Чашка двойного эспрессо

Аманда быстро шла прочь из дома. Внешне она была спокойна, но в душе всё кричало и рвалось наружу.

Аманде искренне казалось, что она вышла замуж за парня своей мечты: внимательного, нежного, умного и всегда настроенного на позитивный лад. И первые годы их совместной жизни у нее не было буквально ни одного повода разочароваться в муже. Однако потом что-то переменилось в Саймоне. Он стал укрывать от нее некоторые вещи, реже встречаться с их общими друзьями… В общем, Саймон, по собственному желанию или нет, стал отдаляться от Аманды, и она не могла этого не заметить. Она стала пытаться всячески добиваться от мужа осмысленного ответа на казавшимися ей простыми вопросы, однако Саймон разговаривал на эту тему очень неохотно, и чаще уходил от ответа.

В силу своего покладистого характера Аманда никогда не давила на мужа. Ну если не считать последние месяцы, когда Аманда наконец-то стала иногда очень жестко парировать фразы мужа. Саймону нравилось это намного больше, и потому последние месяцы он получал удовольствие от общения с женой даже несмотря на то, что и он, и она, нередко переходили на крик.

Аманда всё чаще стала задумываться – а тот ли это человек, с которым она хочет встретить старость, а потом и быть похороненной на соседней с ним могиле? Спроси ее об этом еще лет пять назад, она бы ответила утвердительно. Но сейчас всё совсем иначе: Саймон другой, и она уже совсем другая.

Аманда договорилась со мной о встрече, и у нее было еще около часа свободного времени. Она решила зайти в музыкальный магазин. Это был «HSV» - один из самых популярных в городе. Аманда частенько заходила в него. Иногда буквально на пять минуточек, а иногда она застревала тут на час или даже больше. Здесь был огромный выбор, и любой имел возможность заблудиться в этом огромном количестве стилей и имен. Диски с песнями молодых ребят из «American Idol: junior» стояли на полках по соседству с альбомами Lady Gaga или Christina Aguilera. У Аманды это всегда вызывало теплые чувства, и это было одной из причин ее любви к этому магазину.

На ее глаза попался новый альбом группы Take That, под названием «Progress». Аманда любила эту группу и часто слушала ее песни. Ее плеер всегда был настроен на Shuffle, и их песни, разбавленные Майклом Джексоном и The Beatles, играли очень часто.

- Сколько с меня? – спросила Аманда у продавщицы.

- Двадцать два доллара.

- Вот, пожалуйста.

Аманда отдала деньги продавщице, уложила диск в сумочку и пошла к выходу. Еще мгновение, и она очутилась на улице. Светило яркое солнце, а снег перестал идти. Он растаял так быстро, что казалось, и не было его вовсе.

Зазвонил телефон.

Саймон перестал резать хлеб и подошел к телефону. Номер не определился, и это могло говорить только об одном – этот звонок был от Мистера X. Саймон не ждал звонка. Обычно Мистер Х звонил поздно вечером, а сейчас было только без пятнадцати три.

- Я слушаю, - сказал Саймон.

- Думаю, ты знаешь кто это, - сказал тихий голос.

- Конечно, только вы звоните с засекреченного номера…

- Можешь быть спокоен – канал защищен, и нас никто не услышит. Всё работает без перебоев.

- Да, я знаю, сэр.

- Итак, приезжай-ка ко мне сегодня около шести часов. Надо обговорить кое-что – двадцать пятое число совсем скоро. Надеюсь, ты помнишь, что будет в этот день?

- Да, сэр, помню.

- Айрис не в курсе?

- Нет, она ничего не знает.

- Хорошо. В общем, в 18.00 жду тебя у себя в офисе. Попрошу не опаздывать, а то у меня на вечер назначена еще одна встреча.

- Буду вовремя, - сказал Саймон и услышал короткие гудки.

«Old York».

Около пятнадцати столиков и, конечно, длинная барная стойка. Если мы собирались в каких-то пивных или барах с друзьями, чтобы опрокинуть кружку другую пива, мы садились именно за стойку. В этом местечке за ней могли расположиться человек десять, если не больше.

Я сел за столик у окна и попросил меню. Здесь всё было как и обычно: салаты, горячие и холодные закуски, супы и т.д. Я бегло просмотрел меню, но меня ничего не привлекло. Я не хотел есть, так как плотно позавтракал, однако решил до прихода Аманды съесть порцию лукового супа. Знаю, что настоящий луковый суп может быть только во Франции, но я всё же рискнул.

- Официант, можно вас?

Ко мне подошел молодой худой паренек с длинными кудрявыми волосами. Он пытался улыбаться, но у него это получалось немного угловато. Наверное, он был новичком, потому что каждое его движение излучало неуверенность и скованность.

- Я вас слушаю, - сказал он своим еще совсем юношеским голосом.

- Мне, пожалуйста, луковый суп.

- Всё?

- Да. А скажите, он настоящий?

- Он приготовлен по оригинальному французскому рецепту, - ответил молодой официант заученной фразой.

- Спасибо.

Я не стал мучить его расспросами, хотя, признаться честно, хотел с ним немного поговорить. Мало ли, а вдруг у меня получится договориться с ним об интервью для какой-нибудь статьи, рассказывающей о молодых официантах, которые совмещают работу в ресторанах и учебу в колледже. Я даже наметил несколько вопросов, но что-то меня остановило.

Официант отправился на кухню, а я продолжал смотреть ему вслед. Я не настоящий журналист. Настоящий ловит каждую возможность написать о чем-либо, и потому у него всегда есть в запасе материалы для будущих статей.

Я и не заметил, как в ресторан вошла Аманда. Она была в длинном бежевом плаще, а на шее был повязан длинный зеленый шарф. Ее волосы были немного растрепаны – на улице дул ветер – однако, так мне нравилось даже больше. Лицо выглядело очень свежим и, несмотря на время года, каким-то очень весенним. Нос был немного вздернут, на губах была едва заметная лиловая помада, а карие глаза были широко распахнуты. Она была прекрасна!

- Джеймс, вы уже здесь! А я думала, что приду первой.

- Давайте пальто, - сказал я, помогая Аманде раздеться.

Я повесил пальто на вешалку, а потом помог Аманде сесть. Я вел себя, как настоящий джентльмен, и девушке это нравилось.

- Какой вы галантный.

- Всем известно, что это украшает любого мужчину.

- Несомненно. Я вижу, вы уже начали без меня, - она придвинула к себе мою тарелку с луковым супом, - луковый суп! Обожаю его! Вы тоже?

- У нас в семье это было главным блюдом на каждое воскресенье. Мама научилась делать его еще в колледже, но, по словам отца, это был не луковый суп, а жижа с луком. К счастью, годы непрерывных тренировок привели к поразительному результату, и я очень люблю суп своей мамы… Меню попросить?

- Да, конечно.

- Официант, можно меню?

К нам подошел всё тот же официант, но теперь ему не нужно было ничего говорить, и поэтому его лицо было более менее спокойным, а движения плавными. Я взял меню и протянул его Аманде.

