Часть 1. Мальчик с пистолетом

Лесь с Ильинки-улицы

Посвящается всему храму пророка Божия Илии, что в Китай-городе, вообще – и Воскресной Школе при нём в частности.

Многие события и некоторые персонажи вымышлены, имена по возможности изменены, а любые совпадения случайны за исключением большого количества намеренных.

Я искренне прошу прощения у Ксюши З-вой, Оли Б-ых и Васи З-ной за то, что в книжке они – все вместе один человек, Василиска; а ещё у «Ийона Тихого» – что лихо причислила его к десантной братии…

Автор

Часть 1. Мальчик с пистолетом

Глава 1. Гласная в слове «м(я|е)ч»

Раз, два, три, пять,

Без четыре,

Ты теперь совсем один –

В целом мире.

– Ой, Катенька, это ваш карапуз? Какой милый ребёнок!

«Милый ребёнок» Мишка в свои почти-пять-лет себя карапузом никак не считал, но от взрослых слышал это слово постоянно. Хотелось бы, конечно, им возразить – всем сразу, но Мишка был мальчик воспитанный и понимал, что спорить со взрослыми нехорошо. Поэтому он промолчал и только сильнее налёг на мелок. Лимонно-желтый, новенький, тот рисовал жирно, ярко и слегка крошился.

– Анют, какая встреча! Мой, мой он, Михаил, поздоровайся с тётей Аней!

Мишка неохотно встал, сжимая мелок в кулаке, вежливо сказал: «Здавствуйте, тёть-Аня», – и снова вернулся к рисованию. Он был очень занят, и как мама этого не видела? Он рисовал солнце. Большое, жёлтое (ах, как прекрасен этот новенький мелок!) и круглое. Правда, круглым оно не очень получалось и больше смахивало, даже на взгляд Мишки – а тот был «весьма самокритичным», как говорил папа, художником, – на лимон.

Мама с тётей Аней оживлённо заговорили на Свои Взрослые Темы, и Мишка с радостью понял, что из парка он уйдёт ещё не скоро – успеет не только солнце нарисовать, но и самолёт, ради которого всё и затевалось. Может, тогда мама поймёт, чего же Мишка так хочет на день рожденья.

А Мишка хотел совсем немного – всего-навсего тот набор лего с самолётом, из магазина игрушек. В наборе был сам самолёт – прекрасный, белый, с настоящими шасси, приборами в кабине и открывающимся люком, пилот и два парашютиста с ранцами и всамделишними парашютами. Коробка была совсем небольшая, если сравнить с соседними – космическими кораблями и подводными лодками… Но в глазах Мишки самолёт с парашютистами был в десять тысяч раз прекраснее любых других игрушек.

А пока коробка лежала в магазине, мама разговаривала с тётей Аней, Мишка старательно красил солнце своим новеньким мелком.

… Тут в поле зрения Мишки возник упавший на асфальт потрёпанный рюкзак, потом – растоптанные кеды с чёрным верхом и драные джинсы. Кеды переступили, один из них почесал голень другой ноги, а потом их обладатель наклонился к Мишке и сказал:

– Привет, человек!

Мишка поднял голову, и к рюкзаку, кедам и джинсам прибавилась серая футболка с усато-кошачьей мордой и какой-то надписью, а ещё выше – улыбающееся лицо под тёмно-русой, зачёсанной набок чёлкой.

– Пьивет, – ответил Мишка, потому что промолчать, разумеется, было невежливо.

Обладатель кед и чёлки упирался руками в колени и глядел на Мишку сверху вниз.

– У тебя классное солнце, человек, – заметил он. Мишка так обрадовался, что у него даже получилось выговорить букву «р»:

– Правда?

– Честно-честно! – вопрос даже возмутил таинственного незнакомца. – С чего мне врать?

Мишка глубоко, по-взрослому пожал плечами, докрасил, встал и отступил на шаг. Да, солнце и вправду удалось. Оно было жёлтое-жёлтое, как лимон.

– А теперь что будешь рисовать? – спросил тем временем незнакомец.

– Мама говоила, что с незанкомыми юдьми на улице лазговаивать незя, – наставительно сообщил Мишка.

