Дитя барокко

Барокко с его капризностью завитков, причудливостью изгибов, чувственностью и пышной роскошью будто специально было создано для Елизаветы как драгоценная оправа для редкого алмаза. И Елизавета денег для этой оправы не жалела. Торгуясь с купцом за каждую мушку или брошь, она не глядя подписывала гигантские сметы, которые ей приносил Мастер – архитектор Франческо Бартоломео Растрелли. Именно его веселому гению мы обязаны шедеврами архитектуры школы итальянского барокко в России, и особенно в Петербурге. Он строил необыкновенно быстро и изящно. Но и ему потребовалось одиннадцать лет, чтобы возвести в пригороде столицы волшебный Царскосельский дворец.

Еще в 1730‑е годы, во времена Анны Иоанновны, Царское Село было довольно глухим местом. На поляне стоял маленький дворец Екатерины I, некогда подаренный ей Петром, по наследству он перешел к их дочери Елизавете. Цесаревна полюбила это поместье, где можно было охотиться, весело проводить время с приятелями, вдали от двора Анны Иоанновны и глаз соглядатаев и шпионов. Но жить там было небезопасно – вокруг стояли нетронутые дремучие леса. Сохранилось письмо Елизаветы за 1735 год из Царского Села к своему петербургскому управляющему, в котором она просит срочно прислать ей порох и пули, так как вокруг бродят разбойники и даже грозятся напасть на дворец.

С приходом Елизаветы к власти в Царском Селе все разительным образом изменилось. Это место было дорого ей воспоминаниями о родителях, это был ее отчий дом, как для Петра Великого – Преображенское, а для Анны Иоанновны – Измайлово. Сюда Елизавету тянуло всегда, здесь она провела счастливое детство, беспечную юность, здесь она укрывалась от безобразной старости, здесь она и умерла… Строить новый дворец Растрелли начал в 1749 году, но, несмотря на весь свой талант, никак не мог угодить вкусам императрицы, раз за разом заставлявшей все переделывать, причем подчас было неясно, чего же она хочет от Мастера. Но когда великий архитектор наконец закончил свой шедевр, восторгам не было конца.

Удивительное зрелище открывалось перед теми, кто ехал в Царское Село из города: среди лесов и полей, на фоне голубого неба сверкал огромный золотой чертог. Как писал сам Растрелли, весь фасад дворца был выполнен в итальянском вкусе; капители колонн, фронтоны и наличники окон, как и столпы, поддерживающие балконы, а также статуи, установленные на пьедесталах вдоль верхней балюстрады дворца, – все было позолочено. А над всем этим великолепием сверкали золотые купола придворной церкви.

Еще больше потрясало гостей внутреннее убранство дворца. Перед ними открывалась сверкающая в лучах солнца анфилада комнат и залов, уходящих в какую‑то теплую зеркально‑золотую бесконечность. Вдруг в самой глубине ее что‑то вспыхивало и начинало двигаться. Накатывалась, нарастала волна света, шороха тканей, аромата – это шла императрица. Александр Бенуа – великолепный знаток Царскосельского дворца – так описывает это «явление народу»: «Медленно превращалась она из еле видной, но сверкающей драгоценностями точки в явственно очерченную, шуршащую парчой и драгоценностями фигуру».

А вот другой вариант эффектного появления императрицы Елизаветы, который поразил ее современника, французского дипломата М. Мессельера: «Красота апартаментов и богатство их изумительны, но их затмило приятное зрелище 400 дам, вообще очень красивых и очень богато одетых, которые стояли по бокам зал. К этому поводу восхищения вскоре присоединился другой: внезапно произведенная одновременным падением всех штор темнота сменилась в то же мгновение светом 1200 свечей, которые со всех сторон отражались в зеркалах».

Речь идет о трех сотнях зеркал в золоченых рамах, занимавших сверху донизу простенки между окнами Большого зала. Фантастический эффект, описанный Мессельером, состоял в том, что все свечи многократно отражались как в зеркалах, так и на поверхности зеркального наборного паркета, создавая иллюзию волшебного расширения пространства. Затем, вспоминает французский дипломат, неожиданно заиграл оркестр из 80 музыкантов, и бал открылся. «Во время первых менуэтов послышался глухой шум, имевший, однако, нечто величественное, дверь быстро отворилась настежь, и мы увидели блистающий трон, сойдя с которого, императрица, окруженная своими царедворцами, вошла в бальную залу». Наступила мертвая тишина – и все услышали голос Елизаветы…

«Зала, – пишет далее дипломат, – была очень велика, танцевали зараз по двадцать менуэтов, что составляло довольно необыкновенное зрелище. Бал продолжался до одиннадцати часов, когда гофмаршал пришел доложить Ее Величеству, что ужин готов. Все перешли в очень обширную и убранную залу, освещенную 900 свечами, в которой красовался фигурный стол на четыреста кувертов. На хорах залы начался вокальный и инструментальный концерт, продолжавшийся во все время банкета. Были кушанья всевозможных наций, и служители были французы, немцы, итальянцы, которые спрашивали у единоплеменных им гостей, чего они желают».

Этот ужин, очевидно, проходил в Картинной столовой, все стены которой сплошь покрыты картинами, разделенными лишь узкими золотыми рамами. Это создает впечатление единой живописной панели, составленной из десятков картин знаменитых художников. Можно долго описывать и другие залы – они не похожи друг на друга, но одинаково прекрасны. Особое восхищение гостей вызывал Янтарный кабинет, стены которого украшали наборные панели из разных сортов янтаря, некогда подаренные Петру Великому прусским королем Фридрихом Вильгельмом I и установленные Растрелли во дворце Елизаветы. Судьба этого уникального творения печальна. Когда осенью 1941 года немецкие войска захватили Царское Село, среди других трофеев в их руках оказался и Янтарный кабинет. И с тех пор он исчез. За послевоенные годы возникло много различных версий о его местонахождении, не раз казалось, что вот‑вот он будет найден. Но каждый раз ожидания бывали обмануты – Янтарный кабинет так и растворился в неизвестности. Возможно, его давно уже нет на свете, как нет десятков изящных статуй и украшений петербургских парков и дворцов, варварски уничтоженных врагом. После войны под Петергофом и Царским Селом были обнаружены огромные поля, усеянные белым, как снег, мраморным щебнем – так методичными ударами молотков уничтожались ненужные вермахту статуи. Может быть, такая же судьба постигла и Янтарный кабинет…

Царскосельский дворец был наполнен китайским фарфором, редкостной мебелью, сверкала позолотой резьба, сияли голубые изразцы высоких печей, блестел пестрый ковер паркета, набранного из десятков ценнейших пород дерева – все создавало впечатление рая. Пресытившись созерцанием роскошного дворца, прекраснейших дам, кушаньями, музыкой, можно было выйти на огромный балкон – висячий сад. Александр Бенуа реконструирует его в своем исследовании о Большом Царскосельском дворце: «С обеих сторон вглубь уходили колоннады с их раззолоченными капителями, орнаментами, статуями. Всю глубину этого странного зала без потолка занимал фасад церкви с ее полуколокольней, а над ним сверкали в воздухе золоченые купола и кресты. Вместо рисунка штучного паркета изгибались пестрые и яркие разводы цветников, мебель состояла из каменных скамей, расположенных под вишнями, яблонями и грушами».

После прогулки можно было вновь окунуться в золотой жар праздника. Поздно вечером, когда чуть‑чуть сгущались летние петербургские сумерки, гости устремлялись к окнам и балконам. Начиналось последнее – огненное – пиршество. Фейерверки были подлинным искусством, секрет которого впоследствии утратили. Аллегорические фигуры составляли группы, которые в зависимости от замысла фейерверка поочередно сжигались. Белыми и цветными огнями, горевшими с разной скоростью, создавалось огромное количество изображений, которые восхищали зрителей красотой и четкостью. Вдруг из темноты появлялся сад с огненными деревьями или огненное озеро, по берегу которого «бегали» огненные животные, «двигались» экипажи, парили в небе боги и птицы. Фейерверк заканчивался грандиозным красочным салютом, заливавшим небо фантастическим звездопадом. Все небо вспыхивало от сотен ракет, рассыпавшихся разноцветными брызгами. Праздник кончился, праздник продолжался…

Однако не все жилища не только знати, но и самой императрицы были так удобны и великолепны, как Царскосельский дворец. Екатерина II в своих записках вспоминает, как однажды она и ее муж – наследник престола Петр Федорович – чуть было не погибли ночью в Гостилицах под Петербургом, в доме фаворита императрицы Алексея Разумовского. Только благодаря бдительности двух гвардейцев, которые вовремя заметили, как начинает медленно разваливаться огромный дом, и разбудили спящих гостей, им удалось спастись. «Едва мы, – пишет Екатерина, – переступили порог, как дом начал рушиться и послышался шум, похожий на то, как когда спускают корабль на воду». Осевшее здание раздавило шестнадцать слуг, спавших в нижнем этаже. Обычными были и пожары в дворцовых помещениях, начинавшиеся, как правило, из‑за небрежности слуг или неисправности печей. По сравнению с этим все остальное – немилосердно чадившие дворцовые печи, страшные сквозняки, свистевшие по неуютным залам, обшарпанная мебель, которую каждый раз перевозили туда, куда переезжала императрица, наконец, отсутствие элементарных удобств, тараканы, клопы и крысы – казалось мелочами.

Дата добавления: 2015-07-10