Николай Михайлович Новиков 15 страница

— Нет.

— Полетим в Испанию…

— Где ты будешь ругать местное телевидение и указывать мне, куда можно ходить, а куда нет? Лети сам.

Нигилист глубоко вздохнул, опустил голову. Несколько минут он разглядывал свою ладонь, лежащую на покрывале, потом взглянул на Наташу. Печальная улыбка осветила его лицо, на какое-то мгновение Наташе показалось, что перед нею не Петр Яковлевич, а совсем другой человек, но только на мгновение. Улыбка исчезла так же незаметно, как и появилась. Ярость загнанного в западню зверя вспыхнула в глазах Нигилиста.

— Никто не помог мне, никто не посочувствовал. Ну что ж… Переживу как-нибудь. А они — нет.

Наташа ничего не поняла. Она со вчерашнего дня догадывалась, случилось что-то неприятное в их фирме, но после вечернего скандала не разговаривала с Нигилистом до сегодняшнего вечера. И, честно говоря, неинтересно ей было то, что происходит у него на работе. Она уже привыкла, что работа — это как бы другая его жизнь, куда ей вход был заказан.

Длинный звонок в дверь сбросил Нигилиста с кровати. Он подошел к Наташе, ласково коснулся ладонью ее черных волос.

— Я люблю тебя, Наташа…

Наташа ничего не ответила.

Оказывается, пришел тот самый Радик, который так не понравился Наташе в прошлый свой визит. Она даже не вышла к гостю, пусть Нигилист сам занимается с ним, подает закуску, выпивку, решает какие-то деловые вопросы! Ее это не касается.

Он сам заглянул в комнату, радостно оскалился:

— Добрый вечер, хозяйка! Какая красивая, какая задумчивая, где такую нашел Петр Яковлевич? Тоже пойду, искать буду. Напрасно искать буду, нигде таких больше нет! Почему молчишь, хозяйка? Боишься меня, да? Не надо бояться, Радик никого не обижает.

— Пошли в другую комнату. — Голос Нигилиста почему-то дрожал.

Наташа с удивлением посмотрела на мужа — он был бледен как снег. И вообще сегодня Петр Яковлевич был сам на себя не похож — суетливый, дерганый, видно, от Радика, который, напротив, держался очень уверенно, многое зависело в делах фирмы Нигилиста.

Не хотелось сидеть в халате, когда в квартире находился чужой мужчина. Наташа пошла в ванную, надела джинсы и теплую кофту, вернулась в свою, как она ее называла, комнату. Включила переносной телевизор «Сони», но, как назло, ничего интересного не передавали, сплошные политические страсти по всем каналам.

Где-то через полчаса зазвонил телефон. Аппарат был и в этой комнате, однакоНаташа и не думала снимать трубку, не сомневалась, что звонят Нигилисту. Но Нигилист почему-то пришел сюда. Краем уха Наташа услышала: «Шереметьево», «таможня», «срочно».

— Понятно. — Нигилист положил трубку. Глубоко вздохнул и повернулся к Наташе. — К сожалению, мне нужно будет срочно смотаться в «Шереметьево», возникли проблемы с нашим грузом.

— Что, больше некому? — И вдруг спохватилась. — А этот Радик останется здесь? Или с тобой поедет?

— Мы еще не все вопросы решили, ничего страшного в том, что он посидит у нас, посмотрит телевизор. Поговорит с тобой. Кто у нас тут хозяйка?

— Я не желаю развлекать его! Пусть едет вместе с тобой, мне неприятен этот тип.

— И там будет прогуливаться в зале ожидания, пока я не решу все проблемы с нашим грузом? Нет, Наташа, так с гостями не поступают.

— Это твой гость, ты о нем и думай.

— Это — наш гость, — жестко поправил Нигилист. — Пожалуйста, не забывай об этом. Я скоро вернусь… Радик, — услышала Наташа из коридора. — Через два часа я вернусь. Все.

