– Судя по кольцу – она тебе.
Дима не умеет обижаться, так чтобы заметно было. Он попросту не реагирует. Вот и сейчас, посмотрел на меня отсутствующим взглядом и одним словом послал в ебеня со всеми моими приколами:
– Ошибаетесь.
По пути в эти самые ебеня я молчать не мог:
– И когда счастливое событие, то есть свадьба? Коллектив должен быть в курсе, с какой зарплаты тебе на подарок сбрасываться.
– Мы еще заявление не подавали. Выберемся в загс – буду точно знать.
Я, кажется, дошел до пункта назначения, терять уже было нечего:
– Удачи вам, дети. Ты там папой не собираешься становиться?
– Нет.
– Это хорошо. Света же еще учится. Сколько ей осталось?
– Три года и интернатура.
– Она же не местная. Жить у тебя, значит? С мамой?
А мне то что, я в ебенях – куда дальше бежать? Дима и не посылал, отвечал вежливо.
Я решил не додавливать и перевел разговор на дела:
– Ладно, до свадьбы еще далеко, а нам предстоит работа. Один известный политик-бизнесмен, – я назвал его фамилию, – заказал нам проверочки.
Народ оживился, услышав новости.
– Хочет прикупить пару-тройку частных предприятий. Хозяева не против. Да тут особо и не посопротивляешься. Может им даже и выгодно продаться и уйти с рынка, где сейчас черт знает что творится. Но покупать кота в мешке наш заказчик не хочет. Поэтому, надо хорошенько тряхануть эти предприятия, выстроить общую картину, чтобы клиент определился с ценой активов. Каждому по предприятию.
Я раздал папки Диме, Лене и Косте.
– Остальным в помощи не отказывать, бегать за булочками, помогать с расчетами. Я попрошу каждый вечер отчет мне на стол. Это серьезный клиент и серьезная премия. Понятно? Сегодня анализ официальных документов, планы проверок чтобы были готовы к четырем часам. Завтра и ближайшие дни – проверка первичной документации на месте. Всем спасибо, всем работать!
Дима зарылся в интернет и документы. Умница, правильно – проверь то, что я дал, собери всю грязь по СМИ. Я наблюдал за его работой, его увлеченностью, в какой-то мере его энергия заряжала и меня, не давала скатиться в тупые посиделки на рабочем месте. Он видел смысл в том, что делает, я же давно ехал в проторенной годами колее.
К четырем часам все трое принесли мне распечатанные планы. Я не люблю читать с экрана документацию, старая закалка – вычитывать с карандашом и маркером. Бумага все стерпит – и их ошибки, и мои придирки. Освоить режим редактирования – нехитрая штука, но надежнее своим почерком, своей головой.
К пяти я закончил, вызвал к себе всех троих и отдал им планы:
– Все хорошо, там несколько замечаний мелких по налоговому учету. Я вас попрошу поднять законодательство по налогу на добавленную стоимость и проверить все спорные случаи. Все три предприятия работают с импортом, значит, есть нарушения. Таможенные декларации, контракты проверяем особо тщательно. Суммы задолженностей до копейки, и требуйте копии актов сверок. В планах проверки это обычный пункт – но копать там надо больше всего.
Мордахи напротив меня скучнели с каждым словом. Ничего, потерпят – я лучше тоску нагоню повторением того, что они и так знают, чем буду радостно аплодировать их уму и сообразительности. Начальник должен быть занудой, ноблес оближ.
Второй вариант они мне довольно быстро принесли, вернее, принесла Лена – все три отчета. Я попросил сбросить мне файлы на почты и отправил коллектив по домам. Дима смылся из кабинета первый. Домой рванул, в теплое семейное гнездышко, сволота.
Злость добавила ускорения, и я вычитал планы за полчаса, подписал и отправил копии электронных писем на секретаря компании с просьбой подготовить направления на проверку. Привычная бюрократия, не имеющая смысла, кроме низкого поклона генеральному – будьте столь любезны, дайте добро на шмон. Даст добро, куда денется, завтра можно и начинать.
На душе было паршиво, давненько так не случалось. Мутно и ноюще бродили мысли о себе и о том, что я тупо проживаю дни, дома пустая квартира, даже кота нет или собаки. Я и позвонил Сереге. Тот, едва услышав мой страдальческий голос, заявил:
– Ром, у меня печень не казенная – не могу столько пить.
Я заныл:
– Кофе с грамулькой коньяка, можешь кого-нибудь прихватить на партию в покер. Давай, а?
Серега заржал:
– Покер на раздевание? Кого прихватить – блондинку или брюнетку? Или на баб уже не встает?
Я огрызнулся:
– Серега, у меня ща на тебя встанет – потом долго на жопу не сядешь.
Серега меня послал прямым текстом и сказал, что подъедет со своим сыном:
– Совместим приятное с полезным. Парня надо тренировать, чтобы он все папой честно заработанное не проиграл.
Мда, удружил. Но метаться поздно – сам попросил. Сашка у Сереги прикольный пацан, с одной стороны даже хорошо – язык свой буду держать на привязи. Ему уже пятнадцать стукнуло, но громила – весь в папу, и с чувством юмора и уважением к старшим у него порядок.
Когда они ввалились ко мне в квартиру, стало даже как-то тесновато. Серега за невинность своего мальчика не переживал, это мне надо было переживать, чтобы Саша мне ребра не пересчитал. Расположились на кухне, распечатали колоду, Сашке накапали коньяку на донышко, а себе разлили по приличной дозе.
Я так давно не ржал, это не игра была, а какое-то тотальное побоище меня бедного. Развели как кролика, со всем моим аналитическим мышлением. Сашка довольный как слон сидел – ну что могу сказать, фартило. Серега светился от радости за парня – а я сидел и любовался, глядя на них. Ни с одной бабой не видел я Серегу такого довольного. Им было хорошо – два родных человека, понимающие друг друга с полувздоха. У меня с Софьей не так, под нее подстраиваться надо, гасить ее выходки, направлять.
Сашка раздал, и я уставился в свои карты, просчитывая варианты. Серега махнул мне рукой, отвлекая:
– Ром, не твой день сегодня. Не парься уже.
В голове щелкнуло, и сегодняшнее утро предстало во всей красе. Я сложил карты рубашкой вверх:
– Не мой, это точно. Но русские не сдаются.
На мой блеф никто не повелся, и я опять проиграл.
Я проводил Серегу с Сашкой до двери и пошел спать. Мне редко что-то снится, проваливаюсь как в яму, а тут всю ночь тасовал карты, раздавал и проигрывал раз за разом, снова и снова, а те, кто сидели со мной за длинным зеленым столом, тянули руки и гребли разноцветные фишки к себе. Интеллектуальный отдых явно не мое.
Работа началась с суматохи и беготни с документами. Когда к двенадцати я, наконец, выгрыз все нужные подписи и печати, осталось только одно желание – вернуться домой, укрыться одеялом и тихо сдохнуть.
Вернувшись с перекура, я увидел Диму, выходящего из моего кабинета. Он кивнул мне, чуть улыбнувшись, и сказал:
– Уже такси вызвали. Сейчас выедем.
На столе в кабинете стояла моя чашка, полная кофе со сливками. Я отхлебнул и понял что туда вбахано как минимум две ложки сахара. Я крикнул из кабинета:
– Спасибо. Сахара-то зачем столько?
Дима отозвался из своего угла:
– Глюкоза. Топливо для организма.
Я чуть не подавился этим топливом. Это что – он мне кофе принес? От неожиданности выхлебал всю кружку как миленький, правда, потом очень аккуратно, прячась за монитором, запил этот сироп минералкой.
В пятницу вечером Дима явился позже всех. Ввалился в кабинет, трясется от холода, я уже грешным делом подумал, что он весь день в холодильнике просидел. И почти угадал.