- Спасибо, мы вас позовем, - сказал я, после чего официант ушел.

- А вот моя мама редко готовила, - говорила Аманда, разглядывая меню. – У нас этим занимался отец. Он был писателем, и работал на дому, поэтому у него было много времени на готовку.

- Его фамилия Бёрнс?

- Да, но я уверена, вы не слышали о нем. Он так и не написал за свою жизнь ничего, что бы хорошо продавалось. Его произведения были излишне трагическими и редкие издательства вступали с ним в сотрудничество. Мой отец считал, что писать о веселом очень сложно, и он не способен на это. А если и пытается, то все его попытки выглядят ничтожными на фоне других книг на прилавках книжных магазинов… Так, я, пожалуй, тоже возьму луковый суп. А на второе… Хм, пожалуй, бараньи ребрышки. Знаете ли, диета мне надоедает.

- Вы в отличной форме, поэтому вам и не нужны диеты.

- Спасибо, Джеймс. А что будете на второе вы?

Аманда протянула мне меню.

Стейк «Нью-Йорк» и филе-миньон, корейка ягненка на ребрах, ножка ягненка с розмариновым соусом… Всё было очень аппетитно, но выбрал я самое маленькое блюдо.

- Официант, можно вас?

- Я слушаю.

- Луковый суп и бараньи ребра этой милой девушке, - я показал на Аманду, - а мне, пожалуй, стейк «Нью-Йорк». Мне говорили, что у вас его делают особенно вкусно.

- Вина не желаете?

- Да, конечно. Аманда, какое вино вы хотите?

- Красное.

- Тогда принесите нам красное чилийское, сухое конечно. Это всё, спасибо.

Официант забрал меню и ушел. Было такое чувство, что ко мне он уже привык и совсем меня не пугается и вел себя расковано. Я очень рад, что смог хоть немного раскрепостить молодого парня.

«Я – журналист. Много это или мало, не ответит и самый мудрый из людей. Я – журналист.

Я не сразу свыкся с этой мыслью, и долгое время пытался заниматься чем угодно, кроме этого. Что-то меня страшило. То ли боязнь выглядеть глупо, то ли вдруг признать отсутствие таланта.

Я начал писать еще в детстве. Это были маленькие рассказы, в которых я писал о том, что вижу. О поездке с бабушкой и дедушкой за город на выходных. О встрече с отцом в его офисе, когда его секретарша приготовила для меня чай. Или о том, как мы с другом гонялись по парку за моим верным псом Харви. Это были детские рассказы, навеянные приятными событиями, и по сути были моей автобиографией.

Конечно, в те годы никто и представить не мог, что я захочу связать свою жизнь с литературным творчеством. Я писал с ошибками, мои мысли разлетались в стороны, но с возрастом у меня стало получаться всё лучше. Помню, в школе, мы писали сочинение на тему «Кем я вижу себя в будущем». На написание нам отвелось всего полтора часа, но я все-таки успел. Когда наши работы проверили, выяснилось, что у меня действительно талант. Учительница похвалила меня и сказала, что не даст зарыть мне свой талант в землю. Она рассказала обо всём родителям, но те ничуть не удивились – они всё это уже знали. Они похвалили меня и пообещали, что помогут мне развить свои умения. Отец записал меня на курсы по стилистике, а также правописанию, где я стал проводить большую часть всего своего времени. Пожалуй, с тех пор я и не гонял мяч с другими парнями на лужайке рядом с нашим самым большим супермаркетом в Гарлеме…»

- А что пишет ваш отец сейчас?

- Он… он забросил это дело… Сейчас он чинит автомобили, - соврала Аманда.

- Тоже хорошо. Конечно, работа менее творческая, но тоже очень интересная. Помню, в детстве любил помогать отцу в гараже. Мы с ним были настоящими друзьями. Хотя впрочем почему были – мы ими и сейчас остаемся, - улыбался я.

Я заметил, как Аманда взяла свой мобильный телефон и начала крутить его в руках, а глаза опустила вниз.

- Что такое? Я сказал что-то обидное?

- Нет, всё нормально, - ответила девушка после паузы. – Просто очень рада за тебя и твоего отца. Вам здорово повезло!

- Спасибо.

Тут Аманда широко улыбнулась. Во всяком случае, попыталась, но улыбка была неискренней.

- Я прочитала вашу статью, Джеймс…

- Можно перебью вас?

- Да, пожалуйста.

- Может, будем на «ты», а то мы всё на «вы», да на «вы», хотя одного возраста и всё такое. Конечно, вы знамениты, а я нет… но давайте это сейчас на время забудем?

- Хорошо, Джеймс. Меня устроит… Так вот, Джеймс, я прочитала вашу статью…

- …твою, - поправил я.

- Ах, да, твою, - улыбнулась Аманда. – Так вот, я прочитала ее целиком сегодня утром, и я была приятно удивлена. У тебя поразительный слог, Джеймс. Мне, как писателю, при чтении газет и журналов обычно бросаются в глаза многочисленные стилистические ошибки, а тут… А тут всё хорошо написано, и мне не к чему придраться с точки зрения художественности текста. Что касается сути написанного, то мне сложно это как-то оценить – я никогда не работала журналистом, однако, порой, ваши… твои мысли довольно последовательны и не требуют решения логических задачек. Эта свободная на первый взгляд тема, на самом деле очень сложна, и ты большой молодец, что решил вот так взять и рассказать читателям о нелегкой журналистской доли.

- Признаться честно, мне просто поручили написать на эту тему. Сам я вряд ли когда-нибудь решился бы.

- Почему же? – спросила Аманда.

- Мне пришлось разобраться в себе, проникнуть в глубину себя. Перечитав статью я вдруг понял свои проблемы, разобрался в причинах своих неудач и во многом остальном. Эта статья оказалась крайне полезной для меня. Я понял, что был раньше не совсем прав, пытаясь разграничить свою работу со своей жизнью… У журналиста это не может получиться по определению. Журналист – это не работа, а самая настоящая жизнь.

- Ты сомневался, что твоя работа и твоя жизнь – это одно?

- Я отказывался в это верить.

«Я – журналист. Это призвание, и никак не иначе. Если ты этого совсем не чувствуешь, то нужно скорее бежать отсюда куда подальше.

Всё просто – нужно делать то, что получается у тебя лучше всего. Невозможно быть тем, кем ты не являешься – это самая тяжелая роль, которая может достаться человеку.

Талант? Несомненно, но только в совокупности с тяжелым трудом. Если не будешь трудиться, то и талант не поможет. Так говорила мне моя мать еще в школе, и я навсегда запомнил ее слова.

Некоторые говорили, что у меня действительно талант, но потом, сделав короткую паузу, начинали делать мне замечания по написанному, словно забывая про ранее сказанное. Однако, всё это совершенно верно, и никогда меня не смущало. Можно быть талантливым, но писать плохо – такова жизнь.

