Воспоминания о Матушке.

Протоиерей Михаил Фролов: — В первый раз я увидел Марию Ивановну еще в семидесятые годы. Она часто приезжала в Самару, за­ходила в Петропавловскую церковь. Она любила наш храм....Знойное лето — а она идет в длинном пальто, материал бумазеевый, черный, выгоревший настоль­ко, что посерел. Носила она пальто лишь на один ру­кав. Вторая рука была открыта. Еще везде за со­бой тяжелые мешки таскала. Придет в храм, меш­ки положит, помолится. Быстрая была. Подойдет к иконе, поцелует и дальше идет. Так все иконы в храме обходила. Потом брала свою ношу и уходила…

Я всегда ей просфорку давал... Потом она пропадала надолго, но всегда появлялась опять. Такие люди не имеют пристанища. Живут, как птицы небесные...

Мария Ивановна, уже в последние годы, часто бывала в нашем храме. Она входила в алтарь. Од­нажды она вошла в алтарь вместе с Тамарой Сте­пановной и дала мне четыре сшитых полотенца. Я было стал отказываться, мол, зачем они мне? Но Тамара Степановна убедила меня их взять. Значит, зачем-то они мне пригодятся. Ведь старица их пол­ночи сшивала. Ясно, неспроста. Принес домой эти четыре полотенца, отдал матушке. Стали думать, как это понять? А вскоре все прояснилось. В Вос­кресенском соборе служит мой зять, отец Иоанн. Так вот старица ему вдруг подгузники принесла. Бери, мол, домой...[3]

Елена Кузьминична Фролова:

— У моей старшей дочери роды были трудные — дети крупными рождались, больше пяти кило­граммов... Второй ребенок от этого умер. Потом не­сколько лет не было детей. И вот, за три месяца до беременности, Мария Ивановна стала нашей се­мье «знаки внимания» оказывать — то подгузни­ки подарит, то полотенца сшитые (пеленки). В феврале, в прошлом году, я узнала от дочери, что она ждет ребенка. И срок-то большой — уже семь месяцев. И радостно за дочку, и страшно за нее... Поехали мы с отцом Михаилом к Марии Иванов­не. Тогда старица жила у Евгении (ныне монахи­ни Евгении), бывшей в то время духовной доче­рью моего мужа. Приехали. Стали молебен служить. Отцу Михаилу я про дочь еще не сказала…Решила сначала у старицы спросить, что с дочерью будет... Приехали. Стали служить молебен. Mapия Ивановна проспала весь молебен. А как отслужили молебен, проснулась, села. Я думаю: «Как мне ее спросить?» — И сердце сжимается от тревоги.. И вдруг Мария Ивановна громко заговори; «Мужчине, мужчине... Рубашку надо купить, рубашку купить...». В комнате был еще мужчина, Володя. Я говорю: «Ему рубашку купить?» —«Hет... Не ему. Патриарху», — и показывает на батюшку. Евгения говорит: «Отцу Михаилу рубашку нужно купить». А Мария Ивановна продолжает: «Мужчине, мужчине... Брюки надо купить, брюки...» Никто ничего не понимает, а я догадываюсь, о чем речь идет. Видимо, у нашей дочери мальчик родится. Потом все ушли на кухню, я осталась од с Марией Ивановной. Встала на колени и говорю ей: «Мария Ивановна, у дочери будет еще ребенок? Как же она будет рожать? Ей же трудно будет...» - «Картошкой будет кормить, а луку-то много!» - отвечает старица. «Лук» на ее языке означает скорби. На обратном пути я сказала мужу: «Отец, у нас скоро родится внук...»

Вскоре у дочери родился мальчик. Роды бы трудными. «Луку» оказалось много. Отец Михаил окрестил ребенка в реанимации. Но, слава Богу, все обошлось. Сейчас мальчик растет и нормально развивается...[9]

«Больно красивые – нельзя мне!...»

Татьяна Кандалова.

Встреча моя с Марией Ивановной была летом. Денек был теплый, солнечный. Мария Ивановна сидела на скамеечке около церковной сторожки и читала книгу. Я подошла, поздоровалась и при­села рядом на скамеечку. Заглянула в книгу — как обычно, молитвы. Мария Ивановна разгова­ривала со мной отрывочными фразами, продол­жая шептать что-то, глядя в книгу. Стало неудоб­но, что я отвлекаю ее от такого важного дела. Но, зная, что Мария Ивановна всегда занята и ждать пустого часа не придется, я настойчиво попро­сила ее внимания.

«Мария Ивановна, я вам на лето лапоточки при­несла. Посмотрите, пожалуйста», — сказала я. Ма­рия Ивановна удивленно, оторвавшись от книги, спросила: «Зачем?!» Я стала ей объяснять, что лап­ти легкие, соломенные, как раз для жары, а то у нее тяжелая обувь, не летняя. Лапти у меня были кра­сивые — разноцветные, сувенирные и очень удоб­ные и легкие. Мария Ивановна взяла их в руки и ахнула: «Какие красивые! Но я не возьму» — «Мария Ивановна, ну пожалуйста, примерьте, это все же ведь лапти» — я долго уговаривала ее поме­рить обувь. Наконец, она надела на одну ногу. Обувка была впору. Я обрадовалась и стала уговаривать ее взять лапоточки. Но Мария Ивановна, взглянув на ногу, сказала: «Да, очень удобные, лег­кие, но я не возьму». — «Ну почему, Мария Ивановна», — стала опять уговаривать. «Не могу. Больно уж красивые. Нельзя мне», — сказала она, снимая. «Да у меня же вот, есть обувь», — сказала она, натягивая свои сапоги. «Спасибо тебе, но взять не могу», — сказала она, снова принимаясь за книгу, показывая, что разговор окончен.

Лапоточки понравились Анастасии Федоров­не Ивановой. Ей приходилось стоять весь день в церкви, продавая свечи. Все на ногах. Она и взяла лапти.

Я до сих пор вспоминаю, как Мария Ивановна отрезала: «Я не возьму, больно уж красивые, нельзя мне».

Тогда я впервые задумалась о Марии Иванов­не, удивилась и прониклась глубоким уважени­ем к ней. Я поняла, как глубок и серьезен ее внут­ренний мир и как суетны мы все, в отличие от нее.[10]

Дата добавления: 2015-07-10