Все знают о трагических событиях, произошедших в храме Апостола Фомы на Кантемировской в ночь с 19 на 20 ноября. В храме неизвестным злодеем был расстрелян мой муж, священник Даниил Сысоев. Его 13 страница

Жизнь женщины не ценнее жизни барана - вот что поняла Зарема за этот страшный месяц.

Потекли однообразные лагерные дни, занятия продол­жались. Зарема занималась плохо, подрывные науки ей были глубоко неинтересны. К тому же ее мучил сильней­ший токсикоз, она почти ничего не ела, постоянно хотела спать. Потом она впала в совершеннейшую депрессию.

Султан, видя ее состояние, принял решение ее «под­лечить», «назначив» ей какую-то фирменную психотроп­ную смесь, от которой человек становился похожим на зомби - безразличным и управляемым. Глаза Заремы за­блестели, зрачки сузились, а выражение лица приобрело вполне слабоумный оттенок. Усваивать материал от этого «лекарства» Зарема лучше не стала, напротив, сидела на занятиях с глупой неподвижной улыбкой, глядя в одну точку. Впрочем, успехов от нее и не требовали.

Зарема очень быстро исчезла из лагеря. Султан не питал никаких иллюзий по поводу ее миссии. Она была всего лишь отвлекающим объектом маневра перед ответ­ственной операцией, на который должен был пойти деше­вый материал, коим и являлась Зарема. Более того, дело было сугубо семейным, о котором его попросил сам Ваха Закаев. Султан не мог отказать своему старому приятелю Вахе, поэтому и взял Зарему в лагерь, по-быстрому приду­мав ей дело.

Октябрьским вечером в час пик в городе Невинномысске на автобусной остановке раздался взрыв. Как потом со­общали в новостях СМИ, «по счастливой случайности никто не пострадал, шахидка-смертница взорвала себя за минуту до прибытия на остановку переполненного авто­буса. Как показала посмертная экспертиза, девушка была на третьем месяце беременности».

Теракт, исполнителем которого должна стать Алена, был назначен на тридцать первое декабря. Султан специ­ально выбрал именно этот день.

- Хочу устроить русским праздничный новогодний фейерверк, очень знаменательно, неправда ли, - говаривал он, сидя за столом со своими сподвижниками.

Тридцать первое декабря - день еще рабочий, но на­строение у людей самое что ни на есть праздничное. Народ едет на работу уже не столько потрудиться, сколько отме­тить Новый год в кругу коллег, предвкушая корпоратив­ные вечеринки, а вечером - продолжение любимого праздника в кругу семьи и друзей. И если в такой момент в переполненном вагоне метро совершить взрыв, то резо­нанс от происшедшего будет небывалый, гораздо сильнее того, что был после февральского взрыва на перегоне между «Автозаводской» и «Павелецкой».

Однажды вечером за ужином Алена почувствовала дур­ноту, ее вдруг ни с того ни с сего чуть не вырвало от запаха тушеной баранины. Алена поспешно ушла с ужина, сослав­шись на внезапный приступ мигрени.

Она легла и замерла, прислушиваясь к новым внутрен­ним ощущениям, на утро вновь почувствовала дурноту и приступ какого-то неестественно сильного голода.

«Может, это гастрит?» - подумала Алена, но, вспомнив землистое и осунувшееся лицо Заремы, решила, что ско­рее причина недомогания у них одинаковая.

Алена так увлеклась новой лагерной жизнью, затем по­стоянными переживаниями после случая с Насирой, что совершенно забыла о месячных и о цикле.

«Когда они были последний раз? - тщетно силилась вспомнить Алена, ей казалось, что за время, проведенное в лагере, их вовсе не было. - А, может, были? И, если это действительно беременность, тогда какой срок? По край­ней мере, это произошло до случая с Насирой».