Я выжимал из себя все соки… Мои статьи в университетском журнале появлялись почти каждый выпуск. Наверное, это был мой самый пик! Конечно, перечитывая их уже потом, я видел ошибки, несогласованности мыслей и многое другое, но… мне искренне нравились эти статьи, потому что я целиком и полностью проявился в них как журналист и как личность…»

Нам принесли вино. Я не стал утруждать официанта и самостоятельно разлил вино по бокалам. Мы чокнулись и выпили. Вино было вкусное и совершенно точно чилийское, причем чилийское настоящее.

Я заказал нам двойной эспрессо, и продолжил:

- Сложно писать о себе. Это всегда вызов самому себе. По сути ты анализируешь самого себя в рамках своей профессии. И с каждым абзацем тебя в статье становится намного больше, чем твоей профессии. От этого, как мне кажется, никуда не уйти. Не верю тем, кто говорит, что всё, что он написал, он выдумал, и нет ни единого слова о нем самом… А книги? Что ты скажешь о них?

- Каждый мой роман превращается в автобиографичный. Это естественно и, как мне кажется, очень ценно для читателя.

- Можно сказать, что о чем бы мы не писали, в конечном счете мы пишем о себе…

Я отпил еще вина.

Такой приятной и непринужденной беседы у меня не было давно. Мне было очень хорошо. Аманда оказалась потрясающим собеседником. Она слушала и не перебивала, а это такая редкость в нашем бегущем куда-то мире.

Она была очень умной. Каждое сказанное ей слово попадало в самую точку! Наверное, мы с ней были очень похожи, раз наши мысли совпадали. Я соглашался с ней по всем вопросам. Мне даже казалось, что если я продолжу ее неоконченную фразу, то скажу ровно то, что хотела сказать Аманда.

«Я – журналист. Иногда мне кажется, что не такой уж и хороший. Но наша профессия, в отличие от многих других, прощает ошибки.

Зачастую, мы получаем тему почти рандомно. Это самое ужасное, что может сделать для нас наш главный редактор. Однако, чаще всего в этом начальном процессе есть логика, и это радует нас.

Я люблю, когда мне поручают написать о спортивных соревнованиях, автомобилях, современных технологиях, взять интервью у какой-нибудь длинноногой блондинки. Это то, в чем я чувствую себя уверенно и спокойно. Это моё. Я точно знаю, как работать, что писать и как заинтересовать читателя. За мой свободный стиль меня нередко ругают, но писать по-другому я не вижу смысла. Если мы пишем о нашем мире, так давайте писать о нем так, как он этого заслуживает…»

Нам принесли две чашки двойного эспрессо. Аманда сказала, что на диете, поэтому не будет заказывать никакой десерт, а я… просто не хотел.

Я сделал глоток. Это был самый вкусный кофе, который я когда-либо пил!.. То ли сегодня планеты располагались как-то по-особому, но мне нравилось буквально всё. Еще этот снег…

- А как ты отдыхаешь, Аманда?

- Я частенько выбираюсь куда-то с подругами. Обычно это или кино, или театр.

- Муж не бывает против?

- А с чего ему быть против? Мне, порой, кажется, что он только рад, что я ухожу гулять надолго. Знаешь, у нас уже не все так гладко, как раньше.

- Ты имеешь в виду последние месяцы?..

- Скорее, даже годы. Саймон стал сам не свой. Он не понимает меня. Или притворяется, что не понимает. Я вышла замуж за одного человека, а сейчас живу с другим…

- Не хочу показаться бестактным, но ты не хочешь предпринять что-то решительное?..

- Ты о разводе? Нет, что ты?! Он не даст мне развод, даже если его попросит об этом мэр Нью-Йорка. Ему нравится жить с преданной ему женщиной. Он знает, что я никогда ему не изменю, что я к нему очень сильно привязалась и так далее. Да и знаешь… мне, порой, кажется, что я всё еще его люблю, несмотря ни на что.

Я не стал больше ничего об этом говорить. Мне показалось, что я итак уже достаточно глубоко влез в личную жизнь Аманды, которая меня не должна касаться.

И всё же, как может этот Саймон не ценить такую потрясающую девушку, как Аманда?! Он сущий идиот…

Она умная, красивая, иногда может быть скромной, иногда – кокеткой. Всё в ней вызывает лишь чувство любви, и никакое другого. Минимум макияжа – но она и без него просто блистательна!

«Я – журналист. К этому я уже привык. Мой взгляд всегда сосредоточен, а мозг постоянно в работе. Нам необходимо ежесекундно думать, чтобы набор слов давал складные предложения, наполненные смыслом.

Чаще всего я пишу свои статьи дома, сидя на стареньком диванчике и с ноутбуком на журнальном столе. Рядом стоит не какой-то там кактус в горшке, а бутылка пива. Обычно, это крепкое пиво – без градуса, порой, не обойтись. Нет, я не алкоголик, и совсем не алкоголь движет моими пальцами по клавиатуре.

Главное, начать. Это везде, не только в журналистике. Первое действие, и дальше всё обычно идет как по маслу.

Удачное первое предложение – 50% успеха всей статьи. Я живу под этим девизом уже много лет, и ни разу не было поводов в нем усомниться. Когда есть отличное первое предложение, то со вторым уже можно немного расслабиться, так как оно первоначально не очень-то бросается в глаза…»

- Знаешь, Джеймс, ты очень приятный парень. Не думала, если честно, что мы с тобой разговоримся, - сказала Аманда и улыбнулась.

- Почему? Я выгляжу глупым и неинтересным? – я изобразил недоумение, а потом улыбнулся.

- Так уж сложилось, что я боюсь журналистов.

- Правда?! Мы что, похожи на пауков, или крыс, которые заползли в кровать? – рассмеялся я.

- Я привыкла к тому, что в журналах и газетах пишут то, что будет читаться, а не то, что правда. Ну, ты и сам всё знаешь. Различные утки, от которых нет спасения, всяческие вымышленные факты биографии… А уж когда пишут о том, кто, где и с кем потрахался, меня начинает тошнить. Это просто ужасно, Джеймс.

Аманда изобразила на своем лице улыбку. Мне стало понятно, что про Аманду писали что-то неприятное и не раз, и она еще не забыла этого.

- Я дала всего несколько интервью – два-три, не больше… Но этого хватило, чтобы уже в ближайшем номере проехаться по мне, словно катком по свежему асфальту. За этим ведь должен кто-то следить, контролировать прессу… Неужели никто этим не занимается?

- Те, кто по документам ее контролирует, тоже любят почитать сплетни и узнать больше о подробностях личной, а порой и интимной жизни знаменитостей.

- Прямо замкнутый круг какой-то…

Мы болтали с Амандой очень свободно. Было ощущение, что мы были знакомы очень давно. Мы обсудили всё, что только можно было обсудить. Я рассказал ей про своё детство, наполненное веселыми историями. В них фигурировали и родители, и любящие выпить дядя и тетя, и даже мой двоюродный брат, который в четырнадцать лет понял, что он гей. Историй было предостаточно, и после каждой Аманда громко смеялась, иногда до слез. Я тоже не мог себя сдержать и смеялся в ответ. Это беседа была одной из самых непринужденных в моей жизни.

