Харизматик 3 страница

Актер-Олимпиец. 24 января 1960 года в Алжире, который тогда еще оставался французской колонией, вспыхнул мятеж. Возглавили его французские военные правого толка, целью же было ответить на заявление президента Франции Шарля де Голля о необходимости даровать Алжиру право на самоопределение. Мятежники собирались, если придется, захватить Алжир во имя Франции.

В течение нескольких дней семидесятилетний де Голль, невзирая на царившее напряжение, хранил странное молчание. Только 29 января к восьми часам вечера он появился на французском национальном телевидении. Он еще не сказал ни слова, но зрители уже были поражены: они увидели на президенте старый мундир времен Второй мировой войны, эту форму помнил практически каждый в стране, один ее вид вызвал у людей сильнейший эмоциональный отклик. Генерал де Голль был героем Сопротивления, он стал спасителем страны в тяжелейший момент ее истории. Но эту форму он не надевал уже давно. После непродолжительной паузы де Голль заговорил, в присущей ему спокойной и уверенной манере напомнив аудитории о том, что всем им сообща пришлось пережить, освобождая Францию от германских оккупантов. Он не сразу перешел от этих проникнутых высоким патриотизмом воспоминаний к восстанию в Алжире и тому дерзкому вызову, который был брошен духу свободы и либерализма. Он закончил выступление, повторив свои знаменитые слова, сказанные в первый раз 18 июня 1940 года: «Я призываю всех французов, где бы они ни находились и кем бы они ни были, к единению во имя Франции. Vive la Republique! Vive la France! (Да здравствует Республика! Да здравствует Франция!)»

Выступление преследовало две цели. Во-первых, оно показало, что де Голль полон решимости не уступать восставшим ни пяди, и, во-вторых, оно дошло до сердец всех патриотически настроенных французов, в особенности в армии. Бунт высших офицеров вскоре угас, и ни у кого не возникало сомнений в связи, которая существовала между его провалом и выступлением президента на телевидении.

На следующий год подавляющее большинство французов проголосовало на референдуме за самоопределение Алжира. 11 апреля 1961 года Шарль де Голль созвал пресс-конференцию, на которой ясно дал понять, что в скором будущем Франция готова предоставить этой стране полную независимость. Через одиннадцать дней командование французских правительственных войск в Алжире выступило с официальным заявлением, объявляющим осадное положение. Момент был чрезвычайно опасен: крайне правые генералы могли пойти на все, чтобы не допустить предоставления независимости Алжиру. Вот-вот могла разразиться гражданская война, грозившая правительству де Голля падением.

На следующий вечер де Голль снова выступил на телевидении, вновь одетый в старую форму. Он с насмешкой отозвался о бунтовщиках, сравнив генералов с южно-американской хунтой. Президент говорил спокойно и твердо. Затем внезапно в самом конце выступления его голос зазвенел и даже дрогнул, когда он обратился к аудитории: «FranVaises, FranVais, aidez-mоi!» («Француженки, французы, помогите мне!») Это был самый патетический момент из всех его телевизионных выступлений. Французские солдаты в Алжире, по радио слушавшие трансляцию выступления президента, были тронуты и взволнованы. На другой день они вышли на массовую демонстрацию в поддержку де Голля. Еще через два дня мятежные офицеры и генералы сдались. 1 июля 1962 года Шарль де Голль провозгласил независимость Алжира.

В 1940 году, после вторжения немецких захватчиков во Францию, де Голль бежал в Англию, чтобы создать там армию, которая могла бы вернуться и освободить Францию. Поначалу он был одинок в своем стремлении, и миссия его казалась безнадежной. Но де Голль заручился поддержкой Уинстона Черчилля и с его благословения выступил несколько раз на радио ВВС, которое транслировало свои передачи на Францию. Его необычный, завораживающий голос, с немного театральными интонациями, входил вечерами в дома французов, наполнял их. Тогда почти никто из слушавших даже не знал, как выглядит говоривший, но интонации его голоса были настолько уверенными, тон его слов так волновал, что ему удалось собрать и сплотить скрытую армию из числа тех, кто ему поверил. Де Голль как личность был довольно странным, мрачноватым человеком, а его уверенное, напористое поведение могло с одинаковой легкостью вызвать раздражение, а не восхищение. Но этот голос, транслируемый по радио, обладал мощнейшей харизмой. Де Голль первым из политических деятелей в совершенстве научился использовать современные средства массовой информации, а позднее с легкостью применял свои театральные способности к возможностям телевидения. На телевизионном экране его хладнокровие, невозмутимость, совершенное владение собой одновременно и успокаивало зрителей, внушая уверенность, и вдохновляло их.

Мир становится все более разобщенным. Народ нынче не выходит в едином порыве на улицы и площади; люди по всей стране сидят по домам возле своих включенных телевизоров благодаря телевидению они одновременно и разъединены, и сплочены с другими представителями нации. Харизма в наши дни должна транслироваться по радио и телевидению, иначе она потеряет силу. Правда, в определенном смысле ее даже удобнее проецировать на телевизионный экран, прежде всего потому, что телевидение обеспечивает одностороннюю возможность заглянуть каждому зрителю прямо в глаза (получается, что носитель харизмы обращается лично к вам), а еще потому, что в течение нескольких мгновений, проведенных перед камерой, харизму ничего не стоит подделать. Выступая на телевидении — это прекрасно понимал де Голль, — лучше всего излучать невозмутимость и самообладание, только изредка прибегая к драматическим эффектам. Хладнокровие, в принципе присущее де Голлю, придало особую выразительность тем отдельным моментам в его речи, когда он возвышал голос почти до крика или позволял себе язвительную остроту. Его сдержанность завораживала аудиторию. (Лицо может выразить гораздо больше, когда голос звучит не слишком резко.) Он выражал переживания и эмоции, используя зрительный ряд — скажем, когда надел памятную по годам войны форму,— и произнося слова с особой смысловой нагрузкой: освобождение, Жанна д'Арк. Он намеренно отказался от театральности, и чем меньше он бил на эффект, тем более искренним казался.

Все должно быть продумано и тщательно оркестровано. Перемежайте сдержанность неожиданными взрывами, в кульминационные моменты возвышайте голос, следите, чтобы выступление было лаконичным и доходчивым. Единственное, что подделать невозможно,— это уверенность в себе и чувство собственного достоинства, ключевой компонент харизмы со времен Моисея. Если огонек камеры высветит ваши колебания и неуверенность, никакие хитрости и ухищрения в мире не смогут вернуть на место вашу пошатнувшуюся харизму.

Символ: Лампа. Невидимый глазу ток, текущий по заключенной в стеклянную колбу проволочке, накаляет ее добела, так что тепло переходит в ослепительное сияние. Мы же видим только свет. Лампа светит, прогоняя мрак и указывая путь.

Возможные опасности

В один прекрасный майский день 1794 года парижане собрались в парке на празднество Верховного Существа. В центре их внимания был Максимильен де Робеспьер, глава Комитета общественной безопасности, поскольку именно ему в первую очередь принадлежала идея проведения этого праздника. Идея была проста: бросить вызов атеизму, «признав существование Верховного Существа и Бессмертия Души как основных движущих сил во Вселенной».

Для Робеспьера то был день триумфа. Представ перед собравшимися в своем небесно-голубом фраке и белых чулках, он объявил о начале празднества. Толпа его обожала: как бы там ни было, ведь это именно он был гарантом идеалов Французской революции, неуклонно проводя свою линию и противостоя последовавшему за революцией взрыву политического интриганства. За год до описываемых событий он стал инициатором Террора и очистил революцию от многих врагов, отправляя их на гильотину. Благодаря Робеспьеру страна успешно вышла из войны с Австрией и Пруссией. В народе — особенно это относилось к женщинам — его любили за неподкупную добродетель (он жил чрезвычайно скромно), бескомпромиссность и страстную преданность революции, которая ощущалась во всех его поступках и словах, а также за возвышенность и пылкость речей, неизбежно вдохновлявших массы. Он сам казался божеством. День был великолепным, все сулило революции великое будущее.

Двумя месяцами позже, 26 июля 1794 года, Робеспьер выступал с речью. Речь эта должна была обеспечить ему особое место в истории, ведь в ней он намеревался провозгласить конец Террора и начало новой эры для Франции. Поговаривали также, что он собирается объявить о казни на гильотине последней горстки людей, представлявших угрозу для революции. Поднявшись на трибуну, Робеспьер обратился к Конвенту — революционному парламенту страны. На нем был тот же самый фрак, в котором он открывал праздник в мае. Речь длилась без малого три часа и содержала вдохновенные и красочные описания всех тех ценностей и идеалов, которые надлежало сохранять. Затем оратор заговорил о заговорах, предательстве и врагах, впрочем, не называя ничьих имен.

Речь воспринимали хорошо, но энтузиазм был явно не таким, как раньше. Многих долгое выступление утомило. Затем послышался одиночный выкрик — один из собравшихся, Бурдон, возражал против того, чтобы речь Робеспьера была напечатана. Это было не что иное, как завуалированное выражение несогласия. И вдруг голоса послышались со всех сторон — оратора обвиняли в неопределенности и расплывчатости обвинений: говоря о заговорах и предателях, он должен быть назвать имена виновных. От него потребовали конкретного ответа, он отказался его дать, сказав, что назовет имена позже. На другой день Робеспьер попытался ответить на вчерашние упреки, но собравшиеся криками заглушили его и не дали говорить. А еще через несколько часов его самого приговорили к казни на гильотине. Робеспьер был казнен 28 июля, на глазах у тех самых граждан, что рукоплескали ему в мае на празднике Верховного Существа и теперь, казалось, пребывали в еще более праздничном настроении. Голова Робеспьера скатилась в корзину, что вызвало в толпе радостные возгласы. Царство Террора закончилось. Многие из тех, кто превозносил Робеспьера, на самом деле испытывали к нему все возрастающую неприязнь — уж слишком добродетельным, слишком величественным он был, это подавляло. Кое-кто участвовал в заговоре, составленном против него. Заговорщики только ждали, чтобы он допустил хоть небольшой промах, и это произошло в день его последнего выступления. Отказавшись назвать имена врагов, он, возможно, проявил желание покончить с кровавой резней, а может быть, не назвал предателей из страха, догадываясь, что будет ими уничтожен. С помощью заговорщиков из этой крохотной искры сомнения удалось раздуть целый пожар. За два дня вначале Конвент, а затем и весь народ повернулись против носителя харизмы, которого совсем недавно почти обожествляли.

Харизма настолько же непостоянна, как и те эмоции, которые она пробуждает. Чаще всего она вызывает чувство любви. Но ее и подобные чувства крайне трудно поддерживать. Психологи говорят о феномене эротического утомления — моменте, наступающем после периода любви, когда человек ощущает усталость, раздражение. Реальная жизнь дает себя знать, утомление постепенно накапливается, любовь оборачивается отвращением и ненавистью. Эротическое утомление представляет собой реальную угрозу для всех Харизматиков. Часто они вызывают чувство любви к себе, спасая людей, находя выход в трудных обстоятельствах, но стоит ситуации стабилизироваться, как харизма теряет для спасенных свою притягательность. Харизматики — не какие-нибудь трудяги-чиновники, им показаны опасность и риск; некоторые, ощущая это, сознательно позволяют опасности возникнуть, так поступали де Голль и Кеннеди, с этой целью Робеспьер развязал Террор. Но народ устает и от этого, поэтому при первом же проявлении слабости вы будете свергнуты. Любовь, которую испытывали к вам люди, тут же превратится в ненависть.

Единственной защитой от этого может быть умение управлять своей харизмой. Ваши страсть, гнев, уверенность помогут вам сделаться Харизматиком. Однако харизма в слишком больших количествах в течение продолжительного времени вызывает утомление и потребность в спокойствии и порядке. Поэтому наиболее предпочтительна такая харизма, которую вы способны направлять в нужное вам русло по собственной воле. Если требуется, вы зажигаете массы блеском своей убежденности и непреклонной твердости. Но, когда приключения закончились, надо суметь снизить пафос и заняться рутинными делами, не совсем отключая горение страстей, но снижая температуру до нужного вам градуса. (Робеспьер, возможно, именно так и собирался поступить, но опоздал буквально на день.) Оценив по достоинству вашу выдержку и способность адаптироваться, окружающие снова будут восхищаться вами. Их любовь к вам, пройдя стадию романтической влюбленности, будет напоминать теперь ровное и спокойное чувство, как у супругов. Можно даже рискнуть показаться слегка скучноватым, простоватым — и такая роль может быть весьма харизматичной, если играть ее с умом. Помните: харизма зависит от успеха, а лучший способ удержать успех после первого взрыва — быть практичным и предусмотрительным, даже осторожным. Мао Цзэдун был холодным, загадочным человеком, который в глазах многих обладал устрашающе-грозной харизмой. Он многократно терпел в жизни неудачи, каждая из которых могла оказаться последней для человека менее сильного и умного. А Мао после каждого провала отступал, затихал, проявлял терпимость и гибкость — на какое-то время! Это предохраняло его от опасности обратной реакции.

Имеется еще одна, альтернативная возможность: роль воинствующего пророка. Согласно Макиавелли пророк, хотя он и получает власть благодаря своей харизматической личности, не сможет удерживать ее долго, если не обладает необходимой для этого силой. Ему требуется армия. Народ рано или поздно устанет от него, он будет вынужден прибегнуть к принуждению. Быть вооруженным пророком не обязательно означает буквально держать в руках оружие. Главное условие — обладать волевой личностью, быть способным на действенные, решительные поступки. К сожалению, это также означает безжалостность к противнику на протяжении всего времени, пока вы удерживаете власть. А ни у кого не может быть более злобных врагов, чем у Харизматика.

И последнее: нет ничего опаснее, чем добившийся успеха харизматический лидер. Это, как правило, выдающийся человек, правление которого носит выраженный личностный характер и отмечено необузданностью его натуры. Часто после себя такие правители оставляют хаос. Тому, кто идет следом за Харизматиками, достаются в наследство неразбериха и разруха, причем окружающие этого, как правило, не замечают. Они тоскуют по своему любимцу и во всем обвиняют преемника. Избегайте этой ситуации любой ценой. Если же она неизбежна, не пытайтесь продолжать начатое Харизматиком, двигайтесь в другом направлении. Будьте человеком дела, а не слов, внушайте доверие, говорите без пафоса, и тогда вы, может статься, вызовете странный тип харизмы — по контрасту. Таким был Гарри Трумэн, которому удалось не только успешно справиться с ролью преемника Рузвельта, но и создать собственный тип харизмы.

Звезда

Будничная жизнь невыносима, и большинство людей только и думает о том, как бы убежать в мир фантазий и грез. Звезды используют эту человеческую слабость: они выделяются среди остальных благодаря своей яркости и неповторимости, они приглашают любоваться ими. В то же время они недоступны и будто бесплотны, держатся на расстоянии, и мы невольно фантазируем, представляя их более значительными, чем они есть на самом деле. Они напоминают мечту, и это сильнейшим образом будоражит наше подсознание, мы даже сами себе не отдаем отчет в том, сколь во многом им подражаем. Научитесь этому искусству, станьте объектом восхищения, создав образ блестящей и недоступной Звезды.

Звезда-Фетиш

Однажды в 1922 году в Берлине проходил отбор на роль в фильме «Трагедия любви». Режиссеру требовалась для этой роли молодая красавица, роскошная и чувственная. На кастинг явились сотни претенденток — молодых актрис, разодетых одна наряднее другой. Большинство из них было готово на любые ухищрения, чтобы привлечь взгляд режиссера, вплоть до выставления напоказ своих прелестей. Среди них особняком держалась одна девушка, просто и скромно одетая, не прибегавшая ни к каким ухищрениям. И все же она обращала на себя внимание.

Девушка держала на поводке собачонку, у которой вместо ошейника вокруг шеи вилось элегантное ожерелье. Директор по кастингу сразу взял ее на заметку, приглядывался к ней, пока она спокойно стояла в очереди со щенком на руках, о чем-то глубоко задумавшись. Потом она закурила сигарету, все движения ее были неспешными и грациозными. Она была хороша: стройные ноги, удивительно красивое лицо, плавная походка, некоторая холодность и отстраненность взгляда. К тому моменту, когда подошла наконец ее очередь, она уже была принята на роль. Звали ее Марлен Дитрих.

К 1929 году, когда режиссер Иозеф фон Штернберг, американец австрийского происхождения, приехал в Берлин, чтобы приступить к съемкам фильма «Голубой ангел», двадцатипятилетняя Марлен Дитрих была уже широко известна в берлинских театральных и кинематографических кругах. Сценарий «Голубого ангела» повествовал о женщине по имени Лола-Лола, хищнице, садистке и охотнице на мужчин. Все лучшие берлинские актрисы мечтали заполучить главную роль, кроме, кажется, Дитрих, которая заявила, что считает ее унизительной. Фон Штернбергу предстоял выбор. Вскоре по прибытии в Берлин Штернберг отправился на представление мюзикла. Он собирался поглядеть на актера, которого планировал взять на мужскую роль в «Голубом ангеле». Главную женскую партию в мюзикле исполняла Дитрих, стоило ей появиться на сцене, и Штернберг почувствовал, что не может отвести от нее глаз. Она глядела на него прямо, надменно, это был мужской взгляд, и в то же время у нее были потрясающие ноги, а эта вызывающая, чертовски соблазнительная поза, когда она прислонилась к стене... Фон Штернберг забыл об актере, на которого пришел посмотреть. Он нашел свою Лолу-Лолу.

Фон Штернбергу удалось уговорить Дитрих принять участие в съемках фильма; незамедлительно приступив к работе, он начал лепить из нее Лолу-Лолу своей фантазии. Он изменил ей прическу, провел серебристую линию вдоль носа, чтобы нос казался тоньше, он научил ее глядеть в камеру с той же презрительной надменностью, с какой она взглянула на него со сцены. Когда начались съемки, он разработал специально для нее особое освещение — яркий луч, в котором она постоянно находилась. Он был пленен своим творением и неотступно следовал за ней, никому не давая приблизиться.

«Голубой ангел» прошел в Германии с триумфом. Зрители были в восторге от Дитрих: ее холодный, циничный взгляд, ее неподражаемая манера вытягивать стройные ноги, так что виднелось нижнее белье, ее непринужденность сделали ее звездой экрана. Не только сам Штернберг, но и многочисленные зрители были покорены ею. Последним желанием некоего графа Коловрата, умиравшего от рака, было увидеть ноги Марлен живьем, а не на экране. Дитрих согласилась посетить его в больнице и приподнять подол юбки; он вздохнул и произнес: «Благодарю вас. Теперь я могу умереть спокойно». Через некоторое время студия «Парамаунт» пригласила Дитрих в Голливуд, где вскоре о ней заговорили буквально все. На приемах и вечерах на нее устремлялись глаза всех собравшихся, как только она входила в комнату. Ее постоянно сопровождал эскорт, состоящий из самых красивых мужчин Голливуда, наряды ее были в равной мере красивы и оригинальны — пижама из золотой парчи, например, или матросский костюм с шапочкой яхтсмена. А на следующий день ее облик старательно копировали сотни женщин но всему городу, затем появлялись иллюстрации в журналах, и новая мода начинала путь по всему миру.

И все же основным объектом восхищения и поклонения было, несомненно, лицо Дитрих. Штернберг был покорен этим лицом, напоминавшим ему чистый лист бумаги — он мог творить из него все что угодно, просто играя с освещением. Позднее Дитрих прекратила работать со Штернбергом, но навсегда запомнила то, чему он ее научил. Однажды в 1951 году режиссер Фриц Ланг, который собирался снимать ее в фильме «Ранчо с недоброй славой», проезжал вечером мимо своего кабинета и вдруг увидел в окне вспышку света. Решив, что это ограбление, он вышел из машины, взбежал вверх по ступенькам и заглянул в кабинет сквозь приоткрытую дверь — он увидел Дитрих, которая фотографировала себя в зеркале, разглядывая собственное лицо под самыми разными углами.

Марлен Дитрих как будто удавалось держаться на расстоянии от самой себя: она была способна отстраненно воспринимать собственные лицо, ноги, тело, словно они принадлежали не ей, а кому-то другому. Это позволяло ей лепить свой облик, изменяя внешность для достижения наиболее сильного эффекта. Она могла позировать, намеренно прибегая именно к такой пластике, которая казалась мужчинам особенно волнующей, а ее уникальное свойство — своего рода незаполненность, сравнимая с чистотой белого листа,— позволяла им дорисовывать остальное в своем воображении, приписывая ей то садизм, то чувственность, то опасность. Каждый мужчина, увидев ее на экране, начинал мечтать о ней, начинал фантазировать. Женщины также поддавались ее чарам; как кто-то сказал о ней, она воплощала собой «секс без пола». Но эта отстраненность от самой себя придавала ей и определенную холодность как в кино, так и в жизни. Она напоминала прекрасную вещь, которую можно боготворить, которой можно восторгаться подобно тому, как мы восторгаемся произведениями искусства.

Фетиш — это предмет, вызывающий у нас такую сильную эмоциональную реакцию, что он как бы оживает. Поскольку это неодушевленный предмет, то мы вольны наделять его в своем воображении любыми качествами. Люди в большинстве своем темпераментны, сложны и наделены слишком яркими личностными характеристиками, чтобы их можно было воспринимать как подходящие для фетишизации объекты. Власть Звезды-Фетиша зиждется на ее способности стать предметом, причем не просто вещью, а именно предметом фетишизации и поклонения, стимулирующего появление фантазий. Звезда-Фетиш совершенна, подобно статуе греческого бога или богини. Сила ее воздействия на людей поразительна, она чарует. Главное, что от нее требуется,— это способность дистанцироваться от самое себя. Если вы сами будете рассматривать себя как предмет, то и другие тоже станут вас так воспринимать. Воздушный, волшебный облик усилит эффект.

Вы — пустой экран, чистый листок. Скользите по жизни, никому не даваясь в руки, и у окружающих возникнет непреодолимое желание поймать вас и подчинить себе. Из всех частей тела, которые могут привлечь фетишистское внимание, важнейшим является лицо, так научитесь управлять своим лицом, как инструментом. Добейтесь, чтобы от него исходила обворожительная неопределенность, бьющая наповал. Поскольку нужно еще и выделиться среди прочих Звезд на небосклоне, вам потребуется выработать собственный, привлекающий внимание стиль. Дитрих великолепно владела этим искусством и применяла его на практике: стиль ее был ослепительно шикарным и неотразимо экстравагантным. Помните, ваши внешние данные — это материал, из которого вы можете лепить образ по своему усмотрению. Овладев этим искусством, вы добьетесь того, что окружающие признают ваше превосходство и почувствуют потребность подражать вам.

Она обладала таким естественным изяществом... такой сдержанностью движений, что была неотразима, как женщины с полотен Модильяни....Ей было свойственно качество, необходимое для звезды: способность оставаться величественной, даже когда она ничего не делала.

Берлинская актриса Лили Дарвас о Марлен Дитрих

Звезда-Миф

2 июля 1960 года, за несколько дней до открытия ежегодного национального партийного съезда демократов, бывший президент Гарри Трумэн публично заявил, что Джон Ф. Кеннеди, хотя и набрал на предварительных выборах достаточное количество голосов, чтобы быть избранным в качестве кандидата в президенты от своей партии, слишком молод и неопытен. Кеннеди отреагировал молниеносно: он созвал пресс-конференцию, которая должна была выйти по телевидению в прямом эфире и транслироваться на всю страну. Драматизм усиливался тем обстоятельством, что сам он в тот момент находился в отъезде, так что никто не видел его и ничего о нем не слышал вплоть до самой передачи. И вот точно в назначенное время Кеннеди уверенной походкой вошел в зал для пресс-конференций. Он начал с утверждения, что участвовал в предварительных выборах во всех штатах, это стоило немалых денег и усилий, и повсюду он побил своих соперников в честной борьбе со значительным преимуществом. Кто такой Трумэн, чтобы тормозить демократический процесс? «Это молодая страна,— говорил Кеннеди, постепенно повышая голос,— основанная молодыми людьми... и до сих пор молодая сердцем... Мир меняется, старые методы более не пригодны... Пришло время нового поколения руководителей, способных справиться с новыми проблемами и использовать новые возможности». Даже недруги Кеннеди согласились, что речь, произнесенная им в тот день произвела впечатление. Он обернул доводы Трумэна в свою пользу: теперь предметом обсуждения была не неопытность молодого кандидата, а монополия старого поколения на власть. Содержание речи было убедительным, манера говорить подкупала, а его имидж напоминал героев популярнейших голливудских фильмов того времени: Алана Лэдда в вестерне «Шейн» или Джеймса Дина в «Бунтовщике без причины». На Дина Кеннеди даже немного походил внешне, особенно спокойным, невозмутимым выражением лица.

Спустя несколько месяцев Кеннеди, которого к этому времени уже утвердили в качестве кандидата в президенты от партии демократов, готовился к атаке на своего соперника — республиканца Ричарда Никсона в первых дебатах, транслируемых по национальному телевидению. Никсон, человек умный и проницательный, прекрасно подготовился: он знал ответы на вопросы и держался с апломбом, он цитировал данные статистики, свидетельствовавшие о достижениях администрации Эйзенхауэра, где ему довелось трудиться в качестве вице-президента. Но в ослепительном свете софитов на черно-белом экране он казался призраком: под глазами припудренные, но все же заметные мешки, по лбу и щекам стекают струйки пота, на лице видна усталость, бегающие глаза беспокойно помаргивают, все тело сковано и неподвижно. Почему он так нервничает? Контраст между ним и Кеннеди был поразительным. Если Никсон смотрел только на своего оппонента, то Кеннеди обращался взглядом к аудитории, устанавливал с ней контакт, заглядывал прямо в глаза американцам, сидящим у себя в гостиных, чего ранее не делал ни один из политиков. Никсон приводил цифры, данные статистики, надолго застревал на ненужных деталях. Кеннеди витийствовал о свободе, о построении нового общества, о втором обретении пионерского духа Америки. Его речь была искренней и вдохновенной. В словах не было ничего конкретного, но в воображении слушателей невольно рисовалось прекрасное будущее.

На другой день после дебатов рейтинг Кеннеди подскочил до небес, повсюду, где бы он ни появился, его приветствовали толпы юных девушек, которые визжали и прыгали от восторга. Он напоминал великолепного демократического принца, а рядом была принцесса — его красавица жена Джеки. Теперь каждое его выступление по телевидению становилось событием. Разумеется, он выиграл выборы и был избран президентом. Речь, произнесенная им во время церемонии инаугурации, которую также транслировало телевидение, произвела огромное впечатление. День был пасмурный и по-зимнему холодный. На заднем плане можно было видеть сидящего Эйзенхауэра. Он был в плотном пальто, зябко кутался в теплый шарф и казался совсем старым и измученным. Кеннеди вышел с непокрытой головой, в одном костюме. Он обратился к нации: «Я не верю, что кто-то из нас с вами хотел бы поменяться страной с другими людьми или эпохой — с другими поколениями. Наша энергия, вера, преданность осветят нашу страну и всех, кто ей служит, и сияние этого огня поистине сможет осветить весь мир».

В последующие месяцы Кеннеди давал бесчисленные пресс-конференции перед телевизионными камерами, на такое прежде не отваживался ни один президент. Он бесстрашно представал перед вспышками объективов, не увиливая, отвечал на вопросы хладнокровно и слегка иронично. Что скрывалось там, за этими глазами, за этой улыбкой? Людям хотелось знать о нем как можно больше. Журналы и газеты поддразнивали читателей, бросая им крохи информации: фотографии Кеннеди с супругой и детьми или Кеннеди, играющего в футбол на газоне Белого Дома, интервью, рисовавшие портрет преданного семьянина, который, однако, не упускал случая пообщаться на равных с блестящими знаменитостями. Образы сплавлялись в единую массу: космическая гонка, Корпус мира, Кеннеди, противостоящий Советскому Союзу во время Карибского кризиса, точно так же, как незадолго до этого он противостоял Трумэну.

После того как Кеннеди был убит, Джеки, его вдова, рассказала в одном из интервью, что перед сном он частенько слушал саундтреки бродвейских мюзиклов. Больше всего ему нравился «Камелот», особенно одно место, где есть такие строки: «Пусть же не забывают: / Было когда-то место, / Что Камелотом звалось, / Хотя и длилось все это / Лишь краткий сияющий миг». У Америки еще будут великие президенты, сказала Джеки Кеннеди, но никогда не будет «другого Камелота». Имя «Камелот» так и пристало, придав тысяче дней президентства Кеннеди оттенок мифа.

Дата добавления: 2015-07-10