Третий вклад

Написано во гневе.

Хмырь резко изменился, когда ты уехал. Ему даже удалось вполне убедительно сделать вид, что он мне сочувствует, когда он услышал эту новость. В тот вечер у него намечалась вечеринка, если у меня нет занятия поинтереснее… Он ясно дал понять, что там будет полно народу, это никакой не подходец с его стороны. Я не пошла, да мне и не хотелось. Но на площадке он стал вести себя получше, даже Билл это отметил. И между съёмками. Он даже сказал как-то на днях: было бы здорово опять вместе поработать. Может, он и пытался тогда застолбить участочек, но отчасти и правда говорил, что думал.

Думаю, теперь мне лучше называть его настоящим именем. Стив его зовут, если помнишь.

Я в нём находила столько достойных презрения черт, но кое-что в нём вызывало зависть: думаю, опять-таки его «американство». Этакая лёгкость, свобода поведения, небрежность, то, как его невозможно заставить замолчать или унизить. Даже то, что он на самом деле не принимает всерьёз своё актёрское мастерство (что бы он там ни говорил). Жизнь — забавная штука, он в целом — счастлив, у него есть его девочки, и «порше», и теннис, и его тело! Если честно — теперь он не только раздражает меня, но и как-то облегчает существование. Вот этого ты никогда не мог понять о нас, бедных актёришках: иногда между нами устанавливаются довольно добрые отношения, что-то среднее между тем, что мы играем, и тем, что мы есть вне всей этой бодяги. Потому что никто на самом деле не знает, каково это — быть всё время под оком камеры.

Это началось ещё до твоего отъезда. Я скрывала, потому что увидела — я понимаю его лучше, чем ты (несмотря на твоё подлое двурушничество, но об этом — чуть позже), и я знаю — этого ты в людях не любишь. Если они понимают что-то лучше, чем ты. И когда ты смылся, наши отношения становились всё лучше и лучше. Он теперь не так лезет из кожи вон, чтоб выглядеть ужасно умным, гораздо больше старается быть естественным. Самая капелька раздражения между мной и партнёром, которое мне обычно нравится, по-прежнему существует. Но теперь это лишь помогает, а не мешает.

Я догадалась, что он нашёл себе новую девочку; и в один прекрасный день она заявилась на площадку; это случилось на пятый день после твоего отъезда.

Ну да, я тебе про неё тоже не упоминала. Её папочка — какая-то большая шишка в юридических кругах, от него так и несёт сделками, земельными участками, корпорациями. Конторы в Сан-Франциско и в Нью-Йорке. Зовут её Кэтрин. Кейт. Очень сексапильна, сдержанна, но вежлива. Прошлым летом она побывала в Англии; мы поговорили об этом. Потом Стив сказал, они идут на новый фильм Феллини, может, я решу пойти с ними… я попыталась выведать, что она думает, мне очень хотелось пойти, но я не пошла бы, если бы ей было неприятно. Она вроде бы ничего не имела против. Я подумала, может, он ей говорил, что я чувствую себя одинокой, или стесняюсь, или ещё что. Не думаю, что всё было запланировано. Хотя могло бы. Но теперь это уже не важно.

Сначала мы заехали к нему — выпить. Оказалось, Кейт немного знает Эйба и Милдред: её родители тоже живут в Бель-Эре. Она закончила Лос-Анджелесский университетский колледж по специальности «английский язык» и драматическое искусство, но актрисой быть не собиралась. Она знает Стива «спокон веку». Они вместе учились в школе. Мы поговорили о нашей картине. Стив был очень мил, говоря о моей работе. Мы с Кейт поговорили о преподавании драматического искусства. Пошли в кино, посмотрели Феллини, пошли поесть. Она теперь нравилась мне гораздо больше. Казалось, она откладывает Стива с его страстными порывами на потом, и мы с ней в разговоре даже пару раз выступили единым фронтом против него — в шутку, конечно. Она вроде бы хорошо на него действовала. Отрезвляюще. Она слишком хорошо его знает, чтобы он мог позволить себе всегдашние рискованные шуточки о политике или об актёрской игре. Они не касались друг друга, впечатление было такое, что они давно женаты или — что они брат и сестра. Скорее последнее.

Обед закончился, я пробормотала что-то про такси: я ведь думала, они вернутся к нему. Но нет, он отвезёт её домой, в Бель-Эр… и меня заодно. Я всё ещё думала, они просто соблюдают приличия. Подбросят меня домой, а потом поедут к нему. Но я и тут ошиблась. Её дом оказался ближе, и он сначала повёз нас туда. Она пригласила нас зайти, выпить напоследок, но мне даже не пришлось отговариваться: Стив отказался за нас обоих: полночь, надо выспаться. Он вышел, поцеловал её недолгим поцелуем. Она наклонилась к моему окну и повторила приглашение: приходи в любое время, как будешь свободна — посидим, можем вместе пойти за покупками, съездим на прогулку — всё, что угодно.

Через две минуты Стив и я были у ворот дома Эйба и Милдред. К этому моменту мной уже владели подозрения, и я твёрдо решила не дать ему даже возможности отказаться от предложения зайти и выпить напоследок. Как только машина остановилась, я поблагодарила его за проведённый вместе вечер и собралась выйти.

Он сказал:

— Дженни, одну минутку. Ты не поверишь, но я хочу сказать, что этот вечер доставил мне истинное наслаждение.

Я сказала:

— Мне тоже. И мне понравилась Кейт.