«Я – журналист. Хороший, или не очень… Но я журналист, который делает свое дело. Прежде всего, чтобы зарабатывать деньги. А, собственно, для чего еще работать?

Некоторые статьи мне удавались, некоторые откровенно разочаровывали. Причем ладно, если бы только меня. Нет, они разочаровывали моего главного редактора, и это самое главное. Его можно понять – паршивые статьи никогда не поднимут наш журнал на новый уровень, к которому мы так стремимся…»

Аманда рассказала мне о своем детстве, которое проходило для нее в постоянном общении с отцом. С матерью она была чуть менее близка, но сейчас она стала для нее всем.

Аманда была безумно влюблена в отца, и для нее он всегда был образцом для подражания. По ее словам, у него был только один недостаток – он не любил рассказывать ей сказки перед сном. И всё. Это был не человек, это был сущий ангел, и тем сильнее была горечь от его утраты.

Да-да, она рассказала мне и это, доверив мне самое сокровенное и дорогое, что у нее есть. Я не мог представить себя на ее месте, и не хотел. Для меня было непостижимо то, что произошло 11 сентября… Я не мог поверить, что именно в тот день, отец Аманды находился на 65 этаже Северной башни Всемирного Торгового Центра… То, что рассказывала мне Аманда я впитывал всей своей душой, стараясь не пропустить ни капли. Я вдруг понял, что все мои проблемы ничтожны в сравнении с горем, пришедшем в дом семьи Бёрнс.

В какой-то момент Аманда замолчала, заказала себе еще чашку эспрессо, и словно бы забыла на чем остановилась. Но я понял всё без слов, и больше ни в тот день, ни в последующие дни, мы не разговаривали о ее отце…

Саймон подъехал к офису Мистера Х и припарковал свой «Мустанг» у входа. Поднявшись на последний этаж высоченного небоскреба, Саймона встретила секретарша Мистера Х. Первым ему бросилась в глаза коротенькая черная юбочка, сумевшая не потерять в строгости при такой длине.

Секретарша проводила Саймона в кабинет к Мистеру Х. Тот уже ждал его, удобно расположившись в кожаном кресле.

- Ты приехал вовремя. Наверное, впервые за последние полгода, - посмеялся человек в дорогом костюме, модной прической и стильных очках.

- Я не мог завести свой «Мустанг» - нужно поменять свечи, - ответил Саймон и сел в кресло напротив.

- Мне всегда нравился твой «Мустанг». Я заказал себе такой же пару дней назад – я не устоял. Правда, я заказал с двигателем помощнее. У тебя, кажется, двигатель V8?

- Да, сэр.

- Я взял V10. Думаю, этот «Мустанг» будет очень кстати в моем автопарке. Тем более он американский, а мы должны поддерживать американский автопром. Детройт уже не тот: «GM» увеличивает свой долг с каждым годом, и нам его уже не вытащить. Мы с коллегами продолжаем закачивать в предприятие десятки миллионов долларов, но ничего не помогает. Автосалон в Детройте проходит каждый год, и каждый год кажется, что вот-вот, еще чуть-чуть, и «GM» наберет обороты. Но нет… Пока всё безуспешно.

Мистер Х предложил Саймону чашку чая, и тот согласился. Уже через некоторое время в кабинет вошла секретарша и поставила перед мужчинами по кружке, а в центр журнального столика - маленькую сахарницу, подаренную Мистеру Х послом Новой Зеландии в Америке. По словам посла, эта сахарница была сделана вручную из уникальных новозеландских материалов. Мистер Х дорожил этим подарком, но иногда всё-таки просил секретаря достать его из шкафа и подать к столу.

- Ты уже говорил с Кевином?

- Да, сэр.

- Как он отреагировал?

- Спокойно. Мне кажется, он до конца не осознал всей серьезности этого дела.

- Знаешь, Саймон, Кевин и Айрис кажутся мне ненадежными. Конечно, когда речь идет о чем-то уже привычном для них, я в них не сомневаюсь. Но… объективно, они слабое звено в выстроенной нами с тобой системе.

- Я полностью доверяю им. Они ни разу не подводили вас, и не подведут.

- Они психологически неустойчивы… Айрис гуляет по клубам, ведет очень экспрессивную жизнь, и для нее малейшее отклонение от привычного ритма чревато нервным срывом. Я попросил тебя не привлекать ее к нашему делу как раз по этой причине. Что касается, Кевина… Мне кажется, он скоро сломается.

- Сэр, Кевин сильный. Посудите сами: у него очень крупная в Нью-Йорке сеть ресторанов, широкий круг знакомых самых высоких рангов и должностей, его поддерживают друзья. Его психологическое состояние не вызывает у меня сомнений…

- Я видел его лицо, - остановил Саймона Мистер Х. – У него дрожат веки, а глаза начинают быстро бегать из стороны в сторону при виде меня. Он знает, на что я способен, и это не дает ему спокойно жить. Конечно, он ни с кем не будет делиться этим, но… интуиция меня подводит редко. Знаешь, я уже жалею, что мы привлекли его к этому новому делу – я опасаюсь, что он может не справиться.

- Я вам обещаю. Его желание заработать деньги выше всего остального. Мораль его не трогает, поверьте мне, сэр.

- Я верю только тебе, Саймон. Я знаю, что ты целиком и полностью поддерживаешь меня. Да, мы, как и многие другие, присваиваем себе чужое, но этого всего-навсего плата за спокойную и мирную жизнь, которую мы в состоянии обеспечить. Наши спецслужбы предотвращают десятки покушений каждый день, отслеживают особо опасных преступников и контролируют практически все сферы нашей жизни. Мои намерения исключительно благие. Ты, Саймон, меня понимаешь, и твой взгляд уверен и тверд. Ты сильный духом. Сильнее многих, и, возможно, меня самого. Я знаю, что ты выполнишь то, что тебе поручат. Конечно, за определенную плату… Ты, наверное, хочешь спросить, какое оружие в ящике, и куда оно направляется?

Саймон кивнул.

- Тут всё просто, - продолжил Мистер Х. – Это уникальные патроны, способные лететь дальше обычных и поражать сильнее обычного. Это революция, понимаешь? Я мало что запомнил из доклада нашего инженера, но, по его словам, патроны просто феноменальны. С их помощью, мы восстановим мир на Ближнем Востоке в несколько раз быстрее.

- Я был немного ошарашен, сэр, когда узнал от вас по телефону о том, что мы должны сделать…

- Это нормально. Я тоже не сразу пришел к этой мысли и осознал ее – мне потребовалось немало времени. А ты представляешь, что случилось бы с Айрис?..

- Могу представить…

- Двадцать девятого ноября мы переправим патроны на Ближний Восток и, уверяю тебя, в тот же день они поступят на вооружение снайперам и… всё. Наших противников сразу станет меньше. Мы сможем уничтожить всех, за кем гонялись уже несколько месяцев, или даже лет. Скоро Америке удастся то, что прежде не удавалось – мы целиком подавим этот Ближневосточный конфликт.