Вопросы сыпались один за другим, ответов она не на­ходила. Скоро ее тошнило почти постоянно, особенно по утрам. Алена заметила, что не может чистить зубы, так как малейшее неосторожное прикосновение зубной щетки к языку вызывает рвотный рефлекс, который очень сложно остановить.

Постепенно с Алены начала спадать некая пелена, словно затуманившая ее разум. Если бы об этом узнал Сул­тан, наверное, он принял бы срочные меры по возвраще­нию Алены в прежнее состояние или накачал и ее своим фирменным препаратом. К счастью, он узнал об этом слишком поздно.

Но теперь Алена быстро приходила в себя. Она уже не желала делать то, к чему ее так упорно и тщательно готовили. Она все яснее начала осознавать всю пагубность своего положения и весь ужас, в который ее втянул люби­мый человек. До нее наконец дошло, что она приговорена им к смерти, что он желает уничтожить ее собственными руками, сделав из нее живую бомбу и направив в толпу ни в чем не повинных людей. Ее любовь к этому человеку по­терпела катастрофу, и эта катастрофа была гораздо страш­нее и трагичнее ее первой беды.

Если бы она не забеременела, наверное, не смогла бы всего этого осознать. Но, как известно, беременность спо­собна изменить женщину полностью, что и стало для Алены спасительным - и не только для нее, но и для тех людей, которые могли погибнуть вместе с ней. Султан не знал, что она изменилась, что она просто пришла в себя, как после долгого бредового сна.

И она сказала ему об этом. Сказала тогда, когда должна была выезжать из лагеря в Москву для выполнения страш­ной кровавой миссии. Сколько он ее бил, она не помнила. Она думала, что он убьет ее, но этого не произошло.

Вместо Алены поехала другая - сорокалетняя Амина Махмудова, вдова боевика. Она попалась на глаза милицей­скому патрулю еще на входе в метро. Запаниковала и не смогла привести в действие взрывное устройство. Дистан­ционная страховочная связь в тот момент не сработала. Операция «С Новым годом!», как назвал ее Султан, потер­пела крах. О провале немедленно узнали в высоких лон­донских кругах, Султану грозили крупные неприятности, в том числе серьезные финансовые потери - он обязан был выплатить неустойки. Бизнес есть бизнес, он не терпит столь грубых промахов. Амина Махмудова, взятая с полич­ным в метро, на допросах очень быстро заговорила, ее же­лание мстить русским за убитого мужа мгновенно куда-то испарилось, а это сулило еще более глубокий провал для террористической организации.

В доме-крепости шли однообразные, скучные дни. Дом, как поняла Алена, находился не в поселке, а где-то в лесу - из-за забора доносились только лесные звуки - ни крика петухов, ни лая собак, которые свидетельствовали бы о присутствии поблизости людей.

Лейла добросовестно и ответственно выполняла все свои обязанности. Она приносила еду, убирала комнату и выводила Алену на прогулку, все делалось по-прежнему молча. Это было похоже на тюрьму повышенной комфорт­ности. Обильная вкусная еда, чистая постель, прогулки и отсутствие какой бы то ни было свободы. Все под контро­лем, никакого общения.

Алена держалась из последних сил, чтобы не сойти с ума. На тумбочке лежали книги, принесенные Лейлой, - Коран, Сира и еще что-то, Алена даже не смотрела. Она больше не могла читать исламскую литературу. Она пыта­лась молиться, силясь вспомнить православные молитвы, которые в свое время знала в большом количестве, но па­мять была словно стерта чьей-то невидимой рукой. Тогда она стала просить Бога спасти ее от убийц ради ее нерож­денного ребенка.

Мадину с мальчиком-инвалидом Алена видела редко, видимо, у них не совпадали часы прогулок. Алена уже знала, что Мадина с ребенком занимают почти всю правую половину дома и имеют свой обслуживающий персонал, - она иногда видела двух женщин, выносящих ведра или выбивающих половики. Раз в неделю на территорию заезжал небольшой грузовичок, привозивший продукты и еще что-то. Охранники на воротах дежурили сутки через трое сразу по два человека. Один через каждые десять минут обходил территорию, другой неотрывно следил за воротами и мо­ниторами с камер слежения.

Окно комнатки, которую занимала Алена, выходило в сад, туда, где кроме деревьев нельзя было ничего разглядеть. На прогулках Алена старалась максимально запомнить ма­лейшие мелочи и распорядок жизни этого каземата. Она почти не надеялась на побег. С такой охраной это было невозможно, но она надеялась на чудо, на то, что Бог по­милует ее, только это спасало ее от отчаяния и сумасшествия.

Единственная небольшая надежда была на добрую Ли­дию Александровну, врача-гинеколога. Алена была уверена, что рано или поздно ее опять повезут к гинекологу, у нее уже заметно округлился живот, она начала чувствовать пер­вые робкие шевеления ребенка. Руслану в сложившейся ситуации понадобится узнать пол ребенка, следовательно, ее еще раз вывезут в город. Это вселяло надежду и в то же время страшило. Она боялась, что, если ребенок окажется девочкой, Руслан может принять решение не сохранять беременность, и сразу лишит Алену жизни. Тогда конец - ни она, ни Лидия Александровна ничего не успеют сделать. Если окажется мальчик, у Алены еще останется время, и, быть может, это время сработает на нее.

«Надо постараться как-то предупредить Лидию Алек­сандровну, дать ей знак, что я в плену и что мне грозит опасность, - думала Алена, гуляя по аллеям сада. - А если врачиха с ними заодно?»

То, что гинеколог может оказаться их человеком, Алене пришло в голову в последнюю очередь.

«Допустим, - рассуждала Алена, - мне удастся дать ей знак или, еще лучше, передать записку. Тогда она немедленно сообщит о попытке Султану. Если будет мальчик, он ее меня все равно не убьет, но ужесточит режим и наблю­дение, и тогда шансов почти не останется. Но все равно попробовать надо, вдруг она не с ними».

От этих мыслей у Алены мурашки побежали по коже, она ускорила шаг. Всюду буйствовала весна, пели птицы, распускались цветы, но Алена этого не замечала, все не ра­довало ее. Она смотрела на птиц только потому, что они были свободны и спокойно перелетали через ограду, куда ей доступа не было, и Алена им завидовала. 'Гам, за забо­ром, текла размеренная и спокойная жизнь, шелестел лес, вдали была слышна река.

Она думала о том, как написать записку для врача, хотя это было почти нереально. Все кругом просматривается, у нее нет ни бумаги, ни карандаша. Даже туалетная бумага отсутствовала ввиду имевшегося в наличии биде. Видимо, туалетную бумагу поэтому и не приносили, в целях без­опасности.

Алена решила пойти на хитрость.

- Лейла, ты знаешь, что я по профессии художник-мо­дельер?

Лейла молча слушала. Алена продолжила.

- Нельзя ли мне принести несколько листов бумаги и карандаш, я хочу порисовать или придумать несколько мо­делей исламской одежды для наших женщин.

- Я спрошу, - произнесла немногословная прислуга и удалилась.

- Рисовать не разрешили, - доложила Лейла тем же вечером.

Через некоторое время Алена попросила у Лейлы туа­летную бумагу, ссылаясь на то, что не может пользоваться исключительно одним биде. Лейла опять обещала узнать.

- Бумагу не разрешили, - произнесла она, принеся ужин.

«Сволочи, - подумала Алена, - все чуют». И на бумаж­ную тему решила больше не заикаться.

Была надежда еще и на мусор. Охранники курили на территории, а следовательно, кто-нибудь из них мог обро­нить пустую пачку из-под сигарет. Алена во время прогу­лок стала внимательно смотреть под ноги, но ни окурков, ни, тем более, пачек от сигарет нигде не валялось. Сад был стерильно чист.

«Еще мусор, - думала Алена, - его выносят на задний двор в больших черных мешках, а потом увозят на все том же грузовичке».

Но как она подойдет к мусору, как развяжет мешок и начнет рыться в отходах? Это тоже нереально. Были и бо­лее утопические мысли, например, как в фильме: ей удастся забраться в кузов грузовика, затем ее закидают мешками с мусором и вывезут на свалку.

«Для этого мне самой нужно превратиться в мешок, - в отчаянии думала Алена, - да и к грузовику охрана не под­пустит на пушечный выстрел».

Любую погрузку и разгрузку на территории двора вни­мательно наблюдал один из охранников.

Идея подкинуть доктору записку становилась все более нереальной. Дать знак ей она тоже не сможет, ведь Руслан не отойдет от нее ни на шаг и с врачом она с глазу на глаз ни на минуту не останется.

Алена знала, что комната и даже санузел просматри­ваются камерами наблюдения. Что можно придумать в комнате, которая как на ладони. К врачу ее повезут без предупреждения, и это может случиться в любой момент. Ночью под одеялом она оторвала кусочек простыни, совсем маленький, надеясь, что Лейла не заметит, когда будет менять белье. Простыня была почти новая, поэтому пришлось изрядно поработать зубами. Она спрятала его под матрац.

Наконец настал день посещения врача. Однажды утром вместо Лейлы явился сам Руслан.

- Собирайся, после завтрака поедем к доктору, - это было сказано таким будничным голосом, словно она не пленница и смертница, а просто жена, которую любящий муж хочет отвезти на прием к врачу.

Пришла Лейла, принесла завтрак: гренки с сыром, са­лат, яичница с помидорами, кофе, сливки в изящном фар­форовом сливочнике, свежевыжатый апельсиновый сок.

Алена принялась за завтрак, сев вплотную к кровати, где под матрацем лежал заветный кусочек простыни, не­заметно вытащила его пальцами и положила под накрахма­ленную льняную салфетку, которую всегда приносили вместе с едой. Она макала ложку в кофе, приподнимала салфетку и на кусочке простыни старательно выводила ко­рявые и расплывавшиеся буквы - SOS, с аппетитом упле­тая при этом яичницу и гренки. Затем она пролила кофе на стол и, делая вид, что вытирает кофейную лужу, быстро засунула тряпочку с надписью йод халат.

Пришла Лейла, убрала все со стола, ни слова ни сказав про полностью испорченную кофе салфетку, принесла одежду. Алена нарочито долго одевалась, наконец ей уда­лось пристроить тряпочку под резинку трусов.

Ехали, как и в прошлый раз, в том же составе, молчали.

«Столько манипуляций проделала с этой псевдо запиской. Будет ли толк? Да и поймет ли врач, что я хотела ска­зать? А если и поймет, что я прошу помощи, что сможет сделать? Правда, она знает, где меня держат - первый раз ее привозили в дом, вряд ли ее везли с завязанными глазами. Значит, если она поймет, то хотя бы укажет место, откуда просят помощи. Но и это может не помочь: местная милиция наверняка ни за что не станет трогать Султана. А идти в ФСБ доктор явно не догадается, да и там могут не понять и отправить ее куда подальше, а она, решив, что сделала все возможное, больше ничего предпринимать не станет. Кто я для нее? Если она вообще не с ними заодно. Может, они ей деньги платят, а она на них работает? А если не с ними и поймет, что мне нужна помощь, то, вполне воз­можно, не захочет связываться с бандитами, побоится - у нее наверняка семья, дети, подумает, что не стоит рисковать», - думала Алена, сидя на заднем сиденье рядом с Русланом.

Когда Алена пристраивалась на кушетке в кабинете УЗИ, ей удалось незаметно бросить свою записку в щель между стеной и краем кушетки.

Лидия Александровна была все так же добра и привет­лива. Руслан стоял рядом и напряженно следил за каждым движением доктора.

- Головное предлежание, сердцебиение в норме, рит­мичное, органы в норме, - спокойно произносила Лидия Александровна привычные для нее слова.

- Пол ребенка уже можно определить? - спросил Ру­слан.

Лидия Александровна еще поводила датчиком по жи­воту Алены, внимательно глядя на монитор. Алена вся на­пряглась и сжалась. Вдруг окажется девочка? Доктор не знает, что этого не следует говорить, что ей, Алене, грозит смертельная опасность - ей и ее ребенку.

- У вас мальчик, - так же спокойно произнесла Лидия Александровна.

Алена возликовала: у нее есть шанс, по крайней мере, есть время. Она была права, для Султана действительно очень важен пол ребенка.

- Это точно? - переспросил Руслан.

- Сто процентов.

- То есть вы гарантируете?

- Если вы сомневаетесь в моем профессионализме, - поддела его Лидия Александровна, которой явно не нра­вился муж ее пациентки, - можете обратиться к другому специалисту, но смею вас заверить, что он скажет вам то же самое.

В конце рабочего дня санитарка женской консультации убирала в кабинетах. Она вымела из-под кушетки лоскуток ткани с кофейными пятнами SOS, не обратив на него ни малейшего внимания. Доктора уже все разошлись, и сани­тарка торопилась поскорее закончить работу и уйти домой, где ее ждали некормленые дети, стирка и уборка.

Наивно было полагать, что кто-то обратит внимание на обрывок грязного лоскута, валяющийся иод кушеткой в ка­бинете женской консультации. Алена это прекрасно пони­мала, но придумать еще что-либо была не в состоянии. Все остальные варианты были либо совершенно бредовыми, либо физически невыполнимыми.

Алена была на грани отчаяния и надеялась лишь на чудо, которое может произойти за это время. Но времени становилось все меньше. Весна незаметно перешла в лето. Стояли теплые солнечные дни. Алена с ужасом думала, что до родов остается меньше двух месяцев и ничего не меняется. Только живот растет, и ребенок все более и более активно двигается и толкается. Она никогда не могла пред­положить, что ожидание ребенка для нее превратится в кошмар, в ожидание смерти. Ведь за его рождением последует ее неминуемая смерть, а матерью ему станет эта про­тивная и злая Лейла.

Это случилось поздно ночью. Алена спала, когда в ком­нату вошла Лейла и бесцеремонно зажгла свет. Вспышка света ослепила Алену, она в испуге села в кровати, при­крывая рукой глаза.

- Что случилось? - спросила она, не в силах открыть глаза.

- Одевайся, быстро, тебя увозят, - ответила Лейла, бросив на кровать одежду.

Алена вскочила, ее охватили паника и страх. Куда ее собрались везти, может, ее решили убить?

- Я не поеду, - вдруг произнесла Алена, но мгновенно поняла, что сморозила глупость.

Что бы ни ждало ее впереди, это все же шанс спастись. Из каземата у нее не было никакого выхода. К тому же, если они решили ее увезти, они все равно ее увезут, что бы она ни говорила и как бы она ни сопротивлялась.

Алена начала медленно одеваться.

- Быстрее шевелись, - поторапливала Лейла, - вот здесь, в рюкзаке, твои вещи, - и она указала на синий рюк­зак, стоявший у ее ног.

«Если увозят с вещами, то убивать сразу не будут», - подумала Алена.

Впереди ее ждала полная неизвестность. Куда ее везут? От страха дрожали колени. Вышли во двор, заполненный ночными ароматами, у ворот ожидал знакомый «УАЗик». Алену затолкали на заднее сиденье, завязав платком глаза.

- Лэжы и нэ вставай, - услышала она знакомый голос Казбека.

Алена повиновалась. Хлопнула дверца, «УАЗик» тро­нулся и помчался по дороге. Ехали долго, около двух часов, дорога была хорошая. Затем машину начало трясти и под­брасывать, судя по толчкам, они выехали на грунтовую до­рогу. Чувствовались множественные повороты, подъемы и спуски, значит, ее везли далеко в горы.

