С ударами я, наверное, переборщил. Дима попробовал лежать на спине, но недолго, перевернулся на живот, подтягивая брюки. Я вспомнил, что хотел ему сказать.
– Дим, только не перебивать…
– Угу.
– Завязывай ты со своей подготовкой к анальному сексу. Я не в том смысле, что не надо. Но я так понимаю, что ты делаешь клизму каждый раз. Да?
Лицо я не мог рассмотреть – Дима уткнулся в согнутую руку, но видимое мне ухо покраснело.
Я вздохнул. Вот оно наказание господне. Мне даже Софье не пришлось про месячные рассказывать, да и партнеры у меня опытные попадались – так что в просветительской работе я полный профан. А тут девственник во всей красе и здоровье себе гробит за нефиг делать. Я набрался храбрости и как мог рассказал ему про спринцовку и презервативы.
К концу моего ликбеза ухо было малиновое. Я закончил лекцию о гигиене ярким примером, того, как моются девочки, для чего нужны пальцы и вода, и пояснил:
– Я же тебя не сквозь весь кишечник до горла трахаю.
И вдруг ухо приобрело вполне естественный цвет. Я не успел заподозрить неладное, как Дима расположился у меня на груди и с большим интересом спросил:
– Это ты меня сейчас из личного опыта все рассказывал?
Я не умею краснеть. Совсем. Или умею, но не чувствую, потому что рожа напротив меня была очень и очень довольной. И вопросительной. Я не так уже и рвусь быть сверху все время, иногда и можно. Но пока вопрос не вставал. Я трусливо съехал:
– Если что, я сейчас не готов. По вот этим всем причинам.
Дима деланно удивился:
– А кто про презервативы мне сейчас втирал?
Я обреченно выдохнул:
– А ты хочешь, да?
Через секунду он уже лежал рядом и смотрел в потолок:
– Нет.
Теперь я перебрался к нему на грудь:
– Не верю.
Дима промолчал. Я застонал и воткнулся ему лбом в солнечное сплетение:
– Ты не человек, а головоломка какая-то. Мне кажется, ты половины слов русского языка не знаешь. Мол, думай, Рома сам, учись читать мысли, потому что мой любовник вслух не может сказать чего хочет.
Дима расслабился и фыркнул:
– У тебя хорошо получается.
Вот так понемногу от слова «трахаться» мы подобрались к слову «любовник» и теперь шли дальше. Между нами двумя летели искры, шкалил адреналин, мы оба рушили собственноручно выстроенные стены. Я слишком много их выстроил, чтобы не выпускать свое стремление подчинять и властвовать. И дело не в моем нежелании, чтобы Дима меня трахнул. Мне нравилось снизу, но я боялся утратить свою власть, а скорее боялся, что Дима решит, что я не тот человек, который ему нужен. А я хотел быть этим человеком, больше всего на свете.
***
Лекция по гигиене прозвучала очень познавательно. Не сказать, чтобы я услышал что-то новое. Рома выложил, конечно, не так обтекаемо, как я читал, а очень конкретно, с чувством. Вот я и не удержался – уточнил, не из собственного ли опыта?
Один – ноль в мою пользу, я его смутил. Честно, в мыслях не было попросить его подставиться. Мне и так хватало новизны ощущений.
Как назвать то, что мы делали в гостиной? Не в полутемной спальне, прикрываясь традиционными позами и удобной кроваткой, а открыто, при ярком свете, не раздеваясь, без притворства. Как? Секс? Любовь? Игра?
Я сам трахал себя, не возразил ни слова, когда Рома меня ударил. Если бы он прекратил – я бы попросил еще, это была необходимая, нужная мне боль. С каждым ударом меня скручивало, преображало, я превращался в нечто другое, существующее вне этой комнаты, квартиры города, в другом пространстве, находящемся вне меня и внутри меня одновременно.
