Утром я вызывал такси, чтобы подбросить Свету до университета, и пошел шерстить шкаф в поисках рубашки. И вот тогда наткнулся на галстук, который вчера снял, не развязывая.
Толстый, треугольный узел, затянутый сильными руками. И эти руки возле моей груди, перебрасывают широкий конец через узкую полосу – раз, еще раз, тепло ребра ладони на солнечном сплетении…
Мобильный разрывался, такси уже торчало под подъездом, а я стоял в прихожей перед зеркалом и гладил идеально ровный, плотный треугольник узла.
На работе заказали нам проверку банка. Иностранные владельцы любят контролировать свои капиталовложения, задачка не из легких – разное законодательство, разные экономические показатели. Да и европейцы все как один любители чтобы им разжевали и в рот положили, буквально на уровне картинок.
Я почти в офисе не бывал, целый день в банке, к вечеру голова становилась неподъемной, но светила неплохая премия, и сделать, наконец, маме ремонт на кухне с таким доходом становилось очень даже реально.
Я люблю делать маме подарки – не из чувства благодарности, хотя помню ее рваные зимние ботинки. Она ведь все деньги на меня тратила, чтобы не хуже других был одет и учился без оглядки на нехватку денег. Нет, не за это – а за ее глаза, за радость на лице. Я радовался вместе с ней, и намного сильнее, чем когда меня одаривали. А кухня – ее вотчина, она там чуть ли не живет. Значит, в кои-то веки надо делать все по уму, заодно и соседям за их перфораторы по утрам отомстим.
Роман сидел допоздна со всеми, хотя как по мне – лучше бы шел домой. Чем он там в своем кабинете занимается – непонятно, впрочем, я и не вникал. У него видно тоже запарка – либо на телефоне висит, либо на совещания бегает. Утром я приходил, а он уже на месте. Все выматывались до потери пульса, не хватало даже времени, чтобы спуститься в столовую, и Роман приволок кофемашину. За несколько дней запах кофе буквально въелся в стены. А в его «аквариуме» пахло еще и табаком немного. Роман не курил в кабинете, но я заметил – выходить на перекуры стал чаще.
Шутить стал резче, грубее, очень часто я со своего места замечал, как он смотрит в никуда, а потом резко придвигается к столу и тарабанит по клавишам.
Завтра должна была быть встреча с заказчиками внешнего аудита, и я остался проверить презентацию.
Роман вышел из своего «аквариума», зажужжал кофемашиной и после спросил:
– Сделать тебе?
Спина затекла, и я предпочел пройтись по кабинету:
– Я сам.
Роман не отошел, пил кофе крупными глотками и наблюдал, как я мешаю сливки и сахар.
– Сладкое любишь?
– Еще как. За торт родину продам.
Роман улыбнулся:
– Я так и знал… Давай, завязывай, завтра на свежую голову посмотрим. До одиннадцати время будет.
Я на всякий случай сохранил еще раз все файлы, закрывать не стал, просто вырубил монитор. Роман ждал у меня у выхода:
– Поехали, подвезу. Ты еще час будешь на метро добираться.
Я не отказался. Действительно хотелось побыстрее домой добраться, в душ и спать. Даже есть после такого количества кофе с сахаром не хотелось.
Я помнил, как удобно у начальника в машине. Разделаюсь с ремонтом дома – возьму кредит, куплю автомобиль, хрен с ними, с пробками. С моим режимом работы я в них попадать не буду, не с девяти ж до шести пашу, а как карта ляжет.
Я чуть не уснул, пока ехали. Укутался в пальто и смотрел на ночной город за окном, Роман включил джазовую волну на радио, я и поплыл.
У дома Роман легонько толкнул меня в плечо:
– Приехали, соня.
– Я не сплю.
Я действительно не спал, но расслабился хорошо, из теплой машины выходить было явно лень. Сумка сползла с колен на пол, я нашарил ее ногой и запутал запястье в наплечном ремне. Побреду домой как школьник – громыхая портфелем. Я засмеялся, представив долговязого парня в шерстяном пальто, волокущем кожаную сумку по ступенькам, а дома суровая мама уже ждет великовозрастного оболтуса, чтобы отчитать по полной.
