ТОВАРИЩ ЧЕ

Он был одним из самых интересных людей, с какими только мне доводилось встречаться, беседовать и спорить за всю мою довольно уже длинную журналистскую жизнь. Познакомился я с Эрнесто Че Геварой на Кубе, куда прилетел, чтобы участвовать во вручении Ленинской пре­мии за мир между народами другому интереснейшему человеку Латинской Америки - Фиделю Кастро. И позна­комили нас на правительственном приеме, в обстановке, мало подходящей для откровенных бесед и дружеских разговоров.

Прием происходил на открытом воздухе, в уголке тро­пического парка. В ночной полутьме отчаянно благоухали какие-то цветущие кусты. Сочные кубинские звезды про­свечивали сквозь узорчатые листья великолепных пальм. В кустах, несмотря на многолюдно и темноту, стрекотали и щебетали цикады. Но прием был, как почти все приемы, в общем-то скучноват, и, хотя вечерние туалеты дам и смокинги дипломатов очень мило контрастировали с во­енными комбинезонами, бутсами и беретами, в которые были одеты новые руководители Кубы (а это вносило в прием какую-то новую, необычную краску), я невольно посматривал на часы. Ведь вокруг на этом зеленом остро­ве, лежащем в ультрамариново-синем море, происходило столько интересного.

И тут на выручку мне пришел Николаc Гильен, мой старый друг со времен его эмиграции.

- Хочешь, я познакомлю тебя с одним из интересней­ших людей?

- С Фиделем?

- Нет, это сейчас не удастся, видишь, как его осаждают со всех сторон.

- С Раулем Кастро?

- Тоже нет. Видишь, его взяли в плен военные. Я познакомлю тебя с нашим Че. Он, правда, не кубинец, а аргентинец, но это один из ближайших соратников Фиде­ля и один из ярчайших, деятелей нашей революции. Ум­ница. Отличный человек.

Он провел меня к невысокому, коренастому мужчине, стоящему несколько в стороне от кипения приема и от­кровенно скучавшему. Тот дружески обнял Николаса, а мне довольно официально протянул руку и отрекомендо­вался:

- Эрнесто Гевара де ла Серна.

- И наш Че, - улыбаясь, добавил Николаc.

- Ну что же, так действительно короче.

Мне повезло. Как оказалось, он читал мои книги «По­весть о настоящем человеке» и «Мы - советские люди», выпущенные на Кубе большими, даже по нашим поняти­ям, тиражами. Вероятно, поэтому новый знакомый, кажу­щийся несколько замкнутым, сосредоточенным в себе, разговорился. Официанты, обслуживающие прием, со­хранили свои фраки и жестко накрахмаленные пластроны еще от старой батистовской Кубы, но разносили они толь­ко напиток, именуемый «Кубалибре»: производимая на Кубе кока-кола, небольшое количество рома «Бакарди», ломтик лимона и несколько кусочков льда. Взяв бокалы, мы отошли в сторону под сень какого-то пышного расте­ния. Я принялся расспрашивать Че о нем самом.

- По профессии я врач, - сказал он, - а сейчас вот, в порядке революционного долга, - министр промышленно­сти. Вам, может быть, кажется это странным? А впрочем, думаю, что вас это не удивит, ведь Владимир Ленин по профессии был адвокат, а среди его министров были и врачи, и юристы, и знаменитые инженеры... Ведь так?.. Революция есть революция, и революционная необходи­мость по-своему расставляет людей. - Он улыбнулся. -Если бы мне, когда я был в отряде Фиделя, давней друж­бой с которым я горжусь, когда мы садились на яхту «Гранма» (а я был в этом отряде как раз в качестве врача), кто-нибудь сказал бы, что мне предстоит стать одним из организаторов экономики, я бы только рассмеялся.

Я беззастенчиво рассматривал нового знакомого. У него было удивительное лицо: с крупными чертами, очень красивое. Мягкая, клочковатая курчавая борода, обрамлявшая его, темные усы и, как у нас на Руси говорили, соболиные брови лишь подчеркивали белизну этого лица, которое, видно, не брал загар. На первый взгляд это лицо казалось суровым, даже фанатичным, но, когда он улы­бался, как-то сразу проглядывался истинный, молодой возраст этого министра, и он становился совсем юношей. Военный комбинезон цвета хаки, свободные штаны, за­правленные в шнурованные бутсы, и черный берет со звездочкой как бы дополняли его характеристику.

Договорились, что на следующий день под вечер я приду к нему в учреждение. Разумеется, перед этим визи­том по репортерской привычке я выспросил у моего друга Александра Алексеева, хорошо знакомого с Кубой, все, что тот знал об этом человеке.

Мы встретились у него в кабинете в большом, краси­вом, только что построенном здании. Среди многочислен­ных служащих уже редко кто был в костюмах военного времени. Но команданте был все в том же защитного цвета френче с огромными карманами, с широким ремнем, в походных бутсах с подошвой толщиной в палец: аскет, партизанский вожак, как бы еще живущий днями, прове­денными в горах Сьерры-Маэстра. Но в беседе его уже чувствовался государственный деятель, державший в ру­ках рычаги управления очень в ту пору сложной и запу­танной экономики Кубы.

Говорил о том, как лишенные своих богатств и приви­легий кубинские промышленники и латифундисты поста­рались запутать все дела. Говорил о прямом вредительстве «гусанос» - «гусениц», как именовались ставленники и агенты американского империализма. И в то же время спокойно, деловито рассказывал об экономических до­стижениях новой Кубы. «Никогда не строилось так много жилищ... Никогда в море, кишащем рыбой, не велся такой механизированный, научно организованный лов». И не просто говорил, а как настоящий экономист, достав из необъятного нагрудного кармана толстую записную книжку, подтверждал слова цифрами. Он радовался успе­хам Кубы. Он жил ими. Он верил, что кубинский экспе­римент - организующий и революционизирующий пример для всей Латинской Америки.

- Пока что мы остров Свободы, - говорил он. - Но эта свобода раньше или позже овладеет континентом. Во вся­ком случае, мы уже не робинзоны, с нами такой далекий и такой близкий Советский Союз, с нами уже весь социа­листический мир.

Несмотря на работу установок кондиционирования воздуха, в кабинете было жарко. Собеседник предложил пройтись по Гаване и закончить разговор на ходу. Пошли. Но разговора не получилось. Он был слишком известен в своем городе, где еще кипели страсти революции. Люди из толпы бросались к нему и жали ему руки, какая-то девушка расцеловала его, а мальчишки толпой следовали за нами, и то и дело слышалось: «Че, Че, Че».

Потом мы встретились с ним в Москве осенью 1964 года. Он был все такой же, в том же боевом комбинезоне, с той же клочковатой бородкой, которая как бы навсегда приросла к его лицу. Кубинская делегация была уже одета в штатские костюмы, а он не хотел переодеваться, а мо­жет, и не мог.

Выступая в Москве на праздновании 47-й годовщины Великого Октября, он сказал:

- Это такая великая дата, отмечавшаяся к тому же сорок семь раз, поэтому о ней сказано уже почти все. Единственное, что я хочу пожелать друзьям, чтобы насту­пил тот день, когда трибуны Мавзолея не смогут вместить руководителей социалистических стран, которые будут присутствовать на этом будущем параде.

На следующий день я посетил его в гостинице. И задал ему недипломатичный журналистский вопрос:

- Ваше выступление - это экспромт?

- Нет, это моя мечта. Мечта, чтобы на трибунах ленин­ского Мавзолея как можно скорее встало как можно боль­ше руководителей новых социалистических стран Латинской Америки. Я говорю это серьезно. Я вижу в этом смысл моего существования.

Это была последняя встреча и последний разговор. Я не могу скрыть своего восхищения перед этим удивитель­ным человеком, героически погибшим. Восхищение - мое и многих, многих других - останется навсегда.

Борис Полевой

Дата добавления: 2015-07-10