– Ну, человек, ты даёшь! Я что, незнакомый, что ли? Я – Лесь, – незнакомец протянул Мишке руку, по-уличному грязную, как у всех Больших Мальчишек – тех, которые уже в школу ходят и гоняют в футбол во дворе.

Мишка на секундочку задумался, разрешает ли мама знакомиться с незнакомыми людьми на улице, но потом постарался покрепче руку пожать.

– А я – Миша, – представился он.

– Ну чего рисовать будешь дальше, Миш?

Миша оглянулся на маму, но та увлечённо говорила с тетей Аней – значит, время ещё есть.

– Самоёт, – Мишка потянулся к пакету с остальными мелками. Белый кусочек – старый, маленький, но на самолёт его должно было хватить.

Так… Сначала словно бы белый огурец – это будет сам самолёт. Потом хвост и синие окошки… А потом можно и крылья… Но только Мишка примерился рисовать первое крыло, как Лесь схватил его за руку:

– Ты что, кто ж так крылья рисует?! Надо вот так… – он пальцем обвёл контур будущих крыльев – не «врастопырку», а словно бы под углом. – Дай мелок, покажу.

Мишка пошарил в пакете и нашёл ещё один белый мелок. Дал его Лесю, поглядел, как тот ловко нарисовал первое крыло, и признал, что у него самого так бы не вышло.

– Тада я касить буду, – решил Мишка. Лесь кивнул, мол, ага – а сам увлечённо, осторожно начал рисовать второе крыло, изредка привставая, чтобы проверить, как оно со стороны смотрится.

Самолёт с такими крыльями получался лёгким, изящным и стремительным, чуть развернувшимся ве́рхом к зрителям, словно поворачивал в воздухе.

Мишка рядом с Лесем сопел, старательно раскрашивая белым – сам самолёт, а голубым – иллюминаторы.

На некоторое время царило молчание.

– А тебе скока лет? – спросил вдруг Мишка, косясь на Леся.

– Тринадцать. А тебе?

– Почти-пять!

– А почему самолёт? – Лесь кончил рисовать крылья и, чуть отойдя в сторону – по-обезьяньи, на четвереньках – принялся рисовать первого парашютиста.

– На денёжденье хочу. Лего.

– А… видел. А у меня папа десантником был.

– А щас?

Лесь задумчиво лизнул мелок и скривился – тот был несъедобен и совсем невкусен.

– Не знаю. Он говорит, бывших де́сантов не бывает… А вообще он, наверное, как обычно – важный дядька в дальней командировке… Ладно, Мих, закрыли тему.

– А её как закыть?

– Это вот так: парашют раскрасишь?

– Ага!

Много ли нужно человеку для счастья…

И тут, как назло, Мишина мама закончила разговаривать с тётей Аней, поглядела на часы и ахнула: пора домой, ребёнок уже по уши в мелках изгваздался, да ещё и познакомился с каким-то невнятным пацаном лет четырнадцати, чумазым и в тёмно-серой, местами в пятнах грязи, футболке.

– Михаил, всё, пошли! Покажи руки?.. Ну вот, все серые просто! Невозможный ребёнок!.. Давай домой, Михаил. И без разговоров.

– Ма-а! Дай дор-рисовать! – прорезалась у Мишки неожиданно упрямая и непослушная буква «р». Да и руки у него никак не серые были! А жёлтые – в новом мелке…

– Миш, папа ждёт. Мы обещали в пять вернуться.

Мишка понурился. С этим не поспоришь. Да и спорить с мамой – это совсем неправильно. Но парашютист так и остался недокрашен…

Зато его может докрасить Лесь! Мишка с надеждой взглянул на него, и новый товарищ кивнул, прикрыв глаза и загадочно улыбаясь.

– Михаил! – строго окликнула мама.

– Иду! – Мишка торопливо сунул руку в пакет с мелками и схватил первый попавшийся. Взглянул… это был тот самый, прекрасный, новенький жёлтый мелок.

Тяжело вздохнув, Мишка велел себе быть мужчиной, как говорит папа, и быстро, пока не успел передумать, протянул мелок Лесю:

– Дорисуй! – выпалил Мишка умоляюще. Лесь взял мелок и снова молчаливо кивнул. Но этот кивок получился торжественным, как клятва. Успокоенный Мишка, только самую капельку жалея, что у него больше нет такого замечательного новенького мелка, пошёл домой, а Лесь остался сидеть на асфальте, сжимая в руке неожиданный ярко-жёлтый «подарок».

Потом он огляделся, посмотрел Мишке вслед, опустил взгляд на рисунок и, вздохнув, принялся докрашивать парашют, который получился двухцветным – бело-жёлтым.

А после парашюта Лесь отошёл на пару метров и нарисовал ещё одно солнце – небольшое, но улыбчивое, как смайлик. Просто так, ничего другого в голову не пришло.

Он уже заканчивал последний луч, как почувствовал толчок в спину и полетел вперёд, успев выставить руку, чтобы не пропахать асфальт носом.

– Ой, прости! – рядом приземлилась на зад девушка лет шестнадцати – на три, максимум четыре года старше самого Леся. И тут же вскочила, отряхнула джинсы и спросила: – Ты цел?

– Цел, – Лесь взглянул на ладони и убедился, что крови нет. – А ты чего носишься?

– Мяч ловила, мы в вышибалы играем, – просто отозвалась девушка, откидывая за спину косичку. – Вон он, – она наклонилась и подняла потрёпанный, бывалый волейбольный мяч, который как раз не успел далеко укатиться. – Выпускной у нас, типа, в воскреске. Правда, никто никуда не выпускается, разве что в преподаватели…

Лесь усмехнулся и сунул мелок в карман штанов, ничуть не переживая, что испачкает брюки. Его вообще такие мелочи давно не беспокоили.

– С вами можно? – деловито спросил он, не задаваясь бессмысленным вопросом, что такое «выпускной в воскреске», и улыбнулся.

Девушка окинула его оценивающим взглядом и тоже улыбнулась – широко, щурясь и вскидывая брови:

– А давай!

Лесь упруго вскочил на ноги, подхватывая с земли свой рюкзак:

– Тебя как звать?

– Лена! Пошли, ждут, – она мотнула головой в сторону толпы (по прикидкам Леся – человек двадцать с лишним) на газоне. Мальчишки, девчонки, ребята постарше – может, и студенты, пара взрослых… и даже священник, очень бодрый и весёлый. – А ты?..

– Лесь, – отозвался Лесь и побежал следом за Леной.

Меньше всего он хотел сейчас думать о том, что именно подобной игры ему и надо, что на одинокого мальчишку неминуемо обратят внимание, а так он – всего лишь один из десятка таких же ребят…

Нет, Лесь не хотел и не думал об игре… так. Это просто был мяч, мечущийся меж людьми, гомон, непонятные Лесю шутки и совершенно незнакомые лица. Голубое небо над головой, зелень под ногами – и словно крылья за спиной, и мяч летит ровно туда, куда хочешь…

Никто не спросил, откуда Лесь взялся. Лена ещё какое-то время крутилась рядом, а потом вдруг оказалось, что она убежала на ту сторону поля, – но жалеть об этом было некогда.

– … Девять! Десять! Одиннадца-ать! Давай, Василёк, давай, ещё раз!

Единственная оставшаяся не «выбитой» девчонка стояла посередине с улыбкой до ушей, ожидая последнего удара. Лесь сжимал в руках грязный мяч, ждал, когда кто-то его возьмёт кинуть, и думал только о том, что эта мелкая, но ловкая и храбрая беленькая Василиска должна выиграть. Потому что иначе будет совсем несправедливо…

– Ну, давай, кидай, Лесь! – толкнул кто-то его в плечо.

Лесь недоумённо обернулся: он? Он же здесь незнакомец, новичок…

– Не тормози! – с того конца газона крикнула Лена.

Лесь вздохнул, подкинул мяч на руке, примеряясь к нему, и понял – интуитивно, захватывающим сознание чувством вдохновения – что не промахнётся.

– Дава-ай! – звонко, с вызовом крикнула Василиска.

Лесь размахнулся и метнул мяч – резко, стремительно…

Василиска дёрнулась в одну сторону, в другую – и в самый последний момент бросилась вперёд, подпрыгнула – и схватила мяч. Свечка.

Лесь радостно завопил вместе со всеми, и дальше время летело уже стремительно, словно на велосипеде под горку. Ещё раз сыграть в вышибалы, потом в «море волнуется раз», потом во что-то незнакомое, на ходу уже разбираясь с правилами… потом прыгать с Василиской и несколькими ребятами постарше через скакалку, а после, запыхавшись, сидеть и слушать, как один из парней – его звали, вроде, Шуриком – поёт под гитару. Что-то казачье, что-то из «Алисы» и «Арии», а часть песен Лесь, понятное дело, вообще впервые в жизни слышал…

Гитару отняла у Шурика Лена и, подстелив куртку, плюхнулась на землю, обнимая инструмент, словно маленький ребёнок любимую игрушку.

А потом она заиграла, и Лесь замер, выдохнул и, как-то обмякнув внутренне, помимо воли начал мурлыкать под нос мелодию. Лена взглянула на его футболку и расплылась в улыбке. Надпись над и под усато-кошачьей мордочкой на футболке складывалась в «koshka Sashka» – её, Кошкины, песни и играла Лена.

Лесь поймал себя на том, что покачивается в такт музыки… И тут же вскочил и отошёл, только чтобы не подпевать маминому любимому «Кузбассу». Сам он не то чтобы очень любил все эти песни, но мама…

Лена играла недолго – вряд ли из-за реакции Леся, просто как-то быстро девушка заявила, что замёрзла, и, бережно уложив гитару в чехол, вскочила на ноги.

– О, Рюрик строит свою дружину! – заявила она, щурясь и разглядывая ребят в том конце газона, которые зачем-то надевали лыжные шапки. – Я туда! Филипп! Ты – бу?

– А чего будет? – недоумённо спросил Лесь. Филипп же, задумчивый темноволосый парень, сидящий неподалёку от Лены, вынырнул откуда-то из своих мыслей, огляделся и тут же поднялся, оказавшись на целую голову выше девушки:

– Буду! – но говорить это ему пришлось уже вслед убегающей Лене. Непоседливая девушка устремилась к «лыжникам».

Лесь из интереса пошёл вместе с Филиппом, и, по мере приближения, картина становилась всё яснее, хотя ничего подобного Лесь увидеть не ожидал: рядом с ребятами лежали большие круглые щиты, мечи, шлемы… На глазах Леся мальчишки перевоплощались в воинов. Не в рыцарей «в консервных банках», а именно в воинов, то ли славян, то ли ещё кого-то из Северной Европы – Лесь раннее Средневековье худо-бедно знал, но нюансов не улавливал.

Филипп вскоре присоединился к «воинам», а Лена осталась в стороне, заявив, что она «чуть позже».

Предводительствовал парень, о котором Лесь раньше думал, что он молодой священник или кто-то в этом роде – с вьющимися русыми волосами в хвосте, рыжей бородой и вечной улыбкой. Теперь, в кожаной рубахе поверх льняной, в бежевых шароварах и со шлемом в руках, он на священника совсем не походил. Разве что какого-нибудь… боевого…

– Вы, типа, славян изображаете? – поинтересовался Лесь у одного из ребят, хитроумно завязывающего кожаный пояс с ножнами.

– Не, мы викинги! – гордо отозвался тот.

– Варяги они, – хмыкнула Лена, сидящая на щите. – Вон, и Рюрик с нами, – она кивнула на «предводителя».

– А ты тоже варяг? – недоверчиво спросил Лесь.

– Обижаешь! Я сестра конунга – предводителя, то есть!.. Просто иногда хочется порубить кого-нибудь в капусту, – Лена помолчала немного и, погрустнев, добавила: – Только это всё труднее: дети быстро учатся, заразы. А я почти вообще не училась… А ещё щит в руках не люблю, а тупой стальной меч – тяжёлый. А бродакс вечно кто-то взять забывает… Чего бы они без меня делали? – она взяла в руки лежащий на земле большой топор на длинном-длинном древке – наверное, он-то и назывался «бродаксом». Правда, топор этот был резиновым, но смотрелся всё равно достаточно грозно. – Дети, одним словом…

«Дети» в её речи обозначали кого угодно – из пятерых ребят-«варягов» трое были сильно выше её, да и выглядели частью постарше.