– Дим, все нормально?
Любопытно, как я со стороны выгляжу – не очень привлекательно, видимо: морда заспанная, глаза красные, но внутри было классно – спокойно, тепло. Я ответил совершенно честно:
– Лучше не бывает. Просто подумал…
– О чем?
– Мама меня всегда ругала за поздние возвращения. Мне двадцать три, а она сейчас все равно будет ворчать и не спать.
– Ты еще совсем ребенок. Думаешь, что взрослый, но еще ребенок.
Прозвучала эта фраза очень интересно, не так как старший младшему говорит – со снисхождением, а по-другому, как будто он для себя вывод сделал, а не мне сообщил. Я даже обиделся за этот вывод:
– Неееет…
Роман сидел в полоборота ко мне, слушал, как я несу чушь, и в ответ на мое возражение, он дотронулся рукой до моей щеки:
– Ты даже бриться толком не умеешь, вот порез.
Теплая рука скользнула мне на шею, хорошо так, надежно. Я невольно наклонился вперед под ее тяжестью:
– Ром…
И он меня поцеловал.
***
Дима едва не заснул рядом на сиденье, слава богу, движения большего не было, я мог отвлекаться от траффика и поглядывать на него. С каждой минутой он все больше растекался по сиденью, улыбался своим мыслям, и я не мог не смотреть на него. Жаль, что он не живет где-нибудь в соседнем городе.
Припарковавшись у подъезда, я растолкал его, и Дима хрипло заверил, что не спит. Но из машины не выходил, сидел, приходил себя, я в какой-то момент подумал, что сейчас он наклонится за сумкой и грохнется головой вниз. Я уточнил:
– Дим, все нормально?
Он прекратил воевать с сумкой, откинулся на спинку сиденья и заверил:
– Лучше не бывает. Просто подумал…
Знал бы он, о чем я думал, глядя на эту открытую шею. Не знаю как там в айкидо с борьбой в ограниченном пространстве, но в машине скрутить человека и без айкидо много ума не надо. Если ты снизу – считай, песенка спета.
Я сейчас был готов оправдать всех насильников мира. Потому что эта беззащитная шея, смятый под пальто воротник, острый угол челюсти, и тень от ресниц на щеках кричали мне – он же нарывается, сам нарывается.
Ресницы обиженно хлопнули в ответ на мое «ребенок». Я дотронулся до щеки с едва заметной царапиной и заметил:
– Ты даже бриться толком не умеешь…
Кончики пальцев оцарапало, ему точно надо свою бритву выбросить, или у меня такая гиперчувствительность вдруг проявилась. И я захотел проверить, наклонился к нему и поцеловал обиженный рот.
Дима не ответил на поцелуй, замер, перестал дышать, как тогда в ванной, но глаза не закрыл, смотрел вовсю, зрачки расплылись на всю радужку. Съехал с подголовника, вернее я его за затылок стащил, к себе ближе.
Он действительно еще ребенок, сладкий на вкус – кофе с сахаром и сливками. Можно значок педофила на грудь вешать, вернее на член, который стоял так, что я мог поиметь даже дверцу машины без особого вреда для себя. Я целовал его, гладил горло и слышал, как внутри начало вибрировать, сначала беззвучно, но с каждой секундой все ощутимее, пока не вылилось в долгий стон. Я уже не сдерживался, ловил языком эти звуки, запрокидывал ему голову, забирал себе, вжимал в себя с каждой секундой все сильнее, пока не понял, что еще немного, и я завалю его, расстегну брюки и вставлю до глотки.
Пришлось буквально отдирать себя от Димки. Освобожденный, он задышал и облизал влажные после поцелуя губы. Мои благие намерения едва не накрылись медным тазом после такого.
– Дим, если ты не хочешь, чтобы тебя сейчас тут на сиденье разложили – иди…
Он тряхнул челкой, пряча глаза, подбросил сумку и, прижав ее к груди, выбрался из машины.
Я лег на руль и смотрел как, он открывает электронным ключом подъезд и тяжеленная дверь захлопывается за ним.
Интересно, когда мне совесть или моральные принципы мешали разложить и выебать в машине доступное тело? Да никогда.
Я уткнулся в скрещенные руки на руле. Поздравляю, Роман Сергеевич, вы на старости лет либо сдурели, либо влюбились.
Я две недели от Димы бегал, прекрасно понимая, что прижму в удобном месте – он не будет сопротивляться. Что меня останавливало, до сих пор не осознавал. На работе заводить отношения – гнилое дело, я в такое не встревал никогда, но знал – итог один: кому-то придется увольняться. Не знаю, насколько хуже эта ситуация в плане гомосексуальных отношений – но догадываюсь, что хреновее во сто крат.
Самое интересное, что не за свою шкуру переживал – я иногда подумываю сменить место работы. Новизны хочется.
Мне не хотелось ломать Диму. Сейчас понятно стало, как хотелось. Чтобы сам, со стонами с желаниями, отдался без сомнений и переживаний после, и обоим хорошо было.
Но кое-что осталось, засело занозой в голове – вот эти колени сжатые, и ожидание от меня первого шага. Хотя нет, не оно. Я бы сформулировал по-другому – Диме был нужен проводник внутри него самого. Он окружил себя стенами, лабиринт целый выстроил, сам себя запутал и живет вот так, не желая осознавать, что это, по сути, тюрьма.
А стены ломают, взрывают, рушат тараном, потому что не всегда есть возможность их обойти.
Я себя в революционеры – террористы никогда не записывал, довольствовался тем, что так давалось, а тут вступило.
Дома я пытался читать, щелкал каналы в поисках интересного, бродил от холодильника к компу, что-то жевал, пил чай, курил, а сна не было ни в одном глазу. Так до утра и промаялся. Результат после бессонной ночи и двух выкуренных пачек оказался впечатляющим – воспаленное горло и сплошной хрип вместо голоса.
К одиннадцати должны были подъехать заказчики. Дима сбросил мне презентацию по почте, я ее с третьего раза умудрился вычитать, потом выполз из своего стеклянного убежища и во всеуслышание прохрипел:
– Дим, сил нет разговаривать. Пойдешь на встречу со мной, по цифрам ты в курсе.
Дима только кивнул из-за монитора.
В одиннадцать мы расположились в конференц-зале.
Секретарь раздала папки, я запустил проектор, представил Диму и пояснил очевидное: что у меня проблемы с горлом, болен, так что мой сотрудник, бла-бла-бла…
Дима сначала позаикался немного, потом освоился и по каждому слайду прошелся хорошо, подробно, на дополнительные вопросы ответил. Я мысленно торжествовал: а, сволочи, смотрите, кто у меня работает – английский без акцента, умница, красавец… «Красавец» было лишнее, но лично я не на презентацию пялился все эти полчаса.
Он сел напротив, тоже довольный, смотрит на меня и вдруг облизывает губы. Я-то понимаю, что никакого намека на эротику – у него попросту во рту пересохло от такого количества трандежа. Но вопрос по какой-то цифре из папочки я пропустил. Дима ответил за меня и я, спасая себя, дотянулся до бутылки с минералкой, налил в стакан воды и подвинул к нему. Еще одно облизывание – и я презентую всем очень качественный стояк бонусом к результатам проверки.
Попрощались душевно – заказчики утащили папочки и долго жали нам руки на прощание. Я вздохнул с облегчением, когда лифт увез эту компанию.
Догнав Диму в коридоре, я хлопнул его по плечу:
– Молодец! Спасибо тебе большое. Сегодня можешь быть свободен. И еще можешь на пару дней отгулы взять. Будут вопросы – я сам их порешаю.
Дима искоса посмотрел на меня:
– Спасибо, я возьму отгулы, – а через паузу добавил: – У Светы сейчас тоже затишье по учебе, съездим куда-нибудь, отдохнем как раз.
Кольнуло хорошо, качественно. Пять балов тебе, Димочка, умеешь возвращать с небес на землю.
Я очень серьезно посоветовал:
– Предохраняйтесь, дети мои. Брак по залету – дело тухлое. Из своего опыта могу подтвердить.
Был Дима – нет Димы. Идет рядом со мной тело, значит, и я тебя достал тоже. Чем интересно? То, что у меня дочь есть и женат был ни для кого не секрет, чем же я тебя так в твою тюрьму загнал?
До меня дошло, когда к кабинету подошли. Я же про его семью знал. Пойду, что ли стол добивать лбом… Ладно, сейчас попробуем исправить.
– Есть тут умники, шутят про детей – цветов жизни на чужой клумбе, но я без своей Софьи жизни не представляю. Это самое удачное, что я в своей жизни сделал, пусть и случайно. Это хорошая случайность, самая лучшая. Бывает же такое.
Дима остановился, я притормозил тоже. Он повернулся ко мне, и я вижу, что ожил, глаза блестят, еще по-больному, но взгляд живой.
– Бывает. Соглашусь.
Он о своем – я так понял. Или общем. Нашем общем. Со случайности началось и никак не закончится. Может и впрямь уволиться, не ломать парню жизнь, оставить его самого разгребать свои завалы. Не хочу, не смогу.
– Дим, вчера не случайность была.
Он кивнул.
Горло опять засаднило, вышло хрипло до потери звука полной:
– Скажи мне «иди на хуй, Рома».
Дима головой дернул, отвел взгляд:
– Я лучше заявление на отгулы оформлю, можно?
В принципе он мою просьбу выполнил.
– Иди, оформляй.
А вот дверью перед носом у начальника невежливо хлопать. Я же не сейчас на хуй собираюсь.
***
С дверью некрасиво получилось. Роман так и остался в коридоре, но открывать и извиняться не было ни сил, ни желания.
С моим приходом коллеги оживились, и посыпались вопросы. Пробираясь к своему столу, я ответил всем сразу:
– Все прошло нормально. Дополнительно по проверке ничего не спрашивали. Роман придет, подробнее расскажет. Он заказчиков провожал, может, они ему что-нибудь и сказали.
Я открыл приложение по административным вопросам и оформил запрос на отгулы. Боже храни автоматизацию кадровых вопросов – не надо писать от руки заявление, бегать, собирать подписи. Письмо утвердит начальник, дальше по цепочке, только сиди и жди уведомления о согласовании. Просто замечательно, потому что я был явно не готов встречаться с Романом, даже если эта встреча – всего лишь подпись на заявлении. С меня хватило презентации.
Я совру, если скажу, что не спал, мучился и переживал. Ни капли. Пришел домой, пожелал маме спокойной ночи и лег спать, даже до душа не добрался – устал очень. Внутри было спокойно и очень тихо, настолько тихо, что я слышал любой шорох извне – мамины шаги в комнате, гул воды в трубах, лай собаки, шум машин за окном. Слышать так – непривычно, в голове обычно толкутся разные мысли, предположения, цифры, воспоминания. А сейчас все очень выпукло и ярко выделялось в моей абсолютной тишине. Говорят, такая тишина бывает перед бурей.
Под утро мне приснилось что-то странно-тягучее – будто я куда-то иду и вязну с каждым шагом: сначала по щиколотку, потом подламываются колени, ползу, снова могу идти. Под ногами то песок, то камни, все пути либо замыкаются в круг, либо я утыкаюсь в тупик, и снова бесконечные, длинные коридоры. Я иду и иду, понимая, что опаздываю то ли на поезд, то ли на самолет. Добираясь до очередного выхода, я осознаю, что надо вернуться, потому что забыл вещи или документы, и снова иду, бегу, ползу.
Проснулся от пиликанья будильника на телефоне. За окном серело, и я вспомнил вчерашний желтый свет у подъезда, темный профиль, очерченный этим светом, отсветы на руках, лежащих на руле, а потом горячую кожу ладоней на моей шее и затылке. И поцелуй.
Я не смог бы нафантазировать такое никогда. Все, что я воображал себе, было другим – замешанным на сопротивлении и боли, когда берут, не спрашивая, не интересуясь, хорошо ли тебе или плохо. Да, я могу в этом признаться – мне нравилась собственная беспомощность в сексе, прикрытая искусственной яростью и наигранным «не сдамся».
Вчера было иначе. Меня повело так, что я не играл. Совершенно честно сдался перед чужой силой, позволил бы все, если бы Роман не выставил меня из машины. Из-за того, что он мужчина и нет неловкости в этой капитуляции? Да в моих воображаемых сценах меня тоже не девушки пытали, но я там, в выдуманной реальности, орал и сопротивлялся. Давно пора было завязывать с этими фантазиями.
Вчера все получилось иначе. Незнакомый вкус, сначала немного непривычный, а потом слившийся в единое целое с движениями языка и губ, сильная хватка на шее, дыхание на щеке – мне хотелось еще, сильнее, дольше. Но это зависело не от меня, я брал лишь то, что давали.
Сейчас, утром было стыдно осознавать, что меня просто отымели этим поцелуем. От воспоминаний внутри все скручивалось от возбуждения и стояло как никогда. Я зарылся лицом в подушку и подсчитывал насколько быстро можно добежать до душа и врубить холодную воду. Не хотел снимать напряжение дрочкой. Я нормальный, я хочу быть нормальным, у меня есть девушка, я люблю ее. Не любовь до гроба, не срывает мне крышу, но мне с ней хорошо. Не надо мне такого, как мне с этим жить? Есть работа, есть мама, и я нормальный, абсолютно нормальный.
До душа я добрался через полчаса таких уговоров. Но легче не стало. От холодной воды остался внутри ледяной комок и мешал дышать.
На работе все оказалось еще хуже. По закону подлости – а, впрочем, чего еще от моего начальника ожидать – Роман охрип, и презентацию данных пришлось проводить мне.
Цифры я знал наизусть, особого труда не составило все разложить и разъяснить. Роман сидел довольный, улыбался, хрипел, соглашаясь с моими выводами, водичку мне подсовывал. У меня было одно желание – перегнуться через стол и заехать ему в довольную рожу, по принципу – мне хреново, значит и тебе, сукин ты сын, должно быть хреново.
Как удержался – сам не знаю. Но обозначить границы повод мне Роман дал, когда отгулы предложил. Я и обозначил:
– У Светы сейчас тоже затишье по учебе, съездим куда-нибудь, отдохнем как раз.
Не лезь ко мне, слышишь. Не лезь. Роман въехал в ситуацию сразу, перевел разговор и понес чушь про детей. Очень удачно, мать его! Чтобы он понимал в детях, сам же в разводе, и дочь без отца растет. А как оно расти полусиротой – мне знакомо.
Роман остановил меня перед этой треклятой дверью и совсем другим тоном сказал:
– Вчера была не случайность.
А то я не в курсе. Я не девчонка, но уже понял, как ты на меня смотришь. Понимаю теперь женский пол в их борьбе за равноправие – за такие взгляды действительно мужиков можно возненавидеть. Я и ненавидел. Старательно, очень старательно, пока не услышал:
– Скажи мне «иди на хуй, Рома».
Не скажу. Отпусти меня сам, отпусти! Отгулы – хотя бы два дня без тебя. Отпусти!
Отпустил. А с дверью действительно некрасиво вышло.
Вторая половина дня пролетела быстро, я даже не ожидал. Я передавал свои дела на эти два дня Лене, своей коллеге. Она все записывала, сохраняла ссылки на документы, уточняла расписание. Начальник, конечно, пообещал вопросы порешать, но лучше подстраховаться.
Пришло уведомление на отгулы, и я удрал на улицу позвонить Свете. Она ответила только на второй звонок, и по голосу я слышал, что она запыхалась. Я пошутил:
– Вечерняя пробежка? Куда бежим или от кого?
– С кухни мчалась – телефон в комнате остался. Ужин готовлю. Сейчас за учебу сяду.
– Есть предложение.
– Ну?
– У меня два дня отгулов. Давай съездим куда-нибудь, отдохнем?
Света задумалась:
– Не знаю. Я завтра во второй половине дня скажу. Если смогу договориться, чтобы меня день не отмечали на парах – я в твоем распоряжении.
Я выдохнул облегченно:
– Приезжай сегодня, бросай свой ужин. Мама точно что-то вкусное приготовила.
– Сегодня не хочу, извини. Устала, сил никаких нет. Давай до завтра.
– До завтра.
Вот так и общаемся. Ни любовных мессаг, ни «люблю-скучаю». Я разочарованно прижал телефон ко лбу. Не знаю, хотелось ли мне всей этой романтики, но чувствовал, что хоть и спим вместе и знаем друге о друге почти все – мы чужие. Может быть, если бы стали жить вместе – изменилось. Мама уже сколько на это намекает. Она внуков хочет, не знаю – хочу ли я сейчас весь комплект: семью, детей. Конечно, когда-нибудь надо. А я устал от редких встреч и одиночества.
Тут на улице, на сыром осеннем ветру меня вдруг затрясло, мелко так противно. Холод, так и не растворившийся с утра в груди, теперь расползся по всему телу, и хотелось плакать от бессилия и пустоты внутри.
Я еще немного постоял у входа в здание, пережидая приступ дрожи, и поднялся в кабинет.
Роман был на месте, поднял голову, взглянул на меня коротко и снова уткнулся в монитор. Я досидел до шести и поехал домой.
Дома мама ушла смотреть к себе телевизор, а я завис на кухне. Радио бормотало попсовые песенки, а я пил чай и думал обо всем сразу и ни о чем, пока не понял, что засыпаю.
Но сон ушел, едва я коснулся головой подушки. Устроившись под тяжелым одеялом, я вновь и вновь возвращался мыслями к тому, что произошло между мной и Романом. Убеждал себя, что ничего страшного, с кем не бывает, и через два часа таких прикидок дошел до фантазий о том, что бы случилось, если бы не ушел из машины. Моя так упорно внушаемая «нормальность» рушилась с катастрофической скоростью. Я кусал губы и представлял, как меня грубо раскладывают в тесной машине, в неудобной позе, выламывают тело, держат так крепко, что воздуха в легких на крик попросту не хватает, и меня трясло от этих картинок как в лихорадке.
Стащив трусы, я вдохнул глубоко, задержал дыхание и начал быстро и больно дрочить. Оргазм вдавил в кровать, превратил тело в горячую, дрожащую массу. Я лежал и моргал, пытаясь рассмотреть шов на потолке, но сдался – наощупь нашел трусы, вытерся и завернулся в одеяло. Ненавидеть себя буду завтра, а сегодня спать.
Проспал почти до одиннадцати. Проснулся чумной, и еще долго бродил по квартире, пытаясь прийти в себя. В полвторого позвонила Света. Она сообщила, что свободна, но из города уезжать не хочет. Я не стал убеждать ее в том, что до пансионата меньше часа езды, позвонил в ресторан, заказал столик на пять часов. В конце концов, не хочет – не надо.
Света явилась при полном параде: короткое черное платье, макияж, прическа. Передала мне с порога пакет со сменными вещами, и я дико обрадовался этому пакету. Это означало, что на ближайшие сутки она моя полностью.
Светик сегодня была умопомрачительно красива. Одежда делает человека, как ни крути. Недоступная, настоящая принцесса с ледяными серо-синими глазами, даже щека, которую я поцеловал, оказалась холодной. Света оценила мои восхищенные взгляды, и когда я вел ее к столику в ресторане, улыбалась очень довольно.
Не понимаю людей, которые заказывают в ресторане картошку и котлеты. Ресторан – это праздник, что-то новое, необычное, то, чего еще не попробовал. Поэтому не люблю посиделки в тех местах, где громкая музыка и играют группы, которые перепевают старые хиты.
Здесь мне очень нравилось, живой музыки сегодня не было, звучали тихие лаундж-композиции. Официант без просьб принес свечи на наш стол, мы заказали гору вкусностей, и ждать долго не пришлось.
Я решил опять попытать счастья:
– Свет, давай выберем время и уедем на пару недель в романтическое путешествие. Можем в Тайланд махнуть, чтобы с визами не морочиться.
Света нахмурилась:
– Дим, я такое себе не могу позволить.
– Я могу. Теперь могу. Скоро зима, а мы поедем туда, где тепло, – я вспоминал на ходу все фразы из маминых «мыльных опер». – Я без тебя не хочу ехать. Какой же отдых получится, когда рядом нет любимой. Видимся редко, а я скучаю постоянно.
Я говорил большей частью искренне и видел, что действует. Света смутилась, потянулась к салфетке, улыбаясь. Я пошел ва-банк:
– Я люблю тебя, – и, наклонившись через столик, поцеловал ее.
Света засмущалась и тихо ответила:
– Я тоже тебя люблю.
Перед десертом, пока убирали и накрывали заново наш столик, я пошел в бар. Света сбежала в туалет, и я заказал себе коктейль с виски.
Рядом на стул присел мужик и заказал водки. Повернувшись ко мне, он поднял рюмку и чокнулся с моим стаканом:
– Чтобы не пить в одиночку.
Я немного обалдел от такой наглости, но не стал особо возмущаться. Мужик показал бармену жестом, чтобы повторил, и протянул мне руку:
– Костя.
Я ответил рукопожатием и представился. Разговаривать с Костей особо не надо было – только слушать, он молол языком со скоростью сто слов в минуту. Я допил коктейль, и Костя крикнул:
– Ему тоже водки.
Бармен, не дожидаясь моего согласия, поставил передо мной рюмку и достал блюдечку с тонко нарезанным лимоном. Сервис, да уж.
– Давай выпьем. Ты здесь с девушкой?
Я кивнул.
– А я один, разошелся недавно с очередной. Но ничего, будет другая.
Мужика развезло. Он пьянел буквально на глазах. Я выпил водку, но лимон не стал брать, как-то к месту пришлась эта обжигающая горечь.
– Бабы зло. Я тебе точно скажу. Бабы зло.
Я разозлился и ляпнул:
– Переходи на мальчиков.
Откуда это вылезло – сам не понял.
Костя прищурился и посмотрел на меня внимательно:
– А ты по мальчикам что ли? Пидарас? Если что – я не согласен. Хоть они и суки, бабы. Люблю хорошеньких, с сильными ножками, чтобы танцевала сверху на члене. Некоторым так даже больше нравится, чем когда их трахают. Кончают, аж орут.
Водка догоняла и меня. Я смотрел на Костю и думал: симпатичный же мужик, сильный, молодой, чуть старше меня, трахается, наверное, со всей дури, только при мысли, что он ко мне сейчас прикоснется, передернуло. Все правильно, я не пидарас, а нормальный парень. Ага, с заскоками, с которыми надо срочно бороться.
На стойке опять появилась полная рюмка водки, и я предложил:
– Тогда за красивых девочек с сильными ножками!
Костя оскалился довольный:
– За них, за погибель нашу!
Я вернулся за столик к Свете, и бокал сладкого вина, которое мы долго выбирали из карты вин, срубил меня окончательно. Не помог даже десерт с маслянистым кремом.
По пути домой я вис на Свете как последнее чмо. Как она доволокла меня – не помню. Я по пьяни в любви ей признавался, а потом вырубило. Погулял, красавец, сводил в ресторан любимую девушку…
Света осталась ночевать, и утром я нашел ее на кухне, мирно беседующую с мамой. Похмелья особого у меня не наблюдалось, немного подташнивало и все. Света не выглядела недовольной, видимо, вчера я бузил в рамках приличия.
Света шутила про пьяное вино и редкую породу непьющих мужчин, я поддерживал. Мама сияла от счастья, радуясь, что мы хорошо отдохнули. Идиллия. Именно то, чего я хотел, и теперь понял, что сделать, чтобы не потерять.
Когда мы остались одни, я обнял и поцеловал Свету:
– Я тебя люблю. Выйдешь за меня замуж?
Она не ожидала. Отвела взгляд и долго молчала. Мне стало страшно, когда я услышал уклончивое:
– Ты манипулятор. И я люблю тебя.
Мне нужна была ясность:
– Да или нет?
Она улыбнулась:
– Да.
Я подхватил ее на руки и закружил по кухне. Со стола полетела чашка, разбилась, и Света вскрикнула. Я успокоил:
– На счастье. А сейчас мы пойдем за кольцами.
Света рассмеялась:
– А не рановато?
– Нет, не рановато. Обручальные кольца, свадебные потом, или сейчас… неважно, – затараторил я не хуже вчерашнего Кости. – Я хочу помнить этот день и твое «да».
Услышав шум и грохот бьющейся посуды, мама прибежала на кухню. Я прокричал ей:
– Сама, Света сказала «да».
Мама, конечно, расплакалась, расцеловала нас обоих и прошептала:
– Дети, я такая счастливая. Вы очень красивая пара.
За кольцами мы выбрались через час – успокаивали маму, которая разволновалась так, что пришлось поить корвалолом.
Света выбрала себе кольцо из белого золота с небольшим бриллиантом, я с ее одобрения – тонкое серебряное кольцо.
На золотых свадебных кольцах мы зависли. Спорили, мерили, Света не выдержала первая и попросила таймаут:
– У нас есть время. Не все разу.
Я согласился.
Второй день прошел куда удачнее первого. Вечером меня ждал вкусный ужин и потрясающий секс.
А на следующее утро я отвез Свету в университет и поехал на работу. Впереди были еще два рабочих дня.
***
Дима явился на работу заметно отдохнувший. Бурно отдохнувший, можно так сказать – глаза красные, не выспался, но светится весь, прям не узнать. На работу налетел как коршун. А на пальце тонкое, похожее на обручальное, кольцо.
Красивое кольцо – ничего не скажу. На его руке нормально смотрится. Пальцы тонкие, кожа неогрубевшая, не в шахте же он работает. Но рукопожатие сильное, уверенное – я многое могу сказать о человеке по тому, как он руку пожимает. Мне нравится, как Дима силу рассчитывает, и ладонь выворачивает чуть в сторону, чтобы тот, с кем здоровается, без проблем обхватил кисть. Ненавижу, когда суют чуть ли не в морду, типа жми, я тебе чуть ли не одолжение делаю. И кольца не уважаю, насмотрелся на перстни в девяностых. Один такой перстенек мне ребро сломал в свое время.
Мы когда с Людой поженились, я почти сразу кольцо носить перестал. Мешало и потерять боялся. Люда обижалась, говорила, что не люблю ее. Права она была.
А кольцо у Димки красивое, ладно уж. Вот так тебе, Рома, выпустил парня на вольные хлеба, а тот уже окольцованным дятлом вернулся.
Вышел с коллегами поговорить, не сдержался:
– Как отдохнул, Дима? Как Света?
Дима вынырнул из своего угла и ответил оптом, угадывая мое любопытство:
– Отлично. Я Свете предложение сделал.
Коллектив оживился. Девочки наперебой бросились поздравлять. Ох, красавицы, как сказал бы Станиславский, не верю я вам ни на грамм. Ведь вы тут и замужние и при парне, в голосах все равно разочарование слышно.
Я свое разочарование запил кофе, откашлялся и выдал:
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 243 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |