Глава 7. Обычный летний день

Десять, девять, восемь, шесть,

Но без семь,

Ты такой, какой уж есть,

Ясно всем.

Неумолчное чириканье птиц, тарахтение мотоцикла под окном, крики детей с детской площадки смешивались в щедрых пропорциях с сонно-летней квартирной тишиной и беспечным трёпом по скайпу о калибрах снайперских винтовок, детях-цветах-жизни, грядущей Ленкиной пересдаче экзамена и ещё о каких-то понятных только друзьям мелочах и приколах. На этом фоне щёлкнувший замок входной двери легко было оставить без внимания.

– … Что, по мне незаметно, как я сияю?! – это, как всегда, весело возмущается Ленка.

– Ты, солнышко незакатное, только не сгори от усердия… – голос взрослый, мужской, насмешливый и неуловимо, почти незаметно шепелявящий. – Заметно, заметно, у тебя нормальная вебка.

– Нет, ну вот ты мне скажи ещё, у меня ведь и дальше, когда бой описывала, нормально получилось, да?!

… Лесь слушал не обременённый особым смыслом – по крайней мере, для непосвящённых вроде него – разговор Ленки и кого-то из её друзей, расшнуровывал кеды и думал, как бы заявить о своём присутствии, а то девушка явно была увлечена трёпом больше реальности.

Впрочем, скоро выяснилось, что Лесь ошибся: Лена бдительно отслеживает всё происходящее в квартире:

– Так, дядька Ийон, одну секунду… – и, развернувшись в кресле в сторону коридора, махнула рукой мальчику: – Эгей, привет, Лесь! Как жизнь? Ты надолго?

– А я тогда сейчас вернусь. У нас гость по случаю пятницы… – сообщил «дядька Ийон», и из колонок послышались шорох, шаги и отдалённые, неразборчивые голоса.

– Рюрик просил за зарядкой для телефона заглянуть… ну и обедоужин, надеюсь, есть? – тем временем беззастенчиво ухмыльнулся Лесь. – Я голоден!

– Так, а Юрий свет батькович что, уже в храм с работы намылился? – выцепила главное Ленка, немилосердно дёргая себя за кончик косы.

– Не-а, я тут поторчу, а в храм часам к шести поеду…

– И ночевать тоже с Рюриком там будешь?

– Ага, чего уж тут… Так что с обедом?

– На плите кастрюля с супом. Суп варила я, так что к густоте не придираться. В холодильнике пластиковая миска с макаронами, остались со вчерашнего, разогрей – тебе хватит… Ладно, всё, вали, я разговариваю, видишь?

– Вижу, – согласился Лесь и свалил, уже на кухне поморщившись, когда сообразил, что его планы слышал ещё кто-то неизвестный помимо Ленки. Вот ведь наивная девчонка, пусть и старше Леся – страшно подумать, а поверить и вовсе невозможно – на целых шесть лет! Вообще не скажешь. У Рюрика, которому двадцать четыре, хотя бы борода не даёт обмануться… Странные они – взрослые, которые почему-то выглядят и ведут себя, как дети. Глупость какая, как будто взрослым быть плохо.

Вот Лесь хотел бы быть постарше. Года на три! Тогда никто бы к нему не сунулся, он осмелился бы заглянуть домой, не чувствовал бы «взгляд в спину», он бы вообще – не боялся!

Правда, он и сейчас не боится, хоть и всё время старается быть начеку – уже несколько раз ему и в самом деле приходилось кружить по Москве, пытаясь «сбросить хвост». Это ведь не совпадение, что один и тот же человек в бежевой бейсболке зашёл за Лесем – в Макдональдс, в спортивный магазин, на рынок, даже на детскую площадку! Правда, по дороге он бейсболку снял, но белую футболку-поло, походку и рост – так просто не поменяешь. Лесь всё про это знал, папа ему много разных тонкостей рассказывал в своё время.

… Суп был совсем жидкий, Лена опять не рассчитала пропорции. Лесь его есть пока не стал. Соорудил себе бутерброд из взятых в холодильнике сыра и докторской колбасы, налил в кружку соку – на улице жарко сегодня было, поэтому всё время хотелось пить – и вернулся к Ленке в комнату. Нет, он не собирался подслушивать чужой, совершенно личный и непонятный разговор с этим «дядькой Йоном» (или «дядькой Ийоном»?), просто Лесю было немного не по себе оттого, что кто-то посторонний из-за Ленки узнал о его планах.

Уже на пороге мальчик замер настороженно:

– … Да Лесь у нас вписался временно, – беспечно рассказывала Ленка. – У него… жизнь уж больно весёлая, ей-Богу, натуральный детский боевик с погонями и семейными тайнами. Мама в больнице, папа неизвестно где, а ювеналка или кто там исполняет её «обязанности» тут как тут…

– Лен, – окликнул Лесь недовольно.

Она лишь отмахнулась:

– А ещё он параноик. Дядька Ийон, ты же хороший? Какое тебе дело до Леся?

– Я, как ты говоришь, Ужасный Человек, – выделил голосом прописные буквы этот Ийон. – А Лесь… это ведь от Алексея сокращение, да?

– Лен! – сдавленно вскрикнул Лесь, но Ленка была человеком доверчивым и беспечным, у которого от мысли до слова не то что один шаг – она, казалось, думает сразу словами, в тот момент, когда их озвучивает:

– Ага, звучное имя получилось, а то Лёша – это банально… А ты чего спрашиваешь-то, дорогой мой маньяк, а? – наконец спохватилась она.