— Я, видно, не с той ноги пошёл во время нашей первой встречи, верно?

Я сказала:

— Это не имеет значения. Может, даже пошло на пользу.

Я понимала, что разговариваю, как англичанка. Но всё это было совершенно не нужно. В словах не было необходимости: в конце концов, последние недели нам вместе работалось всё лучше и лучше. Он сидел, уставившись на руль машины. Есть некоторые ракурсы… эти его усы, волосы… вид обиженного Иисуса. Он играл, но мне стало его почему-то жаль. Я наклонилась, чмокнула его в висок и вышла из машины.

Когда я направилась к дому, я услышала, что он тоже вышел. На миг меня охватил ужас — вдруг он идёт за мной. Смешно, как мы боимся протянуть другому не руку даже, хотя бы палец.

Я оглянулась: он стоял там, возле машины.

— Смотрю, как ты дойдёшь до двери, — сказал он. — Местный обычай.

Конечно, я знаю, в Бель-Эре безопасно, и это было вовсе не нужно. Показная галантность. Но я почувствовала себя последней свиньёй.

Назавтра, когда представился первый же случай поговорить, мы вернулись к тому, какой это был приятный вечер. Я понравилась Кейт, он знает, я ей понравилась. Это явно придавало мне достоинства в его глазах. Я снова повторила, что она мне тоже понравилась.

Вскоре я получила выходной, пока они там подтягивали кое-какие хвосты и снимали сцены с одним Стивом. Может, это он дал ей знать; во всяком случае, Кейт позвонила и пригласила меня на ленч, предложив потом пройтись по магазинам. Я очень разумно вела себя в отношении новой одежды, так что сочла, что могу позволить себе пуститься во все тяжкие. Родителей Кейт не было дома. Мы поплавали, позагорали, съели салат. Поговорили о Стиве. Хотя были какие-то черты, которые она в нём принимала безоговорочно, ведь это входило составной частью в стандартный образ калифорнийского молодого человека (я бы никак не могла эти черты принять, хоть и не сказала об этом ни слова), она вовсе не была по уши в него влюблена. Она сказала, они слишком хорошо друг друга знают, чтобы из этого что-нибудь вышло. «Вроде брака или серьёзной прочной связи. Понимаешь, что я имею в виду?»

На самом деле я ничего не поняла. Предположила, что они раньше спали вместе, а теперь стали просто хорошими друзьями. Может, она просто даёт мне зелёный свет и хочет знать, в том ли направлении я двигаюсь. Но она вовсе не прощупывала почву. Сказала, что догадывается, как трудно играть с ним, что он недостаточно владеет техникой, чтобы «отыгрывать назад», если не удалось установить контакт с партнёром. А я сказала, что получается прекрасно, когда это ему удаётся. Всё очень дипломатично.

Бассейн у них огромный, а дом — что-то потрясающее. И картины на стенах такие же. Кейт провела меня по всему дому; вид у неё был этакой юной аристократки, утомлённой всем этим великолепием, без малейшего признака юмора, как это было бы с девушкой-англичанкой, ведущей гостью по родительской «антикварной лавке». Она даже как-то стеснялась всего этого, будто полагала, что дома, в Англии, я жила в замке а la Сен-Симеон и её дом впечатления на меня никакого не произведёт. Наверное, неправильно говорить, как это сделала я в прошлый раз, что американцы всё ещё гонятся за мечтой, ведь некоторые уже успели её догнать. Стив рассказал мне — потом, позже, — что прадед Кейт, ирландец родом, высадился на Эллис-Айленд с небольшим мешком в руке, в котором практически ничего не было. Что делает всё это ещё больше похожим на сказку. А выдержка у неё — тоже что-то потрясающее.

Она повезла меня по магазинам, в потрясное место в Санта-Монике. Одежда — как специально для меня. Удовольствия это мне доставило много больше, чем я ожидала, может, оттого, что в магазине её знали и все наперебой старались нам угодить. Я всегда делаю вид, что презираю тряпки и не люблю их покупать, а на самом деле это вовсе не так. Кейт начинала мне всё больше нравиться. Конечно, была какая-то дистанция между нами, она очень уж много распространялась об Англии, излагая свои туристские взгляды на неё, но как-то чувствовалось, что можно показать ей настоящую Англию и она поймёт. У неё прелестные зеленоватые глаза, пристальный взгляд. Загар, о котором можно только мечтать. На год моложе, чем я. Немножко похожа на израильскую девушку-сабру[316]. Наследие матери-итальянки (к мафии — никакого отношения, утверждает она). Довольно миниатюрна, щёчки-яблочки и чуть мальчишеская девичья фигурка. Длинные, очень тёмные волосы, почти чёрные. Может быть холодноватой, может — очень тёплой, у неё красивый рот. Всё это я пишу для тебя. Тебе она понравилась бы.