Дима, шмыгая носом, пояснил:
– У них там полный развал. Отопление отключили, из сотрудников только директор и главный бухгалтер остались. Тепловентилятор дохлый, еле дует.
Он вцепился в горячую кружку как утопающий в спасательный круг. Пока я читал его выкладки, он шумно пил и сопел. Я человек брезгливый, но нисколько меня это сопливое сопение не раздражало, клянусь.
Я быстро закончил – за один день много не нароешь, и приказал:
– В понедельник никакого дресскода – оденься потеплее и сиди хоть в шапке. Я поговорю с директором – если не обеспечат тебе рабочее место в теплом помещении, будем ругаться. Не хватало, чтобы ты еще слег с воспалением легких.
Дима с интересом на меня посмотрел. Я проигнорировал насмешку в его взгляде – ухохатывайся над моей заботливостью, ладно уж. Могу же контрольный выстрел сделать – позвонить его маме и повторить то же самое. С меня не убудет, а Дима выйдет из дома в шарфике по уши и с грелкой за пазухой.
Дима понял по моему взгляду, что отмахиваться от моих приказов бесполезно и удрал мыть кружку. Я вызвал ему такси, фирма платит, а бухгалтерия пусть удавится своими авансовыми отчетами.
На работу Дима явился в свитере под горло, теплых ботинках, но пиджак все равно напялил. В руках был пакет с чем-то легким и мягким – я, не заглядывая, понял, что там теплая одежда. Молодец, мама, спасибо вам за ваши нервы потраченные.
Правда, теплая одежда не помогла. Я это понял, когда Дима вечером устроился в кресле напротив меня и захлюпал носом. Я мог к нему и не притрагиваться, жаром от него просто палило. Я вздохнул и пошел рыться в нашей аптечке, растворил пакетик жаропонижающего и всунул ему в трясущиеся руки.
– Это, чтобы не умер у меня в кабинете. Сейчас позвонишь в страховую и вызовешь врача на дом. Завтра активно лечишься и никуда не выезжаешь.
Дима отхлебнул лекарственную бурду и запротестовал:
– Я отлежусь до завтра.
Я подождал, пока он допьет, забрал тару и повторил:
– Завтра весь день активно лечишься. Здесь не война, твои подвиги никому не нужны. Больничный не надо оформлять, в деньгах потеряешь. Будешь болеть столько, сколько надо. Я решу с кадрами.
Дима хмуро согласился:
– Хорошо. Спасибо.
Я понимал его недовольство. Сам таким был в его возрасте – рвал подметки на лету, любую болезнь воспринимал как собственную вину. С возрастом прошло – все мы люди, болеем, отмечаем дни рождения, налаживаем личную жизнь, помогаем близким. Работа – не волк, в лес никогда не убегала, не убежит и сейчас. Особенно от таких хмурых и злых ежиков, скорчившихся в кресле.
Димку трясло с каждой минутой все сильнее. Я открыл сейфовый шкаф, достал из-за файлов бутылку виски и одноразовые стаканчики. Дима тихо заржал, я обиделся:
– А где мне это хранить прикажешь?
Дима замахал рукой, все больше заливаясь хохотом. Я оторопел – у него что истерика или порошок не из жаропонижающих? Не дождавшись пояснения, разлил по стаканчикам:
– Я с тобой за компанию.
Дима отдышался, выпил залпом и снова задохнулся, теперь от виски. Скотч все-таки, прогревает как надо. Вытерев слезы, он пояснил:
– Простите, я не ожидал бутылки в сейфе. Там же, в шкафу целая батарея бутылок стоит.
Я и забыл – точно, стоит. С дней рождения осталось плюс подарки ко всяким праздникам от клиентов. Вот так, невзначай, спалил заначку хорошего шотландского скотча. Вряд ли Дима меня выдаст коллективу, но мог бы и не ржать так откровенно.
Я проводил его до такси, горячего, слегка опьяневшего. Перед выходом из здания выцарапал шапку из рук и натянул ему на голову – волосы уже повлажнели от пота, температура начала спадать, пока ждали такси. От Димки пахло виски, он жмурился от яркого света в вестибюле, и мне не хотелось его отпускать. Когда он такой, расслабленный от усталости или болезни, в нем словно просыпается другой человек, на которого я могу смотреть бесконечно: светлый, открытый и удивительно отзывчивый. Когда я надевал на него шапку, Димка наклонил голову без сопротивления, и мне понравилась эта мягкая покорность. Но я все же отпустил его, чуть-чуть подтолкнув в спину.
На следующий день я заказал в пекарне огромный сладкий пирог с вишнями и поехал проверять, как лечится мой сотрудник. Апельсины и яблоки мне показались совершенно лишними, но цветы я купил. Не Диме, конечно, а его маме.
Дверь мне мама и открыла. Я представился:
– Добрый день. Я Роман, начальник Димы. А вы Нина Павловна?
Они очень похожи, очень. Те же тонкие черты лица, разрез глаз, сложно поверить, что у Димы был еще один родитель. И та же улыбка, только более открытая, радостная. Нина Павловна просто засветилась от счастья, увидев цветы.
Коробка с пирогом быстро перекочевала из моих рук в руки девушки, которую Нина Павловна представила как Свету. В коридоре было темно, но на кухне я хорошо рассмотрела будущую Димину жену. Красивая, высокая, на людей смотрит как на подопытных кроликов – ладно спишем на профессиональный взгляд медика, но играть еще не умеет, не тот возраст. Улыбается, как я бы улыбался клиенту, мечтая спровадить подальше.
Дима, замотанный в шарф, от которого несло спиртом на пару метров, расположился с ноутбуком на кухне. Я часто замечал, что люди склонны большую часть жизни проводить поближе к еде. Чувство безопасности что ли. Кухня маленькая, квадратов восемь от силы – стандарт для хрущевок, и четверо взрослых людей на ней – перебор.
Я пожал горячую Димкину руку и спросил:
– Лечишься? А я пирог привез. Надо съесть, пока теплый.
Нина Павловна поставила передо мной кружку с чаем, а Света нарезала принесенный пирог.
Блин, чтоб я больше с вишнями покупал! Сок течет по рукам, Дима дома не такой стеснительный – пальцы облизывает и еще, сволочь, за вторым куском тянется. Я чай еле допил с его облизываниями.
Дима, дожевав пирог, заявил:
– Я завтра выйду.
Я обернулся к его маме:
– Только если будет себя нормально чувствовать. Я оставлю вам свой телефон, звоните, я верну его домой, если не будет слушаться.
Нина Павловна, ощутив поддержку в борьбе за здоровье сына, бросилась в атаку:
– Еле уговорила его сегодня носки теплые надеть. Он с детства такой упрямый – все сам, ничего насильно не заставишь.
Я, стараясь быть серьезным, спросил:
– Ремень не помогал?
Нина Павловна замахала руками:
– Вы что, я на него в жизни руку не подняла – не смогла бы ни за что. Дима плохо боль переносит, ему уколы делали, он чуть в обморок не падал. Так я рядом с ним сознание теряла, словно мне эти иголки вгоняли. Не понимаю, как детей можно бить.
Я покосился на Диму. Тот был одного цвета с вишневой начинкой. Я подхватил с тарелки самый маленький кусочек пирога и сказал, глядя ему в глаза:
– Я все же ремень попробовал бы.
Доедать не стал, попрощался и быстро ушел. На лестнице долго дышал холодным воздухом и пытался выгнать из головы встрепанного Диму с черными провалами расширившихся зрачков. Я увидел сейчас слишком много, чтобы мгновенно принять решение. Но муторная тоска ушла бесследно, и ужасно хотелось пить после сладкого.
***
Если случится конец света, я сдохну в первых рядах, это точно. Я – изнеженное цивилизацией существо. За два дня в неотапливаемом помещении простыл так, что в груди болело, а из носа текло ручьем. Ненавижу себя. С ног до головы.