– А я просто любопытный маньяк. У нас дитёнки в клубе ещё и похлеще себе имена сокращают…

– Дядька Ийон… ты, это… – Лена покосилась на мрачного Леся и виновато втянула голову в плечи: – Ребёнок же нервничает… Ну хватит его пугать…

Ийон захихикал, не засмеялся, а именно захихикал, несолидно и как-то шепеляво:

– Ужас какой, просто кошмар! Мы все умрём… Да не, я правда любопытный! Вот те крест, как говорится…

Ленка хихикнула в ответ, и Лесь понял, что от неё серьёзности не добиться, строй зверские рожи, не строй, вздыхай, не вздыхай – хоть на руках пройдись по комнате, всё равно не поможет. Дохлый номер. В этом дурацком мире никто не верит, что можно вот так на улице столкнуться с опасностью, а бандиты, грабители, маньяки, террористы, о которых все так любят смотреть по телевизору – на деле для большинства всего лишь страшная сказочка.

Поэтому когда ты сталкиваешься с реальной опасностью, когда по твоему следу кто-то идёт – и ты догадываешься, кто – тебе всё равно никто не поверит. Даже тот, кто знает и сочувствует. Для них все твои похождения – всё та же любимая страшилка.

В двенадцать лет от такой несправедливости Лесь бы, наверное, разревелся. Или наорал бы на кого… Но ему было тринадцать, поэтому он не стал плакать и орать, а ушёл на кухонный балкон, свистнув по дороге из шкафчике на кухне спички.

Открыв окно, Лесь высунулся наружу и стал глядеть, как солнце бросает зелёные блики сквозь листья пышного каштана, растущего у самого дома. Когда глядеть надоело, Лесь пошарил по карманам, достал смятую сигаретную пачку.

Долго смотрел на неё, не решаясь достать сигарету – курить казалось противно и стыдно, и дело было не в том, что стоял Лесь на чужом балконе, в квартире, где никто не курит, а сигареты ему покупал Василий, потому что кто ж Лесю их продаст…

Просто казалось, что курением Лесь предаёт папу. Он же обещал!

… Первый раз курить Лесь попробовал на одиннадцатом году жизни. Украл у папы из кармана пиджака пачку «Винстона» – хватило, правда, ума догадаться положить потом её быстренько на место, взяв только несколько сигарет – и потом после школы с пацанами попробовал.

На самочувствии этот первый опыт сказался сильно. Не только в плане цвета лица и прочих классических «прелестей» первой затяжки – пожалуй, сильнее досталось заду.

Ну да, Лесь в десять лет был ещё слишком наивный и, пока вечером папа его не позвал «на серьёзный разговор, Оля, родная, а ты сходи пока в магазин, у нас минералка закончилась, побереги нервы, сока тоже купи томатного…», мальчик свято верил, что его проделка осталась незамеченной.

Ха, ха и ещё раз ха. Чтобы папа – да чего-то не заметил. Он же… папа! Это у него профессиональное, наверное, он даже дома продолжает всё контролировать и замечать…

Нет, папа ругал не за сам факт курения – ну, глупо втолковывать сыну, какой вред наносят здоровью сигареты, если ты сам нервный, злой и потому насквозь пропах табаком. Но обманы и тайны папа на дух не переносил.

– Мог бы и прямо попросить, – уже напоследок устало сказал он. – Не при маме только, конечно. А то будешь курить всякую дрянь – себе же хуже сделаешь, пойми, Лесь… А лучше пока и вовсе не пробовал бы, лет хоть до четырнадцати, организм детский с никотином не справится, пойми.

– Пап, но мы с друзьями договорились все вместе, одновременно попробовать, чтобы потом не ссориться и не хвалиться, кто раньше курить начал! Мы же ради дружбы, а не… так, чтобы «доказать, что мы взрослые», – Лесь передразнил одного из своих одноклассников.

– Господи, Леська, я же говорю – попросил бы, объяснил, я б и дал… если уж иных способов сохранить дружбу вы не нашли.

Лесь промолчал, почему-то постеснявшись папе рассказать, как они с друзьями сотворили из этого целый обряд с курением по кругу, чтобы «смешать дыхание и побрататься». Папа, прямой, резкий романтик-папа, в котором и романтика-то невозможно разглядеть за жёсткостью, в ответ на это наверняка сказал бы, что брататься надо, смешивая кровь, а не вонючий дым.

– В общем, я надеюсь, что подобного не повторится. И лучше всего – не привыкай к табаку… Или я что, напрасно уже одиннадцать лет в квартире не курю?

– Я постараюсь, пап…

– Эх ты, Леська-Олеська… Уж расстарайся!

Прошло почти два года, прежде чем Лесь закурил во второй раз. На этот раз всё было серьёзно и незаметно – сначала просто нравился запах табачного дыма, когда курил друг, потом друг, Тимур, дал попробовать… И Лесь постепенно втянулся – конечно, не смоля сигареты одну за другой, но в день затягивался как минимум раз. Это прочно вошло в привычку – вышел из школы, поболтал с приятелями, выкурил сигарету, а потом уже можно и идти домой…

Запах табака, быстро пропитавший волосы и одежду, легко объяснялся тем, что курили друзья, а Лесь, мол, оказался с подветренной стороны. И всех пока такое объяснение удовлетворяло… но однажды на выходных Лесь забыл перепрятать из рюкзака пачку сигарет, и её, убираясь в квартире, нашла мама.

Лесю она ничего не сказала до возвращения столь же пропахшего табаком мужа из командировки.

Выслушав жену внимательно, Ты-же-отец-семейства сердито достал из куртки свою пачку, смял, выкинул в мусорку и внимательно и выжидающе поглядел на сына. Молча. И это подействовало на Леся гораздо сильнее любых уговоров и бесед – в мусорку немедленно полетела и вторая пачка всё того же «Винстона».

– Я очень надеюсь, что я не один всерьёз бросаю курить, – это были единственные папины слова за весь «разговор».

– Я тоже брошу, пап, – торжественно пообещал Лесь и с тех пор действительно не курил вплоть до мая этого года, хоть поначалу это и было ужасно тяжело, пришлось даже с Тимуром на какое-то время прекратить общаться… Ну а тогда, в мае, просто было слишком фигово, а рядом оказался Василий со своим «эль-эмом»…

И вот теперь Лесь стоял на балконе четвёртого этажа, мял сигарету, боролся с собой и дулся на Ленку.

Нет, так дело не пойдёт, – понял он, разжимая руку и глядя, как, кувыркаясь, падает неприкуренная сигарета. Во-первых, Лена может быть права, и он, Лесь, – параноик. Правда, в это плохо верится. Во-вторых, надо взять зарядку для Рюрика. В-третьих, желудок намекает, что пора бы разогреть суп, ссора – плохой повод для того, чтобы остаться голодным… Ну а в-четвёртых – есть только один способ узнать, кто был прав: надо просто поехать на Ильинку, как и говорил Лене.

С такими вот мыслями Лесь сел всё-таки обедать – но сначала нашёл зарядку, которая, Рюрик оказался прав (что неудивительно для хозяина этой самой зарядки), была воткнута в удлинитель рядом со стоящей на подставке полуакустической гитарой. Смотав и убрав зарядное устройство в рюкзак, Лесь наскоро поел, хмуро попрощался с Леной, всё ещё болтающей с «дядькой Ийоном» о снайперских винтовках и ручных гранатомётах, и вышел из квартиры, заперев дверь и калитку запасными ключами, которые временно были ему отданы «чтобы в дверь не трезвонил да и вообще».

Солнце хоть и клонилось к западу, но палило нещадно, после тёмного подъезда Лесю даже пришлось зажмуриться на секунду. Потом, проморгавшись, мальчик внимательно огляделся, но никого подозрительного не заметил и скорым шагом направился вдоль по улице в сторону метро. Дорога была знакома и уже привычна – Лесь постоянно бывал у Ленки с Рюриком, порой даже с ночёвкой, хотя летние дни позволяли ночевать где попало, хоть в парке, главное ночью – это не попадаться никому на глаза и не ходить тёмными переулками.

На дворе стоял конец июня, и мама лежала в больнице уже почти две недели. Для вновь ударившегося в бега Леся – приличный, даже огромный срок… Когда он первый раз услышал от мамы это «Ну, недельки на три, может, месяц… Ты к тёте Тане обязательно заходи!» – замер, охваченный такой волной страха, что некоторое время мог только глядеть перед собой тупо, словно живая видеокамера. Глядеть и не видеть. Как-то враз накатило осознание громадности этого срока. Тридцать дней подряд!

– Хочешь, я с тётей Таней поговорю, ты у них ночевать будешь? А то что ты всё один да один… – говорила мама, а Лесь хлопал глазами и напрасно пытался отвести взгляд от гуляющего у ног голубя. Дело происходило в сквере у памятника героям Плевны – неподалёку от спуска на станцию «Китай-город».

Ноги сами понесли Леся прочь, в противоположный конец сквера.

– Да, мам. Конечно, мам. Я завтра же зайду к тёте Тане, мам. Завтра же.

– Ты как там один-то ночуешь?

Лесь отрешённо глядел на людей, мимо которых его несли собственные самовольные ноги.

– Всё хорошо у меня, мам…

Ноги всё ускоряли шаг, словно этим старались вытолкнуть из Леся напряжение, обиду и страх.

Мама всё говорила. Спрашивала, рассказывала, наставляла…

– Да, мам.

Ноги сорвались на нелепый, неровный бег.

… Разговор закончился уже Московрецкой набережной. Повесив трубку, Лесь лёг грудью на парапет и уставился на воду. Он категорически не хотел верить в то, что сказала мама. Про «недельки на три, может, месяц». Так не хотел, что мобильник жёг руки, храня в себе эти слова, и даже изъятие сим-карты, привычные движения разбирающих телефон пальцев не помогали.

Телефон всё равно слышал и помнил этот разговор.

– Нет! – шёпотом вскрикнул Лесь.

… Кругов на воде он даже не увидел. И долго, с долей удивления глядел на пустые руки. Всё, что осталось – аккумулятор и две симки.

Конечно же, вскоре Лесь пожалел об этом, но достать телефон из Москвы-реки уже было невозможно.

Конечно же, Василий помог и с этой проблемой, дал старенький надёжный «самсунг». И со смехом предупредил, что хоть мобильник и противоударный, но всё же швыряться им не стоит.

Но срок от этого короче не стал…

По счастью, пять дней из уже прошедших четырнадцати Лесь сумел отдохнуть в гостях… Алины Геннадьевны – там уж точно его никто не искал, а в далёкой тверской деревеньки уже из года в год собирались ученики-друзья Алины Геннадьевны, возились с огородом, бродили по округе… ну, об этом всём Лесь узнал, только когда географичка его пригласила погостить. Помня, какую роль учительница сыграла в его приключениях, Лесь не стал отпираться и прямо сказал, что мама снова в больнице, а он снова в бегах. После этого отказываться от приглашения было попросту глупо, и на неделю Алексей Ильин исчез из Москвы.

… Теперь Лесь целыми днями шатался по городу, стараясь каждый раз ночевать в разных местах или хотя бы долго кружить вокруг нужного дома, путая возможный «хвост»; к тёте Тане обращались только один раз – якобы от папы, и Лесь поэтому старался у неё появляться пореже, но особенно не волновался. Он уже давно понял, что тётя Таня ничего маме не расскажет – только чтобы та не нервничала, «ведь в её положении это так вредно».

Лесь привык. Привык то и дело оборачиваться, нырять в переулки, дворы, по пять раз пересаживаться в метро, ночевать у друзей и спать в обнимку с пистолетом. Серьёзной опасности последнее время он не чувствовал – так, изредка свербило в затылке ощущение чужого взгляда, но ничего конкретного после той встречи с человеком в бейсболке заметить не удавалось.

«Такое ощущение, – думал он по дороге в метро, – что у этого Центра нашлись дела поважнее…»

Такие мысли успокаивали, а о сроках «бегов» Лесь не задумывался. Наверное, всё опять закончится, когда мама вернётся… Может, и уже закончилось, просто не хочется рисковать. Одного раза хватило – когда в начале месяца Лесь не успел понять, что всё опять началось.

… А ещё было б хорошо, примчись в Москву папа!.. Но пустое это, пустое. Нельзя на это рассчитывать, хоть и очень хочется. Папа, конечно, найдёт их и приедет в Москву, но когда ещё… Надо самому думать и жить. Тогда и папа, когда найдёт и узнает, гордиться будет, и… и просто сама встреча будет возможна. А вот если Лесь сейчас допустит ошибку и всё-таки попадётся, будет всё гораздо хуже.

Нечего, одного раза более чем достаточно, снова попадаться Лесь не хочет совершенно. Но солнце такое тёплое и бросает такие яркие и весёлые блики повсюду, что думать о плохом невозможно. Хочется выбросить все невесёлые мысли из головы, да и ситуация располагает – незаметно ни слежки, ни просто подозрительного внимания. Даже в метро не было никаких слишком долгих попутчиков – кто ж в пятницу вечером в центр поедет?

Но к храму Лесь шёл по привычке осторожно, оглядываясь по сторонам и стараясь держаться поближе к толпе туристов. К сожалению, здесь понять, идёт ли кто-то за ним, было невозможно – людей, гуляющих по центру города, хватало самых разных. Один раз Лесю даже почудился папа, но жестоко обсмеяв себя мысленно, мальчик даже не стал оборачиваться, чтобы разглядеть получше. Вот точно не надо было про папу думать по дороге к метро!

… В храм он вошёл, вроде, никем не замеченный, даже бабушкой, сидящей за «свечным ящиком», где продавались свечки и иконки, но по привычке, мухой взлетев по лестнице, свернул ещё выше, во «второй кабинет» – комнату, где занимались, проводили свободное время и просто оставляли вещи ребята Рюрика. Во-первых, зарядку можно положить именно туда, а во-вторых… Замерев на лестнице за поворотом, Лесь прислушался, переводя дыхание.

Вроде бы, всё тихо, никто не вошёл в храм следом…

А, нет, кто-то поднимается по лестнице – шаги тяжёлые, мужские. Лесь осторожно спустился на несколько ступенек, стараясь не налететь на вёдра и швабры. Теперь от второго этажа его отделяло только полтора метра и полуоткрытая дверь. Вот мимо кто-то прошёл… Может, просто «захожанин», как таких Лена называет? Ну, зашёл, свечку поставил, ушёл и больше никогда здесь не появился… В пользу этому предположению говорило и то, что человек остановился у свечного ящика, дожидаясь, пока бабушка-свечница договорит по телефону. Лесь спустился ещё на пару ступенек и прислушался: ага, телефонный разговор закончился…

– Простите, а Ильин здесь не мелькал?

Лесь вздрогнул, шагнул назад, налетел ногой на ведро и чуть не рухнул, выгнувшись какой-то дикой дугой и с трудом успев опереться на стену. Перевёл дух, но сердце продолжало оглушительно стучать в висках, так что остальной разговор мальчик почти не слышал и не мог точно сказать, действительно ли человек говорил голосом точь-в-точь как у папы или послышалось.

Наверное, послышалось. Папа никогда его только по фамилии не звал, всегда – Лесь, Леська или хотя бы, как мама, Елисей – только так совсе-ем редко… Ну, Алексей в самом крайней случае, при посторонних.

Мужчина, кажется, ещё что-то спросил, но бабушка ничего ответить не смогла: как Лесь пришёл, она не видела и даже не поняла сейчас, что Ильин, он же «тёмно-русый такой мальчик», он же Алексей, и Лесь-друг-Юры – это одно и то же лицо. Подозрительный посетитель вполголоса сказал, что, мол, странно, то ли разминулись, то ли, скорее, Серёга что-то напутал. Ну, или что-то подобное, слышно было плохо – наверху как раз «зашевелилась жизнь», потому как скоро должна была начаться вечерняя служба.

А голос был не так уж и похож на папин, ниже и более хриплый. Вовсе не похож, если хорошенько подумать, просто у Леся нервы сдали, вот и ему почудилось. А то хорош он был бы, если б с криком «Папа!» выскочил – прямо в руки своему преследователю… Нет, нет, нет. Лесь потряс головой, прогоняя наваждение. Надо больше спать и вести спокойную, насколько это возможно, жизнь. Помнится, Тоша звал на дачу недели на две, пока у его мамы отпуск? Вот, отличный будет вариант. Они же как раз в субботу поедут, прямо завтра.

Успокоенный такими мыслями, Лесь выпрямился и отошёл, от греха подальше, от вёдер.

… Мужчина в это время, вроде, купил свечки и пошёл в сам храм. Лесь глубоко вздохнул, неторопливо поднялся в кабинет, бросил там рюкзак – хотя соблазн был велик взять пистолет с собой – и столь же медленно и спокойно спустился на первый этаж, свернул во двор и вошёл в храм с заднего хода.

Если подумать, ничего странного в произошедшем не было. И ещё далеко не факт, что это Лена во всём виновата, мало ли, когда Лесь был так неосторожен… Ладно, надо будет просто держаться подальше от храма пару дней, никто же его здесь не застал, так что, может, и обойдётся… Но лучше всего будет написать Тоше прямо сейчас и сообщить, что согласен и поедет.

Набивая смску, Лесь заглянул в трапезную и немедленно увидел Рюрика, пьющего в гордом одиночестве чай.

– О, привет!

– Зарядку привёз? – вместо приветствия поинтересовался Рюрик.

– А с работы точно положено так рано уходить? – вспомнил подозрение Ленки мальчик в ответ. – Лена-то в курсе?

– Да всё равно там никого нет, – отмахнулся Рюрик. – Я в двенадцать туда припёрся, посидел-посидел, прога не идёт, вот я и свалил, мы с Филиппом один хороший паб нашли, отмечали сегодня сдачу первого его на этой сессии «хвоста».

Лесь вздрогнул при слове «хвост», но быстро сообразил, что речь идёт о пересдаче экзамена. Рюрик заметил это и ухмыльнулся:

– Ты чего, шпионских романов начитался?

– Типа того…

– А, – сообразил парень, – ты о своём… Зарядку-то взял?

– Да принёс, принёс, я вещи в кабинет наш закинул, – успокоил Лесь, сам поражаясь, насколько легко соскочило с языка это «наш». – Только… в общем, сам за ней сходи, если срочно. Я не хочу в храме появляться.

– А чего так? – Рюрик поставил кружку на стол.

– Обострение паранойи, – не стал вдаваться в подробности Лесь. Раз вдашься, второй – а потом с обидой поймёшь, что тебе не верят. Вот и придумал такое объяснение, с которым никто и не спорит. К чужим глюкам проще относиться уважительно, чем к чужим проблемам.

Рюрик налил себе ещё чаю и захрустел овсяным печеньем:

– Не, мне не к спеху, – невнятно сообщил он. – Так спокойнее. Мама не будет каждый шаг по телефону контролировать, как итальянская мафия жертву…

Лесь тоже налил себе чаю, присел рядом и ничего не ответил, думая о своём, о паранойи. Ну и ещё, с опаской, об отце-настоятеле – он, конечно, благословил Леся сегодня ночевать вместе с Рюриком тут и явно знал о истории мальчика даже больше, чем тот рассказал… Но Лесь всё равно перед ним как-то робел и плохо верил в весёлый истории и фразы, о которых рассказывала Лена.

… Из кухни появилась повариха, тоже села чай пить, расспрашивая Рюрика о родителях, но Лесь в разговор не встревал, довольствуясь возможностью грызть печенья в неограниченном количестве и переписываться с Тошей. Потом Рюрик засобирался на службу, Лесь от нечего делать пошёл с ним – в храме хорошо думалось. С Тошей он уже всё обговорил, его мама, как друг написал, «прыгала от радости»… С определившейся на ближайшие две недели жизнью на душе стало как-то легче смотреть вперёд.

Перемигиваются на сквозняке свечи. Народу немного, за подсвечниками никто не следит, поэтому почти со всех свечек воск капает с методичностью метронома – видел такую штуку у Рюрика Лесь, метроном ритм отбивает, когда играешь на гитаре. Один из алтарников размеренно что-то читает, бабушки присаживаются на лавки, стоящие вдоль противоположной алтарю стены.

Того странного мужчины не видно, наверное, вовсе ушёл, а встреча с ним – единственное, чего Лесь сейчас опасается. Поэтому мальчик тоже присаживается на лавку недалеко от чтеца, пытается вслушаться в полузнакомые слова церковнославянского языка, но они проплывают мимо, мимо…

Мягкие, расплывающиеся в светящиеся пушистые шары огоньки свечей мигнули и смазались. Голова Леся откинулась назад, упираясь затылком в стену, рот приоткрылся, и мальчик заснул. Шутка ли, почти всю ночь не спал, негде было, бродил по Арбату и окружающим его улочкам, дошёл аж до Храма Христа Спасителя… Дремал урывками, а днём и вовсе не до того было, встречался со своим двоюродным братом – старшим сыном тёти Тани. Тот всё расспрашивал, как да чего, почему не приезжает, что Лесю, понятное дело, не нравилось, и приходилось ему изворачиваться как только можно.

После непростого разговора Лесь для успокоения помотался по Москве, в который раз мысленно благодаря маму, уговорившую его в своё время оформить постоянный проездной; поспав полчасика в Коломенском парке на прогретой солнцем траве, Лесь проснулся от смски Рюрика и поехал к Лене за зарядкой. Ничего удивительного, что сейчас, после нервной встряски и вкусного чая, его снова сморило… В конце концов, у него так постоянно случалось: опасность и расслабленное спокойствие чередовались не хуже полосок на зебре. Сегодняшний день, в общем-то, ничем не отличался от многих предыдущих. Все они были по мелочам разные – но по сути похожие.

… Сны были неприятные – с погонями, ненавистными и страшными воротами Центра и сегодняшним «захожанином», внешность которого, правда, Лесь так и не приметил. Прежде чем мальчик проснулся, ему показалось на миг, что и наяву над ним склонился этот странный мужчина, только в полумраке невозможно было разглядеть, так ли он похож на папу, каким показался в те первые мгновенья его голос, но тут Лесь обнаружил, что свет в храме давно уже горит вовсю, а Рюрик трясёт его за плечо:

– Вставай, помазание… А потом иди-ка на чердак и ляг нормально.

Лесь протёр глаза, зевнул в кулак и решил не спорить. Помазание так помазание, в частях службы Лесь мало что понимал…

– Ты только разбуди меня… потом, – шепнул он, но Рюрик только хмыкнул, и Лесь с обидой понял, что парень его не разбудит…

«Ну и ладно, сам проснусь…» – упрямо подумал Лесь, устраиваясь на матах на четвёртом этаже. Прямо над ним в мансардное окно было видно ещё только начинающее темнеть небо. Подумал и…

И, разумеется, проснулся только часа через полтора, когда небо в окне было уже тёмным, а Рюрик сидел рядом, наигрывая что-то мяукающее на губной гармошке. На полу горели три свечки-«таблетки», над одной из них, на подставке из проволоки, грелся небольшой чайник, от которого пахло зелёным чаем, а рядом с Лесем валялся, слава Богу, его рюкзак. Нет, нельзя его больше оставлять в кабинете, надо с собой всегда носить…

– Привет, – оторвался от гармошки Рюрик. – Посмотри, какая красота: ночь, чай, губная гармоника… Станет потемнее – вылезу на крышу посидеть. У ног раскинется город, а небо покажется таким близким, что можно протянуть ладонь и дотронуться до звёзд, сверкающих совсем рядом отблесками лунного света на небесных волнах… – голос стал мечтательным, так что Лесь едва удержал обидный смешок: уж больно потешный вид был сейчас у Рюрика. Тот что-то заметил и снова перевёл взгляд с окна на мальчика: – Туве Янсон читал?

– Ну, читал.

– И как, я похож на Снусмумрика?

Лесь с сомнением оглядел парня с несуразно-большой для как будто детского лица бородой, гладко выбритыми висками и хвостом вьющихся волос…

– Скорее на Муми-тролля, – фыркнул мальчик.

– Ничего ты не понимаешь, – искренне обиделся Рюрик. – А ещё наблюдательный… Слежку, небось, за собой регулярно обнаруживаешь…

– Не регулярно, – настал черёд обижаться Лесю. – Но было. Мне хватило одного раза!

– Одного раза – чего? Что, кстати, случилось-то, когда твою маму опять забрали? Ты после этого ещё более нервный стал… Ну, чем в тот раз.

Лесь сел и некоторое время молча пялился на огоньки свечей, по привычке подтянув к себе рюкзак, на котором сбоку красовался свежий шов, по-мальчишески неаккуратный, чёрными нитками. Потом буркнул:

– Расслабился, пока мама со мной была, не успел сообразить, что всё опять по новой… Вот и попался.

Глава 8. Твердыня Чёрного Властелина (Второй рассказ Леся)

Не игрушка – пистолет,

Да и страха больше нет…

После звонка Максима Лесь понёсся на перекрёсток во весь дух, только кеды засверкали. Даже Тоше не успел толком ничего сказать. Машину маминого… а, ладно, называем вещи своими, взрослыми именами: машину маминого ухажёра Лесь заметил почти сразу, но привычной уже неприязни не испытал.

– Давай, садись, – завидев мальчика, поторопил его Максим, садясь за руль, на ходу убирая в карман мобильный, по которому только что звонил. Мотор он не заглушил, поэтому стоило Лесю усесться на переднее сиденье и пристегнуться, как Максим сразу тронул машину с места.

– Мы куда? В больницу? – поинтересовался Лесь, вертя головой по сторонам.

– Ага, – рассеянно отозвался Максим, гоня по улицам, так быстро, что Лесь даже не успевал сориентироваться. Только мелькали мимо дома, вывески, другие автомобили, светофоры, повороты и перекрёстки, объезды, дворовые «дублёры» проспектов, указатели… Лесю почти дурно стало от этого мелькания, хотя папа гонял – там, в родном городе – ничуть не медленнее.

Стараясь отвлечься от этого дорожного калейдоскопа, Лесь повернулся к Максиму:

– А что с мамой-то?

– Да ты таких терминов не знаешь, – отмахнулся тот.

Лесь обиделся: неужели так сложно объяснить? Но Максим, кажется, совсем забыл себя в тринадцать лет и не понимал, как это неприятно, когда от тебя так отмахиваются: маленький, мол, не поймёшь умных взрослых слов. Настроение расспрашивать отпало, везёт – и ладно. Мама-то всё объяснит.

Обняв рюкзак покрепче, Лесь зажмурился, повторяя про себя: только бы с мамой ничего серьёзного не случилось, только бы с мамой ничего серьёзного не случилось, только бы… Богу ведь несложно, совсем несложно сделать так, чтобы с мамой всё было нормально!

На долгое время в машине воцарилось молчание. Максим, в отличие от многих водителей, не включал радио или плеера и гнал в тишине, насколько вообще гнать позволяли московские забитые дороги. Лесь в обнимку с рюкзаком задремал, укачанный мельканием машин, указателей, тревогой за маму и отголосками тревоги за себя, которым он, впрочем, не придавал значения – ну кто его перехватит при такой гонке «из пункта А в пункт М», к маме, то бишь? Максим, словно прочитав его мысли, вырвался на относительно свободный участок дороги и ещё больше разогнался.

… Но постепенно бег «лошадиных сил» замедлялся, видимо, цель поездки была близка. Разбуженный толчком от остановки машины, Лесь очнулся от дрёмы, позёвывая и по привычке прижимая к себе рюкзак.

– Пойдём, – позвал Максим, успевший первым вылезти из машины и уже стоящий со стороны «штурманского» места.

Лесь выбрался наружу, ловко спрыгнув мимо не просыхающей лужи у сливной решётки, и огляделся. Впрочем, оглядываться ему пришлось на ходу – Максим его, как маленького, крепко взял за руку и потянул за собой в сторону пропускного пункта рядом с глухими воротами. Ворота напомнили Лесю почему-то въезд в средневековый рыцарский замок и ещё что-то, но воспоминание мальчик ухватить не успел: Максим втащил его в пропускной пункт, а там их уже ждал улыбчивый старичок, сухой, как балерина, и обрадовавшийся Максиму, словно тот был его любимейшим внуком. Улыбочка его, правда, была какой-то дежурной, резиновой – точнее, полиэтиленовой, как одноразовые перчатки.

Врач, что ли? Только странно, что в бежевом пиджаке, а не белом халате, но кто их, врачей, знает… А так забавный старикан, ростом ещё ниже Максима. Улыбочка у него, конечно, какая-то странная, но мало ли… Лесь разных людей видел, с разными улыбками. Чего стоит один папин друг со шрамом в уголке губ, из-за которого всегда казалось, что рот скривился в нехорошей ухмылке.

– Здравствуйте, – кивнул этому врачу Максим.

– А, Максим Владленович! Здравствуйте, здравствуйте, проходите, конечно… – старичок суетливо зашарил по карманам пиджака и, наконец, вытащил из одного пластиковую карточку пропуска. Приложил к турникету, тот пискнул и замигал зелёной стрелкой.

Максим подтолкнул Леся вперёд, и старичку пришлось ещё раз тянуться, чтобы приложить пропуск. Наконец, все прошли, и тут старичок повернулся к Лесю и улыбнулся уже персонально ему своей одноразовой улыбочкой:

– И вам здравствовать, Алексей… Андреевич, правда? Пойдёмте, пойдёмте, вас уже ждут…

Лесь не обратил бы на эти слова никакого внимания – говорит старикан и говорит, но старая привычка с недоверием относиться к любому, кто что-то о нём знает до того, как сам Лесь представится, на мгновенье взяла верх над разумом, всколыхнув подозрительностью. Мальчик метнулся взглядом затравленного зверька по сторонам, по старикану, ещё ничего не успевшему понять, по Максиму, странно-напряжённому, снова по старичку, по его визитке…

Вот оно. Интуиция вцепилась в основание черепа бульдожьей хваткой, заставляя волосы встать дыбом. Мальчик шарахнулся назад, но наткнулся спиной на Максима, тут же схватившего его за плечо.

Не узнать лотос-росянку, пусть даже и мелко нарисованный в углу визитки, Лесь попросту не мог.

– Пусти! – выдохнул он, пытаясь вырваться, но куда там, Максим держал крепко.

– Алексей, чего вы? – ещё искренне не понимал – или наоборот, делал вид, что не понимает! – старичок. – Что случилось?

Лесь не ответил, сосредоточенно пиная Максима по голени. Впервые он пожалел, что на ногах мягкие кеды, а не какие-нибудь ботинки с каблуками. Наконец, с третьей попытки, Лесь попал в нужное место, Максим от удивления и боли ослабил хватка, и мальчик поспешно рванул в сторону, успевая краем глаза заметить вскакивающих со своего места охранников.

Плохо, очень плохо, четыре – ладно, три, старикан не в счёт – мужика против одного мальчика… Максим успел ухватиться за рюкзак, но сбросить его с плеча Лесь не мог. Там же был папин пистолет, папа убьёт, если Лесь его не вернёт в целости и сохранности… Пистолет!

Ткань затрещала, Лесь ещё раз с силой рванул, поскользнулся, и под оглушительный треск рвущейся ткани на кафель посыпались вещи. С металлическим стуком, словно нехотя, выпал и пистолет. Вывернувшись из лямок ставшего лёгким и совершенно ненужным рюкзака, Лесь бросился вперёд, накрывая оружие животом, но тут именно тот старикан с резиновой улыбочкой, которого мальчик совсем списал со счёта, цепко ухватил его за ногу.

– Стой! – завопил он визгливым голосом. – Да держите его!.. Ай! – это Лесь с силой ударил ногой по ноге в том месте, где старикан его схватил.

Уворачиваясь от тянущихся со всех сторон рук, Лесь отскочил в спасительный угол и замер с пистолетом, не очень удобно, но привычно лежащим в руке. Перехватил его двумя руками, снял с предохранителя, тяжело дыша после короткой борьбы, а глаза метались по противникам, замершим при виде оружия.

Старикан баюкал руку, но второй раз повторять свою ошибку Лесь не захотел и оставил его в числе возможных противников. Максим… нет, он изрядно растерян, вот от него-то сейчас меньше всех толку будет… И хорошо, потому что стоит он ближе всех.

Опасней всего был тот охранник, что стоял за Максимом, отцепляя от пояса наручники. Откуда они у него, зачем? Что, Лесь уже далеко не первый, кто «рыпается в дверях»? М-да… Но об этом надо будет думать не здесь и не сейчас.

А хватать себя ему явно позволять нельзя, тут уже не вывернешься точно.

Второй охранник стоял в дверях, перекрывая выход.

Мгновенье, растянувшееся на целый век, пока Лесь анализировал ситуацию, закончилось громким ударом его сердца, подскочившего за время короткой борьбы куда-то уже ближе к горлу. Охранник, бесцеремонно сбив Максима с ног, бросился вперёд, Лесь отпрянул, но больно стукнулся затылком о стену и с ужасом понял, что сам себя загнал в угол. Пытаясь увернуться от охранника и выбраться ближе к двери, он упустил момент, когда Максим встал, и вот уже три руки держали его, а четвёртая защёлкнула наручник на левом запястье Леся. Мальчик рванул в сторону, не желая смиряться с мыслью, что вот так вот, глупо, из-за одной маленькой ошибки – надо было сразу броситься к выходу! – всё кончено. «Браслет» больно врезался в кожу, кажется, разодрав её – в ладонь потекло что-то горячее. Вот и всё?!

Нет, нет, нет! Пап, где же ты?! Почему ты не можешь появиться именно сейчас и раскидать их всех, ты же умеешь, ты очень круто умеешь драться!..

Но папа не появился. Зато Лесь всё ещё сжимал в руке папин пистолет, снятый с предохранителя, с полным магазином…

Лесь колебался недолго – вернее, даже не колебался, а хладнокровно, едва ли сам осознавая, о чём думает, выбирал, стрелять сразу в лицо, наверняка насмерть, или только ранить. Нет, лучше ранить, так сутолоки будет больше, над раненым все квохтать будут, и у Леся появится время исчезнуть до начала настоящей погони.

Мгновения растягивались во время такого анализа, как жвачка, из которой пытаешься выдуть пузырь, а потом этот самый пузырь лопался, и жизнь снова неслась вприпрыжку, будто играя в чехарду. Лесь выстрелил почти в упор в предплечье охранника, потом отскочил и снова взялся за пистолет двумя руками – наручники охранник выпустил, как только прозвучал выстрел; перевёл ствол на того охранника, который стоял в дверях… Помедлил на долю секунды и выстрелил не в него, а в окно, трижды, с самовзвода, не до точного прицеливания тут было. Звона бьющегося стекла он не услышал, хотя оно точно пошло трещинами между тремя получившимися дырками, – оглох от показавшихся внезапно громоподобными выстрелов.

Пока все на пару мгновений замерли, Лесь, подхватив с пола рюкзак, диким прыжком-кувырком преодолел турникет и свалился прямо под ноги того второго охранника, сбив его с ног – от неожиданности тот повалился до смеха неловко, словно мешок с картошкой; вскочив, Лесь не стал разбираться в обстановке, а прыгнул на подоконник и вывалился наружу, выбивая уцелевшие остатки стекла рюкзаком, вовремя сообразив, что руки и голову желательно поберечь.

Правда, руку он всё равно себе распахал от запястья и почти до локтя, но было не до трагичного истекания кровью, поэтому Лесь, и вовсе не обращая внимания на порез, припустил во весь дух вниз по улице, мало заботясь о своём внешнем виде. Ну да, кровь, наручники на запястье болтаются, в руках пистолет, к груди прижат разодранный по шву рюкзак, глаза дикие-дикие…

По счастью, пугать дикими глазами было некого, разве что выбегающего из пропускного пункта того старикашку.

Ворота, кстати, Лесь сразу вспомнил, откуда знает. Это же та самая «Твердыня Чёрного Властелина», офис Центра, то бишь. Сколько же Лесь пялился на фотографии тогда, в конце мая – а тут на тебе, вживую побывал…

Думал Лесь обо всём этом на бегу, рефлекторно петляя, пригибаясь, прячась за кустами и машинами и пытаясь решить, куда вообще отсюда деться.

Так, стоп, если это «Центр охраны детства», а это он, то Лесь прекрасно знает, где находится! Не зря же карту изучал! А сейчас он несётся, значит, по проезду прямо в сторону шоссе, куда ему точно не надо…

Лесь резко свернул налево, продрался через кусты и помчался уже по траве, пригибаясь и моля Бога, чтобы тот отвёл глаза преследователям. Потому как папы рядом не было, да и никого вообще рядом не было, кто мог бы помочь. А Богу же ведь не очень сложно это сделать!

А Лесь… Лесь обязательно будет почаще в храм приходить и даже выучит какую-нибудь молитву, чтобы не лепетать жалко про себя обрывки «Отче наш» вперемешку со своими собственными, несуразными словами.

Неожиданно вытоптанная дорожка, по которой в данный момент нёсся Лесь, пошла под уклон и резко свернула влево, а Лесь не успел и побежал-полетел по зелёному склону обрыва. Вскоре споткнувшись, оставшуюся часть пути мальчик проделал кувырком, проломился сквозь кусты и выкатился на полянку.

Со всех сторон прятали её от посторонних глаз кусты и яблони. С удивлением обнаружив в руке горсть «синего веретена», Лесь её всю разом отправил в рот и скривился – кислятина. А потом огляделся и понял, что, кажется, в безопасности. Сверху, с обрыва, полянки видно не было, со всех сторон – густые кусты, которым даже он своим полётом ничего не сделал, так, пару веток поломал да набрал полную голову листьев и сучков.

Медленно переводя дух, Лесь положил на землю разодранный рюкзак, на него пистолет и, наконец, принялся обследовать свою руку на предмет возможных травм. От локтя до запястья она была весьма некрасиво залита кровью – порез, к сожалению, не почудился и оказался неглубоким, но очень длинным и до сих пор кровоточил. Лесь успел уже заляпать себе футболку – и как её, интересно, отстирать, не имея теперь возможности даже домой заглянуть?

На этом травмы не кончились – Лесь насчитал помимо этого несколько царапин, пару совсем мелких порезов, а ещё обнаружил, что сильно рассадил кожу наручниками, когда вырывался из рук охранника. Вообще, такие наручники можно было открыть, Лесь где-то читал даже, как, но для этого нужна была проволока – скрепка, например – или хотя бы маникюрные ножницы, а ни того, ни другого у Леся не было. Был, правда, ножик, но он мало чем мог помочь, слишком широкое лезвие.

С другой стороны… Лесь подёргал браслет – кажется, он действительно достаточно сильно болтается на руке, велик, не рассчитан на руку ребёнка. А значит, можно обойтись и без маникюрных ножниц, надо только постараться… Эх, мыла бы сюда! Лесь помнил, как однажды маму в безымянный палец укусила оса, палец распух, и обручальное кольцо не слезало. Тогда мама намылила палец и потихоньку кольцо скрутила с него – палец-то стал скользким… Но в распоряжении Леся мыла тоже не было.

«И чего у меня в рюкзаке только нет… И проволоки нет, и мыла нет…» – Лесь невольно улыбнулся от получившегося каламбура. Потом вновь посерьёзнел и, вжав большой палец, принялся остервенело стягивать браслет наручников, крутя руку туда-сюда.

… Минуте на десятой сосредоточенного пыхтения, по ходу дела сообразив, что слюна при отсутствии мыла тоже сойдёт, Лесь добился-таки успеха и с облегчением вздохнул, разглядывая изрядно ободранную руку. Потом огляделся и закинул ненавистные наручники в кусты. Всё. Хоть одна проблема решена.

А вот теперь пора привести в порядок руку, потому что только-только остановившаяся кровь опять пошла из пореза. Перевязать хотя бы чем-нибудь… Правда, на перевязочный материал могла сгодиться только завязанная на шеи бандана, которую было ужасно жаль. Но руку, напомнил себе Лесь, развязывая узел и неохотно стягивая платок с шеи, жальче. А бандану можно будет потом отстирать, когда-нибудь, когда Лесь разберётся с местом жительства. И зайдёт к Василию – снова за той симкой. А ещё выключит срочно телефон, пока его не засекли!..

Начиналась новая игра в прятки. На душе было тоскливо. Рука болела от локтя до запястья вся целиком… Зато Лесь был свободен и с этой свободой расставаться так просто не собирался, а ещё – он теперь знал своего врага и его «Твердыню Чёрного Властелина» и вовсе не боялся. Ну, разве только самую капельку… Да и то не тогда, когда в руках папин пистолет.

Дата добавления: 2015-07-08