Николай Михайлович Новиков 14 страница

— Тебя что-то беспокоит?

— Конечно. Я не хочу участвовать в грязной игре.

— Я тоже. Но это необходимость. Ты сам знаешь, как нам нужен сейчас Радик. Я рискнул только ради нашего общего дела. Ты, между прочим, имеешь с него проценты. Поэтому перестань дергаться.

— Я не верю этому парню. Не верю — и все.

— И я не верю. Но что он может сделать? Мы передаем его людям Радика — и точка. Дальше — их дело. Радик очень заинтересовался этим каналом, возможно, он станет его разрабатывать. Это — его проблемы. Наше дело — заставить Радика работать на фирму.

— Не исключено, что он попытается нас обмануть. Тем более причина для этого есть.

— Каким образом?

— Что-нибудь придумает.

— На Радика работают профессионалы, Олег. Я предупредил его: первая встреча, нужно быть особенно внимательным. Да он и сам знает.

— Но я линяю сразу, как сведу их вместе.

— Хорошо. Я поговорю с Шеваровым, пусть дальнейший ход операции контролирует кто-то из людей фирмы. И деньги мне привезет, если все будет в порядке. В конце концов не мне одному это нужно, для блага всей фирмы стараюсь.

— Петр Яковлевич, с этого дела мне проценты не нужны.

— Боишься? Не узнаю тебя, Олег.

— Не нравится мне эта затея. Не знаю, почему, но не нравится.

Валентин Плешаков неторопливо прохаживался по Тверскому бульвару. С виду — обычный парень в кожаной куртке и джинсах, скорее всего, ждет свою девушку, которая, как водится, опаздывает на свидание. Но если присмотреться, нетрудно заметить, каким нервным, злобным, настороженным взглядом шарит он по сторонам. Таким взглядом не ищут опаздывающую девушку.

Москва не понравилась Плешакову. Чужой город, непонятный, огромный. Здесь не вычислишь, кто — свой, а кто — враг, не рассчитаешь пути отхода в случае прокола, не поставишь своих ребяток, чтобы прикрыли или помогли. Он один, и надеяться должен только на себя — на свое чутье и быстроту реакции.

Дошел до Тверской. Вот Пушкин стоит спиной к кинотеатру «Россия». Вспомнился старый анекдот: «Почему Пушкин стоит спиной к кинотеатру «Россия»?» — «Не может же он стоять спиной к магазину «Армения»!»

Плешаков развернулся и, взглянув на часы, зашагал в обратном направлении, к памятнику Тимирязеву. По аллее Тверского бульвара гуляли в обнимку парочки, на лавках сидели старики и молодые мамы с колясками. Живут себе люди, никого не боятся, не вертят головой направо и налево, как он. Время уже — седьмой час, осточертело ждать! Последние силы выматывает это напряженное ожидание.

Ратковского он узнал метров за пятьдесят, не обрадовался, лишь крепче сжал кулаки в карманах куртки.

— Все нормально? — не поздоровавшись, резко спросил Ратковский, подойдя почти вплотную.

— Меня здесь никто не знает. — Он шагнул в сторону, встал спиной к старому тополю, не вынимая рук из карманов. Один кулак сжимал рукоятку ножа с выкидным лезвием. — Если вы в порядке, никаких проблем.

— Мы в порядке. Пошли.

— Куда?

— Передам тебя покупателям, все вопросы будешь решать с ними.

— Что за люди?

— Увидишь. Товар, конечно, в камере хранения на Курском?

«У, сука! — злобно подумал Плешаков. — Все знает, гад!»

— В надежном месте. Будут бабки, будет и товар.

Ратковский, не говоря больше ни слова, решительно двинулся влево, к чугунной ограде бульвара, легко перепрыгнул ее, подошел к белому «ауди», стоявшему у обочины, наклонился к окошку. Плешаков остановился рядом. В машине сидели двое черноволосых парней: один за рулем, другой рядом, на переднем сиденье.

Ратковский махнул рукой, из неприметной «девятки» выбрался огромный рыжий парень, подошел к ним.

— Теперь твоя работа, Миша. Все ты знаешь, не подведи Степана Петровича. Ну, пока. Удачи вам, ребята!

Миша довольно ухмыльнулся, хлопнул Плешакова по спине:

— Давай, дружок, поехали дело делать, некогда нам стоять, раздумывать, мне скоро шефа домой отвозить.

Плешаков побледнел: еще не поздно было сорваться с места и сделать ноги, затеряться в толпе, сесть в поезд — и домой, в Гирей, пусть попробуют достанут его там! Ведь они запросто могут быть ментами, покажут бабки, он принесет товар и… привет, Петровка! Или еще хуже: покажут бабки, он принесет товар и… грохнут по затылку и выбросят где-нибудь в темном месте без бабок и документов, хорошо, если живого… Да что угодно может быть!

— Садись, кореш, не бойся, — подморгнул один. — У нас с тобой долгие интересы. Если все будет нормально, еще не раз встретимся.

Плешаков сел на заднее сиденье, рядом устроился верзила Миша. Неприметная «девятка» уже исчезла вместе с Ратковским.

— Куда? Приказывай, командир! — обернулся водитель, обнажая в улыбке кривые желтые зубы.

— На Курский вокзал. Товар там. А деньги у вас есть? Будут бабки, будет и товар. Все по-честному.

— Все у нас есть, — нахмурился второй черноволосый и приподнял пластиковый пакет, стоявший на полу у его ног. — Видишь?

— Вижу, — недоверчиво поглядел Плешаков. — А если это «кукла»? Откуда я знаю, может, вы кидалы?

— Зачем нам тебя кидать, дорогой? — снова обернулся водитель. — Мы заинтересованы в долгом сотрудничестве, понимаешь? Дело очень серьезное, все будем богатыми. Только надо доверять, понимаешь. Зачем «кукла»? Могли вычислить тебя на вокзале. Как вышел из вагона, так и наш. Сам бы отдал и не трепыхнулся. Нам это не надо. Товар, как договорились, полтора килограмма?

— Да. И качество отличное.

— Проверим, все проверим. На каких весах вешал? Не на тех, что бананы вешают? Они все врут.

— На аптечных, — усмехнулся Плешаков. — Ты думаешь, у нас нет хороших весов? Ошибаешься, дорогой. Сам, наверное, знаешь, каким трудом каждый грамм дается.

Машина тем временем вырулила на Садовое кольцо. Водитель увлекся ездой, видно было, что ему нравится обгонять другие машины, а когда кто-то не уступал дороги, он догонял нахала у светофора, пристраивался рядом и орал в открытое окошко: «Ты что, козел, ездить не умеешь? Куда рулишь, сука? Не понимаешь, да? А ну, выходи, я тебе объясню! Выходи, ну!» Конечно, никто не собирался выходить. Тот, который держал пакет с деньгами, повернулся к Плешакову. Разговор шел о сроках, количестве, о цене, в общем, нормальные деловые переговоры. Условия, которые предложили покупатели, вполне устраивали Плешакова. Миша сидел рядом, со скучающим видом поглядывая в окно. Похоже, его совсем не интересовал разговор продавца с покупателем, и вообще непонятно было, что он делает в машине. Плешаков попытался было выяснить это, но Миша лишь усмехнулся в ответ.

На площади Курского вокзала машина остановилась. Плешаков в сопровождении Миши пошел в здание вокзала, хозяева «ауди» остались в машине, развернув ее так, чтобы легко можно было выскочить на Садовое кольцо.

Не прошло и десяти минут, как Плешаков и Миша вернулись. В руках Плешакова была синяя спортивная сумка, Миша топал рядом, благодушно улыбаясь. Сели в машину. Плешаков достал из сумки объемистый сверток, перевязанный шпагатом, передал водителю. Другой черноволосый передал ему пакет с деньгами. Обстановка была вполне деловая, рабочая: двое на переднем сиденье проверяли товар. Плешаков на заднем считал деньги. Только Миша по-прежнему скучал, разглядывая симпатичных девушек, проходящих мимо.

— Порядок, — проговорил водитель. — Ты все понял, дорогой? Делаем, как договорились. Теперь связываться будешь со мной, телефон я тебе оставил. Никаких лишних разговоров, скажешь только: «Бабушка приезжает», — и число. Место встречи знаешь. Время тоже. Если поезд опаздывает, мы будем знать. Что не нравится, дорогой, почему такой мрачный? Хорошее дело придумали, будем богатыми. Или не знаешь, куда с такими деньгами в Москве пойти? Могу посоветовать. Такие девушки!..

— Да нет, все нормально. Голова что-то разболелась, ночью почти не спал. Ты ж понимаешь, мандраж все-таки достает. Можно и влипнуть в историю. Теперь буду думать, как отдохнуть в Москве, чтоб запомнилось.

— Только все деньги с собой не носи, — посоветовал Миша. — Возьми сколько надо, остальные положи в камеру хранения.

— Понял, спасибо, ребята. Скоро увидимся. — Плешаков пожал всем руки и выбрался из машины. Пакет с деньгами лежал в сумке.

Услышал напоследок зычный голос Миши:

— Порядок, мужики, хозяева будут довольны. Меня до Маяковки подбросите, а там пешком доберусь.

Белый «ауди» сорвался с места, выбираясь на Садовое кольцо. Плешаков подумал, что эти двое даже не сказали, как их зовут, и у него не спросили имени. Ну, и не надо, так даже проще, когда не знаешь, как человека зовут. Понятно, за ними стоит муж Наташки, он же организовал все это дело. Вот ему будет плохо, очень плохо в ближайшем будущем. Конечно, о такой подлянке даже думать противно, но что делать? Другого случая отомстить не будет. Сейчас, быстро, быстро!

Плешаков подошел к свободному телефону-автомату, набрал 02.

— Слушай и запоминай, — заторопился, едва услышал ответ. — От Курского вокзала к Маяковке идет белый «ауди» номер МНИ 32–16. В нем крупная партия наркотиков.

— Кто говорит…

— Заткнись, козел! Если упустишь машину, долго жалеть будешь, я и твоему начальству сообщил. Все. — Плешаков бросил трубку и побежал к пригородным поездам.

Ему все равно было куда ехать. Главное — подальше от этого места. А там выйдет на шоссе, как-нибудь доберется до Гирея. Он бежал, подгоняемый страхом, понимая — такое не простят. Однако надеялся, что пока у них тут будет переполох, о нем не вспомнят, а потом он успеет смыться в Краснодар, там есть кореша, пока приютят, а там видно будет. Не должны до него добраться…

Наташа вышла из подъезда, направляясь к станции метро «Багратионовская». Миновала кинотеатр «Украина» и уже подходила к станции, когда почувствовала: что-то не так. Она обернулась — не было Ратковского! Не видно было привычной долговязой фигуры с коротким ежиком льняных волос и равнодушным, но все подмечающим взглядом серых глаз. Не было! Наташа растерянно остановилась, вглядываясь в лица людей, — может быть, он переоделся, замаскировался? С чего бы это? Ратковский никогда не прятался, спокойно шел за нею в пяти-семи шагах, не приближаясь без надобности и не удаляясь. А сегодня его не было.

Как-то не по себе стало. Хоть бы предупредил, что не будет больше следить за нею, хоть бы Нигилист объяснил, в чем дело. Никто ничего не сказал. Не то чтобы Наташе понравилось гулять с телохранителем, нет, но столь неожиданное, необъяснимое его отсутствие говорило о том, что случилось нечто важное, а она не знает.

Какое-то время Наташа соображала, что делать. Идти дальше или вернуться домой? Такое было чувство, словно вышла из дому в домашних тапочках или, еще хуже, в халате, забыв переодеться.

Мало-помалу ее растерянность прошла. Вот и хорошо, что Ратковского нет. Просто замечательно! Наконец-то она может идти куда хочет. И разрешения не надо спрашивать. А хотела, давно уже хотела навестить родителей Нигилиста. Со времени первого знакомства она их больше не видела. Такие симпатичные старики, а Нигилист и не подумал хотя бы раз пригласить их в гости. Хорош сынок! Но она-то не такая. Встретили ее как родную, обрадовались, что сын женится именно на ней, такой красивой, такой умнице. Ох, да столько комплиментов наговорили, всех и не упомнишь!

Спрашивала несколько раз у Нигилиста, отчего он родителей не приглашает, — только отмахивался, мол, у них своя жизнь, у нас своя, и вообще не лезь в чужие дела.

Понятно было, что навещать стариков в сопровождении Ратковского не следовало, Нигилист узнает, разозлится, скандал будет. Но теперь, когда Ратковский куда-то исчез, почему бы не поехать? Тем более что живут они неподалеку от станции метро «Молодежная», можно сказать — рядом.

И Наташа решительно направилась к метро.

Серый пятиэтажный дом, в котором жили старики, нашла быстро, помнила и подъезд, и этаж, и номер квартиры. У метро Наташа купила торт «Птичье молоко», с ним и заявилась в гости. На звонок в дверь выглянул Яков Семенович.

— Здравствуйте. Это я.

— Добрый день, — озадаченно пробормотал старик. — Простите, девушка, не помню вас. Как понимать «это я»?

— Да вы что, Яков Семенович! — удивилась она. — Я Наташа, жена вашего сына, Петра Яковлевича Нигилиста! Неужто совсем забыли меня? Я ведь была у вас.

— Ах вон оно что! — закивал хозяин. — Нигилист… Лида, Лида, иди сюда, к нам пришла Наташа.

— Какая Наташа, Евгений? — Лидия Ивановна, выглянув из-за плеча супруга, сразу узнала Наташу, но в квартиру не пригласила. — Это жена Нигилиста. Что вы хотите, Наташа?

— А почему — Евгений? Он же Яков Семенович… — прошептала Наташа, совсем растерявшись. — Я… я пришла просто так… навестить вас… торт вот купила…

— Да вы проходите, Наташа, проходите, — решился наконец Яков (или Евгений?) Семенович. А может, и не Семенович? Что все это значит? — Проходите на кухню, сейчас чайку попьем, Лида как раз свеженький заварила, поговорим.

Проходя на кухню, Наташа засомневалась: да в ту ли квартиру она попала? Может, ошиблась? Хотя и старики те же, и сама квартира знакома. Вон и цветы в горшочках на кухонных полках, они и в прошлый раз были. Она поставила торт на стол, присела на стульчик, ожидая объяснений.

— Какой замечательный торт, спасибо, Наташа. — Хозяин присел рядом. — Это Петр Яковлевич вас послал?

Лидия Ивановна разливала чай в знакомые чашки.

— Нет, я сама решила. Он ничего не знает. Если узнает, разозлится, наверное. Когда я спрашивала, почему он не приглашает своих родителей, начинал сердиться. Тогда я и решила, что это нехорошо, неправильно. Как же это — жить в одном городе и не видеться? И пришла…

— Какое чудное, не испорченное цивилизацией дитя! — улыбнулся Яков Семенович, которого жена почему-то назвала Евгением. — Ты слышишь, Лида? А я ведь говорил, что мы тут регрессируем, впадаем в дикость. Я прав был, не так ли?

— Так, Женя, так. — Лидия Ивановна поставила перед Наташей чашку чая и тоже улыбнулась. — Не удивляйся, Наташа, что называю мужа Евгением. Это его настоящее имя. Евгений Семенович.

— А вы… вы — тоже ненастоящая?.. — прошептала Наташа.

— Ну что ты! Да не бойся, не бойся нас, Наташенька! Меня действительно зовут Лидия Ивановна. А вот Евгения Семеновича решили переименовать, потому что не может быть у Петра Яковлевича родного отца по имени Евгений Семенович, понимаешь?

— Извините, я ничего не понимаю, — покачала головой Наташа.

— Я думаю, теперь все можно объяснить. Как ты считаешь, Лида?

— Почему же нет? Мы сделали все, как просил Петр Яковлевич, о том, что будет дальше, уговору не было.

— Дело в том, Наташа, что мы не родители Петра Яковлевича. И даже не родственники. Наш сын Гена когда-то работал вместе с Петром Яковлевичем в ЦК ВЛКСМ. Они дружили, Петр Яковлевич частенько бывал у нас, иногда жил неделю-другую. Пять лет назад Гена погиб. Несчастный случай. Но Петр Яковлевич не забыл нас, по-прежнему заглядывал, помогал, ты ведь понимаешь, как тяжело жить на пенсию. Благодаря Петру Яковлевичу мы все это безболезненно вынесли.

— Не могу поверить! — возмутилась Наташа. — Вы же обманули меня, вы же… разве можно было так делать?

— Наверное, нельзя, — вздохнула Лидия Ивановна. — Не суди нас строго, дочка. Не могли отказать Петру Яковлевичу, он столько сделал для нас, а за то, что исполнили его просьбу, телевизор импортный подарил, нам теперь только и радость — телевизор смотреть.

— Но зачем ему понадобился этот маскарад? Он что, сирота, у него нет своих родителей, настоящих?

— Почему же? Есть, — вздохнул Евгений Семенович. — Только они живут не в Москве. То ли в Орле, то ли в Курске, где-то там. А маскарад, как ты совершенно правильно сказала, Наташа, ему понадобился для того, чтобы мы вели себя именно так, как он скажет. Петр Яковлевич отличный психолог, он знал, что делает, и не сомневался, что после знакомства с нами ты согласишься выйти за него замуж.

— И не стыдно вам, пожилым людям, обманывать? — всхлипнула Наташа.

— Ну-ну, только не надо плакать, дочка. — Евгений Семенович погладил ее по голове. — Конечно, стыдно было, но ты знаешь, мы и не обманывали тебя. Ты нам так приглянулась, что на душе светло стало. Честно тебе скажу, был бы жив наш Гена, лучшую жену для него трудно вообразить… Верно я говорю, Лида?

— Верно, верно.

— Ну, так вот. Мы и обрадовались, когда увидели тебя. Петр Яковлевич-то для нас не чужой. А ну, как привел бы современную фифочку, сейчас их везде много? Тогда и правда пришлось бы обманывать, даже не знаю, как бы нам это удалось…

— А мне от этого разве легче? — Наташа размазывала слезы по щекам. — Я, может быть, согласилась выйти замуж только потому, что вас не хотела огорчать…

— Ничего, Наташенька, ничего, — стала успокаивать ее Лидия Ивановна. — Стерпится — слюбится, так говорят люди. Петр Яковлевич — хороший человек. Недаром же наш Гена так дорожил дружбой с ним. Он, Петр Яковлевич, конечно, сложный человек, личность, но — хороший, уж поверь мне.

Наташа поднялась и стала прощаться. Нигилист был другом покойного сына этих пожилых людей и в какой-то мере заменил им его. Конечно же, они готовы сделать для него все. И без толку объяснять им, что обманули ее, толкнули на неправильный шаг — ведь она бы ни за что не согласилась выйти замуж за Нигилиста, если б не знала их. Казалось, у таких симпатичных стариков не может быть плохого сына, он странный, непонятный — просто она его плохо знает. И сегодня пришла к ним с тайной надеждой узнать побольше о муже, выяснить, почему он никогда не улыбается, почему раздражается, когда смотрит телевизор. А узнала такое…Ох, лучше б она совсем не приходила сюда! Какой же он мерзавец, «отличный психолог»! Все продумал, даже чужих людей проинструктировал, как себя вести. А она-то, дура, и уши развесила!

Старики, чувствуя свою вину, стали уговаривать ее задержаться, попить чайку с тортом, но Наташа и слушать не стала. Их можно понять, но кто же поймет ее? Кто ей посоветует, особенно теперь, когда узнала, что Сергей женился?

Выбежав из подъезда, Наташа поймала себя на том, что повторяет одну лишь фразу: «Какой же он негодяй!»

В комнате было душно, накурено. Сизый дым плавал клубами от пола до потолка. В комнате сидели Ратковский и массивный бритоголовый человек с черной бородкой — ни дать ни взять басмач из старых фильмов.

— Сколько денег пропало, слушай! — в который уж раз говорил Радик. — Такие планы были, такие, понимаешь, перспективы, и все пропало! Ты специально так сделал, Петр Яковлевич? Разорить меня хочешь, да?

— Деньги твои не пропали, Радик, не волнуйся, — дернул носом Нигилист. — Я же сказал: возмещу все твои убытки. С процентами. Но скажи мне, куда твои люди смотрели?

— Куда они должны смотреть? На товар! Сделка состоялась, все замечательно. Из машины позвонили: порядок, понимаешь, едем к тебе, детали обговорили, то, что нам нужно. Куда смотреть должны были? Ходить за этим подлецом следом? Ты зачем подсунул его мне? Такой человек — хуже мента.

— Ты уверен, что он заложил твоих людей?

— Как не уверен, слушай! О чем говоришь? Только и смог узнать: звонили из автомата, с Курского вокзала. Может, ты или кто-то из твоих заложил? Это хочешь сказать?

— Да-а, — опустив голову, вздохнул Нигилист.

— Я бы замял это дело, если б милиция повязала моих людей. Но это — из управления по борьбе с наркобизнесом, понимаешь? Они там совсем борзые, озверевшие! Ничего не могу сделать. Зачем ты меня так подставил, Петр Яковлевич? Что теперь делать будем, а? Как жить дальше будем?

— Я тебя не подставлял, Радик. Мог бы оставить кого-то рядом с продавцом, пока товар будет путешествовать по Москве. Не догадался? Я тебе нашел человека, он привез то, что нужно. Дальше — твое дело. Я надеялся, ты это знаешь.

— Нет, Петр Яковлевич, не так. Если человека рекомендуешь мне ты, я тебе доверяю. Осторожность была во всем. Но чтобы такое случилось — ну, я не знаю. Кто у нас большой специалист по психологии? Я, да?

— Ошибки случаются у каждого, — сердито парировал Нигилист. — Мое дело — вывести тебя на человека, как там будет дальше — твои заботы, Радик.

— Ты вывел меня на человека, у которого не камень — бомба была за пазухой. За такие ошибки, Петр Яковлевич, нужно платить.

— Я же сказал, что согласен возместить твои убытки. С процентами. Что ты еще хочешь? — потерял терпение Нигилист.

— Разве это убытки? Чепуха, мелочь. Я и думать об этом не стал бы. Два человека под следствием сидят. Два моих верных друга, понимаешь? За это как заплатишь? Им дадут по пять лет, я, конечно, их не оставлю. А что родители их подумают обо мне? Что жены их подумают, друзья?

— Что ты все время вопросы задаешь? — окончательно разозлился Нигилист. — Я тебе что, мальчик для битья?

— А еще и водитель, телохранитель твоего босса, Миша, попал вместе с моими людьми. Думаешь, Степан Петрович по головке тебя погладит за это?

— Со Степаном Петровичем я как-нибудь сам разберусь. Говори, что ты хочешь, Радик. Твои условия. Нам нужно выбираться из этого болота, дело делать.

— Такие хорошие люди, — покачал головой Радик, — даже не знаю, что тут можно сделать.

— Знаешь! Может, я и ошибся с этим негодяем из деревни, хотя скорее всего тут твоя оплошность налицо, но тебя-то я хорошо знаю и вижу: есть у тебя план. Говори.

— План есть, но он тебе совсем не понравится. А другого плана нет. И не будет, — жестко добавил Радик.

— Говори.

— Мои люди ничего не скажут про тебя, придумаем, что они должны говорить. Про шофера скажут, что взяли по дороге, просто подвезли, он тут совсем ни при чем. Скоро выйдет. А мы будем дальше думать о тюменцах. Я помогу.

— Дальше, — насторожился Нигилист. — Я слушаю. Что тебе нужно за все это?

— Твоя жена, — ухмыльнулся Радик.

— Хочешь купить?

Ратковский вздрогнул от неожиданности. Бородатый «басмач» усмехнулся, одобрительно кивнул.

— Это мое последнее слово.

— Все твои люди вместе с тобой не стоят ее, — спокойно произнес Нигилист. — Придумай что-нибудь другое. Наташа не продается.

— Один вечер, Петр Яковлевич. Только один. Я не злодей, прошу очень мало. Что такое — пару часов наедине с твоей женой? Она и не поймет, что там случилось, кто там был. И мы в расчете. Кого хочешь спроси — я просто прощаю тебя. Можешь радоваться, что удачно женился, не то — большие неприятности имел бы.

— Мне нужно подумать. — Нигилист беспрестанно дергал носом. — Надеюсь, ты не требуешь ответа сейчас?

— Нет, — сладко ухмыльнулся Радик. — Даю тебе сутки. Завтра вечером скажешь.

Нигилист резко встал и пошел к выходу. Следом за ним вышел из комнаты и Ратковский.

— Веди машину, Олег, — в офис. Только не говори мне, что ты чувствовал провал операции. И свяжись с Васей Садовниковым, у него, кажется, есть человек, который может убрать продавца. Десять тысяч баксов я даю. Как будете их делить, решайте сами. Ты и Вася. Но чтоб в ближайшие дни этот вопрос был решен.

— Степан Петрович! — сорвался Нигилист. — Но я же старался ради нашего общего дела! Да, промашка вышла, бывает…

— Заткнись, Петя! Это не промашка, это провал! Какого хрена ты полез с этим своим мудаком? Где ты его взял? Кто тебя просил проявлять инициативу? Думал, умнее всех? Умнее Шеварова, да? А оказалось — нет.

— Степан Петрович, вы что же, не поддержите меня? То, что Радик требует, невозможно! Поймите, речь идет о моей семье, это… это ни в какие ворота не лезет. Если вы поговорите с ним, он откажется от своей затеи, можно ведь найти приемлемое решение. Степан Петрович, пожалуйста, я вас очень прошу!

— И я тебя очень прошу, Петя, — сделай так, чтобы Миша вышел совершенно чистым. Ты представляешь, каково мне, если его обвинят и посадят? Мне, честному бизнесмену? Позор!! Я не переживу этого!

— Радик может, Степан Петрович. Поговорите с ним!

— Вот и разбирайся сам, Петя. Стар я уже со всякой шпаной разговаривать. Лет пять назад, когда у меня на рабочем столе «вертушка» стояла, да не одна, а у подъезда две машины дежурили, я нашел бы на него управу. А сейчас… Как же ты подкузьмил меня, Петя! Личного водителя, телохранителя забрали за наркотики! Вот спасибо, милок, удружил за все хорошее, что я для тебя сделал.

— Степан Петрович, я ведь тоже кое-что сделал для фирмы. Надеюсь, вы не забыли, что многие наши удачные, особенно удачные операции проводил именно я!

— Ну, так за это и получил свое, Петя. Ты ведь тоже помнишь, сколько получил? Аль позабыл? — Степан Петрович Шеваров любил время от времени играть деревенского простодушного мужичонку: аль, чаво? ась? куды? Вспоминал таким образом свое босоногое деревенское детство.

— Но сейчас положение критическое. Поэтому и прошу вашей помощи! Ну, хотите — на колени встану! Степан Петрович…

— Это у тебя нервное. Пока что. Сам намудрил, сам и выкарабкивайся. Ну, а ежели у фирмы возникнут проблемы из-за этого, соберем совет директоров и примем решение. Ты понял, что я имею в виду? И чтобы Миша сегодня… нет, сегодня уже поздно, завтра был на своем рабочем месте.

— Значит, не хотите помочь? — мрачно выдавил Нигилист.

Степан Петрович подошел к окну, задернул голубые вертикальные жалюзи, потом нехотя повернулся к Нигилисту.

— О какой помощи ты говоришь, Петя? Ты же всех подвел! Вроде как пришел в гости, напился, набил морду хозяину, а на следующий день приходишь к нему и просишь йоду, ссадины на руках помазать. Хорош гусь, ничего не скажешь! Иди, Петя, иди, думай, милок, ты у нас парень головастый, что-нибудь придумаешь.

— Ну что ж, и на том спасибо, — обмяк Нигилист. — Посмотрим, что можно придумать.

За дверью его ждал Ратковский. Вскочил с кожаного диванчика напротив стола секретарши, поспешил следом к выходу.

— Говорил с Садовником? — не оборачиваясь, спросил Нигилист.

— Только что, из машины. У него проблемы с наличностью, согласился сразу. За девять штук. Одну — мне. Думаю, киллеру даст пять, себе оставит четыре. А может, и наоборот.

— Мне это не интересно. Десять кладу на стол, делите, как хотите. Можешь себе взять все. Но чтобы в ближайшие два-три дня проблема была решена.

— Решится. Я думаю, сегодня человек Садовникова улетит в Краснодар. Через час я позвоню Садовникову, уточню детали, сообщу координаты Плешакова. А что Степан Петрович?

— Сука он! — Резко обернувшись, тяжело посмотрел на Ратковского.

Бывший офицер ГРУ почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой. Таким взглядом смотрят на свидетеля.

Наташа сидела на огромной кровати, закутавшись в синий плед, и молча смотрела в окно. Смотрела и ничего не видела, потому что заоконный мир, где высится кинотеатр, ходят поезда метро, где ездят машины и торопливо шагают уставшие, озабоченные люди, был совершенно чужим для нее. Так и прежде было, но сейчас, когда и дом стал чужим, противным, совершенно невыносимым, она испугалась.

Вечерний полумрак уже скрадывал углы в комнате, а Наташа сидела, не двигаясь, даже торшер не включала. Немая мука охватила душу, сбивчивые, путаные мысли метались в голове и сгорали в бешеном огне отчаяния. И не было спасительного выхода. Там плохо, здесь плохо, некуда бежать, негде укрыться… В Гирей уехать? Но там ведь Плешаков, теперь он не оставит ее в покое. Тогда, у забора, показал свои истинные намерения, хотя она была с мужем. А приедет одна? Да он ей проходу не даст. А мать — разве она поймет ее горечь, тоску одиночества? Скажет: кто же тебя заставлял выходить замуж за человека, которого не любишь? Хотела жить с шиком, богато за чужой счет? Теперь расплачивайся за это. И все будут посмеиваться: вот, мол, что бывает с теми, кто захотел сладкой жизни! Приезжала, на «мерседесе» тут гарцевала, а теперь ходит сама не своя!

В комнату вошел Нигилист, присел на край кровати.

— Наташа, — негромко позвал.

Она повернулась, посмотрела прекрасными черными глазами, в которых застыла печаль. Вчера она ненавидела его, когда узнала про обман с родителями, закатила скандал, билась в истерике, а сегодня и ненависти не было. Лишь грусть. И смотрела на своего мужа, как на чужого, постороннего человека.

— Ты очень красивая, Наташа. Такая — грустная, ты мне еще больше нравишься. Я, конечно, виноват, что обманул тебя, не родителям представил, а совершенно чужим людям, но сделал это лишь потому, что… понял — именно такую жену я хочу иметь. Понял настолько отчетливо — как будто всегда знал, что ты станешь моей женой.

— Я уйду от тебя. Ты не меня любишь, ты себя любишь, а все остальное — лишь вещи, которые нужны или не нужны, выгодны или невыгодны, удобны или неудобны тебе. Я не хочу быть вещью.

— Давай не будем говорить лишнего, Наташа, — поморщился Нигилист. — Ты не уйдешь, потому что тебе некуда уйти. И в Гирее твоем — тоже нечего делать. У меня сейчас очень тяжелое положение, критическое… Не могла бы ты вести себя немного поласковее?

— Ты высчитал, что я именно так должна вести себя? А мое положение тебя интересует? Ты хоть раз подумал о том, как вести себя, когда у меня плохое настроение?

— На это у меня просто нет времени. В нашей семье я — опора, на которой все держится, конь, который тащит всю телегу. Ты должна заботиться об опоре, о коне — в конце концов, это главная твоя обязанность. Хороший хозяин все время думает о своем коне, а не ждет, когда конь станет утешать его.

— Я тоже могла бы стать опорой, тоже могла бы тащить телегу, но ты не позволяешь. Ты ничего не позволяешь мне делать. Я не могу больше так жить.

— Наверное, я был не совсем прав. Последнее время слишком много дел навалилось, слишком большая ответственность висела на моих плечах. Но ведь и ты не всегда была права, Наташа. Скоро все будет позади, мы придумаем что-нибудь веселое. Хочешь?

Дата добавления: 2015-08-28