Переход туда не просто оргазм, а провал, сладкий до ужаса, колющий со всех сторон невидимыми иглами. Хочется прекратить и готов падать вечно. Это не кайф тела, не галлюцинация, не помутнение рассудка – наоборот, вернувшись оттуда, я чувствовал все намного яснее и четче.
Рома не спрашивал о том, что я думаю и чувствую. Из деликатности или нежелания знать – не скажу, я не задумывался – плыл по течению без возражений и вопросов. Мы говорили на какие угодно темы, кроме того, что происходит между нами. Когда я услышал от него вот эту интимную лекцию, то внезапно протрезвел.
Как бы я не убеждал сам себя, что это временно, нужно было признаться – будет Рома в моей жизни или мы разойдемся, я уже не тот. Но есть люди, которые зависят от меня и от моих решений. Я решил все в одну минуту. Глупо начинать жизнь с понедельника, я и не собирался тянуть до понедельника.
Когда немного мы немного пришли в себя, Рома вспомнил об ужине. С ужином он разошелся не по-детски: еды было примерно человек на шесть. Готовит он просто обалденно – я соус на тарелке, не стесняясь, хлебом вымакал. Рома предлагал еще, но я боялся объесться, да и сидеть, если честно, было не совсем удобно. Поэтому вино мы уже допивали в постели.
Рома – сибарит, очень любит комфорт, Вещи у него не только для красоты, я и спросил:
– Ром, а кто дизайн в квартире придумывал? Ты?
Рома прижал бокал ко лбу:
– Частично я. Не напоминай. Война со строительной фирмой была не на жизнь, а насмерть. Хочешь заработать на долгое время головную боль – начни ремонт. Вроде бы все согласовали, дизайнер мне в трехмерке отрисовал, а как начали… Кухня на пять сантиметров не влезла, двери три раза новые привозили. Я сказал, что еще один косяк – и вместо люстры в гостиной повешу кого-нибудь из работников.
Я отсмеялся и пояснил:
– Мне нравится у тебя. Стало интересно – все настолько одно к другому пригнано, ты сам выбирал или был готовый проект.
– Пятьдесят на пятьдесят. Мои пожелания – чужое воплощение.
Я повторил:
– Мне нравится.
Рома долил нам еще вина и поднял бокал:
– За достойное воплощение наших желаний.
Я выпил, засунул бокал под кровать и подобрался к Роме поближе. Устроился у него между ног и потянул за резинку боксеров. Рома наблюдал за мной внимательно, позволил снять с себя боксеры, не спрашивая, что я надумал.
У него сильные руки, широкие плечи, кожа темнее, чем у меня, волосы на груди, и темная дорожка к паху от пупка. Я по сравнению с ним бледная немочь. Когда положил ему руку на грудь, контраст между его кожей и моей был заметен даже в неярком свете спальни.
Я изучал его тело, сначала смотрел, потом закрывал глаза, трогал кончиками пальцев, ладонями, губами. Рома не вмешивался, только когда я добрался до паха и взял в руку его член, он попросил меня тихо:
– Дима, не спеши.
Я понял его. Дело не в том, что он был не готов. Он как раз был готов и даже очень. Рома за меня переживал, даже сейчас, когда я открыто демонстрировал, что хочу его.
Я не умел делать минет – одна теория, подкрепленная практикой собственных ощущений. Взять глубоко не получилось – тут же сжалось горло, я с трудом сглотнул собравшуюся слюну. Решил не рисковать больше, брал неглубоко, вылизывал языком, помогал рукой и увлекся. Хоть и ломило челюсть и слезились глаза но среди всех этих неприятных ощущений пересиливало другое – толстый член у меня во рту, запах возбуждения, вкус чуть солоноватый твердое трение о губы – все это заводило, больше чем поцелуй, цепляло во рту каждый нерв.
Рома не командовал – я сам выбирал, что мне делать и когда. Дойти до конца отваги не хватило, и когда я услышал: «я кончаю», продолжил только рукой. Сперма попала мне на лицо, это не вызвало ни малейшего отвращения, только триумф и желание теперь кончить самому.