«Но зачем, зачем меня везут в горы? - задавалась Алена мысленным вопросом, на который не знала ответа, - может, прячут от кого-то».

Счастливая догадка осенила ее: Султана ищут.

Алена не знала, что теракт, который она должна была выполнить, сорван полностью и ее дублер Амина Мухамадова взята с поличным. Более того, Султан еще с осени по­пал в разработку ФСБ - после того как журналистка Наталья Якунина передала им диск с компроматом на террориста.

Лагерь смертников был обнаружен в январе, сразу после того, как задержанная Амина Мухамадова дала пер­вые показания. Но в лагерь, располагавшийся в бывшем монашеском скиту, в одном из самых труднодоступных мест, военные прибыли поздно. Ни боевиков, ни инструкторов, ни тем более самого Султана там не оказалось, зато нашли полтора десятка женских трупов. По предвари­тельным данным, все женщины скончались в результате самоотравления. Сами они выпили яд или их заставили - этого никто не знал. Кстати, ФСБ тогда очень постаралась, чтобы данная информация никаким образом не просочи­лась в СМИ.

В горах было холодно и снежно, тем не менее удалось установить, что женщины погибли не более недели назад, значит, омоновцы опоздали всего на неделю. Но кто поста­рался предупредить боевиков и кто сделал так, чтобы фе­дералы опоздали?

За лагерем, на месте бывшего монашеского огорода, была найдена плохо замаскированная могила, из которой эксгумировали труп мужчины. Как установила судебно-ме­дицинская экспертиза, мужчина скончался от пулевого ра­нения в затылок. Опознание показало, что труп принадлежит пропавшему три месяца назад журналисту газеты «Новое время» Кириллу Гольдману. Дело о похи­щении журналиста было закрыто.

Султан все еще оставался неуловимым. Федералам пока так и не удалось выйти на его след.

Алену никто не искал, ее родители были уверены, что с ней все в порядке. Они регулярно переписывались с «ней» по электронке, ничего не подозревая. Они и в страшном сне не могли предположить, что Султан, о котором столько говорилось последнее время во всех новостях, и муж их дочери, преуспевающий юрист Руслан Мерзоев, - одно и то же лицо. О браке же Руслана Мерзоева с некой москвич­кой Еленой Ветровой ни в какой разработке не было указано. Брак Руслана Мерзоева был чистой воды инсценировкой самого Султана. Все печати в паспорте и свидетельства о браке были липой, не говоря уже о том, что Султан всегда имел несколько паспортов на разные фамилии. Единствен­ной его законной женой являлась Мадина Сельмурзаева.

Правда, Амина Мухамадова показала, что главным ис­полнителем теракта должна была быть другая девушка, ко­торую в лагере тоже звали Аминой. Почему их поменяли в последний момент, она не знала.

На место приехали на рассвете, едва светало. Но Алена этого не могла видеть - ее глаза были плотно завязаны чер­ным платком.

- Выходы, - послышался голос Казбека, когда машина остановилась.

Алена с трудом выбралась, от тряски ее сильно укачало, руки и ноги затекли от лежания в неудобной позе, живот неприятно тянуло. Алена услышала крик петуха, забрехала собака, где-то блеяли овцы, значит, ее привезли в поселок, а не в глухой лес, это уже утешало.

Казбек держал ее под руку. Она услышала скрип ка­литки и голос старой женщины. Говорили на чеченском, Алена почти ничего не понимала. Ее ввели в дом и сняли платок. Перед ней стояла старуха вся в черном, похожая на ведьму, с кривым носом и огромной волосатой бородав­кой на щеке.

Старуха с интересом разглядывала Алену, как-то по-птичьи наклонив голову набок.

- Фатима, - представилась бабка.

- Тэпер ты будэш жит здес, у Фатимы, пока нэ родыш, - прорычал Казбек хриплым басом.

- Иды за мной, - бабка цепкими, как клешни, пальцами схватила Алену за руку и потащила на второй этаж по узкой скрипучей лестнице.

- Живы здес, - проскрипела старуха, втолкнув Алену в небольшую комнату с каменными белеными стенами. Дверь мгновенно захлопнулась, старуха загремела ключами, запирая замок.

Алена осмотрелась. Пахло мышами и старыми вещами, как пахнет в нежилых домах. В небольшое окошко проби­вался серый рассвет. В комнате были тумбочка, стул и же­лезная кровать с панцирной сеткой, застеленная старень­ким, но чистым бельем.

Алену охватил ужас, из одной тюрьмы ее перевезли в другую. Теперь ей предстоит рожать здесь, на этой облез­лой койке, в этой затхлой конуре, в присутствии старой ведьмы. Впрочем, какая разница - старуха Фатима или Лейла.

Алена подошла к окну, оно выходило в сад и было до­вольно высоко от земли, на уровне второго этажа. Одно сразу утешило: окно было без решетки. Она легла на кро­вать и сразу провалилась в беспокойный сон.

Проснулась от яркого солнца, бившего в тусклые, давно немытые стекла. В двери загремели ключи, показа­лась старуха с кувшином молока и горячими лепешками, все это она поставила на тумбочку и с ехидным любопыт­ством посмотрела на Алену и на ее живот.

- Ешь, - проскрипела старуха и так же быстро удали­лась.

«Интересно, меня безвылазно будут держать в этой комнате?» - подумала Алена, принимаясь за еду. Она по­чувствовала сильный голод - за эти несколько месяцев на­училась есть все и в любых условиях.

Старуха не спешила появляться, и тогда Алена решила сама напомнить о себе. Здесь она не собиралась церемо­ниться со старой кочергой - если она не выберется отсюда, она не выберется никогда.

Алена начала стучать в дверь.

- Выпустите меня, я в туалет хочу.

Минут через десять на лестнице послышались шаркаю­щие шаги, загремели ключи.

- Зачэм шумиш? - одышливо спросила бабка.

- Я в туалет хочу!

- Иды за мной, - прошелестела старуха и цепко впи­лась в ее руку.

Они вышли во двор с бурно разросшимся садом, окру­женный хилым штакетником и густой малиной. Дом был несколько несуразен, построен из самого обычного не­обработанного камня, с плоской крышей и небольшой тер­раской или, скорее, навесом. За садом виднелось еще не­сколько крыш, значит, ее привезли в горное село или аул. Его со всех сторон окружали горы, сплошь поросшие ле­сом. Сразу за домом начинался зеленый холм, где мирно паслись буренки и небольшое стадо овец и коз. Идилли­ческая картина.

Алена чуть не запрыгала от радости: ни высокого за­бора, ни охраны, ни камер наблюдения - только она и старая ведьма. Туалет представлял собой обычное деревянное строение деревенского типа. Понятно было, что вывозили ее в спешке, возможно, что больше некуда было, поэтому привезли сюда. В нормальной обстановке Султан никогда не привез бы ее в этот дом, значит, у него начались боль­шие неприятности.

Теперь Алена серьезно обдумывала разные варианты побега. Нельзя было обольщаться тем, что здесь нет охраны, а есть гнилой забор и одна старая бабка. Во-пер­вых, кругом горы и глухомань, во-вторых, из этих аулов не так уж просто удрать, здесь наверняка есть своя местная охрана, состоящая из своры пацанов, которые следят за всеми перемещениями в поселке и сразу докладывают куда надо.

Алена знала, что в таких вот мирных, на первый взгляд, аулах могут прятаться самые отъявленные боевики и бан­диты, более того, здесь могут располагаться религиозные и идеологические подготовительные центры. Незнакомец, случайно заехавший или забредший в такое милое и тихое сельцо, скорее всего, назад не выйдет. Именно на это рас­считывал Султан, оставив Алену без охраны. А следова­тельно, отсюда просто так не убежишь.

Да и куда бежать? Алена даже примерно не знала, где находится. Если она побежит, то, скорее всего, не добе­рется даже до околицы, где ее и поймают бдительные або­ригены. Но и затягивать нельзя, как только начнутся роды — а осталось всего каких-то полтора месяца, - конец всему. Уж о ребенке они сразу позаботятся.

Алена решила первым делом подружиться с бабкой или хотя бы вооружиться ее доверием. Она вышла из туа­лета, старуха караулила рядом, намереваясь вести ее об­ратно в дом.

- Бабушка Фатима, можно посидеть здесь, во дворе, на стуле, я никуда не денусь.

- Шайтан тэбя знает, - неожиданно проговорила ста­руха.

- Нет, правда, вы меня будете видеть, я здесь посижу, давайте что-нибудь поделаю, картошку, например, почищу или еще что. В доме душно, а мне плохо, у меня сердце сла­бое, я от духоты могу потерять сознание.

Возможно, описанные проблемы с сердцем произвели на старую каргу впечатление, ей явно не хотелось иметь проблем со своей подопечной, к тому же было видно, что она сильно тяготится свалившейся на ее голову обузой.

- Ладно, сиды, но не уходы.

Алена устроилась на терраске в тени бурно разросше­гося винограда. Старуха занялась своими хозяйственными делами, поминутно поглядывая на свою гостью. Она что-то скребла и мыла, ходила на задний двор, где, по всей види­мости, держала свою живность, возвращалась, топила лет­нюю печь, которая находилась тут же, во дворе под навесом, месила тесто, что-то стряпала. Затем наступило время намаза, старуха взяла коврик и начала молиться прямо на террасе, наверное, чтобы не упускать из виду свою невольницу. Намаз закончился, и бабка вновь захло­потала у плиты, так ни разу не присев и не отдохнув.

Она горбилась, шаркала ногами, иногда заходилась в кашле, но работала как заведенная, не давая себе отдыха. Это насторожило Алену - значит, старая не так уж и не­мощна, как кажется на первый взгляд, а следовательно, будет стеречь ее, как цербер. К тому же, как поняла Алена из первых наблюдений за своей надсмотрщицей, у нее прекрасный слух и зрение, что в несколько раз усложняло поставленную задачу.

«Это все надо учесть», - подумала Алена.

К вечеру она сделала еще одно открытие: у старухи есть спутниковый телефон, значит, ведьма всегда на связи. Ей позвонили, она что-то коротко объяснила на своем гор­танном языке, вероятно, интересовались Аленой. Разговор закончился, и старуха быстро спрятала телефон где-то в складках своего платья.

«Значит, она его всегда таскает с собой», - сделала вывод Алена.

В связи с телефоном возник и другой план. Ударить бабку сзади чем-нибудь тяжелым, благо рукопашному бою учили в лагере. Насмерть или не насмерть - это уж как получится. Отобрать у нее телефон и позвонить в Москву. Но Алена плохо представляла, как вообще работает спут­никовая связь, куда и как можно дозвониться со старухи­ного телефона. Варианта с телефоном она боялась. Во-пер­вых, ее звонок сразу засекут - бабушку наверняка слушают свои. Во-вторых, телефон ни в коем случае нельзя брать с собой. Засекли же через телефон того же Дудаева. Бабку придется устранять физически только ради побега. Поль­зоваться трубкой все-таки нельзя.

Моральный аспект плана ее почти не беспокоил. Она не Раскольников, а Фатима - не старуха-процентщица. Речь идет о ее жизни и жизни ее сына. Поэтому жалеть милую бабушку в данной ситуации она считала неуместным.

«Если не удастся бежать незаметно, то придется дать старушке по голове, только действовать надо наверняка и без шума. Первым делом все тщательно изучить и макси­мально осмотреться. Времени на это - не более трех не­дель. Дальше затягивать опасно».

Дата добавления: 2015-08-27