- Одно дело – грабить людей. Другое дело – убивать…

- Наши войска на Ближнем Востоке и Ираке терпят поражения, гибнут наши солдаты, а на их родине по ним плачут их отцы и матери. Разве можно назвать грехом спасение жизней?..

ГЛАВА 6

Дьявол

К черту стрип-клубы, тусовки в самых дорогих домах Манхэттена, развратных девиц, завлекающих тебя в свои неубранные, пропахшие подгоревшей яичницей квартиры, выставки до отвращения надушенных художников-геев, чье творчество в последнее время почему-то особенно привлекает аристократию… Можно подумать, что если ты гей, то твоя картина намного лучше, чем если бы ты рисовал ее, будучи натуралом. Меня совсем не интересуют эти вещи! Был период, когда я только начинал свою работу в «La Magazine»… Тогда Студмайер регулярно привлекал меня к подобной социальной жизни, но я так и не прижился в ней. Это было не мое. Я действительно иногда поступал аморально, но не с таким постоянством, с каким это делали иные представители тесно соседствующей с шоу-бизнесом журналистики.

Сегодня мне захотелось провести вечер по-иному. Вечером играли «Рейнджерс», и мне почему-то очень захотелось покричать в накуренном баре, поразмахивать фанатским шарфом и выпить несколько больших кружек холодного пива. Я отказался от глупого одиночества, и пригласил Сьюзен, которая, как и я, с детства любила хоккей. Сьюзен, не раздумывая, согласилась. Мы давно вместе никуда не выбирались. Раньше это случалось чаще. Мы часто сидели в кафе, ходили в театр или кино, катались вместе на велосипедах, а зимой – на сноубордах. Но в последнее время работа стала занимать всё наше время и свободного совсем не осталось. После работы хотелось только одного – поспать. И не важно, что на часах всего восемь вечера – сон накрывал меня с головой.

Мы встретились в спорт-баре, одном из крупнейших в Нью-Йорке. Здесь не было и намека на уют – столики стояли близко друг к другу, и своей спиной ты часто чувствовал чужие коленки или локти. Стулья были твердые, а столы маленькие и низкие. Однако, всё это было обязательным элементом обыкновенного спортивного бара, где главное не интерьер и уют, а несколько огромных телеэкранов, расположенных в разных концах огромного зала. Они были великолепны!

Я заказал креветки и кальмары в кляре. Сьюзен взяла вдобавок куриные ножки и чесночный соус. Пиво выбирал я. Не скажу, что я сильно в нем разбирался, но явно лучше, чем Сьюзен. Она вообще сказала, что пить не будет, но придя сюда, не смогла мне отказать.

Начался хоккей, и мы стали внимательно смотреть за игрой, отвлекаясь только на выпивку и закуску. Начали мы с «London Pride». Довольно стандартное начало – у нас в «La Magazine» почти все мои коллеги любили его.

Куриные ножки были… пальчики оближешь! По сравнению с моими недоваренными креветками это был просто королевский пир. Поджарая корочка смачно хрустела на зубах, и я брал с тарелки ножку за ножкой. Вскоре тарелка опустела, и мы принялись за кальмаров.

Мы допили пиво, и я заказал следующее. Изучив меню, я подозвал официанта и попросил две кружки «Augustiner». Помню, Коди мне однажды заказал его, когда мы сидели в баре напротив нашего офиса, и мне оно очень понравилось.

Нам принесли две кружки, мы чокнулись за победу «Рейнджерс», которые уже вели в счете 1-0 и сделали несколько глотков.

- Вот это, Джеймс, нравится мне больше.

- Не поверишь, но я попробовал его совсем недавно – меня угостил Коди.

- Он любит выпить, это точно! – рассмеялась Сьюзен.

«Рейнджерс» вели в счете 1-0 против «Айлендерс». Это дерби! Первый период подошел к концу. Обе команды показывали отличную игру, но «Рейнджерс» атаковали больше и острее, и их противникам повезло, что они не ушли на перерыв, проигрывая с более крупным счетом.

- Смотри вон туда! – сказал я Сьюзен, указывая ей на парня, сидящего в углу зала.

- Что там?

- Смотри, как парень напился! Он еле сидит на стуле… Почему его еще не попросили рассчитаться и покинуть бар?

- Может, просто не видят. Надеюсь, мы так не напьемся? – улыбнулась Сьюзен.

- Я тоже надеюсь.

Мы рассмеялись и заказали еще пива. На этот раз «Weihnstephan». Я, если честно, ничего о нем не знал, и заказал только лишь потому, что мне понравилось название. Это, конечно, глупо, но я тоже имею право на глупость.

Начался второй период матча. Мы снова стали смотреть на огромный экран. Когда был какой-то опасный момент, люди за каждым столиком начинали кричать и аплодировать, если вратарь совершал сэйв. Было видно, что сегодня здесь собрались настоящие болельщики. Большинство из них сидели в фанатских шарфах, а некоторые с дудками. Антураж матча был просто восхитителен! Я в сотый раз понял насколько я люблю смотреть спортивные трансляции в подобных местах. Спорт приобретает дополнительную окраску, и это нравится. Мало того, дома я частенько засыпаю, если трансляция идет поздно, а я жутко устал на работе. А тут заснуть просто не получится из-за шума – это плюс.

2-0!

«Рейнджерс» увеличили преимущество в счете, и теперь я был уверен, что своего они не упустят. Интересно, эту игру смотрит мой отец? Он, как и я болеет за «Рейнджерс», но не так часто смотрит матчи, потому что они проходят поздновато.

Вообще хоккей был для нашей семьи культовым видом спорта. Отец играл в хоккей в молодости, а потом и меня отдал в спортивную школу. Нам нравилась эта игра, несмотря на то, что мы часто приходили с тренировок с ушибленными коленками, локтями или опухшими от попадания шайбы лицами. К счастью, я вовремя понял, что совсем не хочу провести всю свою жизнь на льду, и ушел из школы. Отец не понимал, как я мог бросить, как ему виделось, дело всей моей жизни, но вынужден был смириться с этим. Это далось ему непросто. Он часто приглашал меня в свой кабинет и мы начинали беседовать о хоккее. Начинали нашу беседу мы с обсуждения прошедших матчей, а заканчивали, конечно, спорами о моем жизненном призвании.

Отец мечтал увидеть меня в «Рейнджерс» в первом звене, в паре с еще несколькими одаренными хоккеистами. Он говорил, что ему часто снится, будто я забиваю гол в финале Кубка Стэнли, и еду к бортику, чтобы обнять его…

Наверное, я подвел его, и первое время я частенько задумывался об этом. Мое смятение было минутным, но всё-таки было.

Моя мать тоже любила хоккей. В молодости она часто приходила на игры отца и болела персонально за него. Они вроде бы и познакомились прямо на ледовой арене, когда мама поймала шайбу после удара как раз отца. Эта история всегда казалась мне не правдоподобной, но родители с таким упоением мне ее рассказывали, что я капитулировал. Почему бы не существовать такой интересной истории знакомства?