– А с вами можно? – спросил Лесь с любопытством. Рубиться на мечах – это круто!

Названный Рюриком обернулся, надевая шлем:

– А что, хочешь? Тогда позже чуть-чуть. Мы уже размялись, сейчас порубимся малость…

Но «чуть позже» так и не случилось. Минут двадцать «варяги» оживлённо сражались друг с другом, не щадя себя даже больше, чем партнёра, а потом то у одного, то у другого принялся звонить телефон…

Родители разыскивали своих «чад», чтобы узнать их планы: не пора ли домой?

Ещё и до этого от общей толпы отделялись ребята по двое, по трое и, помахав руками остающимся, уходили в сторону метро, но сейчас, по всему судя, уход намеревался стать массовым.

Лесь почувствовал, что снова стал лишним, и в дальнейшей кутерьме сборов не участвовал. Ему никто не звонил. И не позвонит. И сам Лесь тоже ни за что не позвонит ни маме – ей не надо знать, что происходит, ни папе – слова ведь не нарушишь. Он обещал маме, что папе не позвонит, что бы ни случилось…

От этих мыслей блаженное забытье развеялось: он – не из этой разномастной компании, он вообще не из чьей компании. А значит, попросту никто – по законам улицы.

– А в храм кто-то собирается? – спросил вдруг священник, отец Матфей (именно через букву «ф», Лесь специально прислушивался к тому, как ребята произносят его имя).

Ответом было неуверенное молчание. Не собирался никто – все планировали разбрестись по домам, по гостям.

– Нам надо снарягу в храм закинуть, – вдруг подал голос Рюрик, так и не переодевшийся из «варяжского». Лена подошла к нему и, встав на цыпочки, положила подбородок на плечо:

– А я с тобой, мне лень домой одной топать.

– Виталий! – ткнул мечом в стоящего неподалёку «варяга» Рюрик. – Ты со мной. Я один не утащу пять щитов, мечи с топорами и шлемаки.

– Почему я? Я обещал маме, что сегодня вернусь и сочинение напишу!

– Раньше надо было писать. Прояви сознательность, иначе я всё здесь свалю в кучу, заберу своё – и в следующее воскресенье рубись на чём хочешь. Можешь у соседей резиновые дубинки взять.

Виталик, видимо, брать дубинки у соседей не захотел – неохотно пообещал: «Только до храма, и я домой!» – и поднял с земли щит.

В итоге, в довесок к щитам, шлемам и оружию, «варяги» в составе Рюрика, Виталика, высокого и задумчивого Филиппа и ещё одного мальчика, Кости, получили два мяча, скакалки и гитару в чехле. Весь этот «довесок» они вручили идущей с ними налегке Лене, чем заслужили ещё одну проникновенную речь на тему «Что бы вы без меня, дети мои, делали? Мужики вы, одним словом – никуда без хрупкой девушки!»

Когда все стали разбредаться, и навьюченные «варяги» отправились пугать туристов Рюриком, который так и не переоделся, и алыми щитами – Лесь понял, что скоро останется один… и решился:

– А храм ваш где? – выпалил он, подхватив свой рюкзак и бегом нагнав Лену.

– Красную площадь знаешь?

– Ага.

– Спасскую башню знаешь?

– Ну да…

– Поворачиваешься к ней спиной и чуть-чуть налево – и топаешь от Красной площади прочь. Проходишь по Ильинке большой красивый ГУМ и небольшой, но тоже вполне приличный с виду въезд на подземную стоянку, видишь дальше по левую руку от себя здание, явно требующее ремонта, фасад в трещинах и вообще – это и будет наш храм! – описала Лена с немалой гордостью в голосе. – Раньше он был строительной сеткой завешен, а сейчас все трещины отлично видны…

Лесь некоторое время переваривал услышанное. И это – храм в центре города?!

– А с вами можно?

Лена оглядела Леся и вместо ответа сунула ему в руки «ашановскую» бежевую сумку с мячами.

Дата добавления: 2015-07-08