Сплетни

Сейчас трудно представить, сколько сплетен вышло от нас и сколько тайн в нас погибло. Мы все были безмерно счастливы, лицезреть нашу Звезду почти каждый день, и плели, придумывали всякие рассказки про то, как, якобы и дома у нее были, и чай с баранками, и любит, и звонит, и так далее. Свои не верили, а чужим дела не было, так что на эти басни мы сами же сквозь зубы цыкали – типа: харе нести, но вреда от них не видели.
Зато как яростно мы кидались на защиту ЕЁ репутации, если кто-то из посторонних смел, коснуться своим нелепым языком Священного Имени.
Историю про разбитый утюг об голову мужа, кажется, запустила сама Звезда, и она была с удовольствием подхвачена многими домохозяйками, в которых пробудился вдруг феминистский дух и, по примеру Великой Женщины, они стали поколачивать своих мужиков, греясь в лучах запойной славы, что вот, мол, и моя не хуже. Над этой мы криво ухмылялись – типа знай, мол, наших.
Самые большие волнения в народе вызывали ЕЁ мужья – как же, полная путаница.
Пока там, на Камчатке разобрались, что дочка у нее от Микласа – литовского клоуна, как тут уже несется по Москве – нет вроде режиссер какой-то. Грузины слились с армянами и во всю голосуют то ли за Орбеляна, то ли за Гараняна.
Потом серия, каких то директоров - Болдин был самый видный. И вдруг – Раймонд Паулс – надо же! Бедный наш народ, привыкший жить, как позволяли жилищные условия и, страшась, в основном, алиментов, вообще не мог понять, куда же бечь. Ведь Звезда, а что творит.
Мы же, конечно, знали, что никакого Паулса не было. Был непонятный Стефанович, это, кого мы застали, был полуфиктивный брак с Болдиным, чтобы выезжать удобней, да и вообще. Был бурный роман с Кузей, подаривший миру красивых песен, был еще кто-то. Но какая разница? Кто они все? Какая разница, от кого эта Женщина рожает детей, кто вдохновляет её и кто носит за ней сумки? Где они – её мужчины? Мужчины, вписанные в историю как being a husband, где они все сейчас? Отработаны, и забыты. Надо признаться, что говорить о её мужьях с посторонними мы никогда не любили. То ли внутри восставали против ЕЁ гетеросексуальности, то ли соблюдали какой-то кодекс чести – не знаю, но тема ЕЁ мужиков не была у нас популярна. И мы злобно шипели каждый раз, когда слышали намозолившие уши вопросы – типа: кто у неё сейчас?

Секс

Никому из нас добраться до Пугачевой не было никакой возможности, выглядела она абсолютно натуральной. Тысячи раз я отвечала вопрошающим, что – нет, не хочу её, что она для меня кумир. Божество. И сколько раз, зажавшись наедине с фотокарточкой Любимой, я тоскливо сдрачивала в тишину.
Дурным ли тоном считалось хотеть её или же кощунством, но, не смотря на многочисленные фантазии каждой, вслух все твердили - Богиня! Не Сметь! И, следя за нравственностью других, представляли ЕЁ на месте той, которую сейчас лизали. Что делать.
Богиня имела аппетитное тело, все в ней казалось самым красивым и сексуальным, любая вещь, похожая на что-либо из ЕЁ атрибутики, становилась предметом фетиша, и половина из нас носила длинные рыжие кудрявые прически. И у кого она длинней и кудрявей, тем королевистей и похожее на оригинал ты считалась. Была легкая зависть, стремление из совершенно разных лиц, носов, мастей и телосложений, при помощи косметики и других подручных средств сотворить из себя только одно – Аллу. Казалось, что именно этими внешними признаками мы и надеваем на себя её шарм, вживаемся в ЕЁ магию. И любой элемент приближает нас самих к идеалу, и даёт возможность быть такими же волшебными, необыкновенными и сексуальными.
Быть похожим максимально на Пугачеву. Зачем? – Не спрашивайте. Все имело значение для нас, как не имело ни для кого больше.
Мы ебали её мужиков. Не совсем тех, которых ебала она, но всех тех, кого вокруг нее видели. Я думаю, что на счету каждой из нас есть кто-то из ее музыкантов, водителей, администраторов и так далее, с которыми мы с удовольствием расплачивались таким образом за проход на концерт, плакат, билет, просто потому что они имели к ней отношение. Особой популярностью мы, кажется, не пользовались. Потому как, они, наверняка, раньше нас разобрались, что мы лесбиянки, а лесбиянок мужики не очень любят.
Лесбиянки же просто очень ебливые твари, и пока они до конца не определились и не задолбили себе мозги тем, что они лесбиянки, они в принципе трахаются абсолютно со всеми и просто это дело любят.

Сколько бы раз не проигрывала ты в своем похотливом теле движения, которыми ты обнимешь ЕЁ, дотронешься до Божественного Лона, пропоёшь Мелодию Нескончаемой Любви и пронзишь свою мечту долгим сладким поцелуем,
Сколько бы раз не проговаривала ты свою речь перед зеркалом, пламенную и действенную, полную страстного признания и достойную ушей твоей Великой Возлюбленной. Как бы ты не была хороша и искусна, в моменты вашего уединения, представленные твоим воображением, все проходит абсолютно не так, когда это случается.
Когда это случается, ты дрожишь и трясешься, а руки твои путаются в собственных джинсах и ты только стараешься, чтобы твои потные ладони не липли к ЕЁ животу, поспешно тычешься губами в мягкую грудь и от страха, не расстегнув на ней даже лифчик, непослушными пальцами попадаешь хоть куда-нибудь, лишь бы выполнить миссию, лишь бы не опозориться перед твоей Единственной. Ты настолько боишься за себя, что понимаешь, окажись ты так близко к НЕЙ в действительности, у тебя скорей всего ничего не получится.
И ты пока отрабатываешь своё мастерство на других женщинах, которых приводит тебе ОНА, пыхтишь и стараешься на девочках, забытых завтра, вытягиваешь из них девственность и запихиваешь её поспешно в себя, чтобы аромат непорочности тоже присутствовал, вдруг это то, что Богине нужно. Ты не уверена, поэтому - на всякий случай, ты трешься об зудящие члены мужчин и юношей – вдохновляешь свою чувственность.
Ты отшлифовываешь своё искусство любить, на той, которая считается твоей любимой. Только считается, потому что никто не может быть любимей Самой Любимой. …и ты принесешь свой талант любить, свой Божий дар единственный свой гений к ногам Великой Богини отточенный до ювелирной гранки рассчитанный на все уровни чувствительности заряженный всемогущей Любовью и пухленький от переполняющего Желания и кинешь все это дело к ЕЁ ногам, потому что тебе собственно и предложить-то больше нечего кроме этого своего искусства, и ты рассчитываешь, что этим ты презренная нахальница ЕЁ возьмёшь предполагаешь, что ОНА на оргазм твой хилый прогнется и твоя по гроб жизни станет, а тут как раз и выясняется, что никакая такая твоя граненая лесбийская техника Пугачеву и близко не интересует, а на любовь на твою она вообще плевать хотела, как и на любовь еще двадцати миллионов таких же пиздострадалиц, и что у неё там своих тараканов полно, а её б кто оставил в покое хоть на год, хоть на два, чтоб самой, хоть человеком пожить, а не гением и полюбить, но все слепы и глухи, и я слепа и ничего кроме своей тоскливой серенькой любовки замечать не хочу, а вою так, как будто душа настоящая во мне и опять кроме своего воя ничего не слышу а пение ЕЁ сквозь свой вой слушаю и в зеркало на ЕЁ прическу смотрю и кажется, мне, что это я так красиво пою.
…вот поэтому скорей скользишь во влагалище и о, черт, натыкаешься на затычку, что же делать?… в полном недоумении оглядываешься по сторонам и замечаешь, что сидишь на унитазе, рука в собственной пизде, совершенно окровавленная, уж, зачем ты туда полезла, и не вспомнишь, и почти ебешь себя затычкой, только теперь руки мыть нужно. Осторожно чтоб не испачкаться в крови, натягиваешь штаны и, придерживая их одной рукой и двумя ногами, ты торопишься к умывальнику и тут ОНА. Нет. Только не это. Она подозрительно оглядывает тебя, конечно, она тебя узнала, ты – одна из сумасшедших, и проходит в кабинку, из которой ты только что выползла, и за заботами об окровавленной руке, совсем забыла спустить. Нажать на рычажок такой, или дернуть за веревочку, но, чтобы все то, что из тебя вылилось и обо что ты испачкалась, пока дрочила, не болталось алым пятном, а ушло б в никуда. Конечно Б, если Б, вовремя нажать, то к её приходу все чисто было Б., Но никак не нажала. Блин. Я в ужасе замерла, не зная, мыть мне руку или провалиться от стыда. Бежать прочь, в надежде, что она меня не вспомнит? – Навряд ли. Любая из поклонниц будет ей сниться и через десять лет, а мы вот - только вот - виделись.
Сохраняя вымученное спокойствие, а на самом деле, чуть не рыдая, оттого, что такая неожиданная встреча в таком интимном месте могла бы закончиться чем угодно, обменом приветствий, например, или я б могла какую шуточку залепить. Любая запятая в этом случае – впечатлений на год. А тут сразу такой облом. И угораздило ж меня мастурбировать в театре Эстрады, да еще во время менструации.
… Вздрогнув от резкой трели закулисного звонка, извещавшего артистов о том, что зрители уже в зале, и им пора поторопиться и приготовиться к выступлению, я открыла глаза и нашла себя все на том же унитазе, с той же затычкой в руке, подрачивая себя за грудь, я почти приблизилась к оргазму. Если б, не звонок. Немного смущаясь, что, наверное, было громко, я выглянула, узнать – кто-либо слышал ли? - ОНА!!! Моя размякшая плоть наткнулась на два буровящих глаза моей Божественной Женщины, переминающейся с ноги на ногу, в ожидании пока я тут закончу свою послеобеденную мастурбацию, или предконцертную, или неважнокакую, но, наконец-то, позволю ей справить нужду перед выступлением. На этот раз она была реальна, но как не хотелось в это верить. Я быстренько все убрала и спустила, заправила рубашку, как можно аккуратнее, и, вытерев руку туалетной бумагой, слегка поплевав, чтоб оттереть пятна засохшей крови, я выскочила навстречу своей Героине, готовая принять от нее удар, наказание, просить прощения, вымаливать и ублажать, положить жизнь, прям здесь, в туалете во имя и на благо …
Она это знала, чувствовала. Поэтому, когда я со смиренным лицом и слегка побледнев от пережитого, бочком продвинулась к выходу, она, пахнув все теми же Кристиан Диорами метнулась в освобожденную кабинку, по пути прицепив мою руку. - Иди сюда.
Ну начинается, - я понимаю, что это опять глюк и что я просто обдолбилась анашой и эти картинки – всего-навсего мое воображение, и оргазм невозможен, но я уже потеряла грань между реальностью и тем, где я была, и я не знала и не могла бы сказать в этот момент, ни в каком я городе, ни в каком году, ни в каком из туалетов. Но я радовалась своим видениям и шла, если она звала меня потрогать её, подержать за грудь или поцеловать. Рот у нее был.. о, нет! я не могу его описывать. К чему обезображивать ощущение Чуда корявым, не мастерским языком, умеющим лишь грубо и цинично выебать, то есть, высмеять, и не способного, даже близко, ни на какие описания изящного или высокого.

Дата добавления: 2015-07-08