Спросила о тебе, очень тактично: собираешься ли ты сюда вернуться? Я сказала — не собираешься. И пошёл общий трёп об отношениях с мужчинами много старше нас. О браке, о работе, о Женском освободительном. Что-то такое у неё было с одним из преподавателей, когда она училась на втором курсе, она рассказывала довольно подробно, видимо, ожидая, что я отвечу ей тем же; но я не поддалась (всё это происходило в так называемой английской чайной, в Санта-М.), и разговор закончился на том, что правил в этом отношении не существует, единственное, чего не следует делать, это — притворяться… она правда понравилась бы тебе, Дэн, хотя она просто типично калифорнийская бедная богатенькая девочка, на дюжину планет удалённая от нищей и ободранной Европы, пытающейся сводить концы с концами. Она освежающе аполитична. Не притворщица и относится точно как мы к студийным клакёрам, рекламщикам и всякому такому. К жульнической игре, к которой здесь сводится погоня за успехом. Я обнаружила, что сто лет уже не болтала с девушкой, которая мне нравилась бы, смотрела бы на вещи, как я. Она была так открыта, откровенна, она ведь единственная дочь (у неё два брата, один учится в Йельском университете, другой работает у папочки, в нью-йоркской конторе)… говорила о том, что не так здесь, на Побережье… но всё это ты можешь прочесть между строк.

Часов в шесть Кейт отвезла меня домой. Родители давали какой-то обед, и она должна присутствовать… я тоже могу, родители просто жаждут со мной познакомиться, но занудство будет ужасное. Так что — в другой раз. И десяти минут не прошло с моего возвращения в «Хижину», как зазвонил телефон. Стив. Концерт Ашкенази в центре города. У него два билета. Не хочу ли я воспользоваться одним из них? Казалось, это только что пришло ему в голову, и он ведь познакомил меня с Кейт, и я теперь знала (или думала, что знаю), как обстоят дела между ними и что я никак не вмешиваюсь в их отношения. А ещё — я купила платье, которое следовало обновить. И не хотелось провести вечер в одиночестве. Мной овладело беспокойство. Лос-Анджелесская лихорадка. Притирайся или проваливай.

Но больше всего, подлый предатель, это было из-за тебя. Из-за того, что так рассердило меня пару дней назад. Интерьер в Топайте, Стиву всыпали по первое число. Это сработало, Билл был доволен, отвёл меня в сторонку, чтобы сказать, как он рад. И я постаралась отдать Стиву должное — в конце концов, это его эпизод, и он выдал всё, что знал и умел; так что я сказала Биллу что-то вроде того, как здорово у Стива получается, хоть он и не первый, выбранный на эту роль. Я увидела, как Билл на меня глянул, и поняла, что он напрочь об этом забыл. И сказала: вы же мне сами об этом говорили. Он шлёпнул себя по лбу. И спросил: «Так Дэн тебе так и не признался?» Ну ладно, может, так и надо было — поначалу отнестись ко мне как к балованному ребёнку, улещать, уговаривать. Но я после этого тебя просто возненавидела на несколько дней. Не могла даже заставить себя говорить об этом по телефону. И это не довод, если ты мне скажешь, что, спроси я тебя об этом напрямую, ты бы сказал. Если бы ты вёл себя по-честному, ты бы сказал мне после того, как всё между нами произошло. Я бы тогда поняла. Но теперь ощущение создалось такое, что ты сам используешь голливудские методы, которые, по твоим словам, так ненавидишь: глупых актрисуль надо водить за нос, не важно, что ты им наврёшь, лишь бы лучше играли. Такое заставляет вообще во всём усомниться, это-то ты можешь понять?

Так что Стив приехал, и я пригласила его к себе — выпить по рюмочке перед отъездом. Было очень странно: казалось, он смущается и в то же время ему любопытно. Посмотреть, как я живу, а не расспрашивать об этом. Новое платье — «потрясающее». Твои синие цветы наблюдали за всем этим, но ничего не сказали. Стив был в костюме и при галстуке — шнурок «боло» с красивым зажимом, мне нравится. Впервые я увидела его довольно строго одетым.

Весь концерт прослушать не удалось: мы опоздали, и нас не впустили в зал до самого антракта. Я думала о том, что произойдёт, не стану притворяться, что нет. Знала — это назревает. Может, он и не сделает первого шага, но ждёт его от меня. И что я уже не испытываю отвращения при мысли об этом. Что это мне, пожалуй, даже нравится. Что я не хочу всерьёз втягиваться в это, да этого и не потребуется. Что чувствую себя чуть-чуть легкомысленной и чуть-чуть сексуально озабоченной. Почувствовала это ещё прошлым утром, у бассейна с Кейт. Как хорошо было бы оказаться там с мужчиной… такое настроение, когда всё равно, кто этот мужчина. Вместо того, чтобы как должно восхищаться всеми их Утрилло и Клее[317]. Конечно, для Стива я была бы просто ещё одно выигранное очко, которым, стоит мне отвернуться, можно похвастать на публике. Ещё одна цыпочка, за которой он некоторое время гонялся и вот наконец нагнал. Но — зачем лицемерить? Мы уже спали вместе — перед камерой, симулировали близость, он целовал меня страстно, и не всегда лишь для камеры. Я тыщу раз чувствовала его тело, а он — моё. Казалось, что не так уж важно, если посмотреть, как это будет на самом деле.

Но оставался ты. Ты стал казаться мне… но я об этом уже говорила в прошлый раз. Если не говорить о моём последнем открытии — что ты ещё и кривая душа. Ты мог бы прилететь сюда, Дэн. Если бы тебе действительно была нужна я… а не воспоминание обо мне. Не хочу, чтобы это прозвучало слишком рассчитанно, но мысль о тебе и правда удержала меня, не дала сразу принять решение. Если бы ты тогда вошёл в зал или потом — в ресторан «Перино» (на расходы не скупились), у Стива не было бы ни малейшего шанса. Ты понимаешь — я пытаюсь объяснить, что я в тот вечер чувствовала (или представляю себе, что могла бы чувствовать, если бы действительно был такой вечер, если ты предпочитаешь такой вариант. Но его ли ты предпочитаешь? — задумывается она). Давай считать, что это — тест на окончательное изгнание бесов: хотелось посмотреть, имеет ли значение, если предаёшь человека, которого уважаешь. Посмотреть, а вдруг это поможет?..

И если по правде, я думала, каков Стив в постели, задолго до этого вечера.

Ты можешь подумать, что говорить больше ничего не надо. Но мы всегда были честны друг с другом, каждый по-своему. Я не претендую на копирайт[318]. Это — подарок. Изменяй и добавляй всё, что тебе заблагорассудится. Или обвяжи чёрной ленточкой и забудь.

На самом деле всё было очень странно. Я решила, что, во всяком случае, не он будет меня соблазнять. Поступило неминуемое предложение заехать к нему, послушать музыку. Только музыку послушать, честно, — сказал он. Мы едем к нему, он ставит индийскую рагу и приносит мне из кухни ледяной чай и говорит, что оставит меня на минутку. Я смотрю, как он удаляется в ванную, потом снимаю с себя всё, что на мне было, и ложусь на кушетку, покрытую искусственной леопардовой шкурой. Впервые в жизни видела, чтобы человек так растерялся. Стоит и кивает. Я смотрю на него, а он всё кивает. Не может придумать, что сказать. Подходит ближе, руки в карманах пиджака, выглядит ужасно неуклюжим — другого слова не подберу. Я сажусь, опершись на руку, как на картине Гойи, и поднимаю тост стаканом чая — в его честь. Говорю:

— Поскольку мы оба завтра свободны.

(Завтра — воскресенье.)

Он говорит:

— Ты прекрасна.

И так долго на меня смотрит, что я начинаю думать, может, он импотент, или голубой, или ещё что. Так странно. Я действительно его смутила. Под угрозой оказался его мачизм или ещё что-то.

Я говорю:

— Не собираешься ко мне присоединиться?

Смотрю, как он раздевается. Узкая белая полоса от плавок. Мы целуемся, и сразу становится хорошо, эротично. Лампа в дальнем углу, индийская музыка, от него хорошо пахнет, с ним приятно. И так приятно чувствовать молодое, упругое, худощавое тело. Он целует всю меня, играет со мной, возбуждает. Он все книги про это прочитал, всё знает. Немного слишком заученно, но нельзя же требовать сразу всего. И всё время повторяет, что я прекрасна. Словно мантру читает, для себя, не для меня. Не могу поверить, что он всегда так нежен. Глажу его по голове и даю ему делать всё, что он хочет.

Потом мы встали, он обвил меня руками, а я обняла его за шею, и мы немножко потанцевали. Не по-настоящему. Просто покачивались, обнявшись, чувствуя друг друга. Нагие — плоть к плоти. Потом мы снова упали на кушетку, и я дала себе волю, играла страсть, чтобы доставить ему удовольствие. И думала, как здорово он себя ведёт, скольких девчонок он, должно быть, знал, и до сих пор это доставляет ему такое наслаждение. И без всякой любви. Только тело. Зная, что вчерашний день не имеет значения и завтрашний не имеет значения. Важно только, что всё не важно…

Мы покурили, ещё послушали музыку, поболтали немного. Потом он снова вошёл в меня, и мы лежали так часами, мне казалось — прошли часы, не думаю, что из-за марихуаны. Это у него лучше получается, чем играть в кино. Потом мы вместе постояли под душем и легли спать. Заснула я сразу; проснулись мы после десяти.

Я не закончила (если ты ещё читаешь).

Мы были ещё в постели. Стив спал. Сквозь планки жалюзей мне виден был солнечный свет; с улицы доносился шум машин, и я думала — тело моё удовлетворено сексом, а ум — унижением и чем-то ещё, относящимся к Америке. Что-то во мне оставалось чуждым Америке, а теперь этого больше не было. Американская плоть вошла в мою, и это было то, что мне нужно. А ещё я думала о тебе, Дэн. Как надо будет тебе рассказать об этом, добиться, чтобы ты понял, что отчасти сам виноват.

Ну, всё равно. Вдруг я услышала, как в квартире закрылась дверь. Кошмар. Я подняла голову от плеча Стива и взглянула на дверь спальни. Она была приоткрыта. Потом — в лицо Стиву. Он не спал, но глаза были закрыты, и он улыбался. Погладил меня по спине.

(Мне вряд ли удастся правильно передать его манеру выражаться. Но ты как-то сказал, что это для него великая честь, если его язык будет передан неправильно.)

— Расслабься. Всё нормально.

— Уборщица?

— Точно, — ухмыльнулся он.

Я говорю:

— Дверь открыта.

Из-за двери послышался голос:

— Стив?

Я чуть из собственной шкуры не выскочила. Но он действовал очень быстро. Крепко прижал меня одной рукой к себе, а другой нащупал простыню, которую мы отбросили ночью подальше, и накинул на нас обоих.

— Я тут, Кэтти.

Всё произошло слишком быстро. Она уже стояла в дверях. Стив произнёс:

— Мы наконец добились своего.

Она, конечно, уже знала, видела платье и колготки и все остальные вещички на стуле в той комнате. Я переводила взгляд со Стива на Кейт и снова на Стива. Он всё улыбался. Повернулся и чмокнул меня в щёку.

