ВВЕДЕНИЕ. Проблема истории репрессий и правозащитного движения в советской России актуальна

Проблема истории репрессий и правозащитного движения в советской России актуальна как в научном, так и в обществен­ном плане. Научная разработка этой темы позволяет выявить конкретно-исторический опыт применения негативных методов управления страной и обществом, найти в нашей истории те по­зитивные основы, которые нам предстоит развивать сегодня на пути построения свободного общества и соответствующего ему государственного устройства.

Спецкурс построен в основном на материалах региональ­ного характера (Нижнетагильского региона и Среднего Урала), ибо общее лучше всего познается через конкретное, история страны в целом – через историю людей, живущих в одной из ее типичных частей.

На рубеже 20-30-х гг. активизировалась политика колони­зации северо-восточных районов Советского Союза. В результате Урал стал местом интенсивного промышленного строительства и военным арсеналом страны. Сюда было направлено более трети раскулаченных – спецпереселенцев, а в конце 30-40-х гг. созданы многочисленные лагерные системы, пропустившие через себя сотни тысяч заключенных. Поэтому на примере этого региона мы вполне можем проследить основные закономерности и особенно­сти применения репрессивной политики.

Историография истории репрессий прошла ряд этапов в своем развитии. Вплоть до конца 1980-х годов изучение истории репрессий и правозащитного движения в СССР развивалось в основном в самиздатовской литературе и западной историогра­фии. В литературе, вышедшей за рубежом, комплексными иссле­дованиями этого периода стали труды А. Авторханова, П. Бартона, Р. Конквеста, Д. Даллина и Б. Николаевского, М. Геллера, Б. Вольфа, С. Волина и Р. Слассера, А. Некрича, Б. Яковлева (1).

Исследователи затронули фактически весь круг проблем истории и практики репрессий в СССР: от концептуального пони­мания сущности советского строя до описания этапов каратель­ной политики. Наиболее проработанным методологическим под-

ходом к изучению проблемы стала концепция тоталитаризма, впервые заявившая о себе в 1939 г. и после длительных дискус­сий сформулированная К. Фридрихом и 3. Бжезинским, Шесть основных черт тоталитаризма стали называть классическими, и долгие годы они не подвергались сомнению. Это: официальная идеология; единственная массовая партия; система терро­ристического полицейского контроля, поддерживающего партию; технологически обусловленный почти полный контроль партии над всеми средствами массовой информации – прессой, радио, кино; точно такой же контроль партии над всеми вооруженными силами; централизованное руководство всей экономикой по­средством бюрократической координации ее ранее независимых составных частей (2).

С конкретно-исторической точки зрения одним из наибо­лее показательных и результативных стало исследование Б.Яковлева (Н.А.Троицкого) «Концентрационные лагери СССР», где описаны карательные органы СССР, представлены этапы возникновения и развития лагерей с 1918 по 1954 г., проанализи­рованы основы структуры управления ИТЛ, составлен алфавит­ный список концлагерей, создана их карта, дано описание от­дельных лагерей. В третьем разделе книги подробно анализиро­валось репрессивное законодательство. Понятно, что источника­ми для автора стали, прежде всего, устные свидетельства, но тем не менее именно отсюда можно было почерпнуть первые сведе­ния о лагерях Урала (3).

История правозащитного движения в СССР впервые была освещена в работе Л.Алексеевой «История инакомыслия в СССР», дошедшей до россиянина лишь в начале 1990-х гг. (4). Она и сегодня остается самым важным источником по интересующей нас проблеме.

Анализ научной, публицистической, мемуарной и иной ли­тературы, вышедшей за рубежом, как в предыдущие десятилетия, так и в последнее время, позволяет сделать ряд обобщений. В западной историографии давно и последовательно осуждается политика коммунистического режима в СССР; разработаны дос­таточно продуктивные методологические и методические подходы к исследованию истории репрессий; еще в 1930-х гг. в мему­арной литературе и первых научных исследованиях на эту тему показана сущность террора и системы концлагерей; раскрыта ор­ганизация и функционирование карательного механизма, судов и внесудебных органов, законодательная система, обеспечиваю­щая репрессии. В 1950-х гг. началась научная дискуссия о поте­рях народонаселения СССР и к 1980-м гг. сделаны довольно убедительные подсчеты жертв большевизма.

Однако возможности зарубежных исследователей, ли­шенных доступа к первоисточникам, были всегда ограничены. Главной источнико-информационной базой для них служили архив Троцкого, Смоленский ар­хив, волею судеб оказавшийся в США после войны, а также лич­ные архивы и воспоминания эмигрантов из СССР. Сегодня, когда рассекречены тысячи тайных фондов различных архивов, отече­ственные историки получили в свои руки уникальный по степени достоверности материал, никогда не попадавший в руки исследо­вателей США, Франции, Англии, ФРГ.

Советская историография до конца 1980-х гг. не могла вырваться за рамки марксистско-ленинской методологии. Лучшие ее представители смогли лишь вернуться к оппозиционной точке зрения, сложившейся в СССР в 1930-х гг. Репрессии сталинизма были в основном описаны, и установлена прямая связь между раскулачиванием, «спецеедством» и политическими процессами 1930-х гг. Однако при этом опыт социалистического переустрой­ства не отрицался, одобрялась ленинская политика НЭПа и план «кооперативного социализма» (5).

Принципиально важным для отечественной историогра­фии было появление нового подхода к теме, выражением которо­го стала логика построения публицистического исследования - «Архипелаг ГУЛАГ» А.И.Солженицына (6). В нем впервые доказа­тельно и последовательно осуждена государственная политика советской власти, начиная с 1917 г., обличены во лжи и насилии, как Ленин, так и его последователи. Однако «Архипелаг» вышел в самиздате и не был доступен российскому читателю, легальная историческая наука была не способна подняться до концептуаль­ного уровня А.И. Солженицына. Массовое советское сознание 1950-конца 80-х гг. в лучшем случае осуждало «перегибы» вре­мен культа личности Сталина, чему способствовал поворот к официальному неосталинизму на рубеже 1960-70-х гг.

Современная отечественная историография истории ре­прессий и правозащитного движения в России сделала первые шаги после публикации постановления ЦК КПСС (январь 1987г.) по проблемам идеологических противоречий в советском обще­стве, Всесоюзной партийной конференции и январского пленума ЦК КПСС 1989 г., который позволил обнародовать материалы ранее засекреченных архивов. Научная дискуссия после 1989 г. сконцентрировалась вокруг двух основных точек зрения. Соглас­но одной из них, репрессии – это отступление от ленинизма, де­формация социализма под воздействием И. Сталина (А.П.Бутенко, Д. Волкогонов, Р. Медведев и др.). Другой взгляд заклю­чался в том, что репрессии – итог построения социализма в со­ответствии с доктриной марксизма-ленинизма (А.С.Ципко, И.Л.Бунич и др.) (7).

Постепенно массовое историческое сознание под воздей­ствием разоблачений эпохи гласности склонилось к осуждению опыта построения социализма. Однако при этом следует учесть, что такая оценка политизирована и слабо связана с базой кон­кретных исторических фактов. С изучением же реалий репрес­сивной политики отечественная историография справлялась медленно. Это объясняется сохранившимся укладом нашего ар­хивного дела и медленным преодолением стереотипов советско­го прошлого, как на уровне государственных чиновников, так и на уровне исследователей.

Активная публикация материала по про­блеме репрессий началась с 1989 г. Первые публикации источни­ков появляются в журнале «Известия ЦК КПСС» и затрагивают в основном «громкие» процессы 1930-х годов. Так, в одном из офи­циальных сборников обобщены материалы по 11 процессам (8). Благодаря работе В.Н. Земскова и Н.Ф. Бугая стали широко известны многочисленные факты о деятельности ГУЛАГа, численности его контингента, спецссылке, раскулачивании и депор­тации народов СССР (9). В 1991-92 гг. спецхран ГУЛАГа становится доступным для более широкого круга исследователей.

Важное место в документальных публикациях на тему ре­прессий занимает процесс раскулачивания. Одними из первых здесь стали работы авторских коллективов из Новосибирска, Петрозаводска и другие (10). В них представлен значительный мас­сив директивного материала органов спецссылки и раскула­чивания как центрального, так и регионального уровня. Докумен­ты позволяют оценить идеологические и хозяйственные мотивы этих процессов, проследить за конкретным воплощением их в жизнь, проанализировать важнейшие проблемы функционирова­ния спецссылки: условия жизни и труда спецпереселенцев, их хозяйственное использование.

Многие уникальные материалы, как по раскулачиванию, так и по другим видам репрессий представлены в 4 выпусках «Неизвестная Россия XX в», «Российский архив: История отечест­ва в свидетельствах и документах», в хрестоматии «История Рос­сии 1917-1940 гг.» (11).

Ценный статистический материал, без которого невоз­можно объективно оценить численность жертв репрессий, содер­жится в публикациях специалистов-демографов. Они позволяют наиболее близко к истине оценить результаты Всесоюзных пере­писей населения 1926, 1937, 1939 гг., понять причины официаль­ного аннулирования результатов второй из них, вычленить из общей массы населения 1930-х годов заключенных и спецпере­селенцев (12).

В уральской исторической литературе рубежа 1980 -90-х гг. происходит быстрое продвижение вперед в изучении про­блемы репрессий. Под прямым воздействием деятельности об­щественных объединений «Коммунар» и «Мемориал» историки пу­бликуют материалы, как о репрессированных большевиках-ле­нинцах, так и троцкистах: Н.Н. Крестинском, С.В. Мрачковском, Л.С. Сосновском и др. Важным результатом работы свердловских историков стала книга о репрессиях 1937 г. (13).

Изучается история репрессий в автономных республиках Урала. Особую активность проявляют исследователи республики Коми. В ноябре 1993 г. здесь прошла научная конференция на базе Сыктывкарского государственного университета и общества «Мемориал» под названием «История репрессивной политики на европейском севере России (30-50-е годы ХХ века)» (14). Событием стала конференция «тоталитаризм и личность», проведенная в июле 1994 г. Пермским НИЦ «Урал-ГУЛАГ», где присутствовали и выступали бывшие историки партии, современные независимые исследователи, участники диссидентского движения. Материалы конференции отразили широкий спектр мнений в подходе к основным вопросам темы репрессий (15).

В пределах бывшего СССР к середине 1990-х годов сложился ряд научно-исследовательских центров по изучению истории репрессий. В Москве на базе НИЦ Московского и Международного «Мемориала» ведется разработка целого ряда исследовательских проектов: «История диссидентства», «Остарбайтеры», «Поляки, репрессированные в СССР», «История ИТЛ СССР (1929-1961); вышел целый ряд интересных публикаций (16).

Кроме москвичей активно занимаются изучением темы репрессий в Санкт-Петербурге, Харькове, Донецке, Перми, Екатеринбурге, ряде городов Сибири (Тобольск, Новосибирск, Омск, Томск, Кемерово) (17), Магадане (18), Петрозаводске (19), Воркуте, Сыктывкаре, Рязани (20), Калуге, Элисте, Владивостоке, Казани, Алма-Ата, Воронеже, Краснодаре, Ярославле, Кургане, Н.Тагиле, Челябинске (21) и др.

Уникальная ситуация с изучением истории репрессий сложилась на Украине. Здесь в 1992 г. на государственном уровне (Указ Верховного Совета и решение Кабинета министров) принято постановление о создании Книги памяти репрессированных в советский период граждан республики. В результате во всех областях Украины созданы штатные группы по сбору материалов и подготовке их к публикации. Ничего подобного нет в России. Здесь такая работа все еще является уделом энтузиастов. Наибольших результатов в исследовании истории репрессий достигли НИЦ(ы) и отдельные исследователи из «Мемориалов», сумевшие создать общие периодические органы – информационный бюллетень «мемориал-аспект», журнал «Карта» - и положившие начало разработке международных программ. Однако уже сегодня складывается иная ситуация – мемориальцы активно сотрудничают с учеными-историками, а профессионалы-исследователи из академической науки углубляются в изучение рассматриваемой темы.

Глубокая разработка темы репрессий ведется не только в центре, но и в региональных масштабах. Подтверждением вышесказанному является ситуация в Екатеринбурге, где роль объединяющего начала в изучении проблемы играет Уральский государственный университет. Здесь принята исследовательская программа «Региональный банк данных: Урал ХХ в.» и формируются компьютерные базы данных по широкому спектру проблем: Концлагеря Урала в 20-е – начале 30-х г.; Судьба церкви и священнослужителей в 20-е г.; Контрреволюционные выступления населения Урала в 1918-начале 30-х г.; Кулацкая ссылка на Урале в 30-е г.; Принципы формирования образа врага народа в 20-30-е г.; Социально-экономические и психологические последствия репрессивной политики и др. (22). Первые результаты исследований отражены в многочисленных публикациях, сборниках ряда региональных конференций (23). Самыми существенными из опубликованных являются работы по кулацкой ссылке на Урале (24).

Разворачивается публикаторская и исследовательская работа на базе архивов Свердловской области. Сотрудниками архивов издан ряд документальных публикаций и справок-обзоров (25). С 1995 г. начинает выходить периодический журнал «Архивы Урала» с постоянной рубрикой «Из тайников секретных служб», где печатаются материалы архивно-следственных дел и подборки документов по раскулачиванию (26).

Говоря об изучении репрессий в масштабах Урала, нельзя обойти вниманием работы А.А.Базарова и И.Е.Плотникова (27). Научно-публицистическое исследование первого из них стало одним из первых в описании истории раскулачивания на Урале с точки зрения новых подходов к советской истории. Автор проанализировал широкий круг документов из архивов Свердловской, Челябинской, Пермской и Курганской областей и достаточно интересно подал сухой материал источников. В его труде раскрыта политика налогового ограбления крестьян, эксплуатации его с помощью государственных займов и, наконец, уголовного преследования до и после раскулачивания. Определенные недостат­ки исследования (отсутствие сведений из центральных архивов, некоторая вольность в обращении с цифрами и т.п.) восполняют­ся четкой и страстной позицией автора по отношению к Агрогулагу.

Заслуживают интереса публикации И.Е. Плотникова. В отличие от А.А. Базарова, он использует данные центральных архивов: ГАРФ, РГАЭ, РЦХИДНИ (правда, без фонда ГУЛАГа и Отдела спецпоселений МВД СССР), проверяя обобщенные дан­ные информацией с мест. В его работах весьма убедительно обоснованы этапы коллективизации и раскулачивания, произ­веден подсчет численности спецпереселенцев по годам, описаны условия жизни и труда, хозяйственное использование спецссылки, показано сопротивление коллективизации, представлен зна­чительный материал по Нижнетагильскому региону.

Прокатившаяся после 1987 г. волна публицистики на тему репрессий, последовавшие за ней многочисленные научные пуб­ликации последнего времени постепенно подвели нас к качественно иному уровню понимания проблемы репрессий. Изучение большинства вопросов по данной проблеме стало глубже и объ­ективней, чем ранее.

Во второй половине 1990-х гг. опыт, накопившийся в изу­чении проблемы репрессий, позволил создать ряд важных обоб­щающих исследований. На базе сформировавшихся научных центров защищено несколько докторских диссертаций (как пра­вило, активными участниками движения «Мемориал»). В 1996 г, защищены диссертации В.М. Кириллова и О.П. Еланцевой (28). В первой из них исследована история репрессий 1920-50-х гг. на материалах Северного Урала – центрального района спецссылки 20-30-х гг. и крупных лагерных образований конца 30-х гг.; про­анализированы общие тенденции развития репрессивного зако­нодательства в СССР; показаны условия жизни и труда репрессированных, механизм осуществления самих репрессий, особенности функционирования крупной лагерной системы. Автором разработана оригинальная методика сбора и обработки материа­ла, основанная на создании специализированных электронных баз данных. В диссертации О.П. Еланцевой проанализирован опыт возведения БАМа силами заключенных, трудпоселенцев, военнопленных, переосмыслены уроки партийно-государст­венного руководства железнодорожным строительством.

В 1997 г. защищены докторские диссертации Л.И. Гвоздковой и А.С. Смыкалина (29). Первая посвящена истории репрессий и сталинских лагерей в Кузбассе, вторая – истории колоний и тю­рем в советской России. Готовится к защите докторская диссер­тация исследователя из Коми республики Н.А. Морозова по исто­рии ГУЛАГа в Коми крае 1929-1956 гг. (30). Помимо этого защищено около десятка кандидатских диссертаций по проблеме репрессий.

Общепризнанным центром по изучению истории репрес­сий стал Нижний Тагил. В 1996 году в Н. Тагильском государст­венном педагогическом институте создана проблемная научно-исследовательская лаборатория «Банк данных: Н. Тагильский ре­гион в XX веке», в которой репрессивная политика изучается с помощью компьютерных технологий. В ноябре 1997 г. на ее базе была проведена межрегиональная научная конференция «Исто­рия репрессий на Урале: идеология, политика, практика (1917 -80-е годы)», по итогам которой вышел ряд статей (31).

За короткий период времени российская историография сделала огромный шаг вперед в изучении темы репрессий. Це­лый ряд публикаций позволил нам не только сравняться с запад­ной историографией, но и опередить ее по ряду направлений. Тем не менее, вполне очевидно, что глубинное исследование те­мы репрессий отечественными историками еще только начинает­ся и перед ними стоит целый ряд проблем. Значительны разно­гласия в области методологии: вслед за Западом стало модным использование тоталитарной модели при объяснении истории СССР (однако единственным примером использования этой кон­цепции на конкретно-историческом материале является моно­графия А.В. Бакунина) (32). Между тем за рубежом данный подход стал лишь одним из направлений в научных исследованиях.

Методика исследований вышеуказанной темы развивает­ся в пределах бывшего СССР довольно успешно: внедряются компьютерные технологии и создаются базы данных по проблемам репрессий. Однако процесс этот идет хаотично, что чрезвы­чайно затрудняет обобщение результатов работы десятков уче­ных. Достаточно активно продвигается вперед публикация перво­источников, хотя этот процесс тормозит слабая полиграфическая база.

Приоритеты в исследовательской работе очевидны. Оте­чественные историки имеют недостаточное представление о пе­риодах гражданской войны, 1920, 40, 50-х гг., требует дальнейше­го исследования вопрос о законодательном обеспечении репрес­сивной политики, о народном бунте, диссидентском движении. По замечанию автора историографической статьи по истории дисси­дентского движения в СССР, историографической традиции по этой проблеме в отечественной науке «еще предстоит сложиться» (33).

Быстрое развитие отечественной историографии на ру­беже 1980-90-х гг., открытие многих секретных архивных фондов, а также многолетняя практика исследовательской работы и пре­подавательской деятельности, активное участие в практической деятельности Нижнетагильского общества «Мемориал» позволи­ли автору разработать специальный обучающий курс «История репрессий и правозащитная деятельность в России».

Методологической основой спецкурса стали концепции развития человечества и, в частности, советского общества в XX веке, разработанные вотечественной и зарубежной историогра­фии. Глубокий кризис человеческой цивилизации на рубеже XIX-XX веков выразился в глобальном вооруженном конфликте – пер­вой мировой войне, в утрате системы ценностей XIX века и сломе государственных и экономико-правовых форм организации жиз­недеятельности многих народов. Наступил век «толпы», век «масс» и социальная революция охватила целые континенты. В первой половине века эти процессы привели к установлению целого ряда тоталитарных режимов на различных континентах. Од­ним из таких режимов стал СССР.

Политика репрессий нами рассматривается как процесс, органически присущий большевистскому опыту государственного строительства с первых дней существования советской власти.

Репрессии стали средством идеологического воздействия на на­селение страны в процессе организации принудительной систе­мы труда как основы социалистического производства. Партия и государство интенсивно работали в 20-30-х гг. для законодатель­ного обеспечения репрессивной политики, пытаясь придать ей официально-объективный характер. Репрессии преследовали цель не столько физического уничтожения противников советской власти, сколько реализации прагматических интересов партии, вызываемых насущными проблемами экономического развития страны. Репрессивная политика в рассматриваемый период про­шла определенные этапы в своем развитии, переживала взлеты и падения, но никогда не прекращалась, принимая лишь разные формы. Лишение избирательных и иных гражданских прав, раскулачивание-спецпереселение, репрессии по контрреволюцион­ным делам, целая система административных и уголовных нака­заний за нарушение законов «социалистического» образа жизни и труда, заключение в ИТЛ, эксплуатация зеков, суровые наказания за «измену Родине» попавших в плен в годы войны, массовые де­портации народов – все это проявления сущности советского строя, требующие комплексного подхода к их изучению.

В связи с вышеозначенными концептуальными установ­ками основной целью нашего курса стало ознакомление студен­тов с практическими результатами воплощения в жизнь одной из массовых утопий XX века путем жестокого эксперимента в огром­ной стране. Однако эта целевая установка неразрывно связана со второй, более важной в перспективе – найти выход из тупика, в который нас загнала национальная история.

Первая цель спецкурса достигается за счет ознакомления студентов с законодательным и идеологическим обеспечением репрессивной политики; практикой лишения избирательных прав; политикой раскулачивания-спецпереселения; репрессиями по контрреволюционным делам и жизнедеятельностью Уральского ГУЛАГа; борьбой с инакомыслием.

Вторая цель реализуется путем анализа теоретической и практической деятельности отечественных правозащитников, вы­явления позитивных основ в национальном самосознании, связанных с концепцией естественных прав человека и его свободы от тотального государственного, а равно ложно понятого общест­венного контроля. На этом пути возможно сравнение опыта ре­шения проблем прав и свобод человека в западной и евроазиатской традициях.

Дата добавления: 2015-07-08