Наташа и сказать ничего не успела, как хлопнула дверь, и Нигилист исчез. Она была одна в квартире с этим страшным Радиком. Тревожно стало на душе. И что же она будет делать целых два часа? Может, закрыться в своей комнате? А тут и запора на двери нет…

Пока она думала, дверь распахнулась, и в комнату вошел Радик. Наташа попятилась к окну. Гость усмехнулся, присел на кровать, ткнул кулаком в покрывало, покачал головой:

— Жестковато… Опять меня боишься, да? Я же сказал — не надо Радика бояться, он женщинам плохо не делал, только хорошо делал, очень хорошо. Если женщине плохо было, больно было, неприятно — сама виновата. Зачем себе больно делала?

— Что все это значит? Пожалуйста, уходи в другую комнату, я… я устала и хочу отдохнуть.

— Я тоже устал, все устали, понимаешь. И Петр Яковлевич устал, очень много работал, теперь опять поехал работать. Ему надо, у него дела плохо идут. А мы можем отдохнуть.

— Как это? — не поняла Наташа.

— Так, — снова ухмыльнулся Радик. — Ты ляжешь в постель, я тоже, и будем отдыхать. Потом я встану и уйду, а ты останешься. Но если понравится, можешь уйти со мной. Навсегда. Зачем тебе этот Петр Яковлевич? Разве он может оценить такую женщину?

Наташа почувствовала, как задрожали коленки. Чего-чего, а такого она не ожидала. Вот это гость! Так прямо и говорит, что она должна лечь с ним в постель!

— Тебе не стыдно такое говорить?

— Нет. Почему я должен стыдиться? Хочу красивую женщину, почему не могу хотеть? Я что, не мужчина, да?

— Но эта женщина замужем! И не желает даже смотреть на тебя!

— Желает, не желает, — пожал плечами Радик. — Меня это не интересует. Ну, давай! Времени у нас мало.

Он шагнул к ней, схватил за кофту. Наташа дернулась в сторону изо всех сил — пуговицы так и брызнули на пол. Но Радик облапил ее, стиснул с такой силой, что дышать стало трудно. Потом рванул с нее кофту, разодрал белую футболку, сорвал лифчик и остановился, жадно глядя на ее белые груди.

— Хорошо… — бормотал он, наклоняясь и пытаясь поймать своими губами ее губы. — Хорошо… такая женщина…

От его смрадного дыхания у Наташи закружилась голова. Она неистово колотила его кулачками, била ногами, крича:

— Скотина!… Подлая тварь! Отпусти меня, подлец! Отпусти… я не хочу, не хочу…

— А я хочу… заткнись, будешь дергаться, прибью!

Он яростно мял ее груди, хрипел и сопел, пытаясь другой рукой сорвать джинсы. Но Наташа столь же яростно извивалась, пытаясь вырваться из его лап. Наконец ему надоела эта возня. Он сильно ударил ее ладонью по щеке. Наташа отлетела в сторону, свалилась на кровать, машинально прикрывая ладонями груди.

— Не дергайся, — прохрипел Радик, возвышаясь над ней, словно фургон с протухшей рыбой. — А то хуже будет. Сделаю так, что на мужчину потом смотреть не станешь!

Он стал медленно расстегивать пояс своих брюк, не сводя с Наташи мутного взгляда. Какое-то безразличие на мгновенье овладело Наташей, полная обреченность. Сейчас он снимет брюки и навалится на нее — никто не защитит, ничто не спасет… Кроме нее самой. Недавно ведь смотрела по видео фильм о маньяке… Как его обманула главная героиня? Да очень просто… Только нужно успокоиться, успокоиться, а потом попробовать.

Наташа закрыла лицо ладонями, чтобы не видел ее глаза, чтобы не смог догадаться. Внешне это казалось вполне естественным проявлением ужаса.

— Я не хочу, чтобы меня насиловали. Пожалуйста, не надо так грубо.

— И что ты предлагаешь? — Радик расстегнул ширинку, но снимать брюки не спешил. — Я тоже не люблю так. Это, понимаешь, надо с нежностью, чтобы приятно было. — Он щелкнул пальцами.

«Свинья грязная», — подумала Наташа.

— Я ничего не могу поделать, ты сильнее. Я согласна… и только не надо меня бить, я не хочу… не хочу, чтобы синяки были, чтобы муж узнал…

— Ты согласна? — Радик внимательно посмотрел на Наташу. — Тогда раздевайся. Ну? Раздевайся, быстро!

— Я… я не могу, я стесняюсь тебя.

— А я люблю смотреть, как женщина раздевается. Давай, снимай свои шмотки!

— Пожалуйста, отвернись, — попросила Наташа. — Мне… очень трудно настроиться. Потом, потом ты сможешь смотреть, сколько захочешь, а сейчас… прошу тебя… отвернись.

— А ты меня стукнешь чем-то по башке?

— Чем? Это же спальня. Сам посмотри… Пожалуйста, прошу тебя…

— Но ты будешь со мной ласковой, как котенок. Да?

— Да… я постараюсь.

Радик покачал головой и нехотя отвернулся. Наташа встала с кровати, подошла к трюмо, ногой осторожно выдвинула нижний ящик, одновременно с резким звуком расстегнув «молнию» на джинсах. Потом быстро нагнулась и взяла из ящика маленький серебристый пистолет. Тот самый, при помощи которого Нигилист убедил ее впервые сесть в его «мерседес». Вскоре после свадьбы она уговорила Нигилиста подарить ей эту замечательную вещичку. И частенько брала пистолет с собой, выходя на прогулку, — на случай, если придется столкнуться с кем-то вроде Валета, теперь она знала, на что способны такие люди. А когда была дома, пистолет лежал в нижнем ящике трюмо. Нигилист объяснил, как им пользоваться, и даже обещал принести разрешение на оружие. Но то ли забыл, то ли не смог — пока разрешения не было.

— Можешь повернуться, уже все. — Наташа подняла пистолет на уровень живота Радика.

— Как долго я ждал этого момента, какая женщина… — гнусным, похотливым голосом пропел Радик, поворачиваясь.

Ухмылка медленно сползла с его толстых, слюнявых губ. Он выпучил глаза, налитые кровью.

— Ты что? Ты… стерва, сука, решила попугать меня? Думаешь, я от зажигалки стану убегать? Да я т-тебе сейчас ноги выдерну, понимаешь! Ах ты!..

— Стоять! — не своим голосом крикнула Наташа. Всю ярость, все оставшиеся силы вложила она в этот нечеловеческий хриплый вопль.

Радик дернулся, будто в невидимую стенку лбом ткнулся. Потом поднял руку, шагнул к ней.

— Отдай игрушку, детка, и забудем о твоей глупости…

Наташа щелкнула предохранителем и, подняв дуло повыше, нажала на спусковой крючок, зажмурив глаза. Грохнул выстрел. Радик шарахнулся назад. Открыв глаза, Наташа увидела, как он, зацепившись за край кровати, падает на пол.

«Неужели попала?»

— Встать! — крикнула она и тут же подумала, что выстрелы могут услышать соседи и позвонить в милицию…

Но сперва нужно было убедиться, попала она в Радика или нет. А вдруг убила? Радик медленно поднимался. Наташа вздохнула с облегчением: слава Богу, не попала! Радик смотрел на нее исподлобья. Но уже не злобой, а страхом были полны его глаза.

— Слушай, убери пушку, а? — просипел он чужим голосом. Как будто на середине песни Розенбаума сменил Малинин. — Я не притронусь к тебе, клянусь.

— На колени!

— Зачем? Слушай, что раскомандовалась? То встань, то — на колени, туда-сюда, туда-сюда… Давай, я сразу пойду.

— На колени, — повторила Наташа, плотнее обхватывая пальцем спусковой крючок. — Ты подлец, негодяй, изверг! Одно лишнее движение, и я стреляю. Между прочим, разрешение на оружие у меня есть. А доказательства твоей вины и дураку понятны. Ну?!

Радик нехотя опустился на колени, руки сам положил за голову.

— Хорошо, я виноват. Прости. Не надо стрелять, слушай. Ну зачем? Давай по-хорошему, да? У меня деньги есть, много…

Наташа осторожно, не спуская глаз с Радика попятилась к тумбочке, на которой стояли телевизор и магнитофон. Дрожащими пальцами вставила кассету, включила магнитофон на запись.

— Расскажи, что ты хотел сделать.

— Зачем, ну? Не надо ничего рассказывать…

— Расскажи! — взвизгнула она. — Или я убью тебя, гадину такую! Одним негодяем станет меньше! Ну?! Говори!

Сумасшедшие, ненавидящие глаза Наташи, ее растрепанные волосы, разорванная одежда, царапины на лице еще больше испугали Радика. Он, запинаясь, рассказал о том, что набросился на нее, хотел изнасиловать. Все рассказал. Потом, скрипя зубами, поклялся жизнью и здоровьем своей матери и своих детей, что до конца жизни не будет мстить Наташе, не причинит ей зла и никому не расскажет о том, что случилось.

— А теперь — пошел вон!

— Кассета? — хмуро спросил Радик, поднимаясь с колен.

— О ней узнают, если ты нарушишь свою клятву. Я тоже кое-что понимаю, на юге выросла. Пошел вон!

— Я куплю ее. Сколько хочешь?

— Пошел вон! — в третий раз крикнула Наташа. — Вон, вон! И никогда больше не приходи сюда. Никогда! Подонок!

Когда Радик ушел, Наташа заперла дверь и минут пять стояла, прислонившись к ней спиной — не было сил и шагу сделать. Потом она все-таки оторвалась от двери, шатаясь, прошла в комнату, открыла настежь окно, положила пистолет в ящик трюмо. Подумала, что надо бы сходить в ванную, и без чувств рухнула на кровать.

Добравшись домой, Валентин Плешаков первым делом достал с чердака обрез, положил под матрас. Жил он в кухне, как и большинство парней, ощутивших себя взрослыми, — вечером родители до утра перебирались в хату, можно было друзей пригласить и девушку привести. Полная свобода ночных действий, что и нужно молодому человеку, пока еще не построившему свой собственный дом.

Добирался Плешаков долго, почти двое суток, рискуя быть ограбленным, а то и убитым в пути, но не это его пугало. Страх, который родился на площади у Курского вокзала, обуял все его существо, истребил все другие страхи и даже элементарную осторожность — ведь в сумке лежала огромная сумма денег. Хотелось поскорее добраться домой, закрыться в кухне, зарыться с головой в одеяло — казалось, это и есть спасение. Другого — теперь он ясно понимал это — нет. Слишком подло он поступил, слишком крупного зверя раздразнил. Такие не прощают.

В который уж раз, будто молния, сверкала в мозгу мысль: какого хрена он сделал это? Все ведь было нормально, бабки приличные, здесь такие не получишь, возможность и дальше иметь каждый раз такие же, если не больше — нужно было только организовать это дело посолиднее. Так что же он сделал? Зачем?! Не было разумного объяснения, ослеп от злобы, не соображал, что творит. Все дни перед поездкой в Москву, как закроет глаза, так и видит: он, как червяк, извивается перед приезжими москвичами, умоляет пощадить. И это, может быть, слышит Наташа.

Не о деньгах думал, даже не о девках московских и не о Наташе — о том, как отомстить. Любым способом, но — отомстить. Казалось, придумал, как. Да, это — подлянка, а они с ним как поступили, фраера залетные? Уверен был, что у Наташиного мужа возникнут очень крупные неприятности, да и у телохранителя — тоже. Хоть менты ими займутся, хоть покупатели. Вот и отомстит за свое унижение. В любом случае накажет. Пока разберутся, что к чему, Валентин Плешаков будет далеко от Гирея, пусть попробуют найти. Как думал, так и сделал.

Но теперь было страшно. Полдня Плешаков провалялся на диване в кухне. Все силы истратил на дорогу, на мысли о том, что его поисками обязательно займутся и другие — покупатели. А они люди серьезные, наверное, связи и в Краснодаре имеют, значит, соваться туда бесполезно. Найдут. Сидеть дома тоже нельзя. Уж тут его точно найдут И обрез не поможет — взорвут вместе с обрезом.

Плешаков решил на время, месяц-другой, поселиться у своего давнего дружка Васьки Рагозина по прозвищу Шестипалый. Когда-то Васька рубил дрова и хрястнул топором по большому пальцу на левой руке, разрубил напополам. Так у него стало на левой руке шесть пальцев и появилась подходящая кличка. Шестипалый жил в районном центре, городе Гулькевичи, что километрах в семи севернее Гирея. На окраине, неподалеку от районной больницы, у него был небольшой кирпичный домишко. Дружок надежный, не продаст, и живет один, вот у него можно отсидеться. А там видно будет. Плешаков собрал необходимые вещи, сказал матери, что едет в командировку, в Краснодар, дружкам сказал то же самое и махнул в Гулькевичи на «яве».

Была еще мысль: поговорить с авторитетными ребятками в Гулькевичах, мол, достают фраера московские, грозятся убрать непонятно за что. Отслюнить тысяч пятьдесят, может, прикроют? Плешаков подумал и решил никому не говорить. Ничего. И вообще, не выходить из дома Шестипалого по крайней мере с месяц. Лечь на дно. Не исключено, что московские скажут местным, за что его разыскивают. Тогда и свои могут перо в бок воткнуть.

Шестипалому сказал, что отметелил в Краснодаре одного блатаря за бабу, а тот центровым оказался, теперь нужно какое-то время не мозолить глаза общественности. Шестипалый все понял, возражений не имел, а когда получил десять тысяч в банковской упаковке, и вовсе обрадовался.

— Да живи сколько хочешь, Валек. Мой дом — твой дом, ты ж знаешь. Я — никому, понятное дело, с краснодарскими опасно связываться, бизнесмены хреновые! Бабок до хрена, думают, все могут. И нехай думают. А мы с тобой хорошо посидим сегодня вечерком. Хочешь, телок выпишу?

— Нет, Шестипалый, посидим вдвоем.

— Ну, вдвоем так вдвоем, — согласился хозяин, — оно даже и лучше, посидим, поговорим. Так я сбегаю к ресторану «Венец». Чего надо взять?

Валек посмотрел в тусклые глаза тридцатипятилетнего худого мужичонки в грязных джинсах, вытащил из кармана кучу смятых банкнот, бросил на стол.

— Возьми что хочешь. Солидное. Чтоб двум мужикам не стыдно было сидеть за столом. Понял, да?

— Ну так чего ж не понять. Ты при бабках, Валек, возьмем чего-нибудь классное. Виски или водяры? А может, вино хочешь? Я тут пробовал недавно у одного кента водяру, «Абсолют» называется — ну, ты что! Абсолютная водяра. Правда, стоит прилично… Но тут хватит. Взять? И закусон.

— Давай.

Плешаков облюбовал себе диван, пристроил за спинку обрез, лег и стал ждать возвращения Шестипалого.

Часа три сидел Валет в посадке за поселком. Выпил две банки пива, еще раз внимательно изучил план улиц, нарисованный Ратковским, потом сжег его. А когда стемнело, не спеша направился в поселок.

Скоро стало ясно, что план весьма приблизительный, улиц оказалось намного больше и не на всех были указатели с названием, а может, и были, да отсутствие фонарей не позволяло это заметить. Пришлось у местных жителей спрашивать, где тут у них улица Ватутина? Пожилая женщина в теплой кофте и платке, несмотря на то, что жара с наступлением вечера спала, долго растолковывала Валету, как пройти на улицу Ватутина.

Вроде бы растолковала, от чего, похоже, сама получила удовольствие. Огромные, яркие звезды в ночном южном небе Валет попросту не замечал. Больше всего он опасался нарваться на пьяных мужиков или подростков — светиться здесь вовсе не следовало.

В конце концов нашел он улицу Ватутина, присел на бревно, лежащее неподалеку от дома, который вроде бы принадлежал Плешакову или его родителям, закурил. Теперь нужно было выяснить, тот ли это дом и есть ли в нем Плешаков или отсутствует.

Пять тысяч баксов — солидная сумма, поэтому и согласился, когда босс деликатно намекнул на возможность подзаработать. Валет не был профессиональным киллером, но однажды убил человека, который не мог вернуть ему долг. И еще несколько раз присутствовал на кровавых разборках. В общем, знал, что и как. И не сомневался, что деревенского лоха пришьет запросто и так, что никто не подумает искать его, Валета. К тому же босс гарантировал подтвердить, что все эти дни он исправно служил в фирме. Риск был небольшой. Главное — не светиться.

Босоногий парнишка лет двенадцати неторопливо шагал мимо.

— Эй, шпана, ну-ка, иди сюда, — позвал Валет.

— Сам ты шпана, — огрызнулся мальчишка.

— Ну ладно, не обижайся. Дело у меня к тебе есть.

— Закурить дашь? — Мальчишка подошел ближе.

— А как же! Обязательно. — Валет вытащил из пачки «Мальборо», протянул будущему хулигану.

— Ух ты, «Мальборо»! Спасибо. Ну, чего хочешь?

— Скажи мне, где Валентин Плешаков живет? А то я немного заплутал в вашей деревне.

— Это не деревня, а поселок, — солидно затянулся мальчишка. — А на кой тебе Валек сдался?

— Дело у меня к нему есть.

— За «планом» приехал?

— Как ты догадался?

— К нему часто приезжают, даже из Кропоткина, и на машинах, и на мотоциклах. Даже с чувихами, бывает.

— Такой он важный у вас? — поинтересовался Валет. — Я так и думал. Не зря мне люди посоветовали к нему обратиться. Ну, так где он живет? В этом доме?

— В этом. Только его сейчас дома нет.

— Какая жалость. Ну, тогда растолкуй, где мне найти его, если ты такой всезнающий. Сам-то «план» пробовал?

— Один раз. Парни дали. Только мне не очень, башка разболелась. Привычки нет. Я лучше, как Валет, продавать буду. У меня в огороде четыре конопли вдоль межи растут, «культурка». Мамаша не знает, что это такое, а я «урожай» собираю. Зимой кому-нибудь продам.

— Да, ты не пропадешь в этой жизни. — Валет поднялся с бревна. — Ну, так где Плешаков?

— Дай пару сигарет, скажу.

Валет вытащил из пачки четыре сигареты. Тот на сей раз лишь сдержанно кивнул, чего благодарить — это ж плата за информацию.

— Валек уехал. — Мальчишка осторожно засунул сигареты в карман рубашки. — В Краснодар.

— Черт возьми! — огорчился Валет.

— Что, ломки? Ну ладно, ты хороший мужик, я тебе скажу, что он уехал на «яве», а на «яве» Валек в Краснодар не ездит, у него права недавно забрали. Я так думаю, он махнул в Гулькевичи, к своему кенту Шестипалому, они вместе в зоне срок мотали.

Валет с облегчением вздохнул. В сумке, висевшей на плече, лежал атлас автомобильных дорог еще Советского Союза, все населенные пункты вокруг поселка Гирей Валет запомнил.

— Ты клевый чувак. Выручил меня. Если б еще подсказал, как Шестипалого найти там, было б замечательно.

— Я точно не знаю, но ты покрутись в центре, у базара, возле гостиницы «Венец», Шестипалого многие знают.

— А в Гулькевичи как попасть?

Парнишка посмотрел на него с явным удивлением.

— А ты откуда приехал?

— Из Питера к дружку, он в Кропоткине живет, — не растерялся Валет. — Он и посоветовал съездить к Валентину.

— Понятно. Ты выйдешь вот так на улицу Ленина и топай прямо до кладбища. Там будет трасса на Гулькевичи. Может, и поймаешь попутку. Ну, пока.

Валет кивнул, пожал руку помощнику и скорым шагом направился к улице Ленина.

— Два часа ночи, — посмотрев на часы, сказал Шестипалый. — Давай спать, Валек, мне завтра на работу, не проснусь ни хрена.

— Прогуляй. Делов-то… — пробормотал Плешаков. — Все равно бабки вовремя не платят. Ну, и пошли их…

— Нельзя, — развел руками Шестипалый, стаскивая грязные туфли. — Здесь хоть какие-то бабки платят, а пошлешь их, так и совсем без ничего останешься. Сам знаешь — везде сокращение.

— Нормально посидели, — после некоторой паузы подытожил Плешаков. — Водка, точно, оказалась классной.

— Абсолютная, шо ты хочешь? Я ж тебе говорил.

— Литру уговорили, а я чувствую — еще смог бы. Хорошо. Можно вздохнуть с облечением, а то надоели уже кошмары.

— Нарвался ты, Валек, на неприятности… бывает. Не боись, тут тебя не найдут, никто ж не знает.

— И ты никому не говори, слышь? На работе, и вообще, кто будет спрашивать — не видел, ничего про меня не знаешь. Понял, Шестипалый?

— Да понял, понял. Ты на диване? Там в шкафу возьми себе подушку и одеяло. Может, и простыни есть, не помню.

Шестипалый поплелся во двор, а Плешаков достал одеяло и подушку, простыней в шкафу не оказалось, бросил их на диван, положил под подушку обрез. Вернулся Шестипалый, запрыгал на одной ноге, стаскивая джинсы.

— Пойду и я выскочу.

— В туалет не ходи, — посоветовал Шестипалый. — За угол — и все дела.

Плешаков кивнул и вышел из комнаты. Постоял на пороге, задрав голову. В мягком темном небе переливались, играли огромные звезды, будто специально для него представление устроили. В густых кустах сирени с какой-то безысходностью заливался сверчок. Плешаков, расстегивая на ходу джинсы, неторопливо направился к углу дома. Темная фигура отделилась от кустов сирени и бесшумно метнулась к нему.

— Привет из Москвы, — прошипел Валет, всаживая в спину Плешакова узкий тонкий нож.

Плешаков дернулся, повернул к Валету изумленное лицо. Губы его дрожали, он что-то пытался сказать, но кровь, хлынувшая изо рта, помешала. Потом медленно завалился набок, в густую траву. Валет успел выдернуть нож и, злобно усмехаясь, наблюдал, как судорожно бьется в траве его жертва. Потом наклонился, ударил ножом еще раз — под сосок на левой стороне груди. Раз, другой, третий. Плешаков захрипел, выгнулся в последний раз и затих, с отчаянным изумлением уставившись на звезды. Словно они были виновны в его гибели.

В соседнем дворе завыла собака.

Валет вытер нож о рубашку убитого и, перемахнув через ветхий забор, помчался по улице в сторону железнодорожной станции. Там он запрыгнул на «тормоз» отходящего товарного состава и через полчаса был на станции Кавказская. Еще через час сидел в купе скорого поезда, мчавшегося на север.

Нигилист сидел на кровати, обхватив голову руками. Лицо его было бледным, осунувшимся, под глазами набухли темные мешки. Утреннее солнце поднялось над деревьями и крышами, наполняя теплыми лучами чистый, вымытый дождями город. Наташа спала, а Нигилист, похоже, и не ложился в постель всю ночь.

Вчера, когда он вернулся домой — ни в какой аэропорт его не вызывали, два часа, как и условились с Радиком, он ездил по улицам Москвы в своей машине, — вид Наташи его испугал: кофта разодрана, футболка под нею — тоже. Бретельки лифчика торчат из-под обрывков одежды. Левая щека распухла, на лице царапины, на руках, на молочно-белых грудях — синяки. Наташа сидела на кровати, смотрела прямо перед собой невидящим взглядом. Не плакала — только смотрела, молчала, но все это было страшно.

Нигилист бросился к ней, стал спрашивать, что произошло… Мог бы и не спрашивать, и так все ясно. С той минуты, как позволил Радику и согласился на его условия, знал, что все будет именно так. Не знал только, что вид Наташи так испугает его, вызовет такую волну ненависти — хоть бери пистолет и стреляй — всех, кто виноват в том, что случилось. А потом — себя.

Наташа ни слова не сказала ему. Она молча согласилась пойти в ванную, приняла душ и упала в постель. Он не посмел ее тревожить. Лишь повторял, что в милицию заявлять нельзя, ничего хорошего из этого не получится. Нужно потерпеть, немного потерпеть, он, Нигилист, никогда не забудет того, что случилось, он отомстит всем, всем, пусть она не сомневается, они кровью заплатят ему за ее позор!

Судя по тому, что из милиции никто не интересовался, что тут произошло, Наташа не позвонила.

Она уже спала, вздрагивая и вскрикивая во сне, а он сидел рядом на кровати и все повторял, как молитву, как заклинание, что никто не уйдет от ответа за ее страдания. Никто!

Больно было и стыдно. Неужели он, Петр Нигилист, дошел до такой подлости — отдал свою жену на растерзание какому-то гнусному уголовнику? Это — он?! Все бы свои деньги, что хранились в швейцарском банке, отдал за то, чтобы твердо знать — нет, это не он. Если бы Наташа проснулась вдруг и сказала: ты виноват, прыгай в окно, такие не имеют права жить — он бы прыгнул.

Вот и утро наступило, но не принесло облегчения. Наташа открыла глаза. Нигилист замер: что она скажет? Она молчала, только в уголках глаз блестели слезинки.

— Наташа! — бросился он к ней. — Это чудовищно, ужасно, кто бы мог подумать! Я так переживал, я всю ночь не спал…

Наташа вспоминала все, что случилось вчера вечером: уход Нигилиста, самоуверенную рожу Радика, его руки, причиняющие боль, зловонное дыхание, удар, ее план, так удачно приведенный в действие… У него не получилось ничего. А вот что было потом, совершенно не помнила. Сказала, что Радик не смог ее изнасиловать, или не сказала? Похоже, он ничего не знает. Ну и пусть не знает!

— Наташа, как ты себя чувствуешь? Может, нужно к врачу сходить? Хочешь, я приглашу гинеколога, самого лучшего, самого знаменитого… Хочешь, Наташа? Я сделаю все, что ты скажешь!

— Ты уже сделал…

— Кто же мог подумать… Если бы я знал… — Наташа почувствовала фальшь в его голосе. Он искренне переживал, искренне сочувствовал ей, и на фоне этой искренности фальшивые слова были особенно заметны.

— Ты знал, — равнодушно произнесла Наташа, — ты все это подстроил. Что ты хочешь от меня? Уйди, мне ничего не нужно.

— Я?! Как ты можешь думать об этом? Наташа, клянусь тебе, они все, все до одного будут наказаны. Вот увидишь!

— Не увижу. Я ухожу от тебя. Ты предал меня, мужчина не может поступить так подло. Ты просто подонок. Как и этот Радик.

— Наташа, пожалуйста, прошу тебя, не надо так говорить. Когда-нибудь я все тебе расскажу, но не сейчас, не время. Да, я подонок, согласен, но так получилось…

— Уходи…

— Наташа! Ну пожалуйста, не будь такой жестокой, я…

— Жестокой?! После того, что здесь было? После того, как ты оставил меня в квартире с подонком, чтобы тот изнасиловал меня?! Убирайся, я ненавижу тебя! Ненавижу!

— Я не виноват в том, что так получилось! — по-бабьи взвизгнул Нигилист. — В этом и твоя вина! Ты настояла на том, чтобы мы поехали в этот дерьмовый Гирей, из-за тебя я встретился с каким-то гнусным типом, из-за тебя попал в идиотскую ситуацию! Об этом хоть подумала?

— Ты не виноват?

— Ну, хорошо, виноват, но не только я…

— А кто же еще?

— И ты тоже.

— Ты еще хуже, чем я думала. Ну, пожалуйста, оставь меня в покое, оставь, оставь! Я понимаю, что это твоя квартира, я уйду отсюда, сегодня же, немного приду в себя и уйду…

— Это твоя квартира, никуда ты не уйдешь отсюда.

— Ты думаешь, сможешь меня удержать? Никогда! Я ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу!

— Наташа! — Нигилист встал перед ней на колени. — Прошу тебя, прости. Прости, Наташа! Я сделаю для тебя все, что хочешь! Хочешь машину? Или поедем в Америку, по Нью-Йорку погуляем, по Сан-Франциско? Все, Наташа, все, только прости!

— Ненавижу.

— Я понимаю, не сейчас, не сегодня. Прости когда-нибудь… Наташа? — Он пытался заглянуть в ее глаза. — Когда-нибудь прости меня, Наташа… Я буду ждать. Я сам себя накажу за то, что случилось. Это твоя квартира, Наташа, я ухожу… Может, я и подонок, но не могу… не могу, не могу!! — закричал он, вскакивая на ноги и бестолково размахивая кулаками. — Я не могу так!!

Дата добавления: 2015-08-28