Николай Михайлович Новиков 12 страница

В Москве шел дождь. Мелкие капли уныло стучали по листьям тополя под окном, по стеклам. Пасмурный город раньше обычного погружался во тьму. Сергей включил торшер.

— Так и будешь молчать?

Лариса удобно устроилась в кресле с высоким фужером в руке. Джин с тоником и ломтиком лимона напоминал ей о мужчине, о грубых, почти звериных ласках, о яростной, с хриплыми завываниями страсти на смятых, пропахших мужским потом простынях. Хотелось, чтобы это повторилось здесь, в чистой, уютной комнате. Она смотрела на Сергея, и откровенное желание, жадное, ненасытное, горело в ее глазах. Сама принесла джин и тоник, специально принесла. А он отказался. Плеснул себе водки и молча сидел опустив голову.

— Говори, чего хочешь? — выдавил Сергей.

— Я много чего хочу, — томно потянулась Лариса. Поставила фужер на журнальный столик и снова уставилась на Сергея. Казалось, если бы он кивнул, мол, хорошо, согласен — она без промедления стала бы раздеваться.

Но он не кивнул, даже не взглянул в ее сторону.

— Я тоже, — сказал Сергей, разглядывая свой фужер. — Но это невозможно. Все мы чего-то хотим. Страдаем, терпим…

— Какие глубокие мысли!

— Какие есть.

— Мы уже разговариваем, а я думала, промолчим весь вечер. Не хочешь вспомнить, как я приходила к тебе, когда твоих родителей не было дома?

— Нет.

— А телефонную будку? Можно вдвоем застрять в кабине лифта между этажами или еще что-то придумать. Тебе ведь нравилось.

— А теперь не нравится.

— Неправда! Ты не мог так быстро измениться, Сережа. Я видела, я чувствовала, я точно знаю, мы любили друг друга. Не молчи! И не пытайся отказываться! Это было, было, было и не могло никуда исчезнуть!

— Ты уверена?

— Абсолютно!

— Что касается «было» — не могу спорить. Да, было. А потом прошло. Ничто не вечно под луной….

— Ты просто ослеп, Сережа, ты свихнулся. И знаешь, почему? Потому что самолюбие твое уязвлено. Как же, она взяла и сбежала от тебя к другому! Вроде из деревни, вроде дура, должна бы смотреть на тебя, как на Бога, а вот же — сбежала, быстренько выскочила замуж, как только ты оказался в трудном положении. И ведь не за первого встречного бедного студента выскочила, а за человека, который деньги на ее капризы отстегивает пачками, возит по Москве на «мерседесе»! Она же для этого и явилась в Москву из своей вонючей деревни. Глупый ты, Сережа, мне просто жаль тебя.

— Я не нуждаюсь в твоей жалости.

— А в чем ты нуждаешься? В ней? Я помогла тебе, и все это время стараюсь быть рядом, помочь. А она? Хоть раз позвонила, узнала, жив ли ты, здоров?

— Ты же прекрасно знаешь, почему она вышла замуж. Потому что ты купила меня, воспользовавшись ситуацией. Не ты ли запретила мне даже встречаться с ней? А Валет пригрозил, что ей плохо придется, если станет проявлять инициативу. Она честная, искренняя девушка и не могла мне простить такое.

— Честная, искренняя девушка уехала бы к себе домой и там слезами обливалась бы! А она шастает по магазинам, шубы и золото себе покупает. А недавно в деревню свою ездила с дорогим супругом. Думаешь, на поезде? Как бы не так! На «мерседесе»! Всем родственникам показала, чего она достигла в столице. Не удивлюсь, если все тамошние девицы рванут в Москву богатых женихов искать. Ну, что ты скажешь на это?

— Я не верю тебе.

— Ну так спроси у Валета! А хочешь, позвони секретарше ее мужа, скажи, что приехал из ее деревни и хочешь вернуть Петру Яковлевичу шляпу, которую он забыл. Я тебе дам телефончик.

— Спасибо, я и без него проживу.

Сергей плеснул в фужер водки, залпом выпил, закурил.

— Вот видишь, Сережа, тебе нечего сказать. Я права, и ты понимаешь это. Но сказать не можешь. Гордыня не позволяет. Рухнул твой сказочный замок, он оказался карточным домиком. Или еще хуже — миражом. Обманом.

— Это ты его разрушаешь. Каждый день разваливаешь по кирпичику. Какого черта ты ходишь сюда? Что тебе нужно?

— Ты злишься, и это еще раз доказывает мою правоту.

— Да не нужна мне твоя правота! И ты сама — тоже.

— Как ты груб, Сережа.

— Потому что ты вынуждаешь меня к этому. Ты достала меня. Я не желаю больше видеть тебя и слышать не желаю. Все, хватит. Не было уговора, чтобы я сидел дома и терпел твое присутствие!

— Как ты смеешь?

— Не твое дело! Запомни раз и навсегда: моя личная жизнь тебя не касается. И убирайся. Не стоит больше приходить сюда.

— Ты выгоняешь меня?! — Лариса вскочила с кресла, сжала кулаки. Казалось, еще мгновенье, и она бросится на Сергея. Не бросилась. И сказать ничего не смогла, не было слов, способных выразить ее возмущение. Только посмотрела на него испепеляющим взглядом.

Сергей закрыл глаза, вытер холодный пот со лба. Хлопнула дверь его комнаты, негодующе застучали каблуки по паркету в прихожей. Хлопнула входная дверь.

Да, он был груб с нею, непростительно груб. Нельзя так разговаривать с женщиной, которая пришла к нему, хотела немного развлечь его, оторвать от тягостных мыслей…

Он не плюшевый медведь, которого не нужно спрашивать, хочет он быть рядом с хозяйкой или нет!

Да, но она любит его и сражается за свою любовь. Другая давно бы плюнула, а она — нет. Наверное, трудно ей приходить в эту комнату, часами сидеть в кресле, униженно выпрашивая хотя бы один ласковый взгляд. Но пересиливает себя. Ради него. Можно ли обвинять ее?..

И говорит гадости о Наташе! Не она ли виновата в том, что Наташа, любимая, красивая, родная Наташа вышла замуж? А теперь еще и рассуждает, оскорбляет ее! Он не обязан терпеть все это!

Да, но что, если она права? Наташа ведь ни разу не позвонила, хотя могла бы узнать его телефон. Поехала в Гирей с мужем — не терпится, что ли, похвастаться новыми приобретениями? Ну, и о чем он жалеет, чего ждет? Почему не может обнять Ларису, которая так сильно хочет этого? Тоже ведь симпатичная женщина… Клин клином, говорят, вышибается. Да разве Наташа клин? Разве ее нужно вышибать?

Чушь какая-то!

Но и жить одними воспоминаниями нельзя! Придет старость, принесет болезни, немощь телесную, тогда и можно будет вспоминать день и ночь о том, что было. Но не сейчас, не ему, здоровому, двадцатишестилетнему мужчине! Сейчас нужно жить!..

И, конечно же, не следовало прогонять Ларису, хамить ей.

Сергей вскочил с кресла и, как был в тапочках и тренировочном костюме, помчался на улицу. Разбередила душу Лариса, потревожила едва затянувшуюся рану! Что он — индийский киногерой, который стонет и плачет, потеряв любимую?! Ну — нет ее, нет, ушла, выскочила замуж, довольна мужем. Права Лариса: живет припеваючи и не думает о нем! И не надо! Он тоже…

Лариса сиротливо стояла на троллейбусной остановке. Увидев Сергея, сделала шаг навстречу. Ее голубые глаза смотрели настороженно и выжидающе. Сергей остановился, пожал плечами.

— Ну, виноват. Прости негодяя…

— Разве я могу на тебя обижаться? — прошептала Лариса, слезы навернулись в глазах. Она по-прежнему хотела обнять его, прижаться к нему, отдать свои губы, свое тело. О, как же она хотела этого! Но теперь боялась даже намекнуть о своем желании, чтобы не спугнуть его, — ведь пришел же сам. Господи, что же делать, что говорить, как удержать его рядом с собой? Разреветься у него на плече, отвернуться, обиженно надуть губы, обрадоваться, позлорадствовать, мол, понял все-таки, что я была права?

— Ты что, плакать собираешься? — обнял ее Сергей. — Пожалуйста, не плачь, Лариса. Ты красивая женщина, ты замечательный друг, а я, дурак, не хотел это видеть.

— Сережа! — Она уткнулась носом в его плечо. — Я так люблю тебя, я все время думаю о тебе. И ночью, и днем… У меня тоже, между прочим, поклонников до фига, замуж зовут, хотела б, так давно на «мерседесе» ездила бы… А я никого не хочу, кроме тебя. Я никому даже притрагиваться к себе не позволяю. И за это ты выгоняешь меня? Разговариваешь, как с какой-нибудь шлюхой, которая сама навязывается?

— Я же сказал — виноват. Прости меня, пожалуйста. Сам не знаю, что на меня нашло. Затмение какое-то. Просто никого не хотел видеть. Бывает такое.

— Да-а, слишком часто с тобой бывает. Ну сколько я еще должна ждать, сколько терпеть? Ты же любил меня, нам хорошо было вместе, Сережа.

— Мне сейчас трудно об этом говорить, — поморщился Сергей. — То было, это было… Чего только не было. Нужно время, чтобы во всем разобраться.

— А ей, деревенской твоей даме, не нужно было времени. Она сразу во всем разобралась. Не мучилась, не страдала, ночью не ворочалась без сна! Я бы тоже так могла, не сомневайся. А я хожу, хожу к тебе, как ребенку объясняю, что случилось.

— Это верно, — согласился Сергей. — Объясняешь…

— И терплю твои капризы, между прочим. И долго это будет продолжаться? Ну почему ты такой вредный, Сережа?

Сергей хотел было сказать, мол, а ты не ходи, не страдай, оставь меня в покое и занимайся своими делами. Но вовремя вспомнил, что теперь это ни к чему.

— Ну ладно, давай прекратим эти страдания.

Лариса подняла встревоженные глаза.

— Что ты хочешь сказать?

— Если ты не возражаешь, выходи за меня замуж. Я постараюсь забыть о том, что было. К черту все эти мучения, тоску, безысходность. Придумаем что-нибудь веселое, куда-то поедем, ведь сейчас лето. Где-то плещутся волны и пальмы растут…

— Ты считаешь… у нас это получится? — задрожал голос у Ларисы.

— А ты как считаешь?

— Я… я люблю тебя, Сережа! Я согласна, согласна!

Она судорожно впилась ногтями в его спину. Вот и получилось, как задумала! Все-таки права была, права! Все рассчитала верно! Долго ждала, уже отчаиваться стала, уже привыкла, отдаваясь Валету, видеть перед собой лицо Сергея — будто фотографию знаменитого и недоступного голливудского актера из журнала. Дождалась. Теперь он никуда от нее не денется!

— И что же мы будем делать сейчас?

— Начнем готовиться к свадьбе, — уверенно сказала Лариса.

— Прямо здесь, на остановке?

— Ты же не приглашаешь меня к себе. Мы могли бы рассказать о наших планах твоим родителям, а потом..

— А потом вернуться в мою комнату и… Ты, надеюсь, не станешь возражать?

— С чего бы это? Я позвоню своим и скажу, что остаюсь ночевать у будущего супруга. Хочешь, я останусь у тебя?

— Честно говоря, не знаю… — Сергей задумался. — Видишь, Лариса, я как-то не думал об этом. Нужно привыкнуть, разобраться в своих силах, своих возможностях…

— Ты еще не разобрался?

— Думаешь, это просто?

— Думаю, что сумею тебе помочь… разобраться. Когда-то у меня это очень хорошо получалось. — Лариса потянулась к нему губами.

— А дождь все не перестает, — помрачнел Сергей. — Пойдем, а то совсем промокнем…

Так вот он какой, Байкал-батюшка! Ирина присела на корточки, погрузила руку в прозрачную воду. Холодная, совсем ледяная! Да ведь и предупреждали, что всего семь градусов, и это — в июле месяце! А некоторые ребята все же искупались. Правда, выскакивали из воды как ошпаренные. Теперь прыгают по скалам, как горные козлы, ничего им не страшно, воображалы! Руководитель бригады, сотрудница ЦДРИ Валентина охрипла, упрашивая лихих будущих артистов не сидеть на скале, свесив ноги вниз, не лезть на верхотуру, откуда запросто можно свалиться и сломать шею. Куда там! Ребята словно с цепи сорвались.

Ирина устроилась поудобнее на большом сером валуне у самой воды. Красота-то какая! Скалы, сосны, легкие волны «славного моря», беззвучно накатывающиеся на берег, синяя-синяя гладь до самого горизонта. И утром, когда они на «Ракете» плыли целый час от Иркутска до Листвянки, красота вокруг была неописуемая. Как в старой песне: «А вокруг голубая, голубая тайга…» Посмотришь — любую усталость как рукой снимет.

А утром, казалось, ничто не заставит оторвать голову от подушки. Ну еще бы! Вечерний рейс из Москвы в Иркутск откладывался до утра, всю ночь просидели в аэропорту. Только в семь утра вылетели… На автобусе, который встречал их бригаду, добрались до гостиницы «Ангара», по всему видно, не самой лучшей в городе. Пока устроились, переоделись, перекусили — уже и полночь наступила. Но, конечно же, никто не пошел спать. В полночь только начался банкет — ребята во главе с Аристархом Тарановым все же выпросили в закрытом уже ресторане четыре бутылки водки и какую-то закуску. Такая вольница ужаснула Валентину, да что она могла поделать? Сутки, проведенные в дороге, и утомили, и возбудили народ, просто необходимо было расслабиться, к тому же разница в пять часов давала о себе знать: разошлись в три утра, а в Москве-то было десять вечера! Но если засыпать в десять было непросто, то просыпаться в два часа ночи (по Москве) было еще трудней. Какая Ангара, какой Байкал! Поспать бы еще хоть часика три!

Но Ангара оказалась прекрасной феей, а Байкал — добрым волшебником. Усталость как рукой сняло. Все такие радостные, такие возбужденные! Прыгают по камням. А ей хорошо здесь, у самой кромки воды.

Ирина не заметила, как подошел Аристарх Таранов, присел рядом.

— Ты что, Ира, отбиваешься от коллектива?

Ирина вздрогнула, повернулась к нему.

— Ой, Аристарх, ты напугал меня!

Он был единственным выпускником в их агитбригаде. Вроде бы получил приглашение в театр Советской Армии, но решил напоследок съездить со студентами в Сибирь — попрощаться со студенческой жизнью.

— Извини, я не хотел… Ты какая-то грустная, может, голова болит после вчерашнего?

— Да нет, не болит.

— А почему не бегаешь по камням вместе со всеми?

— А ты почему не бегаешь?

— Я уже стар для этого, — вздохнул Аристарх.

Он и вправду был самый старший из ребят. И уже успел сняться в двух фильмах — здорово там выглядел, супермен, да и только! Высокий брюнет, с тонким прямым носом и задумчивыми черными глазами, как он преображался на экране! Жестокий, цепкий, властный, кучами убивал своих врагов. Ирина видела один фильм с участием Аристарха и теперь побаивалась его.

— Ты совсем грустная, Ира. — Аристарх взглянул наверх, где на скале стоял Валерка Пивовар, изображая памятник. — И мне тоже грустно, как посмотрю на молодежь, которая спит и видит, что скоро будет играть суперменов и, конечно, без дублеров. А ну слезь, болван! — крикнул он Валерке. Потом достал из кармана куртки плоскую стальную фляжку, отвинтил крышку. Из другого кармана достал бутерброд с ветчиной. — Хорошо здесь. Красиво. Давай немного выпьем, отметим встречу с Байкалом. Втроем выпьем, не возражаешь?

— Интересно, кто же тут третий?

— Байкал. Мы и ему нальем. Неужто обидим старика? Не такие уж мы плохие люди, верно, Ира?

Ирина хотела было возразить, отказаться, но очень уж необычное предложение сделал Аристарх, даже интересно стало.

— А что у тебя во фляжке?

— Водка с бальзамом. Смесь домашнего приготовления для особо торжественных случаев. — Он налил в крышку, которая — ни дать ни взять — маленький стаканчик, выплеснул из нее в воду. Потом снова наполнил, протянул Ирине. — Не отказывайся, Ира. Это ведь так здорово — чудная природа, чудная женщина рядом.

— О природе ты верно сказал. — Ирина взяла крышку и, скривившись заранее, выпила. К ее удивлению, содержимое фляжки было не таким уж противным. Даже приятным. И тотчас же получила бутерброд с ветчиной.

— Я и про женщину верно сказал. — Аристарх тоже выпил. Ирина протянула ему бутерброд, он откусил немного, благодарно улыбнулся. — Может быть, из-за этого я и решился отправиться в путешествие.

Он снова наполнил крышку, поставил ее на камень. Невдалеке сверху посыпались камешки, а потом спрыгнул Валерка Пивовар и направился к ним.

— Мне сверху видно все, ты так и знай! — крикнул он Аристарху. — Какие вы эгоисты, ребята! Сами пьете, а меня не приглашаете. А это, наверное, мне уже налито? Вот спасибо, настоящие друзья.

— Это Байкалу, — сказала Ирина, доедая бутерброд.

— Ему-то зачем? — удивился Валерка. — Он уже не пьет, возраст не тот, а я — с удовольствием!

Аристарх загадочно улыбнулся. Валерка наклонился, но тут откуда ни возьмись плеснула волна, опрокинула посудину. Аристарх поймал пустую крышку у края камня, посмотрел на оторопевшего Валерку.

— Тебе же сказала Ира, что это — Байкалу, вот он и взял свое.

— Ну, вы даете! — покачал головой Валерка. — Мистика какая-то!

— Нужно было женщину слушать. — Аристарх протянул фляжку Пивовару. — Держи, ребят угостишь, там еще есть. А мы пойдем в Листвянку, прогуляемся. Скажи Валентине, встретимся у автобуса.

Он подал руку Ирине, помог ей подняться, и они медленно пошли вдоль берега к поселку. Она вдруг подумала, что могла бы отказаться, хотя бы спросить, чего ради он решил прогуляться именно с ней. Но отказываться не хотелось, а спрашивать было лень. Она взяла его под руку, боясь поскользнуться на влажных камнях.

— Откуда взялась эта загадочная волна?

— Не знаю, — пожал плечами Аристарх. — Наверное, Байкалу не понравились слова Валерки, вот он и опрокинул посудину.

— Ты шутишь, Аристарх?

— Нисколько. Кстати, можешь называть меня не так официально. Друзья зовут меня просто Арик.

— А я уже твой друг, да?

— Да, если не возражаешь.

— Почему?

— По-моему, каждому мужчине приятно иметь друга в образе прекрасной дамы. — Аристарх улыбнулся.

— Я не прекрасная дама, — нахмурилась Ирина. — Если хочешь знать, я просто дрянь.

— Я понимаю тебя. — Лицо Аристарха стало серьезным. — Но не согласен с твоей оценкой себя и того, что случилось.

— Ах вот оно что! — закричала Ирина. Она выдернула свою руку из-под локтя Аристарха и остановилась. — Выходит, ты все знаешь?

— Да, знаю. — Аристарх тоже остановился.

— Теперь я понимаю, в чем дело! Почему ты привязался ко мне, хочешь… хочешь, чтобы я стала твоим другом! Думаешь, я совсем пропащая, и теперь всякий может рассчитывать на то, что случилось на съемочной площадке? Отвяжись! И не вздумай больше подходить ко мне, вот так!

— Замечательная тирада, — оценил Аристарх. — Но, может быть, мне позволено будет высказать свое мнение по этому поводу?

— Что ты можешь сказать?

— Что мне было очень больно и грустно, когда я узнал, как ты попала в лапы Барсукова. Если б я раньше знал об этом, я бы обязательно предупредил тебя. Барсуков — дерьмовый режиссер, типичный советский подонок. Он был у нас комсомольским деятелем, организатором всяких мероприятий, поездок, выступлений, концертов в подшефном колхозе. Собрания проводил — это все, что он умеет. Знаешь, Ира, я и раньше с большим подозрением относился ко всяким общественным деятелям, а теперь просто не сомневаюсь, что все они были лжецами, подхалимами, лицемерами. Если человек спел когда-то «Раньше думай о родине, а потом о себе», «Партия — наш рулевой» — он всем объявил, что ради собственного блага может предать, обмануть, подставить…

— Но ведь многие хорошие певцы пели, актеры играли, композиторы и поэты сочиняли то, что от них требовали, и оставались нормальными людьми, — возразила Ирина.

— Они пытаются стать нормальными, но это невозможно. Ну, а Барсуков и попыток не делал. Просто мигом сориентировался и стал борцом за демократию. А когда доказал свою преданность делу великих преобразований, вспомнил, что когда-то хотел стать режиссером. И быстренько стал им. Отцы демократии, бывшие партийные и советские прощелыги, стали теперь бизнесменами, уважаемыми гражданами. Не потому, что «вертушка» на рабочем столе, хотя и «вертушки» у многих остались, а потому что «мерседес» у подъезда и счет в швейцарском банке. Они дали деньги своему режиссеру, и он стал снимать фильмы. Но как был комсомольским деятелем, обещал абитуриенткам на собеседовании гарантию поступления, если будут с ним покладисты, так и остался. Только теперь не абитуриентки, а молодые актрисы страдают от него. Если бы я знал, что он и тебе предложил «сниматься», я бы ему просто морду набил.

— Значит, он со всеми, кто согласился играть у него, так поступал?

— Со всеми симпатичными женщинами. И поступает. И будет поступать. Но это не кино, не искусство, — обыкновенное комсомольское хамство. Только теперь под другой вывеской. Просто нужно знать об этом и держаться от Барсукова подальше.

— Значит, ты не считаешь меня…

— Почему я должен так считать? С тобой случилось несчастье. С каждым такое может произойти. Напротив, я согласился на эту поездку лишь потому, что хотел как-то поддержать тебя.

— Ты уверен, что я нуждаюсь в твоей поддержке?

— Да, уверен.

— Ты обманываешь меня, Аристарх! Хочешь убедить меня, что видишь перед собой нормальную женщину? Не грязную, не гадкую, не униженную теми негодяями?

— Более того. Вижу перед собой красивую женщину, очень гордую, можно сказать, недотрогу. И мне приятно быть рядом с нею.

— Но как же так? Ведь ты же знаешь, что там было! И это ничуть не трогает тебя, если, конечно, ты и вправду считаешь меня красивой и тебе приятно быть рядом со мной?

— Мне обидно и досадно, Ира. Честное слово. Но что было, то было. Не прогоняй меня, и такого больше никогда не будет. Я тебе обещаю.

— Не понимаю…

— Хочешь сказать, я должен презирать тебя, хотя бы ревновать? Знаешь, ведь очень часто мужчина любит… ну, скажем, замужнюю женщину. Он счастлив с нею, хотя она, возвращаясь от него домой, каждый вечер спит рядом с мужем, с голым мужиком. Что же, влюбленный считает ее грязной, продажной? Да нет. Он понимает, что это необходимость; так уж устроено, и любит ее, несмотря ни на что. А вот муж, если узнает, может сделать все что угодно — от убийства до развода. Думаешь, только потому, что жена переспала с другим мужчиной? Что нарушила правила брака, христианскую мораль? Да, но это не главное. Все дело в том, что она предала его. Он ведь старался, строил свое будущее вместе с ней, и если она могла предать его, какое это будущее? Это катастрофа всей продуманной, распланированной жизни! Понимаешь?

— Не очень, — честно призналась Ирина. Однако снова взяла Аристарха под руку, и они медленно побрели к поселку.

— Ну, и не надо. Забудем о том, что было. А если тебя волнует мое отношение к этому, считай, что я отношусь к тебе, как к женщине, побывавшей замужем. Ну и что? Элизабет Тейлор сколько раз была замужем? Но не стала от этого менее привлекательной.

— И я… как Элизабет Тейлор?

— Да. Можно тебя поцеловать?

— Как, уже? Нет, пока еще рано.

— А как я узнаю, что уже не рано? Вдруг окажется, что стало поздно?

— Ну, что будем делать? Кто-нибудь знает, как отсюда выбираться?..

После Иркутска они приехали поездом в село Куйтун, остановились в местном интернате, который теперь был пуст. Выступили перед сельчанами вполне удачно, а вечером на автобусе поехали в другое село — Кундуй. И надо ж было так случиться, что километра за три до этого Кундуя автобус сломался. Пришлось выгружать все вещи, аппаратуру, реквизит и ловить попутную машину. На ней и добрались до Кундуя. А там выяснилось, что в этот теплый воскресный вечер почти все мужское население было уже пьяно. В клубе сидели в основном женщины и дети, а мужики кучковались у входа, хищно поглядывая на московских актерок. Во время концерта мужики то и дело заходили в клуб, гуляли по проходу, не стесняясь в выражении своих чувств. Да и чего было стесняться, чувства-то выражались десятью общеизвестными словами, употребляемыми на заборах от Магадана до Калининграда.

Не только Ирине — всем было страшно выступать. Ценители высокого искусства подходили к самому краю сцены (рампа, конечно же, отсутствовала), пытались хватать девушек за ноги, комментируя на весь зал свои действия. Зрители громко смеялись над неудачливыми ловцами, советовали артистам «дать по мозгам» очередному Петьке или Федьке. Иногда появлялся завклуба, тоже пьяненький, и вежливо пытался уговорить хулиганов покинуть зал. Они уходили, но тут же появлялись другие.

Ни иного начальства, ни милиции поблизости не наблюдалось. И вот теперь девушки сидели в костюмерной, парни же стояли в коридорчике, уговаривая пьяных колхозников подождать, пока артистки переоденутся. Уже стемнело, но по-прежнему никто не знал, как же отсюда выбираться. Светлана, директор иркутского Дома народного творчества, который, собственно, и пригласил щепкинцев, лихорадочно крутила диск телефона, пытаясь дозвониться хотя бы до Куйтуна. А в коридорчике разговоры становились все громче и громче. У «ценителей искусства» уже иссякло терпение, и они стремились прорваться в костюмерную.

— А что, если устроить им танцы? — предложила Ирина. — Это хоть немного отвлечет пьяных, а кто-нибудь попробует найти машину или автобус.

— Ты предлагаешь вынести наш магнитофон на площадку перед клубом, поставить им музыку? — догадалась Валентина. — А если они разнесут его в щепки? — Не разнесут, — вмешалась в разговор Светлана. — Верно, верно, вынесем магнитофон и колонки, поставим им веселую музыку, сами потанцуем, а ребята тем временем, да хоть Валерка и Саша, попробуют найти или председателя колхоза, или какой-то транспорт.

— Ну, выйдем мы, начнем танцевать, — сказала Вика Соловьева. — Так они же нам проходу не дадут. И что тогда делать? Терпеть их приставания?

— Все же там народу много, светло, не так опасно, как здесь, — решила Валентина. — Пошли, ребята. А то я боюсь, если они сюда ворвутся, нам трудно будет выбраться.

— Кошмар! — вздохнула Светлана. — Ни один телефон не отвечает! Ни в Иркутске, ни в Куйтуне… Поздно уже, да и воскресенье…

Через полчаса на площадке перед клубом на полную мощность был включен магнитофон, и молодые актеры принялись лихо отплясывать на глазах публики. Поначалу местные ухари тоже пытались танцевать, смело приглашали артисток, и те соглашались, но вскоре стало ясно, что понятие «танцевать» у москвичек совсем другое, нежели у сибиряков. По крайней мере девчонки и не собирались медленно кружиться в объятиях кавалеров, дожидаясь, пока те залезут под юбку или опустят свои ладони значительно ниже спины. Их танец был так стремителен и сложен, что кавалеры поневоле убеждались в своей профнепригодности и отступали к краю площадки, предпочитая наблюдать за танцующими.

— Попробуем и мы? — предложил Ирине Аристарх.

— Испанский танец! — кивнула она, озорно глянув на Аристарха.

Концерт продолжался, только теперь уже не на сцене, а под открытым небом при свете двух ламп без абажуров на деревянных столбах. Номер, который Аристарх и Ирина не решились показать в клубе, исполнили здесь. Зажигательный, страстный танец Ирины и невозмутимая элегантность Аристарха заставили даже коллег отойти в сторону. Танцевали только двое. И какой это был танец!

Ирина, краем глаза улавливая молчаливый, сдержанный восторг Аристарха, забыла о всякой осторожности. Обо всем на свете забыла, как будто исчезли вдруг хмурые, пьяные лица, чужое, жуткое село, исчезла опасность… Да и вообще все, кроме нее и Аристарха, который любовался партнершей.

— Ирка, ты с ума сошла! — испуганно прошептала Валентина. — Попроще танцуй, не заводи людей.

Она опоздала со своими советами. Невысокий мужичок со злобно горящими глазами, качаясь, вошел в середину круга, властно махнул рукой, отстраняя Аристарха.

— Ну ты, танцор! А ну, канай отсюда…

— Ты умеешь танцевать по-испански?

Ирина остановилась, с испугом глядя на мужичка.

— Я те щас по-русски сбацаю, понял, да, сука? Кому сказано было — канай, бога душу мать! — каркнул тот Аристарху.

Аристарх согласно кивнул, изящно прошелся рядом с мужичком, вроде бы нечаянно зацепив его локтем. Кандидат в партнеры охнул и, согнувшись почти пополам, побрел обратно в толпу. Вначале никто не понял, что же произошло. Аристарх махнул Ирине, чтобы она продолжала танец. Однако прежняя легкость была утеряна. Да и как можно танцевать, если то и дело приходится поглядывать в сторону кучки пьяных парней, которые, похоже, поняли, что их товарищу крепко досталось. И готовы были мстить.

Вот еще один шагнул в круг, другой, третий, четвертый — со всех сторон медленно окружали они Аристарха.

— Нашел, нашел! — закричал Валерка Пивовар, пробиваясь к Валентине. — Все в порядке! Вот он, Виктор, агроном, он сказал, что организует наш отъезд.

— Извините, — огромный лохматый парень приблизился к Валентине, — корова потерялась, черт бы ее побрал. Весь вечер искал ее, проклятую, потому и на концерт не успел. А у вас тут весело, музыка, танцы. Ну как, понравилось у нас?

— Агроном, — прохрипел один из тех, что окружали Аристарха, — вали отсюда, пока цел, а то и тебе достанется. Этот московский артист немного забыл, куда приехал. Виктор более внимательно посмотрел на окружающих: студенты замерли вокруг Валентины, местные — в другом конце площадки, и уже везде — угрюмые, перекошенные злобой рожи. Потом он перевел взгляд на Аристарха и, улыбаясь, шагнул ему навстречу.

— Мишка Крутой! Ну и дела! Вот уж никогда не ожидал увидеть тебя здесь. Ты же Мишка Крутой, точно?

— Точно, — кивнул Аристарх.

— Слушай! Вот это класс! Эй, мужики, — Виктор повернулся к землякам, — да вы хоть разглядели, кто к нам приехал? Это ж Мишка Крутой! Что, забыли фильм «Холодная страна чудес»? Он же там столько бандитов угрохал. Ну, помните, они его девушку украли?

— То-то я смотрю, что-то мне его морда больно знакома, а где видел, не припомню, — почесал за ухом один из обиженных.

— А Димку-то он как! — добавил другой. — Вроде и незаметно, а до сих пор мужик не очухается. Лежит, блюет, однако. И никто не видел, как он его товарнул.

— А может, мы его того… — неуверенно предложил третий. — Нас же много. Подумаешь, Крутой! Ды мы сами крутые!

— Ну давай, — с легкостью согласился Аристарх и быстро шагнул вперед.

Дата добавления: 2015-08-28