Зловещее появление гробовщика

Суббота, 19 марта 1898 г.

Проведя ночь в дурманящих снах, доктор Хендерсон взглянул в зеркало на свои непокорные кудри и решил, что настало время сменить прическу, – в Нью‑Йорке в моду входят прилизанные волосы. Склонившись над фарфоровым умывальником, он медленно вылил себе на голову кувшин холодной воды, прогоняя остатки сна. Вытерев волосы полотенцем, доктор тщательно расчесал их на пробор и, взглянув на схему в журнале для джентльменов, закрепил прическу полотняными лентами. Принес начищенные башмаки из‑за двери, аккуратно закрыл ее и вставил в обувь самодельные стельки из натурального каучука. Подтянув белую ночную рубашку до колен, он принялся ходить по комнате, слушая жалобный скрип под ногами.

Терапевт был настолько поглощен звуками, издаваемыми его грубой обувью, что не расслышал торопливых шагов экономки, спускающейся по лестнице. На миссис Неттлшип были черные траурные одежды, хотя прошло уже немало лет с тех пор, как ее муж утонул в Северном море. Из‑под белого вдовьего чепца экономки высовывались волосы цвета ржавчины, жесткие, как конская щетка. Большими и красными, словно у мясника, руками она со свойственной ей решимостью распахнула дверь, как всегда забыв постучать. Открыв рот, миссис Неттлшип уставилась на влажные кудри доктора, ночную рубашку до колен, голые ноги, высовывающиеся из башмаков. Придя наконец в себя, она поспешно захлопнула дверь, сразу решив, что джентльмен сходит с ума от любви.

Спастись от этой женщины было невозможно.

– Доктор Хендерсон, – обратилась она к нему, – там за дверью вас ждут люди. Я сказала им, что вы не начнете прием раньше девяти в субботний день и что ни один врач не может лечить, пока не съест свою яичницу. А они мне в ответ: мол, простудятся под дождем, заболеют и умрут. Том Сэддлбек говорит, он не хочет, чтобы его кто‑нибудь видел. Мол, его нос направлен не в ту сторону: показывает на северо‑восток, а не на юго‑запад.

Доктор раздвинул шторы и, выглянув в окно, обнаружил дворцового садовника, который держался за нос. Как заподозрил Хендерсон, тот опять подрался в пабе «Королевский герб» с кем‑то из сторожей.

– Впустите их, миссис Неттлшип. Я сейчас выйду. Пожалуйста, достаньте корректор для носа, буду вам очень признателен. Это маленький деревянный зажим, который вы на прошлой неделе приняли за деталь от велосипеда. Он должен быть в нижнем ящике моего письменного стола, хотя, кажется, я видел его в гостиной рядом с гильотиной для обрезки сигар. И приготовьте яйца. Не забудьте, что я предпочитаю омлет со сливками.

Он принялся искать чистый воротничок, который мог оказаться где угодно, если учесть склонность этой женщины прятать его вещи в самых неожиданных местах. Редкая неделя проходила без того, чтобы доктор не мечтал найти замену миссис Неттлшип. Но решиться на это не мог, поскольку у вдовы, именующей себя экономкой, а на самом деле выполняющей всю работу по дому, было пятеро детей, которых надо было как‑то кормить. И когда в редких случаях ей удавалось подобрать правильные ингредиенты для имбирного печенья, все негодование доктора исчезало вместе с дразнящим запахом выпечки, проникающим в приемную из‑под двери.

Миссис Неттлшип появилась вскоре после того, как Хендерсон начал вести прием на Хэмптон‑Корт‑Грин, в красивом доме рядом с бывшим жилищем сэра Кристофера Рена, архитектора, нанятого Вильгельмом и Марией, чтобы перестроить их главные дворцовые апартаменты. Доктор купил свой дом в прошлом году, не подозревая о связанном с ним финансовом риске. Дело в том, что его бывший владелец, погрязший в долгах, незадолго до этого бросился в Темзу и утонул, как мешок с новорожденными котятами. Однако доктор надеялся, что его бизнес будет более или менее успешным, ведь поблизости находился дворец с его обитателями, имеющими родственные связи с весьма влиятельными и богатыми людьми.

Понимая, что от чрезмерной работы он может отправиться на кладбище намного раньше своих кашляющих пациентов, доктор поначалу соблюдал часы приема, обозначенные на латунной дощечке, прикрепленной к входной двери. Исключение делалось только для экстренных случаев. Однако вскоре стало ясно: Хендерсону необходимо как можно больше врачебной практики, поскольку обитатели пожалованных королевой апартаментов относились к счетам за его услуги с тем же равнодушием, что и к оплате долгов модистке. Они не только считали возможным записывать его услуги в расходы на проживание, но и вообще отказывались посещать кабинет доктора, не желая делить приемную с дурнопахнущими бедняками и плохо воспитанными солдатами. Иногда после приема он отправлялся консультировать больных на дому, что подразумевало не только дополнительный гонорар, но и более трудных для лечения пациентов: ведь представители знати склонны преувеличивать симптомы своих болезней. Однако аристократы могли оплачивать услуги доктора, но этого не делали, а бедные хотели платить, но не имели на это средств. Поэтому он нередко выводил по ночам сальдо при свете закрученной на минимум горелки, пытаясь сэкономить несколько пенсов на газе. И только пиявки в банке составляли ему компанию.

Доктор молча съел свой вкусный омлет, опасаясь, что любые жалобы на завтрак могут вызвать критику его неудачной прически со стороны миссис Неттлшип. Он уселся за письменный стол и вызвал первого пациента.

После того как Том Сэддлбек вышел из кабинета уже с прямым, как флюгер, носом, его место заняла невысокая молодая женщина с характерной для служанки бледностью. Ее глаза на мгновение остановились на микроскопе, потом перебежали на шкаф с анализами и на примостившееся в углу гинекологическое кресло.

– Вы убрали чучела птиц, – сказала она, взглянув на стены.

– Они принадлежали доктору Барнстейблу, который практиковал здесь до меня, – ответил Хендерсон. – Как я понимаю, вы были его пациенткой?

– Да, какое‑то время, потом… – Она замолчала.

– Что потом?

– Мне не хотелось бы говорить об этом, – ответила она, убирая светлую прядь, выбившуюся из пучка волос.

– Ваше имя? – спросил доктор, взяв ручку.

– Элис Кокл.

– Позвольте спросить: сколько вам лет?

– Девятнадцать, сэр.

– Работаете во дворце, я полагаю?

– Я служанка леди Бессингтон, делаю для нее всю работу. Вы, наверно, думаете, графиня может позволить себе целый штат прислуги? Это вовсе не так.

– Надеюсь, вы не слишком утомляетесь, – сказал доктор, которому показалось, что у этой девицы слишком грамотная речь для служанки.

Элис покачала головой:

– О нет, сэр, графиня хорошо ко мне относится, чего не скажешь о некоторых других людях…

Еще немного порасспросив Элис о симптомах, доктор приказал миссис Неттлшип готовить пациентку к осмотру. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти причину ее недомогания. Девушка вновь надела жакет поверх серого утреннего платья и уселась напротив доктора.

– Элис, – сказал он мягко, – причина частой тошноты кроется в вашей беременности. И она у вас достаточно давно.

Никакие уверения, что она совсем необязательно потеряет свое место, не могли утешить юную служанку. Доктор проводил Элис в гостиную, где она осталась сидеть, поминутно вытирая щеки белым шелковым платком. Хендерсон возвратился к своим пациентам. Элис ушла, лишь достаточно успокоившись, чтобы вернуться к своей работе. Размышляя над тем, кто мог быть отцом будущего ребенка, доктор наблюдал через окно, как девушка идет в сторону дворца. Потом Хендерсон вновь вспомнил женщину, встреченную им прошлым вечером около Трофейных ворот, голубизна глаз которой контрастировала с ярким спелым цветом ее кожи, и инстинктивно пригладил вихры.

* * *

Минк пребывала еще в состоянии глубокого сна, когда услышала первый крик. Накануне она поздно легла спать: ей пришлось долго ждать, когда прибудут два фургона с мебелью. Их возчики заблудились. Они потеряли немало времени, кружа по Ричмонду. Этому поспособствовали двое школьников, которые специально указали им неправильную дорогу. В конце концов возчики кое‑как выбрались на Хэмптон‑Корт‑роуд, но здесь, рядом с пабом «Королевский герб», потратили еще пару часов, расспрашивая о своем местонахождении пьяную торговку свиными ножками. Та уверяла, что им надо ехать еще многие мили, а на самом деле они находились совсем близко от Львиных ворот – северного въезда во дворец. Желая немного залить свое горе, они зашли в паб, заплатив два пенса торговке, чтобы та постерегла груз.

Узнав об их затруднительном положении, лакей, сидевший в пабе, сказал, что, если возчики ищут Чащобный дом, они найдут его по другую сторону стены – для этого достаточно выглянуть в заднее окно. Мебель прибыла на место уже глубокой ночью. Фургоны разгружали при свечах: большинство ламп разбились в пути. Жажда, обуявшая в дороге возчиков, была так велика, что буфет вместо гостиной поставили в одну из спален, кушетку занесли на кухню, а церемониальный меч махараджи оставили подпирать стену в судомойне.

Когда раздался второй крик, Минк села, в одной ночной рубашке, на край постели, ее длинная темная коса свисала на спину. Принцесса не сразу сообразила, где она, и в панике огляделась по сторонам. Поняв, что находится во дворце, Минк вновь легла, но опять послышался тот же громкий голос:

– Налево! Вы повернули направо, а я сказал налево, а потом вниз. Нет, не сюда. Развернитесь, вы продолжаете идти в ту же сторону. Держитесь за этой собакой, она знает дорогу.

Принцесса слезла с постели и выглянула в окно, слегка раздвинув шторы. Она увидела сидящего на стуле человека в морской форме, дающего указания чрезвычайно озадаченному визитеру, застрявшему в лабиринте.

– Я же сказал: идите за собакой, а не за этой леди! – кричал хранитель. – Она сама провела здесь почти целый час. Мэм, вас я тоже попрошу следовать за собакой. Нет, не за этой: она заблудилась, как и ее хозяин. За белой с ботинком в зубах. Благодарю вас, сэр, нет никакой нужды вручать его мне: он принадлежит человеку, который пытался пробраться сквозь живую изгородь. Ботинок ему сейчас не нужен, он взят под стражу.

В этот момент вошла Пуки с подносом, на котором был утренний чай принцессы и тонкие ломтики хлеба с маслом.

– Кто‑то там кричит во дворе, мэм, – сказала она. – Такой шум поднял, что я забеспокоилась, как бы он вас не разбудил. Беспрестанно о чем‑то болтает.

Минк слегка постучала по оконному стеклу:

– Думаю, что человек, сидящий на стуле, – смотритель лабиринта.

Служанка, поставив на стол поднос, присоединилась к своей госпоже у окна.

– Почему он на них кричит? – спросила Пуки.

– Потому что они заблудились.

Пуки прижала нос к холодному стеклу:

– А зачем они вообще пришли сюда? Лабиринт никуда не выводит, а осмотреться поверх изгороди невозможно.

Минк продолжала глядеть в окно:

– Я думаю, чтобы попробовать отыскать выход.

Служанка нахмурилась:

– Но, мэм, зачем платить пенни, входя куда‑то, только для того, чтобы узнать, сможете ли вы выйти обратно? А если вам не удалось выбраться, этот человек с большими бакенбардами кричит на вас. Все это кажется мне чрезвычайно нелепым.

Принцесса встала на цыпочки, чтобы получше разглядеть собаку.

– А я бы попробовала. Выглядит забавно.

Пуки повернулась к ней, подбоченившись:

– Не вижу ничего смешного в том, что человек заблудился. Не думаю, чтобы люди испытывали удовольствие в такой ситуации. Попав в тупик, они собираются в кучу, разглядывают карту и спорят чуть ли не до драки. Я не раз теряла дорогу в Ист‑Энде, а оттуда выбраться гораздо труднее, чем из здешнего лабиринта, но я не заплатила за это и пенса. У некоторых денег больше, чем мозгов.

Она подошла к камину и встала на колени, чтобы разжечь огонь.

– Но к вам это не относится, мэм, – добавила служанка. – Мозгов у вас хватает, а вот денег нет совсем.

* * *

Когда Минк оделась, женщины занялись изучением своего нового дома. Прежде чем стать жилищем, дарованным королевой, Чащобный дом служил официальным местожительством дворцовых садовников. Одно время эту должность занимал знаменитый Ланселот Браун[8]по прозвищу Умелый, который жаловался на отвратительную кухню и маленькие неудобные комнаты. Они казались мрачными при свечах, и дневной свет мало улучшал это впечатление. Стены были недавно покрашены, но даже яркие краски не могли скрыть дух поражения, поселившийся в этом доме. Пока Минк и Пуки бродили по комнатам, их радостное возбуждение увяло, сменившись унынием. Черные тараканы, как конькобежцы, описывали круги по кухонному полу. Повсюду стоял запах сырости, и Минк с Пуки очень скоро перестали открывать дверцы буфетов, не желая еще более погружаться в отчаяние.

Служанка встала в шесть утра, чтобы разжечь камин, но его слабое пламя едва ли могло противостоять ветру, пробивавшемуся в щели раздвижных окон. Резная, богато украшенная мебель, в основном вывезенная из Индии, казалась неуместной в этой непривычной обстановке. В первый раз в жизни Минк усомнилась в отцовском вкусе. После осмотра дома они молча сидели на ступенях лестницы, глядя перед собой. Принцесса сжимала в руках предписание о вселении, которое она наконец распечатала.

– Здесь говорится, что мне надлежит жить в этом доме по меньшей мере шесть месяцев в году, иначе его сочтут незанятым и отдадут кому‑нибудь другому.

– Не вижу в этом проблемы, мэм. Уехать отсюда вам будет некуда.

– В наше время даже в домах клерков устанавливают ванны.

Пуки обернулась к хозяйке:

– Сегодня утром я разговаривала с торговцем маслом. Похоже, миссис Кэмпбелл и шиллинга не потратила на содержание этого дома. Уж не знаю, почему решили, что он подойдет дочери махараджи Приндура. Моль прекрасно чувствует себя в сырости, и у меня очень дурные предчувствия относительно ваших мехов. Впрочем, не беспокойтесь, мэм, меня моль не одолеет. После завтрака я оберну все меховые вещи в полотно, промытое в щелоке, и сложу в комод с кусочками восковницы. Поставлю в шкафы блюдечки с негашеной известью, чтобы убрать сырость. А эти пятна на стенах в гостиной мы закроем вашей коллекцией бабочек.

Глядя на растрескавшуюся плитку в холле, принцесса вспомнила, как много лет назад отец положил под дуб баранью кость, чтобы приманить ивовую переливницу. Они ловили этих расцвеченных, как драгоценные камни, бабочек, а потом Минк рисовала их акварельными красками. После смерти отца она нашла в его столе пачку тех самых рисунков, перевязанную ленточкой.

– Я вот думаю, как сейчас поживает Альберт, – сказала принцесса с печалью в голосе. – С ним даже здесь было бы весело.

Пуки промолчала.

Внезапно Минк поднялась с места.

– Пойду развешивать семейные портреты, – объявила она. – Думаю, усы моих родственников нас немного развеселят.

Минк отправилась на кухню искать гвозди. Пуки крикнула ей вдогонку, что такое занятие вряд ли подобает принцессе.

* * *

В то же утро, услышав дверной колокольчик, Пуки открыла дверь и обнаружила на пороге миссис Бутс, в тесном капоре, стискивающем ее щеки свекольного цвета. Экономка, не тратя лишних слов, быстро вошла в дом. Приподняв юбки и растопырив в стороны локти, она стала подниматься по лестнице.

– Мне надо все быстро проверить, – бросила миссис Бутс через плечо. – Не представляете, на какие ухищрения идут жильцы, чтобы тайком привезти своих домашних животных.

Пуки застыла с открытым ртом, держась рукой за перила.

– Но, мэм! – вскричала она, устремившись за миссис Бутс. – Вы не туда идете, ее высочество в гостиной.

– Это не займет много времени, – ответила низкорослая толстуха. – Я способна учуять кошку или собаку за сотню шагов.

Перепрыгивая через ступени, служанка перегнала не в меру усердную экономку и остановилась на верхней площадке, уперев кулаки в бока.

– Мэм, вам следует спуститься! – приказала она.

Но миссис Бутс вильнула в сторону и ринулась в спальню со скоростью хорька. Согнувшись вдвое, она заглянула под умывальник, потом, встав на колени и низко опустив голову, подползла к кровати.

– Птиц найти легко, они шумят, – заметила она, выпрямляясь. – На прошлой неделе я услышала, как меня поминают такими злыми словами, что остановилась как вкопанная посреди Часового двора. После этого три дня не могла есть. Стала искать наглеца, думала, это кто‑то из рассыльных. Оказалось, в апартаментах леди Беатрис живет серый африканский попугай. Нет нужды говорить, что я удалила птицу из дворца. Надеюсь, из нее вышло хорошее чучело.

Экономка с трудом поднялась, выплыла из спальни и неуклюже двинулась в следующую комнату.

– Что‑то подсказывает мне, тут кто‑то есть, – пробормотала она себе под нос, шаря за шторой.

– Мэм! – протестующе воскликнула Пуки, стоя в дверях. – Это спальня ее высочества. Вам нельзя здесь находиться!

Миссис Бутс, однако, втянула носом воздух, а потом распахнула шкаф:

– Она должна быть где‑то здесь!

Служанка подошла к ней и встала рядом, подбоченясь.

– Мэм! – взвизгнула она. – Что это за поиски того, чего нет? Какая‑то гусиная охота!

Обернувшись, миссис Бутс оглядела служанку с ног до головы.

– Одному гусенку пролететь легче, чем целой стае, – изрекла она, опускаясь на четвереньки и заглядывая под шезлонг.

Поднявшись с пола, она проскочила мимо служанки, пересекла лестничную площадку, направляясь к ведущей на чердак лестнице.

– Мне уже жарко, – объявила миссис Бутс. Щеки ее горели румянцем.

Но Пуки не отставала, она даже сумела опередить экономку и стояла у лестницы, простирая к миссис Бутс свои тонкие руки.

– Мэм, я хоть и худа, но сильнее, чем выгляжу. И вы еще не видели, какие у меня большие ноги.

Столкнувшись с таким решительным сопротивлением, экономка удивленно подняла брови и неохотно спустилась по лестнице. Впрочем, миссис Бутс уже все осмотрела, кроме гостиной. Туда она и направилась. Пуки проследовала за ней и остановилась в дверях. Волосы ее были взъерошены.

– Миссис Бутс, мэм! – объявила она принцессе, откидывая прядь волос с глаз.

Экономка исследовала пальмы, заглянула под рояль, за азиатскую ширму и лишь тогда заметила Минк, которая, стоя рядом с лестницей, наблюдала за ней. Осмотрев еще раз семейные портреты, экономка спросила, нет ли в здании домашних животных.

– Нет, миссис Бутс, – резко ответила принцесса. – Я уже вам говорила.

Экономка сложила руки на груди:

– Если бы вы знали, что говорят некоторые жильцы, вы бы очень удивились. По большей части лгут.

Миссис Бутс добавила, что не сможет устроить принцессе прогулку по дворцу.

– Из‑за моего бронхита, он усилился. Но если вы согласитесь, генерал Бэгшот, знаток эпохи Тюдоров, сопроводит вас. Он пишет уже четвертую версию истории дворца. От него будет больше толка. А я путаю Георгов. Четыре одинаковых имени явно указывают на отсутствие воображения. Надо было назвать последнего Арчибальдом, и дело с концом.

* * *

Надев жемчужные сережки и украшения из гелиотропа в тон своей шляпке без полей, Минк отправилась на свидание с генералом на Королевскую лестницу. Проходя мимо теннисного корта, построенного для августейших особ еще при Карле I, она повстречала помощницу модистки, которая несла многочисленные коробки. Та спросила принцессу, как пройти в апартаменты леди Монфор‑Бебб. Минк ответила, что, к сожалению, не знает, и продолжила свой путь, свернув в Фонтанный двор. Подняв глаза, она заметила несколько бледных лиц, выглядывающих из‑за штор, но они тут же исчезли.

Она добралась до большого пустынного Часового двора, фланкированного с одной стороны Парадным залом Генриха VIII с высокими окнами и позолоченными флюгерами. Пройдя внутрь вслед за группой экскурсантов, Минк очутилась у подножия знаменитой лестницы, ведущей в парадные покои Вильгельма III. Визитеры стояли, благоговейно взирая на короля‑триумфатора и пир богов, изображенных на стенах и потолке Антонио Веррио[9].

Среди экскурсантов находилась и миссис Бутс, неизменно сохранявшая вид пассажирки, опаздывающей на пароход. Увидев Минк, она принялась разглядывать ее карманные часики. Рядом с экономкой стоял генерал Бэгшот, худой джентльмен с большим носом и пышными бакенбардами пепельного цвета. Инициалы генерала были выгравированы на пуговицах его темно‑синего однобортного сюртука, а жилет с цветочным рисунком был увешан многочисленными брелоками. Рожденный во дворце, он был крещен в Королевской церкви в чаше, когда там еще отсутствовала купель. Принцесса сразу его невзлюбила, хотя причину этого поняла чуть позже.

Экономка представила их, Минк извинилась за опоздание.

– Здесь, похоже, ужасно много народу, – заметила она, когда экскурсанты наконец протолкались мимо них.

– Хуже всего по воскресеньям, – пробормотала миссис Бутс. – Но вы ведь придете завтра?

Выразив надежду, что принцесса посетит церковную службу, экономка внезапно разразилась кашлем. Она закрыла рот синим носовым платком и, когда приступ стих, объяснила, что ждет сейчас ответа от лорд‑гофмейстера: разрешено ли иностранной монаршей особе пользоваться Королевской скамьей в церкви? Если это не выяснится до службы, принцессе придется сидеть с остальной паствой.

– В этом случае вам, как и всем прочим, надо будет подыскать для себя место. Леди утверждают, что солдаты пахнут конюшней, и стараются садиться от них как можно дальше.

Экономка вдруг перевела взгляд на небо, которое было видно в дверном проеме, и, пробормотав, что поднялся северо‑восточный ветер, стала пробираться сквозь толпу к выходу.

Глаза генерала скользнули по Минк. Когда он наклонился к ней, принцесса заметила чешуйки перхоти в его кустистых бровях.

– А вы премиленькая крошка, миссис Бутс вас явно недооценила. В прошлом году я много читал о вашем отце в газетах, а о вас почти ничего не слышал. Надо бы нам познакомиться поближе, – сказал он, обдав Минк прогорклым запахом табака и портвейна.

«Вот уж чего мне меньше всего хочется», – подумала принцесса, чувствуя тошноту.

Она собиралась ответить генералу, но Бэгшот успел отвернуться и разглядывал что‑то в дверном проеме. Проследив за его взглядом, она увидела двух уличных мальчишек, стоявших под пышной колоннадой, выстроенной по проекту сэра Кристофера Рена и служившей дополнением к великолепной лестнице. Мальчишки были босыми и грязными, каждый из них держал в руках по огромной корзине с моллюсками. Протолкавшись к ним мимо любителей развлечений, генерал Бэгшот поинтересовался, что они здесь делают.

– Это вам не рынок в Биллингсгейте![10] – прорычал он. – Как, черт возьми, вы сумели пробраться мимо часового?

Мальчишки поставили корзины на пол, стащили шапки с немытых голов и прижали их к груди. Они объяснили, что доставили товар для леди Монфор‑Бебб, но не смогли найти ее жилище. Генерал дал им нужные указания и возвратился к принцессе.

– Даже представить себе не могу, что́ леди Монфор‑Бебб собирается делать с таким количеством моллюсков. Вы с ней знакомы? Мы с женой, увы, вынуждены жить по соседству с этой дамой. Она учится играть на фортепиано и мучит нас изо дня в день одной и той же мелодией. Глухой слон, играющий в рукавицах, более музыкален, чем она. Ее взяли в плен в Первую афганскую войну, но, к несчастью, освободили. Подозреваю, что эта дама начала демонстрировать им свое исполнительское искусство и похитители выпроводили ее вон.

Отдав трость двум сидящим за конторкой швейцарам, которым сдавали также сумки, пакеты и зонтики, поскольку ими можно было повредить картины, генерал Бэгшот стал подниматься по ступенькам.

– Первоначально дворец был построен в тысяча пятьсот пятнадцатом году кардиналом Уолси, который впоследствии передал его Генриху Восьмому, – объявил генерал так громко, что несколько экскурсантов повернули к нему головы. – Король расширил здание и проводил здесь много времени со своими шестью женами.

Принцесса следовала за ним.

– Все пристройки Генриха, включая Большой зал и еще пару комнат, как я полагаю, были разрушены Вильгельмом Третьим, – вспомнила она прочитанное об истории дворца.

Генерала застала врасплох подобная осведомленность.

– Да‑да, вы правы, – ответил он. – В семнадцатом столетии Вильгельм и Мария поручили…

– …сэру Кристоферу Рену… – вмешалась Минк.

– …выстроить нынешние парадные покои, копирующие великолепие…

– …Версаля, – перебила его принцесса. – Стоит ли нам продолжать, генерал? Кажется, мы задерживаем людей.

Они вошли в комнату Королевской стражи, где оружейный мастер Вильгельма III развесил на стенах почти три тысячи единиц оружия и доспехов. Полюбовавшись на картину Каналетто «Колизей в Риме» и на портрет в натуральную величину привратника королевы Елизаветы, рост которого составлял восемь футов, они перешли в Королевский приемный зал. Минк глядела во все глаза на портреты придворных дам королевы Марии, известных как «красавицы хэмптонского двора». Генерал Бэгшот стоял рядом, его рука то и дело касалась руки принцессы.

– В них присутствует какое‑то неотразимое обаяние, – заметил он.

– Это правда, – согласилась Минк, делая шаг в сторону, чтобы не чувствовать у себя на шее его горячего дыхания. – Хотя им не хватает несравненной прелести вашей супруги, генерал. Я повстречала ее, когда приехала во дворец в пятницу.

– Завтра утром она будет в Хелуан‑ле‑Бэне. Там около дюжины термальных источников. Вы бывали в Египте?

– Много раз забиралась на вершину Великой пирамиды. Двое туземцев тянули меня вверх за руки, а третий замыкал шествие, требуя бакшиш. Пришлось отгонять его зонтиком.

Они пробирались сквозь поток визитеров, остановившись, лишь чтобы полюбоваться Большой королевской опочивальней с великолепным потолком, расписанным Веррио и изящными резными орнаментами Гринлинга Гиббонса[11]. Когда генерал сказал, что кровать кажется очень удобной, Минк быстренько переместилась в следующий зал. Наконец они добрались до Переходной галереи, где орды посетителей восторженно разглядывали «Триумфы Цезаря» – девять огромных полотен, протянувшихся по всей длине зала, – и другие важнейшие картины дворца.

Генерал Бэгшот стоял так близко к Минк, что она ощущала его присутствие даже по запаху.

– Они принадлежат кисти… – начал он.

– …Андреа Мантеньи[12], – прервала его она, делая шаг в сторону.

Генерал снова приблизился к ней:

– Совершенно верно. И были написаны по заказу…

– …Джанфранческо Гонзаги[13], маркиза Мантуанского, – добавила Минк и умолкла, заметив кучку трубочистов, устремивших на полотна грустные покрасневшие глаза. У каждого на плече было по щетке, грязные волоски которых пребывали в опасной близости от картин.

– Боже правый! – воскликнул генерал. – Подождите минуточку.

Пока генерал выпроваживал трубочистов, настолько энергично, что двое из них шлепнулись на пол, Минк воспользовалась случаем, чтобы улизнуть. К счастью, Бэгшот ничего не спросил о ней – Минк не имела ни малейшего желания поддерживать знакомство с генералом.

Принцесса вошла в отреставрированный кабинет Уолси. Некогда он относился к помещениям, даруемым королевой, а потом использовался под кладовую. Минк некоторое время с изумлением разглядывала сцены страстей Христовых, великолепный потолок эпохи Тюдоров и уже направилась в сторону Лестницы королевы, когда перед ней предстал генерал Бэгшот.

– Не могу вообразить, как этих трубочистов не заметили швейцары! – раздраженно сказал он, вытирая лоб носовым платком. – В жизни не встречал шайки таких сомнительных личностей, одетых в униформу. Судя по всему, трубочисты направлялись в апартаменты леди Монфор‑Бебб. Зачем ей понадобилось сразу восемь человек? Эта женщина совсем выжила из ума, ее пора отправлять в психиатрическую клинику.

Когда они спускались по лестнице, генерал поинтересовался, не доводилось ли ей видеть привидений.

– Я в них не верю, – решительно заявила принцесса.

– Не сомневаюсь, что вы измените свое мнение, пожив здесь некоторое время, – заверил ее Бэгшот, отступая в сторону, чтобы дать дорогу проходившей мимо группе кокни. Он показал ей дверь справа. – Там Галерея с привидениями. По ней бежала Кэтрин Говард, ускользнув из своей спальни и надеясь уговорить Генриха Восьмого отменить казнь, но была поймана его стражами. Говорят, ее призрак бродит там.

Он понизил голос, коснувшись тонким холодным пальцем тыльной стороны руки Минк, сжимавшей перила лестницы:

– Галерея закрыта для публики, но, возможно, как‑нибудь вечерком, когда не будет моей жены, я сумею раздобыть ключ. И тогда мы вдвоем с вами сможем заглянуть туда и проверить, не появится ли призрак Кэтрин.

Принцесса отдернула руку:

– Это было бы восхитительно. Я непременно возьму с собой миссис Бутс. Она никогда не видела привидений.

Генерал с испуганным видом продолжил спускаться по ступеням, пока они не дошли до коридора внизу. Бэгшот указал на дубовую лестницу:

– Она ведет в Галерею серебряного жезла, которую, по слухам, посещает дух Джейн Сеймур[14], умершей во дворце после родов. Там живет леди Беатрис. Говорят, это привидение свело ее с ума. Долгие годы леди Беатрис носила траур, а потом вдруг увлеклась нарядами столь кричащих расцветок, что стала походить на тукана из зоологического сада. Впрочем, скоро сами увидите. Теперь я должен показать вам Большой зал Генриха Восьмого. В нем прошло первое представление «Макбета». Кстати, заодно разбужу швейцаров, которые, вместо того чтобы не давать посетителям портить гобелены, наверняка спят как сурки, проведя весь вечер в пабе «Кардинал Уолси»[15].

По пути они встретили рослую женщину с высокими скулами, одетую в траур. Ее голубые глаза выделялись на беспросветно‑черном фоне. Капор был туго затянут ниже подбородка. Генерал приподнял шляпу, она кивнула в ответ и быстро прошла мимо, с нескрываемым любопытством взглянув на принцессу.

– Это леди Бессингтон, – сказал он, понизив голос. – Вы с ней успели познакомиться? Она одержима папоротниками и своим покойным мужем, четырнадцатым графом Бессингтоном, последним, кто носил этот титул. Обменявшись с ней апартаментами, мы обнаружили, что она превратила свое жилище в мемориал, посвященный мужу. Его инициалы можно найти на мраморном полу в зале, а на стенах кабинета обозначены все битвы, в которых он участвовал. Моя жена, к несчастью, до сих пор не выздоровела, а то давно уничтожила бы все упоминания о графе. Его вдова такая красивая женщина, что ей непременно следует выйти замуж снова.

Минк обернулась и проводила графиню взглядом, пока та не скрылась из виду.

– А мне казалось, что обмен апартаментами нарушает правила.

– Так оно и есть, – признался генерал. – Но лорд‑гофмейстер в конце концов дал свое согласие. Ему, бедняжке, пришлось писать ответы на целую череду писем – моя жена весьма настойчивая особа. Леди Бессингтон вечно жаловалась на стоимость обогрева ее комнат, а нас поселили в тесное жилище эпохи Тюдоров в Рыбном дворе. Вид из окон был ужасный, а теперь мы имеем возможность любоваться рекой. Все, конечно, были в ярости, что нам разрешили этот обмен. Правда, приходится терпеть жалкие попытки леди Монфор‑Бебб освоить фортепиано. С этой мукой не сравнить даже топот экскурсантов в парадных покоях под нами. Можете мне поверить.

Внезапно раздалось громкое хрипение, словно кого‑то душили. Этот звук заглушил даже веселое гудение посетителей. Принцесса и генерал разом обернулись и увидели шарманщика, который обычно располагался за Трофейными воротами. Часовые были вынуждены терпеть одну и ту же жалобную песню, исполняемую в каком‑то рваном, неправильном ритме. Шарманщик, носивший шляпу‑котелок с изломанными полями, медленно, с тихой улыбкой крутил ручку своего орудия пытки, обтрепанные рукава его пальто достигали костяшек пальцев.

Генерал Бэгшот, шагнув в его сторону, поинтересовался, что он здесь делает. Тот объяснил, что его наняла играть под своим окном леди Монфор‑Бебб. Шарманщик, продолжая крутить ручку инструмента, сопровождал свою игру короткой декламацией, надеясь заработать у публики несколько лишних пенсов.

Вернувшись к принцессе, генерал объявил о своем намерении выяснить, что, в конце концов, задумала его соседка. Наклонившись поближе к своей спутнице, он прошептал:

– Подумайте насчет нашего маленького рандеву в Галерее с привидениями. Но только вдвоем с вами, – добавил он, остановив взгляд на груди Минк.

Не успела она ответить, как Бэгшот внезапно обернулся и уставился на человека в очках, черном сюртуке и цилиндре. Тот торопливо проходил мимо, бережно держа под мышкой мерную линейку.

– Это мистер Блад, гробовщик, – выдохнул генерал с открытым от изумления ртом. – Интересно, по чью душу он явился?

Глава 4

Дата добавления: 2015-10-30