— Расслабься. Она не против.

Мне хотелось сказать: но я — против, благодарю покорно. Хотелось спрятать лицо под простынёй. Но она уже шла по комнате, в коротенькой синей майке и белых шортах. На губах — понимающая ухмылка. Встала на колени на кровать, перегнулась через меня, чмокнула Стива в щёку, потом меня — в макушку: голову я наклонила очень низко. Он всё ещё прижимал меня к себе. Я не могла бы высвободиться без борьбы, а устроить сцену… неловко было бы обоим. Тут она уселась на кровать с той стороны, сбоку от Стива.

— Счастливы оба?

Стив говорит:

— Потрясно. Просто потрясно.

— Я знала, что так и будет.

— Она прекрасна.

Он снова чмокнул меня в висок, а я выдавила из себя отчаянную улыбку.

— И смущена, Кейт, — сказала я.

— Но ведь это хорошо, когда всё получается. И нечего стыдиться.

А Стив говорит:

— Теперь ты в Калифорнии, детка. — Поднял свободную руку и указательным пальцем коснулся соска Кейт под синенькой майкой. — Эй, осторожней, девчонок насилуют, когда они так одеваются.

— В этом-то и смысл.

Она встала с кровати.

— Мы же собирались в теннис играть. Вот я и пришла. Забыл?

— Ох, Боже милостивый.

— Ну ладно. Кофе кто-нибудь будет?

— Я тебе помогу. Приду через минутку, — сказала я. Но она подняла руки, останавливая меня:

— Вместе придёте. Не порть впечатления.

Она ушла готовить кофе. Стив ослабил хватку. Я села.

— Она что, всегда так приходит?

— Она малость со сдвигом девочка. Понимаешь? Я ей вроде сестрёнки.

— Ты хочешь сказать — вроде братишки?

— Это точно. Я ж говорю — она со сдвигом.

Я говорю, мне надо в ванную. Он, меня не остановил, за дверью висел махровый халат, я его надела. Но на Стива я не смотрела, думаю, он должен был понять. Сказал:

— Дженни? Она вовсе не хотела поставить тебя в дурацкое положение. Ты ей правда нравишься.

— Я, а не ты?

— Да брось ты!

— Мне просто интересно.

Тогда он вылез из кровати и подошёл ко мне. Оперся ладонями о дверь за моей спиной, так что, хочешь — не хочешь, пришлось на него взглянуть. Наклонился ко мне, поцеловал и заговорил, глядя на мои босые ступни:

— Слушай. Ты очень красивая, очень хорошая. Ты просто прекрасна, я не хотел бы, чтоб ты была другой. Только…

Он опять принялся кивать, знаешь этот его номер, когда он хочет сказать, мол, это так серьёзно, что словами не выразить. Я говорю:

— Что, не считать больше, что секс — глубоко личное дело?

— Уступи малость. Попробуй понять, какие мы. (Поднял голову, изображает режиссёра.) Помнишь первые сцены, которые мы играли? Ты же знала, что я перепуган до смерти. Точно? И мы играли, будто мы и не мы вовсе. А всё могло быть гораздо проще. Как вчера. Просто раньше мы всё время торопились. Не пытались узнать, какие мы на самом деле.

Наверное, он заметил в моих глазах сомнение. Щёлкнул меня по носу.

— Вроде она моя любимая сестрёнка. И всё. Мы ведь тут другие. Мы не ревнуем. О'кей?

Он распахнул халат и положил ладони мне на грудь, и опять поцеловал меня. Думаю, он готов был начать всё сначала, но я не позволила.

Когда я вышла из уборной, они оба сидели на кухне. Стив успел натянуть старые джинсы. Мы позавтракали, я наконец успокоилась, хотя чувствовала себя выбитой из колеи; не могла соперничать с ними в естественности, избавиться от чувства, что секс — это то, что следует прятать от чужих глаз. А ещё я чувствовала — глупо стыдиться, что тебя «застали». Ведь вчера, когда дело дошло до дела, я ничего не стыдилась. А Кейт… абсолютное спокойствие, никакого смущения… держится точно так, как тогда, в своём дворце в Бель-Эре. Ну да, конечно, во всём этом есть что-то нездоровое, если судить по нашим английским меркам. Но зато тут отвергается и что-то другое, тоже нездоровое. И после того первого обмена репликами, когда она вошла в спальню, то, что у нас «всё получилось», больше не обсуждалось. Просто — трое друзей, отличный завтрак. Хотя, судя по тому, как Кейт управлялась у него на кухне, она знала её вдоль и поперёк.

Стив по-прежнему хотел поиграть в теннис, но зарезервированное в клубе время они уже пропустили, а у меня не было соответствующей одежды. Так что он отвёз меня в «Хижину», и я переоделась. Он ждал в машине. Милдред и Эйб отсутствовали, думаю, они куда-то уехали, так что тебе пока ещё не так уж публично наставили рога. Мы отправились к Кейт, она уже позвонила нескольким друзьям, в конце концов нас собралось человек девять-десять. Её родителей опять не было, на этот раз они уехали в Палм-Спрингс. Кто-то из друзей играл в теннис на их домашнем корте, мы поплавали, позагорали. Кейт — лучше всех присутствовавших женщин (это я про теннис), а Стив далеко обгоняет всех мужчин. Думаю, он ещё и хотел показать товар лицом. Это совсем новая для меня черта. Оказалось, в школе, в последнем классе, он так здорово играл, что чуть не пошёл в профессиональный теннис. Очень серьёзен на корте и, точно как Джимми Коннорс в Уимблдоне, после неудачного удара старается себя как-то подстимулировать бормотанием и шлёпаньем ладонями по ляжкам. Вот уж что совершенно не по-английски: никто над этим не смеялся. Мне понравились эти ребята, все — нашего возраста, одна или две семейные пары, одна из женщин даже с ребёнком, самые разные люди. Шуточки, смех, розыгрыши, когда не на корте. Намёки на какие-то давние, мне непонятные, вещи.

Мне было хорошо. Нравилось смотреть на них, болтать с ними, нравилось, что они мне нравятся. Всё время чувствовать рядом Стива, хотя он был предельно сдержан. Видимо, петушиный задор во время игры в теннис заменил ему обычное его хвастовство, во всяком случае, он не распространялся о другой своей победе. Американцы! Так быстро начинаешь их понимать. Прозрачность иногда кажется такой замечательной чертой. Отсутствие этой вечной английской игры в прятки. Я уже вижу, как тебе всё это противно, Дэн: солнце и бассейн, роскошь и бездумное перекидывание мяча через сетку, и абсолютная неспособность заметить, что существует совсем иной мир и иные чувства; то, что ты когда-то назвал «психологией глупенькой проститутки» у женщин; я ведь понимаю, что чувство утраты есть в то же время и чувство реальности, как в настоящем, так и в прошлом, но этот день был Для меня самым счастливым «личным» днём за всё время в Америке. Эта его часть. Вдали от тебя.

Ну вот. Всё ещё не закончила.

Постепенно все другие разошлись, Стив с кем-то из мужчин удалился на время — попробовать «порше» более современной, чем у него самого, модели, и Кейт отвела меня в её «апартаменты» — принять душ… фантастика… это и на самом деле совершенно отдельная квартира, спальня, гостиная, ванная, способная вместить целую команду рэгбистов (по размеру), даже небольшая кухонька в придачу. Мы решили немножко выпить — обе ужасно устали, поэтому прилегли на её огромную двуспальную кровать, подложив под спины чуть не сто тысяч диванных подушек, и принялись болтать о тех, кто только что ушёл; она рассказала мне о них кучу всяких вещей (по большей части ничего хорошего), а потом я взялась излагать ей собственные соображения о Калифорнии. Знаешь, это было здорово, так бывает, когда исчезают национальные различия, обнаруживаешь что-то общее в чувствах, в понимании вещей, независимо от разницы в языке и стиле жизни. Сугубо женские ощущения, не знаю, бывает ли так у мужчин. Хотя да, у вас с Эйбом, наверное, так — отсюда и шагай. Мы растянулись на кровати в купальных халатах. Как две девчонки в школьном дортуаре. Если забыть об интерьере и выпивке.

Тут наконец — должно быть, целый час прошёл — появляется Стив, закутанный в белую махровую простыню. Он вернулся и принял душ в ванной одного из отсутствующих братьев Кейт. De trop[319], как мне показалось. По-моему, и Кейт тоже. Но он спокойненько пошёл в гостиную, налил себе выпить, и нам ещё по бокалу, вернулся и забрался на кровать — между нами. Абсурд какой-то, повторение утренней сцены. Но теперь это почему-то казалось уже не так важно. Спускались сумерки — замечательные короткие калифорнийские сумерки. В окно мне видны были пальмы — чёрные перья крон на розовом фоне неба; в доме — тишина. Троечка друзей бок о бок. Мы с Кейт ещё продолжали болтать — перекидывались словами через Стива.

И вот — пауза. Стив погладил пальцами ног наши босые ступни.

— Всё-таки я везунчик, а? Такая красота. Ещё и ум вдобавок.

А Кейт ему:

— Везунчик-мазунчик.

— А ты вообще ни при чём. Ты просто чердачок без крыши.

Она толкнула его локтем.

— А Дженни тогда кто?

— С ней связаться — что с ледником сношаться.

Кейт перегнулась над ним и состроила мне рожицу:

— Вот это и называется любовь по-американски.

Стив обнял нас обеих за плечи:

— Ты хочешь сказать, можно и по-другому?

— Что-то нет настроения ублажать ваше ШМП, правда, Дженни?

— Что за вопрос! — говорю. — А что такое ШМП?

— Шовинистически-Мужское Превосходительство.

Стив делает вид, что ужасно удивлён.

— Вы что, хотите сказать, что и вправду нормальные девчонки?

Кейт:

— О Господи! Спасибо хоть в шутку извинился.

Тут мы перешли к шуткам. К анекдотам. Про белых мещан-американцев. Про поляков. Про чёрных. Кейт говорит:

— Мой отец просто помирает от смеха, когда их слышит. Толстенную тетрадь уже собрал.

Потом спросила меня про моего отца, и я им про него рассказала. Про то, как дома жила. Про школу-интернат. Про работу в театре. За окном медленно угасал свет, вещи в комнате утрачивали цвета, превращаясь в тени. Мы все немного притихли, он всё ещё обнимал нас за плечи, уже не так крепко. Похоже, он задремал, глаза были закрыты. Минут десять разговор шёл между мною и Кейт. И вдруг я увидела. Его махровая простыня сползла, и он вовсе не спал. Пробормотал:

— Эй, глядите-ка, что случилось!

Кейт говорит:

— Слушай, Стив, ну что ты вечно показушничаешь?

— Но ведь — да?

— Нет.

— Дженни, детка?

— Нет, благодарю покорно.

Воцарилось недолгое, странное молчание. Я не могла поднять глаза на Кейт, ждала — как она себя поведёт. Тут опять заговорил Стив:

— Ну-ка, переснимем весь эпизод. Значит, так. Я от вас обеих тащусь как чокнутый. Вы друг от дружки тоже тащитесь. Мы все трое друг от дружки тащимся как чокнутые. Дружба — это что значит? Любить друг друга, верно? Касаться, целоваться, сношаться. Как это звучит, а, кошечки мои?

Я говорю:

— Сверхупрощенно.

Он убирает руки и поворачивается ко мне. Касается пальцами моих губ.

— Так чего же мы боимся?

— Ничего. Просто я такая как есть.

— Значит, милая, добрая и прекрасная.

— И старомодная. Кое в чём.

Его рука поползла вниз от моих губ и попыталась раскрыть халат. Я её поймала, но он уже пробрался куда хотел. И шепчет мне на ухо:

— Как в школе. Нежно, приятно. И все вместе.

— Стив, прошу, не надо.

А он шепчет:

— Кэтти хитрит. Она сама этого хочет.

Я сначала не понимала, почему она ничего не говорит. Тут начала понимать. А он — ей, не поворачивая головы:

— Кэтти, детка?

— Нет, если Дженни не хочет.

Не знаю, что это было, Дэн. Конечно, я была чуть-чуть пьяна, мы пили какой-то коктейль с текилой, приготовленный Кейт. Он не казался таким уж крепким… ну всё равно, я не ищу оправданий. Всё произошло так быстро. Я чувствовала, что меня провели, я была возмущена. Больше Кейт, чем Стивом. Зачем она перекинулась на его сторону. И вдруг испугалась того, что о себе им сказала. Поняла, как далеко я от дома, но, может, так мне и надо. И что десять бед — один ответ. Лезли в голову всякие странные вещи.

Стив говорит:

— Один счастливый смельчак и две счастливые смельчачки.

А Кейт вторит:

— Мы к этому относимся как к упражнению в духовном единении. Понимаешь?

Я говорю:

— Кто это — мы?

— Да кто угодно… ты… если совпадают волны… вибрации. И если тебе этого хочется.

Я удерживала его руку у себя на груди, не позволяя ей двигаться. Кейт сначала лежала, опираясь на локоть, но теперь села и взяла мою другую руку. Это было очень странно, но я понимала — она, по-своему, совершенно честна со мной.

— Дженни, это очень просто. Если чувствуешь — да, то это происходит. Или чувствуешь — нет. И всё. Если тебе не хочется так чувствовать… знаешь… Мы поймём. По правде, тут ничего особенного нет. Ни у кого крыша не поехала. Просто мы любим чувствовать близость друг друга. Это не только Стива касается. Нас с тобой тоже.

Стив говорит:

— Точно.

А Кейт:

— Только если ты тоже так чувствуешь.

И сжала мою ладонь, вроде чтобы придать мне смелости, и отпустила руку. Я понимаю, скорее всего это был просто ловкий ход. Думаю, если бы они ещё приводили доводы, продолжали уговоры… но они молчали. И ведь у меня было столько возможностей раньше подвести черту. Кейт снова легла; я чувствовала — они ждут у меня под боком; и несмотря на всё, что она сказала, у меня оставалось подозрение, что они сговорились, но ведь и я помогла им этот заговор осуществить. Такое удовольствие получала, сплетничая с Кейт, не встала с кровати, когда явился Стив… Какая-то часть моего «я» стремилась уйти, Дэн, но другая… может, текила виновата, но эта другая «я» понимала, что хочет подождать и посмотреть, что будет. Я чувствовала, что изменилась, что та, какой я была день назад, уже не я, или — что ей больше не обязательно быть мной.

Не знаю, Дэн. Только я отпустила его руку. Он опять был очень нежен, осторожно развязал пояс халата, на мне под халатом ничего больше не было — купальник ведь был мокрый. В тот миг всё и вправду происходило не со мной. Несколько секунд спустя я почувствовала, что Кейт соскользнула с кровати и вышла из комнаты. Но почти тотчас вернулась. Сбросила халат, закурила. Было уже темно, почти ничего не разглядеть. Она встала на кровати на колени и помогла Стиву выпутаться из его махровой простыни, потом мне — из халата. Мы лежали, курили… минуты две-три. Зелье — самое лучшее, разумеется.

Больше никто ничего не говорил. Я пыталась почувствовать себя шокированной, почувствовать, что совершаю ужасный шаг, погружаюсь в бездну греха. Но, Боже мой, разве это похоже на оргию, даже если Кейт — извращённая маленькая сучонка, не раз уже игравшая в такие игры? И если это доставляет удовольствие и никому не причиняет вреда… ну да, вопросы напрашиваются сами собой. Но почему-то её участие делало всё это менее… ты понимаешь. Если бы она не участвовала. Просто наблюдала или ещё что. А тут и правда было что-то вроде духовного единения. Вовсе не сексуального: я слишком нервничала, не знала, куда это всё заведёт… фактически это было что-то вроде мастурбации. Петтинг. Дурные подростковые забавы. В конце концов всё свелось к банальностям, ничего интересного. Правда, какие-то эротические ощущения под конец возникли. Но всё это было как-то не по-взрослому.

Когда всё закончилось и он вот-вот должен был нарушить молчание, чего я вовсе не хотела, не хотела слышать его отрывистые идиотские реплики вроде «здорово» и «потрясно» и какие мы обе «потрясные цыпочки», случилось что-то странное. Я знала, что Кейт, как и я, не хочет никаких разговоров. Может, это и ему передалось. Во всяком случае, он сел, поцеловал нас обеих и ушёл туда, где бросил свою одежду. Некоторое время мы молчали, и я думала, ну а теперь-то что, что же это я наделала. И тут, в полной тьме, Кейт придвинулась ко мне; это было так удивительно, будто совсем маленькая девочка, которая хочет, чтобы её обняли и прижали к себе; она заставила меня лечь на спину, положила мою правую руку себе на плечи, и прижалась ко мне, и поцеловала меня в плечо — лёгким и нежным поцелуем. А я думаю: Господи, этого ещё не хватало. Готова была отскочить куда подальше, чуть не на целую милю. Но она протянула руку и взяла мою — ту, что была свободна, и прижала её к моему животу, вроде чтобы дать понять — это вовсе не то, о чём я подумала… о чём сейчас наверняка думаешь ты. Она и вправду положила свою ногу на мою, просто чтобы быть как можно ближе, и — не знаю, не могу объяснить, каким образом, только я знала — она просто хочет прижаться ко мне. И мне стало приятно чувствовать рядом её нагое, такое тёплое тело. Оно казалось бесполым, словно тело ребёнка. А кожа — такая нежная, мягкая по сравнению с мужской. Забавно и странно было узнать, каково это — быть тобой (мужчиной). Ощущать рядом женское тело. И это было как будто демонстрацией чего-то. Как будто Стив был просто катализатором. Речь шла вовсе не о сексе. О чём-то, существующем у американцев в душе. Не знаю, как сказать. Столько механических, лишённых души игрушек для забавы, и бедный, жалкий словарь, чтобы всё это выразить. Только тело другого существа, женское тело, которому можно всё объяснить. Своё одиночество. Когда имеешь всё, а в глубине души хранишь сомнения, неуверенность в себе. В случае с Кейт — неумение даже освободиться от своего дома, семьи, денег. Я хочу сказать — тут была какая-то загадка, тайна, Дэн. И это было что-то совсем невинное, чистое, ты не можешь себе представить. На какой-то миг я почувствовала, что она мне много ближе, чем когда-либо были мои сёстры. И ощущение гораздо более трогательное и волнующее, чем всё, что было со Стивом.

Она не произносила ни слова. Я тоже.

В конце концов вернулся Стив, полностью одетый.

Сквозь дверь из гостиной падал слабый свет, и он, разумеется, разглядел, как мы лежим.

— Ах вот оно как.

Идиллия была нарушена.

В чём у неё действительно виден «сдвиг», так это в быстрой смене настроений: она выскальзывает из одного в другое, вроде предыдущее было просто игрой, актёрством. Вдруг, без перехода, ласковый одинокий ребёнок исчез, она стала совершенно иной. Потребовала, чтобы Стив убирался вон. Мы приняли душ, оделись; она говорила без умолку, точно так, как это было до его появления в спальне; долго распространялась о том, как наши (женские) чувства и настроения меняются в зависимости от цвета одежды. Будто ничего вообще не произошло, всё, что случилось, всего лишь сон. Не могу передать, как всё это было странно. Думаю, она немножко свихнутая. Два совершенно разных человека. Я хочу сказать, что даже Стив, — Кейт потом пожарила для всех троих гамбургеры внизу, в дворцовой кухне, — так вот, даже Стив признавал, что что-то произошло между нами, судя по тому, как он на нас поглядывал (впрочем, и он ничего не сказал, все они какие-то совершенно замкнутые в себе).

А я вдруг, в этой кухне, почувствовала себя такой далёкой от них обоих. И в то же время — близкой. Не могу объяснить. И — свободной. Мне всё это стало даже казаться забавным. Стив, шаривший в холодильнике в поисках какого-то особого пива (для себя); Кейт, рассуждавшая об искусстве готовить гамбургеры (для меня): мы — две обыкновенные молодые женщины, беседующие на кухне. Уверена, происшедшее не имело для них особого значения. Кажется, и я начала относиться к этому легко. Наверняка три юных существа могут сотворить кое-что и похуже, чем просто лежать во тьме и играть с обнажёнными телами друг друга. Возможно, в следующий раз там окажется другой мужчина… множество других мужчин и женщин. Я не знала, я вдруг обрадовалась, что участвовала в этом и что скоро возвращаюсь домой, в Англию. Даже если там теперь не будет тебя, чтобы меня встретить.

Дэн, написав это, я так устала и измоталась, будто и правда участвовала во всём этом. Понимаю, что здесь куча противоречий. И, вполне возможно, ты гораздо лучше поймёшь, что всё это на самом деле означает, чем я сама. Письмо заняло два долгих вечера и целый день, и прости меня, пожалуйста, за кучу вычёркиваний и исправлений. И за дурной вкус. Только мне вовсе не жаль, что тебе скорее всего трудно будет догадаться, притворяюсь я, что всего этого по правде не было, или — притворяюсь, что было.

Я знаю — это вовсе не то, чего ты хочешь. Но ты сам на это напросился. Просто я не буду всего лишь персонажем в твоём сценарии. Ни в одном из твоих сценариев. Больше никогда.

Дата добавления: 2015-07-08