Я сел и обхватил свой член, ладони были в сперме – скользило хорошо, мне не хватало только маленького толчка откуда угодно, внутри, извне. Когда дрочишь наедине с собой, чувствуя себя в безопасности, мозг сам подбрасывает желанные стимулы. Я кончил бы по-любому, от природы никуда не денешься, снял бы попросту напряжение – в головке уже сладко давило, легкая боль в заднице, запах и вкус спермы добавляли остроты. Я закрыл глаза и невольно закусил губу.
Кровать рядом со мной прогнулась, одна рука сильно схватила за волосы и оттянула голову назад, вторая плотно сжала мошонку. Я почти упал назад от неожиданности, от затылка к копчику прокатилась горячая волна, еще секунда и я сломаюсь – меня выгибало навстречу руке в паху, и затылок тянуло все сильнее. Я почувствовал дыхание на шее, возле уха, и уловил протяжное:
– Мой… мой…
Шепот превратился в моей голове в треск, грохот обвала, я сыпался вниз, тек, падал и не боялся.
Очнулся, лежа у Ромы на груди. Он касался моего лица, заводя волосы за ухо, убирал пряди со лба, проводил кончиками пальцев по вискам. Я снова услышал, как он говорит уверенно, без надрыва:
– Мой.
Я хотел ответить, что теперь твой, но еще не привык говорить вслух. Я ответил поцелуем, куда дотянулся губами, и получилось так, что я поцеловал его руку.
Утром я не поехал домой. Рома спал, когда я собрался уходить. Мне пришлось будить его, чтобы закрыл за мной дверь. Сонный, он потянулся ко мне и, ощутив под ладонью свитер, спросил недовольно:
– Ты уже оделся?
– Да, – мне ничего не хотелось объяснять.
Рома сел на кровати и недоуменно на меня посмотрел. Настроение он ловил мгновенно:
– Что ты сейчас собираешься делать?
Я не ответил. Мне сложно было все разложить сейчас по полочкам. Рома обнял меня, погладил по щеке:
– Не руби сгоряча. Слышишь? Рано.
– Не буду.
Он мне не поверил. Справедливо. Но я не дал ему себя заговорить, ушел, не дождавшись, чтобы он закрыл за мной дверь.
Возле общежития, где жила Света, был разбит небольшой парк, замусоренный бутылками, обертками и презервативами. Целых лавочек там не существовало в принципе. Я бродил между деревьями и среди гор мусора обдумывал все, что сейчас скажу. Как будто не знал, что все мои прогнозы никогда не сбываются.
Вахтер в этой общаге сидел для галочки. Пожилая женщина не оторвалась от маленького телевизора в своей будке, когда я прошел мимо.
Девчонки уже не спали, бродили по блоку в халатах, выясняли, где чьи продукты. Света нашлась в комнате у соседей. Увидев меня, она обрадовалась и бросилась на шею.
Я поцеловал ее в ответ в щеку и попросил:
– Пойдем, надо поговорить.
Соседки вежливо удалились из комнаты, когда мы туда вошли. Я сел на стул, Света забралась с ногами на кровать.
– Ты чего в такую рань? Я думала звонить тебе после одиннадцати, ты же спишь допоздна по выходным. Или ты дома не ночевал?
Между желанием не причинять боль и ложью почти нет различий. И то, и то рождается из трусости и непонимания. Но Свете я врать не мог, потому что любил и уважал. Но любил не так как она заслуживает, и мое уважение при таком раскладе не играло никакой роли. Я ей изменил – неважно по каким причинам. Если бы Света мне была нужна по-настоящему – мысль о том, чтобы пойти и переспать с другим человеком в надежде, что разочаруюсь, не пришла никогда бы в голову.
Я вдохнул глубоко и сказал все сразу:
– Не ночевал. Я изменил тебе. Это случилось не спонтанно, не по пьяни. Я знал, что делаю.