Еле доплелся от такси до офиса. Ломило спину, кружилась голова – ужасно плохо переношу высокую температуру. И почему мне кресло у Романа в кабинете казалось удобным, сесть так, чтобы спину расслабило – нереально.
Протестовать и доказывать Роману, что я не беспомощный, было бесполезно. Для начала он напоил меня жаропонижающим, а потом виски. Который достал из сейфа. Мне было слишком плохо, чтобы контролировать себя, и смеялся я долго. На словах у нас тут Европа, а не совок, бизнес, а не работа, дорогие костюмы, иномарки, а бухло по-прежнему в сейфе, при всем том, что выпивки в офисе хватало.
Роман обиделся:
– А где мне это хранить прикажешь?
Не знал, что ему и приказать. Но в сейфе – смешно. Или не смешно. Потому что такая фигня и показывает, что ни в какой мы не в Европе. Попробуйте рассказать о защите частной собственности и правах человека тому мужику, которого заставляют фирму продать. Смешно слушать. Или не смешно.
Впрочем, жаловаться мне не на что, встретили на предприятии нормально, и документы все по первому требованию давали. Главный бухгалтер, женщина еще старой закалки, которая больше доверяла своей памяти и огромным папкам, чем компьютеру, одолжила свой тепловентилятор и постоянно поила меня чаем. Я больше грел руки о кружку, чем пил, и слушал, что она рассказывает. Одинокая женщина, всю жизнь проработала, с цифрами на «ты», а сейчас может случиться, что работы не будет, и весь ее опыт и знания никому не будут нужны. И она тоже никому не будет нужна.
Директор фирмы заходил время от времени, интересовался, как дела, но я видел, что его мало волновало, что я тут нарою. Деньги они из оборота вывели, а товар и основные фонды – за них заплатят копейки. Я всего лишь маленький гвоздик в крышку гроба, и ко мне не предъявляли никаких претензий.
Роман выпил вместе со мной виски, видимо, скилл вождения под градусом у него прокачан. Он не лез ко мне, бродил около на расстоянии вытянутой руки. От лекарства с виски полегчало, и я даже смог сгрести себя кучу и спуститься вниз, к такси. Роман пошел мне провожать. В вестибюле он забрал у меня шапку, на глазах у охранников невозмутимо надел на мою потную голову и развернул лицом к двери.
– Выздоравливай.
Мобильный начал трезвонить еще в такси – дома меня уже ждал врач. Взволнованная мама не находила себе места, я искренне посочувствовал молоденькой докторше, которая терпеливо отвечала на все ее вопросы, пока я добирался домой.
Медики страховой приезжают сразу с большим чемоданом медикаментов. После визита врача на моем столе красовались антибиотики, пробиотики, аэрозоль, таблетки для горла, витамины. Я тихо офигевал, потому что понял, что не представлял какой надо иметь объем желудка и в какой предсмертной стадии находиться, чтобы это все употребить.
Позже приехала Света, и квартира превратилась в больничный дурдом. Меня каждые пять минут спрашивали, хочу ли я пить, есть, как себя чувствую и принимал ли лекарства.
Света осталась ночевать под предлогом ухода за болящим. Я лежал с ней рядом, на тесном диване, и мне было жарко и душно. Надо было отправить ее спать к маме в комнату, там кресло-кровать раскладывается.
С каждой секундой становилось все жарче, простыня подо мной промокла насквозь, Света тихо дышала во сне и от нее, казалось, веяло удушливым жаром. Я очень хотел спать, но из-за духоты получалось задремать лишь на пару минут, а потом я просыпался от малейшего шороха. Болела спина и тишина давила на уши.
Я встал, переоделся в сухое и уселся смотреть фильм, закутавшись в плед. Так и уснул, рядом с ноутбуком, дослушивая финальную драку между плохими и хорошими парнями.
Света отпросилась с пар, и ближе к обеду я поклялся себе обливаться холодной водой, бегать по утрам или, по крайней мере, на период болезни просто не появляться дома. Они – и мама, и Света – буквально душили своим вниманием. Мне так не хватало расстояния вытянутой руки, когда без лишних вопросов тебе протягивают чашку с лекарством и незло подшучивают над хлипкой молодежью. И даже когда на тебя как маленького ребенка, натягивают забытую шапку, это не кажется гиперзаботой или вынужденной данью ответственности. Я бы хотел сейчас быть там, в своем рабочем углу, копаться в цифрах, смотреть сквозь полуприкрытые жалюзи на то, как мой начальник в очередной раз строит кого-то по телефону.
А вместо этого я копался в длинном списке старых фильмов, сидя в углу на кухне, и слушал бесконечные женские разговоры ни о чем.
В дверь позвонили, мама пошла открывать, и я услышал знакомый голос. Твою мать, у нас что – мобильную связь отключили вместе со стационарными телефонами? Зачем приезжать, спрашивается? Но пирог вкусный – сдаюсь. А судя по реакции моих женщин, приехавший проведать меня начальник – просто золото. Не все то золото, что блестит, мам.
Мама меня не поняла бы. А я себя почувствовал скотиной – сколько я ей уже цветов не дарил? Но цветы от сына и от симпатичного мужчины – большая разница. А Роман умел располагать к себе людей.
Здесь, на нашей убогой обшарпанной кухоньке, он выглядел как чужеродное существо. Я в разной обстановке всегда вижу его по-разному. Сейчас он мне показался эдаким богатеем, который приехал жертвовать на благотворительность и мило трепать деток по голове. Я психовал от этих ассоциаций и жрал вкуснючий пирог с вишнями.
Мама завелась про мое несчастное недолюбленное детство, у нее это пунктик. Пунктище, я бы сказал. Роман веселился, скотина:
– Ремень не пробовали?
Моя мама и ремень, да-да. Она над убитым тараканом слезы готова лить.
Роман повернулся ко мне с кусочком пирога в руке, и я чуть не подавился от его взгляда. Сколько я уже раз видел вот это его выражение лица, ясно говорившее, что ему нравится меня дергать, цеплять словами, действием. И он знал, что я не буду сопротивляться, в лучшем случае убегу. Почему это происходит здесь, у меня дома, при Свете – моей будущей жене и как это прекратить? Любой разговор закончится конфликтом – я не хочу выяснять отношения, неужели он не понимает, что проще все спустить на тормозах?
– Я все же ремень попробовал бы.
Я оглох. Меня как будто пропитали изнутри сладким вишневым соком, тягуче-жарко разлившимся по животу к паху. И я ничего не чувствовал кроме липкой сладости по всему телу и не видел ничего, кроме жаркого обещания в глазах напротив.
Роман ушел, а я весь день доедал пирог. Выходил на кухню, брал кусочек, усаживался на стул и ел, ничем не запивая. Вкусный – не оторваться.
Наутро я начал понимать тех мужиков, которые любили задерживаться на работе. Еще никогда с такой радостью я не ехал в офис и нагло планировал там остаться подольше. Организм, напичканный химией, обещал вести себя хорошо, и я радовался осеннему холоду. Даже с метро повезло – в вагоне, несмотря на утро, не было привычной толкотни.
Роман внимательно осмотрел меня с ног до головы и буркнул:
– Я вчера туда два калорифера отвез. Сторож обещал ночью включить. Если будешь мерзнуть – бери документы и тащи сюда.
Я от удивления не знал, что сказать, а начальник не стал ждать от меня поклонов в пол и прочих благодарностей – набросил куртку и ушел курить. А я уехал на предприятие, где действительно оказалось тепло.
Вечером отчитался, вызвал такси – фирма платит – и вернулся домой к Свете и маме. Опять к горячему чаю, заботливо приготовленным таблеткам, спиртовому компрессу и тщательно закупоренным окнам – ни малейшего сквозняка. Врач предупредила, что мешать таблетки и алкоголь нельзя, но к компрессу это, по мнению мамы, не имело отношения. Интересно, чтобы она сказала, если бы я предложил промочить марлю виски. Но виски у нас не было, да и в кухонный шкафчик бутылка попросту бы не поместилась.
Я сидел с ноутбуком на диване, Света расположилась с учебниками за моим столом. Я смотрел фильм в наушниках, чтобы не мешать ей заниматься. На экране дело приближалось к свадьбе, и я вдруг решил уточнить:
– Свет, может, ты переедешь ко мне?
Света отвлеклась от конспекта, бросила ручку и забралась ко мне на диван.
– Банально, но после свадьбы.
– Девушка строгих правил?
Света рассмеялась:
– Нет, чисто женское желание обломать подруг.
Я догадался:
– Ты хочешь, чтобы я тебя забрал из общаги на шикарном лимузине, и ты вся такая, неземной красоты, в свадебном платье, помашешь на прощание своим стервам?
Смеялись мы оба долго. Света убрала с моих колен ноутбук на стол и повалила меня на диван:
– Представь, зима, белое на белом…
Я согласился:
– Не видно грязи и окурков.
Она больно толкнула меня в бок:
– Не разрушай романтичный образ.
Много ли надо парню, чтобы завестись, когда на нем лежит красивая девушка? Пары секунд хватает. Света быстро это уловила, и убежала в ванную, оставив меня расстилать диван. Я ждал ее и прикидывал, когда с этими проверками можно будет взять на один день отпуск и поехать в загс. Мысли перескочили на работу, и как следствие на то, что я так и не выяснил для себя – нужно мне говорить о чем-либо с Романом или нет. Или упорно не замечать, делать так, как делают женщины в ответ на раздевающие взгляды – проходить мимо. У меня вроде неплохо получается, пока между нами есть расстояние, конечно. А потом вернулась Света, и я попытался заставить себя не думать.
Машина в руках опытного шофера не думает же с какой скоростью ей ехать, как поворачивать, но сегодня у меня не получалось послушно следовать приказам. Я знал наперед, что мне делать и как. Успел изучить ее тело до мельчайших подробностей, знал, как легко она возбуждается, когда сосешь ее грудь, как она любит, чтобы я держал ее под ягодицы, пока она танцует на моем члене, красивая девочка с сильными ножками.
Она знала мои секреты. Я люблю поцелуи, и она целовала меня властно и сильно, а потом давала свободу, и уже я брал ее рот языком, пальцами, заставляя задыхаться. Перед оргазмом она прижимала мои руки за запястья к подушке и кончала, низко склонившись надо мной. Я видел ее лицо, закрытые глаза, слушал ее стоны и почти не двигался, пока она бессильно не падала мне грудь. Я кончал всегда позже нее, в густую пульсацию ее тела, и теперь она слушала меня, тихо постанывая, отвечая мне сильным сжатием внутренних мышц.
Мы изучили друг друга вдоль и поперек, и это было хорошо. Хорошо и спокойно, словно не осталось больше открытий и не о чем не надо беспокоиться.
Но сегодня я хотел большего, но не хотел об этом говорить. Может быть, и Света хотела. Но все было слишком хорошо, как всегда, чтобы искать новое, чувствовать невысказанное.
С проверкой пришлось притормозить. Главный бухгалтер тоже слегла с простудой, но не тот возраст, чтобы за один день встать на ноги. Без нее доступ к документам был запрещен, а директор со мной сидеть не собирался.
Вечером в офисе никого уже не было. Роман собрался уходить, и я попросил:
– Можно завтра на полдня отлучиться? Мы со Светой в загс никак не дойдем, а завтра…
Роман перебил меня:
– Значит, все-таки она окрутила тебя.
Я разозлился. Пора заканчивать с этим блядством раз и навсегда:
– Я давно хотел сделать ей предложение. Мы вместе уже два года. Так что Света меня не окручивала.
– Решает всегда женщина. Нам только кажется, что мы решаем. Без штампа в паспорте она, видно, жить с тобой не соглашалась? А теперь хорошо – и штамп в процессе, и жилплощадь, и муж не урод – молодой, красивый, перспективный. Понимаю.
Я швырнул свою сумку на стул:
– Заткнись, а? Я люблю ее.
Он не унимался:
– Любишь? Трахать ты ее любишь. Или она тебя трахает. Сейчас это просто – страпоны в моде, даже на карнавальные костюмы цепляют.
Мы стояли посреди большой комнаты, и Роман в расстегнутом пиджаке, засунув руки в карманы брюк, раскачивался из стороны в сторону, как кобра, приготовившаяся к броску. Я прикинул, что кисти у него наполовину за тканью, ноги расставил широко, хорошая стойка, и понял – он тупо нарывается. Мне стало смешно.
– Ром, ты что – нарываешься?
– А почему бы и нет?
Я всегда чувствовал разницу в возрасте между нами, но не сейчас. Он будто преобразился – глаза блестят, обманчиво расслабился, забурлил спортивный азарт, как у гопоты с улицы – развести на пару тычков в морду. Я предложил:
– Давай я сначала заявление об увольнении напишу, а потом тебе врежу. С полным осознанием сделанного.
– Ни хрена ты не осознаешь, что делаешь, – Рома в два шага долетел до меня и толкнул в грудь.
Неспортивно совсем. Я ушел в перехват, он ударил в пах коленом – грязный приемчик, раньше я на него попадался. А так получилась прекрасная подсечка под опорную ногу, и я уже сидел на нем сверху, выламывая руку и удерживая за шею. Рома прохрипел:
– Ты, придурок, знаешь куда лезешь? Ты же сдохнешь в этом ярме.
– А лучше как ты? Бросил мать с ребенком и на свободу? Потому что они тебе ничего сделать не могут, кроме как мизерные алименты содрать. Зато без ярма, – меня начало трясти от злости, и я чуть ослабил хватку. Рома не поспешил этим воспользоваться, только уточнил:
– Все? Больше вариантов нет?
– Нет, – я попытался встать, но Рома вывернулся подо мной, и через секунду я уже лежал внизу. Он придавил меня всем телом, но не удерживал особо, просто смотрел и ждал. Я попросил:
– Не лезь ко мне. Я нормальный.
Рома покачал головой:
– Сдохнешь же.
– Не сдохну.
– У тебя сейчас стоит, а ты мне про нормальность.
Смущение куда-то делось, и я уточнил еще одну маленькую подробность, вернее, никакую не маленькую:
– У тебя тоже.
Рома улыбнулся:
– Есть варианты?
Я покрутил головой, цепляясь затылком за ковролин. Какие варианты, он что – охуел окончательно? Мы в офисе с открытой дверью, вечер, конечно – все домой убежали, но войти может кто угодно и полюбоваться на бесплатную гейскую порнушку. И, вообще, у меня еще нос не дышит толком. Пиздец, о чем я думаю!
Рома поймал меня за волосы, зажимая крепко, чтобы я перестал вертеть головой, и попросил:
– Дай мне.
И все пошло лесом, и кто первый начал целовать – я не помню. Ничего не помню. Ничего не забуду.
***
Дима любит целоваться. И умеет. Нисколько меня это умение не раздражало – ежу понятно, что не девственник. Наоборот, есть протраханные насквозь шлюхи, а целуешь – как тряпку мокрую сосешь, словно они не в курсе, что ртом делать можно.
Димка в курсе, ох как в курсе – оторваться не мог. Отвечает сладко так, рот не распахивает, сжимает губами нежно и сильно одновременно, языком гладит, стоит мне только остановиться – делает вдох и снова к губам тянется, чуть-чуть зубами придерживает, сбежать невозможно, да я и не бежал.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 213 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |