Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Часть 1 2 страница

Читайте также:
  1. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 1 страница
  2. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  3. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  4. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  5. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  6. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница
  7. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница

Стоя у перил кафетерия в главном зале аэропорта Яна Смэтса, я хорошо видел вход в помещение для международных рейсов.

– Черт возьми! – выругался я.

– Что? – с беспокойством спросила Сал.

– УМЛ – целый взвод.

– А что такое УМЛ?

– Умные молодые люди. Чиновники Стервесанта. Видишь тех четверых у банковской стойки.

– Откуда ты знаешь, что это люди Стервесанта?

– Прическа, короткая стрижка. Одинаковые костюмы, галстуки одного цвета. Лица кислые, как у язвенников, но готовы расцвести, завидев великого человека. – И я добавил с непривычной для меня честностью: – К тому же двоих я узнал. Бухгалтеры. Мои друзья; всякий раз, как нужно заказать для Института рулон туалетной бумаги, приходится обращаться к ним.

– А это он? – спросила Салли, указывая.

– Да, – ответил я, – это он.

Лорен Стервесант вышел из международного зала первым из пассажиров цюрихского рейса, за ним семенил чиновник из администрации аэропорта. Еще два УМЛ шли по бокам от него. Вероятно, третий занимался багажом. Четверо ожидавших заулыбались – их улыбки, казалось, осветили зал, – в строгом порядке поспешили обменяться с прибывшим коротким рукопожатием и окружили Лорена. Двое расчищали дорогу, остальные закрывали подход с боков и сзади. Удивленный чиновник аэропорта оказался в хвосте, и «Англо-Стервесант» двинулась по людному залу, как танковая дивизия в наступление.

В середине виднелись золотые кудри Лорена и его улыбка, так непохожая на искусственные улыбки встречавших.

– Пошли! – Я схватил Салли за руку и нырнул в толпу. Я это умею. Двигаюсь на уровне ног окружающих, и напор на неожиданном уровне заставляет толпу расступаться, как воля Иеговы – воды Красного моря. Салли бежала за мной, как народ Израиля за Моисеем.

Мы перехватили «Англо-Стервесант» у стеклянной выходной двери, и я отпустил руку Салли, чтобы прорваться внутрь. Это мне удалось с первой же попытки, и Лорен едва не споткнулся об меня:

– Бен.

Я сразу увидел, как он устал. Бледность под золотистой кожей, темные пятна под глазами – но теплая улыбка на мгновение разогнала усталость.

– Прости. Следовало предупредить, чтобы ты не приходил. У меня срочное дело. Я направляюсь на встречу. – Он увидел выражение моего лица и быстро схватил меня за плечи. – Нет. Не делай поспешных выводов. Все остается в силе. Завтра в пять утра будь на аэродроме. Там встретимся. А сейчас мне пора. Прости.

Мы торопливо обменялись рукопожатием.

– До конца, партнер? – спросил он.

– До конца, – согласился я, улыбаясь этой школьной глупости, и Лорен со свитой исчезли за дверью.

Мы уже были на полпути к Йоханнесбургу, когда Салли наконец заговорила.

– Ты спросил про меня? Вопрос решен?

– Не успел, Сал. Ты же видела. Он жутко торопился.

Мы молчали, пока я не свернул к Институту и не остановил свой «мерседес» рядом с маленькой красной «альфой» Салли на пустой стоянке.

– Хочешь кофе? – спросил я.

– Уже поздно.

– Вовсе нет. Ты все равно не уснешь. Можем сыграть в шахматы.

– Ну хорошо.

Я отпер центральный вход, и через выставочные залы, заполненные стеклянными витринами и восковыми фигурами, мы прошли к лестнице, которая вела в мой кабинет и квартиру.

Пока я варил кофе, Салли зажгла огонь и расставила фигуры. Когда я вышел из кухни, она сидела нога на ногу на тисненом кожаном пуфе, раздумывая над шахматной доской. У меня перехватило дыхание: она была прелестна в пестром пончо, ярком, как мои восточные ковры; свет, падая сбоку, блестел на ее гладкой загорелой коже. Я испугался, что у меня разорвется сердце.

Она ласково посмотрела на меня большими глазами.

– Сыграем? – сказала она.

Если я сумею выдержать первую бурную непоследовательную атаку, то смогу разыграть свою комбинацию и обставлю Салли за счет долгой аккуратной игры. Она называет это ползучей смертью.

Наконец она с несколько преувеличенным вздохом положила набок своего короля, встала и начала беспокойно расхаживать по комнате, чуть сутулясь под ярким пончо. Я прихлебывал кофе и с тайным удовольствием следил за ней. Вдруг она повернулась и посмотрела на меня, расставив длинные ноги и уперев кулаки в бедра. Ее локти приподняли пончо изнутри.

– Ненавижу этого ублюдка, – сказала она высоким сдавленным голосом. – Высокомерный богочеловек. Я сразу узнала этот тип, как только увидела. Зачем, во имя всего святого, ему лететь с нами? Если мы сделаем крупное открытие, угадай, кому достанется слава!

Я сразу понял, что речь о Лорене, и меня ошеломила едкая злая горечь тона Салли. Позже я это вспомню и пойму причину. Но в тот миг я сначала изумился, потом рассердился.

– О чем это ты?

– Лицо, походка, толпа поклонников, снисходительный вид, с каким он раздает свои милости, огромное тщеславие…

– Салли!

– Привычная, бездумная, грубая самонадеянность…

– Прекрати, Салли! – Я вскочил на ноги.

– Ты видел этих бедняг вокруг? Они тряслись от страха.

– Салли, не смей так говорить о нем, не при мне!

– А себя видел? Самый добрый, самый мягкий, самый приличный человек из всех моих знакомых. Самый могучий ум, с каким мне посчастливилось работать. Видел бы ты, как подпрыгиваешь и машешь хвостом… Боже! Ты перевернулся на спину у его ног, подставил брюхо: «почеши, хозяин…» – Салли была на грани истерики: дрожала, побледнев, слезы струились по лицу. – Ненавижу тебя – и его! Ненавижу вас обоих! Он унизил тебя, выставил мелким прихвостнем и…

Я не сумел ничего ответить – так и стоял, онемевший и ошеломленный. Ее настроение вдруг изменилось. Она зажала рот ладонями. Мы смотрели друг на друга.

– Я сошла с ума, – прошептала она. – Зачем я все это говорю? Бен, о Бен! Прости. Прости, пожалуйста.

Она подошла, склонилась надо мной, обняла и крепко прижала к себе. Я стоял как истукан, холодея от страха в предчувствии того, что должно было последовать. Да, я страстно мечтал об этом, но все случилось так неожиданно, я так внезапно оказался в неизведанных краях, откуда нет возврата… Салли подняла голову, по-прежнему не выпуская меня из объятий, и посмотрела мне в лицо.

– Прости, пожалуйста.

Я поцеловал ее. Ее губы были теплыми и солеными от слез. Они открылись навстречу моим, и мой страх исчез.

– Люби меня, Бен, пожалуйста. – Чутье подсказало Салли, что меня нужно вести. Она увлекла меня к кровати.

– Свет, – прошептал я хрипло, – выключи свет.

– Если хочешь.

– Пожалуйста, Салли.

– Хорошо, – сказала она. – Я знаю, дорогой. – И выключила свет.

Во тьме она дважды вскрикивала:

– О господи, Бен, ты такой сильный. Ты меня убиваешь. Твои руки… твои руки…

Немного погодя она закричала – у нее вырвался стон, который слился с моим хрипом. Потом осталось только наше неровное дыхание в темноте.

Мой мозг словно освободился от тела и плыл в теплом мраке. Впервые в жизни я чувствовал себя совершенно спокойным, удовлетворенным и в полной безопасности.

С этой женщиной многое будет впервые. Когда Салли наконец заговорила, ее голос вызвал у меня легкое потрясение.

– Ты споешь для меня, Бен? – Она включила лампу на столике возле кровати. Мы заморгали, как совы на свету. Лицо Салли раскраснелось, волосы спутались.

– Да, – сказал я, – мне хочется петь.

Пройдя в другую комнату, я взял со шкафа гитару, а когда возвращался, взгляд мой упал на большое, в рост человека, зеркало. Я внимательно пригляделся: передо мной стоял незнакомец. Жесткие черные волосы обрамляли прямоугольное лицо с темными глазами и по-девичьи длинными ресницами; тяжелый подбородок, бледный низкий лоб. Незнакомец улыбнулся мне – наполовину застенчиво, наполовину гордо.

Я смотрел на это сплющенное изуродованное тело, из-за которого так страдал в детстве. Ноги и руки чрезмерно развиты – толстые, бугрящиеся узлами мышц конечности великана. Я невольно взглянул на гири в углу комнаты, потом снова в зеркало. Я был бы само совершенство, если бы не короткий, горбатый, жабий торс, поросший курчавыми черными волосами. Я впервые в жизни смотрел на это необыкновенное тело без ненависти.

Я вернулся туда, где на мягком покрывале из обезьяньих шкур лежала Салли, забрался на кровать и сел рядом с ней с гитарой в руках, скрестив ноги.

– Сыграй что-нибудь печальное, Бен, – прошептала она.

– Но я счастлив, Сал.

– Спой печальную песню, одну из своих, – настаивала она и при первых же звуках закрыла глаза. Я был ей благодарен, ведь у меня никогда не было возможности восхищаться женским телом. Наклонившись вперед, касаясь пальцами певучих струн, я ласкал глазами ее длинное стройное тело, его бледные закругления и тайные тени. Тело, подарившее мне утешение, – как я его любил! Я запел:

 

В одинокой пустыне моей души

Ночи такие долгие,

И нет других путников.

Над одинокими пучинами моего разума

Гуляют бури…

 

Меж ее сомкнутых век заблестела слеза: в моем голосе есть волшебство, способное вызывать грусть и смех. Я пел, пока у меня не пересохло в горле и не заныли пальцы, которыми я перебирал струны. Потом отложил гитару, продолжая смотреть на Сал. Не открывая глаз, она слегка повернула ко мне голову.

– Расскажи мне о себе и о Лорене Стервесанте, – сказала она. – Я хотела бы понять, что у вас за отношения.

Вопрос застал меня врасплох, и я какое-то время молчал. Она открыла глаза.

– Прости, Бен. Я не хотела…

– Ничего, – быстро ответил я. – Мне приятно поговорить об этом. Видишь ли, мне кажется, что ты ошибаешься. Не думаю, что их – Стервесантов – можно мерить обычной меркой. Лорена и его отца, пока тот был жив. Мой отец работал на них. Он умер от разрыва сердца спустя год после смерти моей матери. Мистер Стервесант знал о моих академических успехах, а мой отец, разумеется, был хорошим служащим. Таких, как я, стервесантовских сирот, несколько. Мы получали только лучшее. Я поступил в школу Святого Михаила – ту же школу, где учился Лорен. Еврей в церковной школе, к тому же калека – можешь себе представить, каково это было. Мальчишки – невероятно безжалостные маленькие чудовища. Лорен вытащил меня из писсуара, в котором четверо мальчишек пытались утопить меня. Он избил их до полусмерти, и с тех пор я стал его подопечным. И остаюсь им до сих пор. Он финансирует наш Институт; каждый пенни, который мы тратим, приходит от него. Вначале им двигала просто справедливость, но постепенно он все больше и больше увлекался нашим делом. Теперь это его хобби. Ты бы удивилась тому, как много он знает. Он любит эту землю, так же как ты и я. И захвачен ее историей и будущим больше нас… – я замолчал, потому что она буравила меня взглядом, пронзавшим душу.

– Ты любишь его, Бен?

Я вспыхнул и опустил глаза.

– Не хочешь ли ты сказать…

– Ради бога, Бен, – нетерпеливо прервала она, – я не имею в виду извращения. Ты только что доказал противоположное. Я имею в виду любовь в библейском смысле.

– Он для меня отец, защитник, благодетель и друг. Мой единственный друг. Да, можно сказать, что я его люблю.

Она протянула руку и коснулась моей щеки.

– Я постараюсь, чтобы он мне понравился. Ради тебя.

Было еще темно, когда мы въехали в ворота Центрального аэропорта. Сал, молчаливая и отчужденная, куталась в плащ. Я испытывал легкое головокружение и какую-то слабость после бессонной ночи любви и разговоров. Прожектора освещали частный ангар Стервесантов у восточной оконечности взлетной полосы. Я заметил «феррари» Лорена, припаркованный на запасной стоянке, а рядом еще с десяток машин новейших моделей.

– О боже! – застонал я, – он прихватил с собой всю команду.

Я остановился возле «феррари», и мы с Сал начали доставать вещи из багажника. Она повесила через плечо свою сумку, потом с большой папкой в одной руке и ящиком красок в другой прошла через калитку в ангар. Конечно, мне следовало пойти с ней, но я был занят проверкой багажа и последовал за ней минуты через три-четыре. Однако к тому времени было уже поздно.

Войдя в ярко освещенный ангар, я тут же почувствовал тревогу. Гладкие акулообразные очертания реактивного «лира» образовывали превосходный задник для напряженной сцены. Семеро умных молодых людей Лорена в своих обычных нарядах – костюмы, шерстяные пальто – окружили противника.

Лорен Стервесант очень редко срывается, да и то после длительных и серьезных провокаций. Но Салли Бенейтор за две минуты добилась того, чего не удавалось добиться опытным специалистам за долгое время. Лорен сильно рассердился, он дрожал от гнева, сжимая губы, наводя страх на свою свиту.

Салли бросила вещи на бетонный пол. Она стояла подбоченясь, обмениваясь с Лореном гневными взглядами, на щеках горел румянец.

– Мне велел прийти доктор Кейзин.

– Да хоть английский король! Говорю вам: самолет переполнен, и я, впервые за шесть месяцев выбравшись отдохнуть, не собираюсь тащить с собой женщину.

– Я не знала, что это развлекательная поездка…

– Кто-нибудь выбросит отсюда эту ведьму? – закричал Лорен. УМЛ собрались с духом и сделали робкую попытку приблизиться. Салли обеими руками схватила тяжелый деревянный мольберт. Наступление захлебнулось.

– Ло, пожалуйста! Мы можем поговорить? – Я почти силой увел его в небольшой кабинет; впрочем, я почувствовал, что Лорен при этом испытал облегчение. – Слушай, мне очень жаль. У меня не было времени объяснить…

Пять минут спустя Лорен вылетел из кабинета и, не глядя на Сал и застывших УМЛ, забрался в самолет; спустя мгновение его голова появилась рядом с пилотом в окне кабины: Лорен надевал наушники.

Я подошел к младшему из УМЛ и донес до него слово закона:

– Мистер Стервесант велит вам добираться до Габороне чартерным рейсом. – Потом повернулся к остальным. – Не поможете нам с багажом?

Пока группа самых высокооплачиваемых носильщиков в Африке таскала багаж Салли, она сама бесстыдно наслаждалась победой. Я умудрился шепотом предупредить ее:

– Садись на заднее сиденье. И постарайся стать невидимкой. Ты понятия не имеешь, насколько мы были близки к краху. Ты могла не только не улететь, но и вообще потерять работу.

Мы уже десять минут находились в воздухе, когда пилот показался из кабины и пошел по проходу. Он остановился и взглянул на Салли с откровенным восхищением.

– Боже, леди! – Он покачал головой. – Отдал бы месячное жалование, чтоб только посмотреть на это! Здорово!

Салли, приунывшая после моего предупреждения, немедленно воспрянула.

– Такую мелочь я жую и даже косточек не выплевываю, – заявила она, и двое УМЛ, слышавшие это, съежились на своих сиденьях.

Пилот рассмеялся и повернулся ко мне.

– Босс хочет поговорить с вами, доктор. Давайте поменяемся местами.

Лорен разговаривал по радио с диспетчерской, но знаком велел мне сесть в кресло помощника. Я протиснулся за руль и ждал. Лорен закончил разговор и повернулся ко мне:

– Позавтракаем?

– Я уже поел.

Он не обратил на это внимания и протянул мне ножку индейки и большой кусок пирога с цыпленком и яйцом, извлеченные из плетеной корзины.

– Кофе в термосе. Наливай сам.

– Ты получил взаймы двадцать пять миллионов? – спросил я с набитым ртом.

– Да… хотя в последнюю минуту приключился небольшой переполох.

– Не думал, что тебе придется занимать деньги. У тебя неприятности?

– Нефтеразведка. – Он рассмеялся над моим предположением. – Рискованные траты. Я предпочитаю рисковать чужими деньгами, а своими играть наверняка. – Он непринужденно переменил тему разговора. – Извини, что делаем крюк. Я высажу весь этот десант в Габороне. У них там будет ряд встреч с членами правительства Ботсваны. Обычная работа, определяем детали договора о концессиях. И это не очень далеко от нашего курса. А дальше полетим одни. – Он набил рот индейкой и заговорил с полным ртом: – Метеопрогноз плохой, Бен. Густая облачность над всем северным районом. Низкая облачность в пустыне бывает раз в три года, но сегодня оно именно так. Ну, если сразу не отыщем развалины, ничего страшного. С воздуха все равно много не узнаем.

Он был совершенно спокоен и расслаблен, ни следа недавнего гнева (Лорен легко переключается), мы болтали и смеялись. Я знаю это его настроение – настрой на отдых и отпуск. Он действительно ценил такие моменты. Найдем мы затерянный город или нет, для него это предлог вырваться на волю, на природу, которую он так любит.

– Как в прежние дни. Боже, Бен, и давно же мы с тобой не путешествовали вместе! Не меньше десяти лет. Помнишь путешествие на каноэ вниз по реке Оранжевой? Когда же это было? В пятьдесят шестом или седьмом? А наши поиски диких бушменов?

– Надо выбираться почаще, Ло.

– Да, – согласился он, как будто у него был выбор. – Да, надо, но теперь у меня ужасно мало времени. И время уходит, на будущий год мне стукнет сорок. – В его голосе зазвучала печаль. – Боже, если бы только можно было покупать время!

– В нашем распоряжении пять дней, – напомнил я, уводя разговор от опасной темы, и он с увлечением подхватил нить беседы. Только спустя полчаса он упомянул Сал.

– Эта твоя помощница – как ее зовут?

Я сказал.

– Ты с ней спишь? – спросил он. Спросил так естественно, так обычно, что в первое мгновение я даже не понял. Потом перед глазами у меня сгустилась красная пелена гнева, кровь застучала в висках, горло перехватило. Я готов был убить его, но вместо этого солгал хриплым дрожащим голосом:

– Нет.

– Это к лучшему, – отметил он. – Дикая женщина. Надеюсь, она не испортит поездку.

Если бы я только признался ему тогда! Но ведь речь шла о таком интимном, таком хрупком и драгоценном, неподвластном словам, особенно тем, что подобрал он. Потом мгновение было упущено. Я сидел, дрожа, а он оживленно рассуждал о предстоящих пяти днях.

Облака под нами все больше сгущались, свиваясь в толстое сероватое одеяло, которое простиралось во все стороны до самого горизонта. Мы пересекли границу между Южной Африкой и независимым африканским государством Ботсвана. Когда мы приземлились в Габороне, облачность была высотой в тысячу футов. Несмотря на уверения Лорена, что мы тут же улетим, нас ждала делегация высших чиновников Ботсваны и приглашение отдохнуть, выпить и перекусить в особом помещении аэропорта. Горячий липкий воздух, внимательные лица белых людей, которые разговаривают с черными людьми с такими же внимательными лицами, облака сигарного и сигаретного дыма, все потеют от жары и виски.

Прошло не менее трех часов, прежде чем наш «лир» с четырьмя людьми на борту вспорол облачное покрывало и вырвался в солнечную высь.

– Фью! – сказал Лорен. – Небольшой, но дорогостоящий прием. Этот черный ублюдок Нгелане за оказанную нам честь повысил цену на двадцать тысяч. Пришлось согласиться. Он мог бы сорвать все дело. Оно пойдет через его министерство.

Лорен летел на север, держа на коленях карту, а в руке хронометр. Его взгляд перемещался с компаса на указатель скорости, оттуда на хронометр.

– Ну ладно, Бен. Теперь лучше Роджеру сесть за руль. Спустимся в эту овсянку и попытаемся что-нибудь разглядеть.

Пилот Роджер ван Девентер и Лорен сидели, мы с Сал стояли в дверях кабины за ними, а самолет наклонно спускался к грязной поверхности облаков. Несколько туманных клубов пролетело мимо, потом вдруг солнце исчезло, и нас окутал густой серый туман.

Все внимание Роджера было приковано к приборам. Стрелка альтиметра приближалась к нулю, и руки пилота, сжимавшие руль, все более напрягались. Мы опускались в серую полутьму. Роджер открыл закрылки, включил пневматический тормоз и дроссели. Мы трое напряженно пытались разглядеть землю. Все ниже и ниже. Напряжение пилота переросло в страх. Я чувствовал его, этот острый запах страха. Если закаленный опытный летчик испугался, мне полагалось прийти в ужас. И я вдруг понял, что летчик скорее врежется в землю, чем навлечет на себя гнев Лорена. Я решил вмешаться и открыл было рот, но, как выяснилось, напрасно.

– Вылетели за пределы района, – заметил Лорен, глядя на часы. – Давай вверх, Роджер.

– Простите, мистер Стервесант, но у этого тумана нет дна, – со вздохом облегчения сказал Роджер и поднял нос «лира».

– Ничего не получилось! – пробормотал я. – Забудем об этом, Ло. Летим в Маун.

Лорен повернулся спиной ко мне и взглянул в лицо Салли. Она стояла у него за плечом. Я не видел ее лица, но мог догадаться о его выражении, когда она негромко спросила:

– Струсили?

Лорен еще какое-то время смотрел на нее, потом улыбнулся. Я почувствовал желание перекинуть Салли через колено и отшлепать так, чтобы на этом душистом задике выступила кровь. Страх, который я испытывал минуту назад, превратился в подлинный ужас: я знал такую улыбку Лорена.

– Ну ладно, Роджер, – сказал он, сунув карту и хронометр в карман на своем сиденье, – беру управление.

«Лир» встал на одно крыло и под максимальным углом начал поворот. Все было выполнено так превосходно, что мы с Салли лишь слегка присели от перегрузки.

Лорен выровнял машину и минуты три летел назад по прежнему курсу. Я украдкой бросил взгляд на Салли. Глаза ее сверкали, она раскраснелась от возбуждения, глядя вперед, в непроницаемую тьму.

Лорен снова резко повернул и полетел прежним маршрутом, наклонив нос. Но на этот раз полет не был осторожным прощупыванием с подкрылками и тормозами наготове. Лорен вел машину быстро и смело. Салли схватила меня за руку и сжала. Я боялся и сердился на них обоих – я слишком стар для таких игр, – но ответил на пожатие. Не только ради ее успокоения, но и ради собственного.

– Боже, Ло! – выпалил я. – Полегче! – Никто не обратил на это внимания. Роджер застыл в своем кресле, сжав ручки, напряженно глядя вперед. Лорен спокойно сидел за приборами, подвергая нас смертельной опасности, а Салли – черт бы ее побрал! – широко улыбалась и держалась за мою ледяную руку, как ребенок на роликовых коньках.

Неожиданно на нас обрушился дождь, его жемчужные струи зазмеились по круглому перплексовому ветровому стеклу. Я снова хотел запротестовать, но слова застряли в горле. Снаружи ревел ветер. Он швырял стройный сверкающий корпус «лира», крылья ходили ходуном. Я чуть не заплакал. Я не хочу умирать. Вчера – пусть бы, но после сегодняшней ночи!

Но тут Лорен увидел землю и прекратил спуск. Толчок, который бросил нас с Салли друг к другу, – и самолет выровнялся.

Нам открылось зрелище еще более ужасное, чем слепое падение в пространстве. Темные неясные силуэты деревьев под нами ветвями почти касались корпуса; впереди маячил гигантский баобаб. Лорен с трудом перемахнул через него. Секунды тянулись, как целая жизнь, но вдруг грязные полосы дождя и тумана остались позади, мы попали в островок хорошей погоды.

Прямо перед нами, освещенный водянистыми солнечными лучами, возвышался вал из красного камня. Едва мы успели его заметить, как Лорен поставил машину на хвост и, чуть не чиркнув брюхом по камню, самолет перевалил через вершину и устремился в облака. Ускорение прижало меня к полу.

Все молчали, пока мы снова не оказались в вышине, на ярком солнечном свете. Салли мягко отняла руку, а Лорен повернулся и взглянул на нас. Я с мрачным удовлетворением отметил, что и он, и Салли слегка позеленели. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом Лорен загоготал.

– Гляньте, ну и рожа у Бена! – взревел он, и Салли тоже решила, что это очень забавно. Когда они отсмеялись, Салли оживленно спросила:

– Кто-нибудь заметил руины? Я видела только холмы.

– А я видел только свою могилу, – проворчал Роджер. Я знал, что он чувствует.

К тому времени как мы достигли Мауна, облака начали рассеиваться. Роджер провел машину в просвет и спокойно посадил. Питер Ларкин уже ждал нас.

Таких, как Питер, осталось очень немного. Настоящий анахронизм, вплоть до патронташа на груди, куртки для продирания через кусты и брюк, заправленных в голенища сапог. Большое красное мясистое лицо и огромные руки, указательный палец на правой руке в шрамах от отдачи тяжелого ружья. Единственный способ общения для него – хриплый, пропитанный парами виски крик. Этот бесчувственный скудоумный субъект не знает страха. Всю жизнь он прожил в Африке и не потрудился изучить хоть один из туземных языков. Он разговаривает на лингва франка Южной Африки и подкрепляет свои распоряжения ударами кулака или пинками. Его знание фауны ограничено сведениями о том, как выследить зверя и куда стрелять, чтобы его свалить. Но есть в этом дюжем олухе что-то привлекательное.

Пока банда его охотников грузила наше оборудование в машины, он выкрикивал мне и Лорену свои бессодержательные, но дружелюбные глупости.

– Я бы хотел отправиться с вами. Но завтра прибывает толпа янки с толстой пачкой зелененьких. Вы меня поздно предупредили, мистер Стервесант. Даю вам лучших парней. На юге прошли хорошие дожди, там много добычи. В это время года можете встретить сернобыка. Ну, конечно, джамбо. И я не удивился бы, если бы вам попались один-два симбы…

Такое фривольное использование ласкательных названий дичи особенно отвратительно, когда вспомнишь, что единственное намерение при этом – угостить зверя пулей из мощного ружья. Я пошел туда, где Салли присматривала за погрузкой багажа.

– Уже второй час, – заявила она. – Когда начнем поиски?

– Вероятно, к вечеру мы доберемся до котловины Макарикари. Это около двухсот миль по хорошей дороге. А завтра углубимся в буш.

– Эрнест Хемингуэй отправляется с нами? – спросила она, с отвращением глядя на Питера Ларкина.

– К несчастью, нет, – заверил я, пытаясь понять, кто же нас сопровождает. Два шофера (об их высоком положении ясно говорили белые рубашки, длинные серые брюки и обувь) с татуировками вокруг шеи. По одному на каждый из трехтонных грузовиков. Затем повар, изрядно раздобревший оттого, что постоянно снимает пробы, лоснящийся от хорошего питания. Два согбенных седобородых носильщика ружей – они ревниво отобрали из багажа спортивные винтовки Лорена, извлекли их из чехлов и любовно разглядывали. Эта элита не принимала участия в лихорадочной суете вокруг нашего багажа. Грузили в основном бамангвота; я же прислушивался к разговорам. Носильщики ружей, как и следовало ожидать, матабеле, шоферы – шангааны. Я смогу понимать каждое слово, сказанное участниками экспедиции.

– Кстати, Сал, – негромко сказал я, – не говори, что я знаю их языки.

– Почему? – Сал удивилась.

– Мне нравится слушать их разговоры, а если они знают, что их понимают, то замыкаются.

– Свенгали! – Она скорчила гримасу. Вряд ли меня можно рассмешить этим. Слишком близко к истине. Мы отправились прощаться с пилотом Роджером.

– Не распугайте львов, – сказал Роджер Салли. Очевидно, у нее появился еще один поклонник. Он забрался в самолет, и мы посмотрели, как он выруливает в конец взлетной полосы, поднимается в воздух и берет курс на юг.

– Чего мы ждем? – спросил Лорен.

– Действительно, чего? – согласился я.

Лорен сел за руль «лендровера», я рядом с ним. Салли устроилась на заднем сиденье вместе с переносчиками ружей.

– С вами, ребята, на земле гораздо безопасней, – сказал я.

Дорога шла по открытой местности, поросшей кустарником и баобабами. Сухой, сожженной солнцем. «Лендровер» поднимал облако пыли, и грузовики шли за нами на расстоянии, чтобы пыль осела. Изредка приходилось пересекать глубокие каменистые сухие русла рек, время от времени попадались деревни: глинобитные хижины с тростниковыми крышами – там по обочинам дороги выстраивались цепочки голых пузатых негритят, они махали нам руками и пели, будто мы королевский поезд. Салли истратила все мелкие монетки, бросая их и с восторгом следя за начинавшейся свалкой. Когда она взялась выбрасывать в окно наш ленч, я взял гитару, чтобы отвлечь ее.

– Пой что-нибудь веселое, Бен, – приказала Салли.

– И непристойное, – добавил Лорен, думаю, чтобы поддразнить, а может, и испытать ее.

– Да, – с готовностью согласилась Салли. – Пусть будет весело и сочно.

И я начал с саги о диких, диких утках, а Салли и Лорен подпевали в конце каждого куплета.

Мы чувствовали себя детьми в первый день каникул и по дороге хорошо провели время. Когда мы добрались до края котловины, солнце превратилось в большой огненный шар среди клочьев облаков на горизонте. Лорен остановил «лендровер». Мы вышли, чтобы дождаться грузовиков, и в молчаливом благоговении смотрели на хмурую блестящую от соли равнину, простиравшуюся перед нами до горизонта.

Прибыли грузовики; толпа черных слуг высыпала из них раньше, чем они остановились. Я засек время: через семнадцать с половиной минут палатки были поставлены, постели готовы, а мы втроем сидели у костра и пили из запотевших стаканов солодовый «Глен Грант» со льдом. От кухонного костра доносился аппетитный запах охотничьего жаркого: повар разогревал его, бросая в котел чеснок и душицу. Ларкин собрал нам хорошую команду; после еды все они собрались у своего костра в пятидесяти ярдах от нашего и распевали старые охотничьи песни.

Я сидел и прислушивался отчасти к ним, отчасти к горячему спору Сал и Лорена. Я мог бы предупредить ее, что он играет роль адвоката дьявола, постоянно подкалывая ее, но мне нравилось присутствовать при споре двух незаурядных умов. Когда дискуссия грозила перерасти в личные оскорбления и физическое насилие, я неохотно вмешивался и остужал пыл спорщиков.

Салли твердо и решительно защищала основную идею моей книги «Офир», где доказывалось, что около 200 г. до Р. Х. произошло вторжение в южную часть Центральной Африки финикийцев или карфагенян, которые процветали до 450 г. н. э., после чего внезапно исчезли.


Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 395 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Часть 1 4 страница | Часть 1 5 страница | Часть 1 6 страница | Часть 1 7 страница | Часть 1 8 страница | Часть 1 9 страница | Часть 1 10 страница | Часть 1 11 страница | Часть 1 12 страница | Часть 1 13 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Часть 1 1 страница| Часть 1 3 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.028 сек.)