Если не было возможности пойти на хоккей, чтобы посмотреть его вживую, то мы садились дома перед телевизором – обязательно с чипсами, и обязательно положив ноги на журнальный столик, стоявший перед нами. Это была наша традиция. В каждой семье должны быть традиции, и их надо соблюдать.

Мы болели за «Рейнджерс». Отец играл за их фарм-клуб, но так и не смог пробиться в основную команду, а я ходил в их спортивную школу. Мы болели за рейнджеров и в тяжелые времена, когда они проигрывали по десять матчей к ряду, и во времена былой славы. К сожалению, в последнее время даже попадание в плей-офф стало для «Рейнджерс» проблемой. Отец все время говорил, что им не хватает такого центрального нападающего, как я. Я на это только улыбался, а мама похлопывала меня по плечу…

3-0!

Ну теперь всё ясно!

Бар загудел! Почти все здесь болели за «Рейнджерс», и все громко кричали, похлопывали друг друга по плечу, размахивали шарфами… А за соседним столиком кто-то крикнул:

- Всем по кружке «Litovel» за мой счет!

В ответ раздались одобряющие возгласы, и бар загудел с новой силой. Спустя несколько минут нам принесли по кружке, и мы сразу немного отпили. И мне, и Сьюзен это пиво очень понравилось. Я сделал несколько глотков и обернулся. В углу всё еще сидел парень, который явно перепил. Он вел себя так же, как и в первый раз, когда я обратил на него внимание. Думаю, с тех пор он ничего не пил, и пытается хоть как-то протрезветь.

Однако, я ошибся, потому что уже через мгновение официант принес ему еще одну кружку пива. Сколько ж можно-то? Его уже вовсю развозит по столу, а он всё пьет и пьет…

- Джеймс, ты не забыл, какое завтра число? – Спросила Сьюзен.

- Двадцать четвертое, а что?

- Завтра мы определяем тему номера, делимся идеями… Ну в общем как обычно. У тебя что-нибудь есть на примете?

- Признаться честно, нет. Ни тем, ни идей, ни тех, кого можно было бы привлечь для интервью. А у тебя?

Сьюзен на мгновение задумалась, а потом ответила:

- Подведем итоги года. Итоги в разных сферах: политике, культуре, спорте, социальной жизни… Этот год был очень насыщенный, поэтому, мне кажется, мы найдем о чем написать.

- Мы каждый год делаем одинаковый декабрьский номер…

- Но это не значит, что он получается скучным. Год на год не приходится. Декабрьский номер, сам знаешь, раскупается на «ура».

- А твоя статья по-прежнему будет посвящена психологии семейной жизни? – улыбнулся я.

- Конечно. Проблемы в семье могут возникнуть и под Рождество.

И третий период подходил к концу. Счет не менялся, и многие уже стали собираться уходить, чтобы скорее оказаться дома – судьба матча всё равно уже решена. И только парень, сидевший в углу, не двигался. Он крутил пустую кружку из под пива, словно у него очень чесались руки. Он был одет в костюм. На нем был черный пиджак, белая рубашка и черный узкий галстук. Рядом со столом стоял небольшой кожаный портфель. Он выглядел одним из обыкновенных клерков, которых была просто тьма на Манхэттене.

Парень был пьян, и причем довольно сильно. Думаю, он не смог бы дойти до туалета самостоятельно. Его руки то крутили пивную кружку, то поправляли растрепанные волосы.

Люди расходились. До конца матча оставалось около трех минут чистого времени. 3-0, и, было действительно все понятно в этом матче. Однако, мы со Сьюзен решили посидеть еще немного в баре, так как оба никуда не торопились. Всё-таки ведь надо плодотворно использовать выходной день. Отдых – это крайне важно! И я не понимаю тех, кто считает, что отдых – это смена деятельности… Это полный бред! Неужели я почувствую себя отдохнувшим после того, как сначала буду три часа колоть дрова в загородном доме, а потом пойду в комнату и дрожащими руками стану набирать текст очередной статьи? Да я буду желать только одного: полежать где-нибудь в теньке, и чтобы никто меня не трогал.

Мы пили пиво, смотрели на экран телевизора, где стали показывать музыкальные клипы, и я иногда оглядывался и смотрел на того парня в углу. И тут он неожиданно встал и пошел по направлению к нашему столику. Он подошел к нам и сел на свободный стул.

- Привет, мои дорогие. Как вам бар? - Спросил у нас подошедший парень.

Я очень удивился, что он подошел. Наши взгляды он вряд ли видел… Наверное, это просто потому, что мы остались единственными посетителями бара.

- Что вы хотели, молодой человек? - Спросил я.

- Молодой? Хм, пожалуй, да… молодой, - сказал он и истерично засмеялся, делая несколько глотков из моей кружки.

- Эй, эй, что вы делаете?! - Закричал я.

- Ты чего разорался, герой? - Сказал парень и похлопал меня по плечу.

Сьюзен сидела молча, смотря то на меня, то на парня, не вступая в наш разговор.

- Иди, давай, отсюда, пока я тебе не вломил! - Закричал я. - Я ведь вмажу тебе так, что мало не покажется!

Я замахнулся кулаком, немного привстав со своего места.

- Парень- парень, ты чего? Я просто пьян! Всего-навсего пьян... Ты же тоже, бывает, выпиваешь.

- Не твое дело.

- А вы, девушка, кем работаете? Нет, не подумайте, что я хочу влезть в вашу личную жизнь, но все же...

- Я журналист, - ответила Сьюзен.

- Так, хватит, мы уходим, - твердо сказал я.

Я встал из-за стола и снял куртку со спинки стула. Сьюзен тоже поднялась и стала одеваться. А пьяный парень отпил немного, и продолжил:

- Журналист? Мм, и ты тоже? Тогда у меня для вас есть кое-что очень любопытное...

Я накинул куртку, но не стал двигаться к выходу, а остановился.

- Да, я знал, что журналиста можно остановить только эксклюзивной информацией. Вы такие предсказуемые!..

- Да что может мне такого поведать пьяница?

- А ты не торопись с выводами, парень, - запинаясь, сказал он, - Алкоголь развязывает язык, и я это прекрасно знаю, но всё равно продолжаю пить… Официант, мне еще пива! Спасибо! Так вот… Он развязывает язык, и я корю себя за то, что дал слабину сегодня! Да-да, я знаю, что завтра получу втык за то, что говорю сейчас, но не могу ничего с собой поделать.

Парень рассмеялся и несколько раз похлопал себя по лицу.

- Ох, как же плохо. Как плохо… Да вы присаживайтесь – я не укушу, - сказал он и громко лязгнул зубами.

Мы переглянулись со Сьюзен и увидели во взгляде друг друга одно и то же – интерес. Я вдруг почувствовал себя тем, кем должен быть – журналистом. Я видел, как загорелись глаза у Сьюзен, и чувствовал, что и она видит огонек в моих глазах.

Не говорите мне, что изрядно выпившие люди, сидящие допоздна в барах, не могут иметь отношение к чему-нибудь хоть мало-мальски интересному для журналиста. Очень даже могут, если испытывают душевные проблемы. А алкоголь… Он действительно снимает какую-то незримую перегородку, отделяющую общедоступную и секретную зоны человеческого сознания.

Мы сели по обе стороны от этого очень сомнительного парня и стали внимательно его слушать, стараясь не упустить ни единого его слова, какой бы бред не лился из его нетрезвых уст.

- Голова болит. Сильно болит… У вас ничего нет от головы?

Сьюзен порылась в сумочке, но ничего не нашла.

- Ах, как жаль… Трещит!

Парень вытянул ноги и потянулся. Потом сделал несколько глотков пива:

- Какая дрянь! Я пью это пойло почти каждый месяц. Пиво, пиво, пиво… Как будто нет дряни получше?!

Мы со Сьюзен переглядывались после каждой его фразы. Я хотел просто понять, кто этот человек. Я был заинтригован. Во-первых, ко мне не каждый день подходит пьяный человек, и завязывает со мной разговор. Во-вторых, если он и подходил, то никогда не говорил о том, что может со мной чем-то поделиться. В-третьих, я вдруг почувствовал себя истинным журналистом – любопытным, смелым и везде сующим свой нос.

- Меня зовут Кевин, но вам, должно быть, это не важно. Да почти никому не важно. Майкл, Питер, Джонни, Боб… Что это значит для тех, кому наплевать на окружающих. В какой мы все неволе… Нами управляют, и управляют одинаково, как бы нас не звали. В какой мы неволе… Представляете, он не оставил мне выбора! Он просто сказал, чтобы я поехал туда, сделал всё чисто, и всё! Всё! Он ни о чем не спросил, и ему было абсолютно всё равно, согласен я с этим или нет…

Я очень не хотел прерывать этот монолог. Мне казалось, что это как-то его собьет и отвлечет от мысли. Я чувствовал, что, пускай, пока было ничего не понятно, он скажет то, что хочет. Было видно, как он выжимает из себя слова сквозь сон, усталость и действие алкоголя. Также было видно, что он очень хочет высказаться, и чтобы его хоть раз в жизни дослушали до конца, не перебивая.

- Что делать, когда вас ставят перед фактом? Что делать, если вы понимаете весь ужас этого факта, но ничего не в силах сделать, потому что вы раб двадцать первого века?

Парень ударил кулаком по столу.

- Будь ты проклят! Я не твоя собственность! Я буду делать то, что захочу, и ты не сможешь меня переубедить! Хватит идти у тебя на поводу, и жить так, что тебе стыдно за каждый твой предыдущий день. Просыпаешься, порой, утром, и понимаешь, что вчера ты украл деньги у того, кто честно их заработал. Или молодожены отправились на отдых в Европу с липовой страховкой, не подозревая об этом. А что, если просыпаешься, и на свежую голову осознаешь, что сейчас самолет рейса Нью-Йорк – Дамаск несет на своем борту оружие, предназначенное для переправки в Ирак или в Газу? Утреннее солнце кажется тебе тусклым, хлопковое постельное белье – жестким, твои любимые часы с кукушкой – порнографией…

Я был сосредоточен до предела. Этот парень определенно что-то знал, и это что-то было настолько глобальным, что у меня перехватывало дыхание.

- Мне платят за мою работу, но стоит ли эта работа того беспокойного сна, мучающего меня изо дня в день? Я обманываю людей каждую неделю. И мне совершенно не важно, какого человека обманываю, будь то ветеран войны, или многодетная мать. Я сволочь, и с каждым днем я все больше приближаюсь к аду...

Кевин закрыл глаза. Мне казалось, он способен сейчас расплакаться, и я положил ему руку на плечо:

- Не надо так говорить. Все мы не идеальны.

Мои слова выглядели жалкими, и я не стал больше ничего говорить. Я просто вдруг понял, что у этого человека большая трагедия, и он неспроста напился. Но его речь становилась с каждой минутой все более твердой и уверенной. Одним словом, он трезвел.

- Если бы я раньше знал, к чему все приведет, я бы поспешил уехать подальше отсюда, и никогда в жизни не связываться с такими людьми, как он. Он просто дьявол!.. И ведь начиналось все безобидно, и нас ничего, кроме высокого заработка, не смущало. Это было похоже на лучшую в мире работу! Однако потом мы стали понимать, что мы делаем незаконные вещи и мы самые настоящие преступники. Мы взламывали банковские счета, переводили себе деньги, и спокойно отдыхали около недели, находясь в ожидании очередного дела. И с каждым разом оно становилось все более ответственным и неправомерным... Но то, что случилось сейчас, переходит все рамки! Понимаете, это оружие! Оружие!..

Кевин опустил голову на стол, и заплакал. В этих слезах был и алкоголь, и чувство собственной ничтожности.

Я посмотрел на Сьюзен. На ней не было лица. Сейчас уже ни у меня, ни у нее, не горели глаза. Я в одночасье забыл, что я журналист... Я вдруг понял, что я человек, который наблюдает в эту минуту, наверное, самое громкое отчаяние, которое встречал в своей жизни...

- Оружие... У меня побежали мурашки по коже, как только я услышал это слово от Саймона. Думаю, для него произнести это слово тоже далось непросто, потому что я чувствовал дрожь в его голосе. Но Саймон сильнее меня, и ему легче все это перенести. Уверен, он просто заменил в своих мыслях слово "оружие" на "консервную банку", и спокойно сейчас сидит перед телевизором и смотрит какую-нибудь малобюджетную романтическую комедию, обняв свою жену. Я уверен, что он сегодня уснет спокойно, а вот я... Я вряд ли теперь вообще усну когда-нибудь – для меня уже начался ад. И продлится он до конца, каким бы он для меня не был. Откровенно говоря, я бы даже хотел, чтобы майя оказались правы, и в 2012 году случился конец света – ко мне в аду присоединятся еще несколько миллиардов людей, и мне будет не так одиноко.

Кто такой Саймон? Кто управляет им и Кевином? Что вообще происходит?!

Сьюзен съежилась, и сидела, потупив взгляд. Я смотрел на Кевина, наблюдая, как у него дергаются глаза, и как неуклюже он шевелит губами, пытаясь сказать что-то еще. Но он снова и снова не находил нужных слов...

- Кто он, этот дьявол? – спросил я.

Кевин поднял на меня глаза, а его руки сжались в кулаки:

- Это человек, уверенный в том, что ему всё и все подвластны. И он прав! Как бы я не хотел это опровергнуть, но это действительно так! Он может много заплатить, и в этом его сила. У него большие связи в самых разных кругах, и в этом тоже его сила… В его руках власть, а с ней и всё остальное…

Кулаки Кевина разжались, и он продолжил:

- Он сущий дьявол, потому что всесильный. Я не знаю того, кто может остановить его. Всё у него по расписанию, всё у него по плану, и он знает точно, что добьется всего, чего хочет. Сегодня. И завтра так будет…

- Ты сказал об оружии?.. Ты что-то знаешь еще об этом? – с интересом спросил я шепотом.

Кевин ответил тоже шепотом, и чтобы Сьюзен было тоже слышно, она наклонилась к нам.

- Оно действительно окажется на Ближнем Востоке уже совсем скоро. Двадцать девятого числа ящик сядет в частный самолет и улетит… А спустя день после посадки эти совершенные пули поразят каждую из мишеней снайпера. Этой сущий ад… Это мне сказал Саймон, и я не понимаю, почему я вам сейчас это говорю… Боже, что я делаю?!

Кевин изменился в лице. Он протрезвел почти окончательно. Голос перестал дрожать, а глаза суетливо бегали из стороны в стороны. Он вскочил со стула и побежал к барной стойке. Дремавший бармен проснулся и чуть не свалился на пол от происходящего. Кевин колотил своими кулаками полки с алкоголем. Бутылки громко падали на пол и разбивались, и скоро весь пол покрылся осколками стекла.

Вот вниз полетела полка с бутылками виски. Ах, сколько божественного напитка было сейчас растрачено впустую…

Бармен пытался остановить Кевина, но ничего не помогало – тот громил всё подряд. Я ринулся к барной стойке, но Кевин остановил меня сильным ударом в грудь.

- Ты теперь сообщишь в полицию, да?! И обо мне, и о Саймоне… Ты теперь, наверное, думаешь, что теперь ты всесильный! А что, тебе окажут всевозможные почести, полиция поблагодарит тебя за сотрудничество, ты получишь крупную денежную премию, а твои же коллеги по перу напишут о тебе же в журнале! Всё у тебя в шоколаде! А мне?! А что ты мне прикажешь делать?! Ты думаешь, я не хочу покончить со всем этим?! Думаешь, для меня это просто работа?!

Удар был сильным и я сидел на стуле, держась за грудь. Всё мое тело дрожало. Сьюзен была рядом и держала меня за руку. Я был в какой-то прострации… Чувство жалости к этому человеку, попавшему в безвыходное положение, смешалось во мне с чувством боли, и я сидел, вперив взгляд в пол.

Кевин подошел ко мне, сел на соседний стул и очень тихо стал говорить:

- Я бы с радостью всё бросил. Я бы с радостью вернулся в нормальную жизнь, но ты же понимаешь, что я не могу. Я уже погряз в этом… Мы с Саймоном, и еще Айрис, повязаны… Он следит за нами – у него много людей. Один неверный шаг, угрожающий секретности нашего дела, и нам крышка… Знаешь, я почти уверен, что завтра, когда я буду возвращаться домой, меня пристрелят за рулем собственного автомобиля. Я больше никогда не увижу своих родителей, которые живут в Балтиморе… Ты это понимаешь?!

Кевин ударил по столу, а потом встал и снова пошел к полкам к алкоголю. Крикнув что-то бармену, который сидел на полу, обхватив голову руками, Кевин сел за барную стойку.

- Точно, завтра меня пристрелят. Я почти уверен, что всё, что я сегодня сказал, слышали его люди. А если не слышали они, то уж вы-то об этом точно напишете, и он непременно узнает, что это я раскрыл наши дела. Я уже умер. Я подписал себе смертный приговор в тот момент, как пришел в этот чертов бар и выпил несколько кружек темного пива… Приглашаю вас на свои похороны!

Сьюзен подошла к Кевину и положила ему руку на плечо.

- Мы ничего не напишем. Я обещаю, - сказала она мягким голосом.

Кевин посмотрел сначала на Сьюзен, потом на меня. Я кивнул головой. Парень был в замешательстве, не зная как реагировать.

- Я… если честно, всегда думал, что журналисты другие. Но это уже ничего не решит. Со мной всё уже ясно…

- Но почему? – возмутилась Сьюзен. – Сейчас поздно, здесь только мы… Тебя никто не слышал! Всё будет хорошо!

- Всегда знал, что журналисты – оптимисты.

Кевин сильно нервничал. Он вспотел, волосы на голове у него были взъерошены, а лицо было разгоряченное.

Мне нестерпимо сильно хотелось спросить у Кевина имя того самого человека, которого он назвал дьяволом, но я не решался. Я смотрел на Кевина и мне становилось очень его жалко. Я просто не мог посметь спросить его об этом… Периодически мы встречались взглядами со Сьюзен, и я читал в ее глазах растерянность. Она, как и я, не знала, что делать. И это молчание продлилось бы еще долго, если бы мы не услышали шорох за барной стойкой, а потом нажатие на кнопку тревоги. Завопила сирена, а над входной дверью в подсобное помещение загорелась красная лампа, которая стала часто мигать.

- Так, уходим! Видимо, бармен опомнился, - громко сказал я и мы быстро встали из-за стола.

Схватив свои вещи, мы побежали на выход. Краем глаза я успел увидеть беспокойные глаза бармена, который даже нажав на сигнализацию, до конца всё равно ничего не понимал. Он был молод, и, наверное, с ним такой инцидент произошел впервые.

Мы выбежали на улицу. Машин почти не было. Горели только многочисленные фонари и, конечно, небоскребы, фасады которых ярко освещались.

- Скорее в машину, пока копы не приехали! – крикнул я. – Кевин, ты тоже давай! Неужели ты думаешь скрыться от полиции на своих двоих? Едем ко мне.

Я нажал на кнопку и мой «Форд» запищал, а через секунду впустил нас внутрь. Кевин сел сзади, а Сьюзен – справа от меня. Я повернул ключ зажигания, и резко нажал на газ. Шины задымились, и через мгновение мы уже набирали скорость, двигаясь вверх по Пятой-авеню.

Справа и слева мелькали огни магазинов, ночных клубов, кинотеатров, музеев, баров, ресторанов, музыкальных магазинов, крупных торговых центров и т.д. Пятая-авеню светилась ночью так же, как и вечером. Город не жалел на главную свою улицу ни доллара. Огни, огни, огни… Если смотреть из космоса, Нью-Йорк – одно из самых ярких пятен на Земле. Однако сейчас, мне хотелось скрыться где-нибудь в темноте. Мы мчались в Гарлем, и, к нашему счастью, нам не повстречалось на пути ни одной полицейской машины.

Я не на шутку перепугался сигнальной сирены в баре. Если бы нас застали, то на несколько суток точно посадили бы за нарушение правопорядка в общественном месте. А это бы сказалось на нашей со Сьюзен репутации. И если Сьюзен это, скорее всего, несильно подпортит жизнь, то мне, противоречивой во всех отношениях фигуре, пришлось бы несладко.

Что касается Кевина, то я наблюдал за ним всю дорогу, смотря в зеркало заднего вида. Он-то приглядывался в боковое левое окно, то в боковое правое… Его глаза суетливо бегали, и теперь я мог сказать точно – он протрезвел. Никто на моей памяти не делал этого быстрее.

Кевин был в состоянии шока. Он выдал секретную информацию двум незнакомым журналистам, раскурочил бар, сильно ударил в грудь ни в чем не повинного человека.

Будь я на его месте, я бы тоже был в шоке, и тоже искал бы поддержки у всего, что попадется мне на глаза. И я был очень рад в тот момент, что я не на его месте. Во всяком случае пока…

ГЛАВА 7

Дата добавления: 2015-10-30