Света молчала. Я видел ее ошеломленный взгляд, она несколько раз открыла рот, но ничего не произнесла. Я встал со стула и опустился перед ней на колени:
– Я понимаю, что бесполезно, но… Прости меня.
– Кто она?
– Неважно.
Это было действительно неважно. Сейчас между нами двумя не хотелось приплетать третьего. Есть я, другой я, не тот, который кружил Свету на кухне и выбирал кольцо. Не тот, кто думал, что справится со своей «ненормальностью». Тот человек исчез, рассыпался на осколки, которые еще долго будут колоть и напоминать о себе. Я, нынешний, тоже любил Свету, эгоистически не хотел ее терять, но понимал, что у нас не сложится. Мы никогда не были друзьями, только любовниками. А эта связь сейчас перестала существовать. Я любил ее, вот такую непафосную, утреннюю, обожал целовать сонные глаза, утренний секс между нами всегда был особо яростным – мы торопились втолкнуться друг в друга, чтобы успеть получить удовольствие и отправиться по своим делам. Сегодняшним утром я смотрел на нее другими глазами. Красивая, умная, сексуальная, но я не мог сказать ей того, что сказали мне сегодня ночью – не мог назвать ее «моя».
Я видел, как Света плачет и знал, если попытаюсь обнять и успокоить, она оттолкнет меня.
– Я люблю тебя, правда. Просто слишком много изменилось. Прости меня.
Она меня не слышала, плакала навзрыд и сквозь всхлипы вырывалось:
– Я же знала… Не хотела знать, а знала. Подстраивалась под тебя, думала, все получится…
Я сидел на полу и слушал. Я должен был все выслушать.
Света прекратила всхлипывать и зло спросила:
– Так кто она? Я имею право знать.
– Дело не в этом человеке, а во мне. Я не могу больше врать. Такой как я тебе не нужен. Поверь.
– Да уж, – Света согнулась на кровати, обхватила себя руками. Ее голос тихий и невзрачный, резал без ножа. – Мать мне всю жизнь говорила, что я дура. А я не могла как она – пресмыкаться перед мужиками. Вы все одинаковые. Не угодила – пинком под зад. Отец сколько раз мать… И та приползала – без мужика не жизнь. Я тебя встретила – думала, хоть ты помыкать не будешь. Я все равно старалась не давить, не давать повод. Старалась. Ты никогда мной не командовал, мне нравилось. И замуж за тебя хотела, но не давила – ты сам предложил, наконец-то. Я себя на седьмом небе чувствовала. А зря. Высоко поднимешься – больнее падать. Чего не хватило? А? Что я не так сделала?
– Все так. Дело во мне.
– Я люблю тебя!
Как можно любить человека, которого совсем не знаешь? За внешность, за поступки, наверное? Я любил ее за красоту, за целеустремленность, силу. За удовольствие, которое она мне дарила. Но не ее саму. Я ее не знал по-настоящему, как и она меня.
– Прости меня.
Света сползла ко мне на пол:
– Пожалуйста, Дим, не бросай меня.
Я гладил ее, успокаивал, Света сначала цеплялась за мои плечи, но потом отшатнулась и ударила меня в грудь, неловко вывернув руку, и скривилась от боли, встряхивая кисть:
– Ты пожалеешь. Я не буду за тобой бегать – не надейся. Ты сам пожалеешь. Приползешь, потому что никому кроме меня не понадобишься с твоими тараканами в голове.
Она имела право оскорблять меня, имела право говорить все что угодно о наших отношениях – не стану возражать и оправдываться. Есть просто ее правда и моя. Пусть лучше у нас будут две горькие правды, чем одна сладкая, большая ложь.
Я молчал – Света говорила. Убеждала меня, припоминала все наши ссоры, тут же пыталась убедить, что нам хорошо вдвоем, целовала, снова плакала. Я слушал сколько мог, пока не стал задыхаться от потока слов и прикосновений. Осторожно высвободился из ее рук и встал.
Света так и осталась сидеть на полу, маленькая, заплаканная девочка, и меня воротило от самого себя за то, что сделал ей больно.
Я еще раз сказал «прости», взял куртку и вышел из комнаты. Не знаю, подслушивали ли нас, но проводили меня очень любопытными взглядами.
Не было у меня ощущения, что я сделал правильно. Болело все внутри, рвало на части – еле до раздолбанной лавочки в парке добрел. В голове еще крутились запоздалые объяснения, я давил желание вернуться назад и попытаться исправить.
Я чуть не выл – так жалко было терять мою девочку. Наверное, у меня что-то не так с лицом было – бомж-бутылочник остановился и не отважился подойти ближе. Я встал и поплелся домой, спотыкаясь об мусор под ногами.
Дома меня ждал завтрак и обеспокоенная мама. Она не звонила мне, для нее навязчивость – дурной тон, но волновалась. Немножко позлилась, что сам не звонил. Я попросил ее:
– Мам, мне надо кое-что сказать тебе.
– Ты поешь сначала.
Мы сели на кухне, и я попросил ее:
– Ты, главное, не волнуйся и не переживай. Все в порядке, я говорил сейчас со Светой, и мы решили отложить свадьбу на время. У нас сейчас немного… кризис, что ли. Отдыхаем друг от друга.
Маме я врал – привык ей врать. Сколько себя помню – либо вру, либо не договариваю. Мама – самое дорогое, что у меня есть. Единственное, что есть. Даже когда был маленький – не мог говорить правду, огорчать ее – как себя ножом резать.
Я был готов бежать за лекарствами, но мама осталась на удивление спокойная:
– Дима, делайте так, как считаете нужным. Ты мой сын. Чтобы ты не решил – я на твоей стороне. Ты плохого не сделаешь. Света хорошая девочка, но тебе лучше знать – готов ты жениться или нет. Хуже, когда появятся дети и ты опомнишься. Нельзя бросать семью.
Прозвучало главное правило нашей с ней жизни. И у меня от сердца немного отлегло.
– Мам, спасибо,– я поцеловал ее в щеку.
Она все-таки всплакнула:
– Внуков хочу. Могу ведь и не дождаться.
Я воспользовался моментом:
– Мама, ты к врачу пойдешь? Сколько же обещаешь. Тебе даже Света говорила, что с сердцем не шутят. Она медик – ей ты должна верить, у тебя вечная тахикардия. Раньше ты так не уставала к вечеру, и не вали все на возраст.
– Пойду. Семестр закончится, на каникулах и пойду.
Хорошего понемногу. Я даже попытался съесть завтрак, но влезло от силы две ложки каши. Выпил чай и решил отвлечься хоть чем-то. На книги смотреть не мог, нужен был звук и картинка, чтобы забить сознание ненужным потоком информации. Пока я искал фильмы, позвонил Рома. Без лишних хождений вокруг да около он спросил:
– К Свете ездил?
Я чуть не засмеялся, даже хотел пошутить над невероятной проницательностью. Но разум подсказал, что смех закончится идиотской истерикой. Я прикусил руку, подождал, пока боль погасит приступ дурного клокотания в горле, и потом ответил максимально коротко:
– Да.
– Вы расстались.
Это был не вопрос, но я все равно ответил:
– Да.
Рома замолчал. Я сказал за нас обоих:
– Не из-за тебя. И не поспешил.
– Я знаю. Хотел бы, чтобы из-за меня. Честно, хотел, но знаю, что это не так.
Я повторил снова то, что уже говорил однажды:
– Ты мне нужен.
– Ты мне тоже.
Почти признание в любви. После которого мы молчали, не нажимая кнопку отключения, еще несколько минут.
***
Дима первый отключился. Я еще долго стоял, прижимая к уху телефон. В ушах шумело его дыхание, смешанное с шорохами на линии.
Я испугался. Никогда так не пугался, даже когда думал, что еще секунда и у меня в голове будет дырка от пули. Тогда было страшно, но кураж брал свое – я наглел и делал вид, что мне похрен. А сейчас не перед кем было понтоваться, и страх расползся по всему телу. Сердце колотилось в горле, холодный пот тек по лицу, ноги дрожали. Руку, в которой я держал телефон, получилось разжать минут через пять.
Я испугался самого себя. Испугался той радости, горячего вала признательности и желания сейчас же увидеть Диму. И понимания, что он всерьез воспринял то, что я говорил ему. Он стал действительно моим. А с его желанием подчиняться я мог наломать дров. Всегда думал, что расхожая фраза про зверя внутри – всего лишь красивые слова, прикрывающие съехавшие мозги. Людям свойственно облагораживать собственные грешки. Я всегда был честен с самим собой – везде ищу выгоду, трахаюсь, манипулирую, вру, и все это осознанно, прекрасно понимая, что мои поступки далеки от морали нормального общества. Маньяков, людей не умеющих контролировать себя я автоматически относил к психам, людям больным и неадекватным. Таких отрезвляла лишь грубая сила.
А теперь внутри меня бушевал тот самый зверь. Я поблагодарил бога, что Димы сейчас нет рядом. Это давало мне время разобраться с самим собой.
Для меня до сих пор оставалось загадкой, как Дима дожил до двадцати с лишним лет, и понятия не имел о своей бисексуальности. Тем более родился он позже, чем я. Это в моем подростковом возрасте мы читали высоконравственные книжки о половом воспитании и журнал «Здоровье», а сами втихую на переменах в школе делились мизерным опытом дрочки и задирали девчонкам юбки. В наши головы было крепко вбито старшими тюремное понятие пидара, и за это оскорбление мальчишки били, не жалея. Доходило до крови и сломанных конечностей.
Свою бисексуальность я вычислил лет в тринадцать. Я болел в детстве не так уж часто, ни больше ни меньше чем остальные сверстники. Но родители, считали по-другому. Даже в перестроечное время и когда царил полный пиздец девяностых они умудрялись отправлять меня в санатории на Черное море по путевкам от полудохлого заводского профсоюза.
Там я и познакомился с Артёмом - маленьким, щупленьким еврейчиком с черными вьющимися волосами и огромными темными глазами. Его все медсестрички любили – он же ласковый был и беззащитный. Когда нам кислородную пенку давали из яблочного сока – всегда ему лишний стакан доставался.
Дети – жестокий народ. Тёмку мало кто жаловал – ни подраться, ни потусить с немощным. Жидом дразнили. Однажды я втихаря вышел покурить – сигареты тогда продавали поштучно на каждом шагу, и малолеткам тоже. Торгашам было плевать, а на закон никто не обращал внимания. Слышу возню в беседки. Возле корпусов санатория беседки стояли – там частенько парочки из старшей группы после отбоя прятались. Но только эта возня не была похожа на потрахушки в кустах.
Я пошел глянуть в чем дело. Двое дебилов из нашего отряда держали Тёмку, а третий его бил – лениво так, с шуточками про жида и масло. Тёма молчал, только хлюпал расквашенным носом, даже когда это мудило его по яйцам ногой достал, не закричал – всхлипнул и попытался свернуться клубком, повиснув на руках.
Как я этих дебилов расшвыривал – не помню. По словам сбежавшихся – с криком и матом. Воспитатели примчались, растащили. Пока меня водой отпаивали да успокаивали, Тёма объяснил, что тут произошло.
Дуболомов на следующий день к родителям отправили. А Тёмка автоматом под моей защитой оказался. Народ на меня озверевшего насмотрелся, боялся теперь рот открыть.
Нас загружали весь день по самые уши: процедуры, конкурсы всякие, кружки, вечером дискотеку устраивали. А мы с Тёмкой сваливали втихую, пока остальные задницами под музыку трясли. Или в беседке сидели или к волнорезу шли. Болтали обо всем, анекдоты рассказывали. Нам было хорошо вдвоем.
