с трудом могли разглядеть в темноте смутные очертания большого дома с безыскусным строгим фасадом. Это мрачное здание было построено около 1700 года. Экономка, проследив за их взглядами, заметила:

– Это Чащобный дом. Теперь он ваш, поскольку миссис Кэмпбелл недавно умерла. Не спрашивайте об обстоятельствах ее смерти. У меня от этого просто мозги набекрень. С тех пор я не ем брюссельскую капусту. Стоит кому‑нибудь скончаться, остальные жильцы начинают грызться между собой. Если апартаменты умершего лучше, чем у них, они буквально заваливают лорд‑гофмейстера просьбами о вселении туда еще до того, как остыло тело. Но миссис Кэмпбелл в земле уже почти три недели, а на ее дом – ни одного прошения.

Она похлопала себя по бокам в поисках ключей.

– Это черный ход. Парадная дверь выходит на Хэмптон‑Корт‑роуд, но со стороны дворца мы попасть сюда не можем: все ворота уже заперты – вы приехали слишком поздно, – объяснила она, продолжая шарить по карманам. – Газового освещения здесь нет. Пару лет назад жильцы просили о нем, но сочли, что опасность пожара слишком велика. А электричество чересчур дорого. И жаловаться бесполезно. Даже когда Майкл Фарадей[7], совершивший открытия в этой области, жил в пожалованном королевой доме с видом на Хэмптон‑Корт‑Грин, неподалеку от приемной доктора Хендерсона, у него не было электричества. И не пытайтесь отыскать в доме ванную: миссис Кэмпбелл не пожелала оплачивать ее установку. Таскать воду наверх придется ей. – Миссис Бутс кивнула в сторону Пуки, которая при этом нахмурилась. – Трудно поверить, но, когда Генрих Восьмой жил здесь, ему была подведена холодная и горячая вода.

– Возможно, миссис Кэмпбелл не имела на это средств, – предположила Минк.

– Или просто не пожелала тратить деньги. Неправильно думать, будто здешние обитатели так уж бедны, хотя Вильгельм Четвертый и назвал это место благоустроенной богадельней. Нужно иметь определенные средства, чтобы позволить себе жить во дворце, ведь приходится платить не только за обслуживание квартир и любые изменения планировки, но и за отопление, освещение, страховку, а также за дополнительный расход воды, когда приходится подавать ее при высоком давлении, если вдруг случается пожар. Некоторые леди вынуждены в конце концов отказываться от своих апартаментов, если не могут позволить себе жить здесь.

Принцесса промолчала.

– Выглядите немного удивленной, ваше высочество. Все виды платежей и обязательства перечислены в присланном вам ордере на вселение.

Минк не сразу нашлась что ответить.

– Я не всегда сразу распечатываю корреспонденцию, миссис Бутс. Однако я получила ваше письмо с уведомлением, что запрещается держать домашних животных, кроме декоративных собачек.

– Рада это слышать. Будь моя воля, я бы и комнатных собачек не позволила иметь. Достаточно того, что нам приходится мириться с этой кучей навоза у Трофейных ворот, а тут еще нужно смотреть, как бы не вляпаться в собачьи экскременты.

Пуки показала на высокую изгородь, огибающую дом.

– А это что? – спросила она, впервые за всю прогулку открыв рот.

– Лабиринт, – ответила миссис Бутс, вручая Минк ключи. – Его смотритель только что получил официальное предупреждение: на прошлой неделе кто‑то не мог оттуда выбраться целых два дня. Как видно, ходил кругами, пока его в конце концов не вывели наружу.

Глава 3

Дата добавления: 2015-10-30