Тёмка меня первый поцеловал. До обеда мы на море ходили, купались, играли в пляжный волейбол, плавали наперегонки, загорали. А я и Тёма на излюбленный волнорез выбирались и валялись там под солнышком, на плоских камнях у воды. Помню, меня разморило капитально, а потом тень солнце загородила. Я глаза открыл и вижу, как Тёмка ко мне губами тянется. Я не стал отпихивать, любопытно стало – как оно будет. Он прижался несильно ртом и лизнул нижнюю губу. Прикольно, влажно, вкусно – я и ответил.
С этого все и началось. Каждую ночь мы сбегали на волнорез и целовались там до одурения. Все думали, что покуриваем втихаря, доля правды была – перед тем как возвращаться мы сигарету на двоих выкуривали, с дымом игрались, так что запах слышался от нас соответствующий.
Перед самым отъездом я не выдержал. Обычно если поцелуи нас так раздраконивали, Тёмка первый либо сбегал подальше, либо купаться уходил – успокаивался так. Я не дрочил из солидарности, догонял свое в одиночестве. А тут захотелось. Я ему член прижал рукой, но в шорты лезть не стал – тер сквозь ткань, пока Тёма не кончил. На всю жизнь запомнил его зажмуренные глаза, раскрытый рот и тоненькое «аааах». Я кончил следом только от того, что Тёма на меня упал всем телом и съехал вниз – развезло его конкретно.
Мы как положено в конце смены адресами обменялись, переписывались год, а потом перестали. Все ушло как вода в песок.
Я не маялся по этому поводу нисколько. Было и прошло, девочки же мне не перестали нравиться. Тёму по сути пацаном не назовешь – ласковый, нежный, горячий, ни капли мальчишеских понтов.
Я позже таких и выбирал себе – «девочек», только без педовских замашек. Не вставало у меня на грубых мужиков, и быть снизу не тянуло. Не то, чтобы не хотелось – мальчики меня пальцами с минетом обслуживали, да и не только мальчики. Проститутки эту фишку давно знают – даже суровые натуралы, распробовав минет вместе со стимуляцией простаты, жопы учатся мыть.
Первый мой раз как положено на пьянке случился. Попался под градус тонкий, звонкий, с хорошим гей-радаром. Он меня сам вычислил. Не прошло и полбутылки, как я его трахал в машине. А дальше понеслось – секса у нас в стране не существовало, но блядей было всегда валом. Любого пола.
Один только человек во мне этого зверя вычислил. Я только сейчас понял про свою сущность, когда в моей жизни Дима появился, а он знал с первого мгновения. С ним я и лег вниз первый раз. И много раз после.
Мне двадцать пять исполнилось. Институт закончил, в армии годик побыл, идей масса – всю жизнь благодаря родителям не бедствовал, и дальше не собирался. С Серегой мы были знакомы еще со школы, особо не дружили, но частенько в одних и тех же компаниях сталкивались. Он и подался в частное предпринимательство, и мне предложил – мол, моя сила, твои мозги. Мы поначалу торговали, чем могли, а после как снежный ком наворачивалось – поняли, что на купи-продайке особо не поднимешься, организовали предприятие – пластиковые тарелки да стаканчики штамповали. После вклинились со своими бабками в мясокомбинаты, Серега к фермерам подполз поближе, прихватив агрофирмы и комбикормовые заводы, а я иностранных партнеров на инвестиции разводил.
В страну после девяностых, когда разгул улегся и законы поменялись, хлынул поток грязных денег. Наши только в ладоши хлопали и орали «давай, давай», только слегка не понимали – в школе наебательства, где мы учились, европейцы преподавали. Их задача – отмыть деньги, наша – питаться крохами с барского стола. Я это понял сразу, когда по всему бывшему постсовку начали банки открываться.
Нам банк не помешал бы. Но несколько миллионов евро для уставного фонда на дороге не валяются, поэтому я начал искать уже готовый банк, чтобы предложить себя в качестве «жирного клиента».
Перевести на обслуживание текущие счета оказалось недостаточно, банку нужно еще было подкинуть деньжат на депозит, а выдергивать из оборота не хотелось. И я решил развести банк помельче – взять кредит на подставную фирму и тихо исчезнуть. Выбирал, взвешивал и решил немцев развести. Вторая мировая закончилась – у меня к ним никаких претензий, просто денег хочется.
Для начала открыл текущий счет, перебросил на обслуживание пару маленьких конторок, а после подготовил презентацию и попросил встречи с учредителями.
Так я познакомился с Ральфом. Честно, сам удивляюсь, как он мою наглость вытерпел – всю красивую лапшу, которую я два часа живописно развешивал по ушам правления, он ел и не морщился.
Подставная «шестерка», председатель этого самого правления, от Ральфа глаз не открывал, потявкал в конце, что обсудят наше предложение и в кресле спрятался. Все разошлись, а Ральф, точно как в фильме про Штирлица, попросил меня остаться.
Я согласился. У себя в кабинете он налил нам выпить, но сам ни глотка не сделал – сидел напротив и с ног до головы промеривал меня взглядом. Я начал понимать, как чувствовали себя разведчики на допросе у нацистов, тем более внешность у Ральфа истинно арийская. Светлые волосы, лицо жесткое, высокий, на вид лет сорок, но никакого обвисшего пуза, кожа загорелая, только у глаз остались белые полоски, исчезавшие, когда он прищуривался.
– Молодой человек, я понимаю, что вы хотите. Кредитная линия под льготные проценты плюс овердрафт – схема стара как мир. В этой стране приостановить выплаты и объявить себя банкротом без последствий легко и просто. Но вы же так не сделаете?
Я возмутился:
– Нет. Нас интересует надежный банк, который даст нам деньги на развитие…
Он остановил меня взмахом руки:
– Сказки будете рассказывать своим детям. Чтобы вы лишний раз не повторялись, я вас успокою – мы согласны участвовать в ваших схемах, но внесем небольшие изменения в договор. Вы переведете нам на обслуживание ваши реальные предприятия и заключите контракты с несколькими европейскими фирмами. Ваши с ними договора будет вести наш банк. Вы возьмете на себя таможню и складские услуги. Проценты по кредитным линиям ваших предприятий будут стандартными, согласно общих тарифов, но платить их – не ваша забота.
Я не согласился бы ни в жизнь. Но Ральф меня додавил. В его присутствии я чувствовал, как задыхаюсь и тупею. Но в то же время борьба с ним давала такой адреналин, что я не мог развернуться и уйти.
Через год я приехал по его приглашению во Франкфурт. Ральф пригласил меня к себе в номер. К тому моменту мой гей-радар уже натренировался хорошо, чем этот визит закончится – очень хорошо представлял. Но пошел. Мне хотелось, зудело прям.
Ральф оказался терпеливым, очень терпеливым. Я бы своему любовнику руки отбил за вечные попытки перехватить и завалить. Ральф же сделал по-другому. Сел на кровати, уперся спиной в изголовье и спокойно раскатал презерватив по члену. Я слюной капал и выл уже – он меня мучил долго, наци хренов.
– Сам, Роман, сядь на него сам.
Я послушался. Ральф только глаза свои блядские жмурил и поддерживал меня под задницу, пока я трахал себя. Только когда кончать собрался, дернул меня резко вниз и выгнулся. Я кончил вслед за ним, сполз никакой, рухнул рядом и решил, что больше никогда. Чувствовал себя униженным и оскорбленным, в лучших традициях русской непознанной души. Ральф мои метания не оценил, перевернул на спину и, глядя в глаза, сказал:
– Дурак. Мне было хорошо, и тебе тоже.
Я его послал сгоряча. В результате надо мной посмеялись беззлобно, разложили и трахнули во второй раз. Мое решение на этот раз не выпендриваться было очень правильным – кончил так, что чуть сознание не потерял.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 187 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |