Понятия Д. и дискурсивного анализа нашли широкое применение в социальных и гуманитарных науках. Историки используют их при исследовании архивных документов. Социологи и психологи — при изучении разного рода анкет, интервью и бесед. Р. Барт положил начало применению дискурсивного подхода в литературоведении и критике. М. Фуко рассматривает через призму языка и Д. эволюцию всей зап. культуры, уделяя особое внимание науке, философии и литературе. Исторически Д. выступал в самых различных значениях, формах и жанрах. Конкретными его примерами являются тронная речь короля по поводу к.-л. важного и торжественного события; вступительная речь (слово) или заключительная речь (слово) при открытии или закрытии научного или иного конгресса; речь по случаю приема в академию или получения высокой награды или премии. Фр. поэт эпохи Возрождения Ронсар (16 в.) назвал свой сборник поэм «Дискурсы». Известный труд Р. Декарта «Рассуждение о методе» (17 в.) был написан как предисловие к трем др. работам. Свою речь «Рассуждение о стиле» (18 в.) Ф. Бюффон произнес в связи с его приемом во Французскую академию, где он дал известное определение: «Стиль — это сам человек». «Д.» может быть названа и достаточно обширная работа. Так, «Философское рассуждение о современности» Ю. Хабермаса, во фр. названии которого используется слово «discours», представляет собой двенадцать лекций, прочитанных во фр. ун-те.
Структурализм: «за» и «против». М., 1975; Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985; Greimas A., Courles J. Semiotique: Dictionnaire raisonne de la theori du langage. Paris, 1979.
Д.А. Силичев
ДИСКУРС СЕКСУАЛЬНОСТИ — понятие, получающее наиболее развернутое обоснование в ряде последних исследований М. Фуко, таких, как «Воля к познанию» (1976), «Забота о себе» (1984) и др.
Определение. Гипотеза Фуко отвергает могущество пола как естественного закона и нормы. Учреждение закона «пола» есть историческое событие, не природная данность и не факт («разделение полов»). Иными словами, существует нечто, что делает понятие «пол» нормативным понятием, но само остается в тени: это Д.с. Диалектика взаимодействия власти, пола и сексуальности такова: власть действует в пределах диспозитива сексуальности, точнее, она его создает и оформляет в целую систему сложных и обратимых отношений, преобразующих всякий отклоняющийся опыт сексуальности во всеобщий принцип сексуального поведения, который и предстает в виде закона «пола». Д.с. формулирует правила, по которым строится сексуальное поведение индивидов в ту или иную историческую эпоху, он нормализует сексуальное желание и управляет им.
Диспозитив (dispositiv) власти. Фуко вводит понятие диспозитива, которое не отличается простотой и наглядностью. С одной стороны, это устройство, аппарат, определенного вида «машинерия» (близкая по своим физическим свойствам образу «зеркального лабиринта»). Диспозитив — орудие власти, он удерживает, порождает, связывает, артикулирует всю совокупность отношений, существующих между телами, властью и удовольствиями; но с другой — диспозитив есть идеальная точка мысли, ее инструмент, с чьей помощью мы мыслим отношения сексуальности. Итак, диспозитив — и способ познания, и технология «захвата» сексуальности. Диспозитив организует пространство и время для любого из тел, чью чувственность необходимо преобразовать в зависимости от общей властной стратегии данного общества, от того, что оно считает сексуальной нормой, «правильной ориентацией», «истинной природой сексуальности» и т.п. Последовательно выделяя в историческом времени отдельные формации телесного опыта и те специализированные пространства, которые их образуют, — «места» рождения великих социальных ин-тов Запада: наказания, лечения, экзамена, тренировки и т.д. — Фуко стремится определить порядок изменения исторических форм чувственности.
По мнению Фуко, соответствующий сексуальному поведению дискурс появляется достаточно поздно, — к сер. 19 в. происходит открытие пространства семьи для проникновения в него разнообразных процедур контроля над сексуальным поведением. Семья как атомарная структура социальности (муж — жена, родители — дети) теперь недостаточна для контроля над различными видами «сексуальностей». Диспозитив сексуальности устраняет систему кровнородственных отношений, фокусируясь на сексуальности отдельного индивида, т.е. на безличной сексуальной единице, исключающей себя и свою сексуальную ориентацию из-под власти семейных отношений. Действие диспозитива может и должно объясняться явлением дифракции сексуальных функций. Вместо старой семейной сцены, где сексуальные отношения регулировались внутренним законом пола и сексуальность была замкнута на воспроизводящуюся структуру семейных отношений, появляется иная сцена, чьи персонажи более не следуют прежним запретам. Новые персонажи сексуальности: «фригидная жена», «мать, лишенная материнских чувств», «муж-импотент с его садистскими наклонностями», «дочь-истеричка», «юный гомосексуал, отказывающийся от брака», — разом появляются, когда утверждается повсеместно четыре фундаментальных стратегических принципа: истеризация женского тела, половое воспитание ребенка, социализация функций продолжения рода и психиатризация перверсивного (запрещенного) удовольствия. На новой сцене впервые становится видимым закон пола в действии.
Новые фигуры сексуальности оказываются продуктами психиатрического воображения, за ними нет реальных тел патологии, они — фигуры языка определенного дискурса, на которые, однако, в течение многих веков люди Запада реагировали как на реальных персонажей греха и позора.
Власть и боль-удовольствие. Особым и загадочным механизмом, распределяющим боль-удовольствие, и является то, что Фуко называет властью. Отдельное тело, послушное диспозитиву власти, теряет свои физиологические, пространственно-временные и анатомические функции. Теперь его индивидуация будет полностью зависеть от тонкого, обширного и разветвленного действия сил власти по всей поверхности тел. Микрофизика власти воздействует на тела чем-то вроде «животного духа»: все эти мельчайшие корпускулы, вирусы, частицы, атомы, элементы, образующие необозримые сети отношений между телами и их удовольствиями, подвешенные, быстрые, скользящие и неуловимые, в нескончаемом роении вокруг определенных трансгрессивных зон социального тела, которые они сами и возбуждают, провоцируют, заражают случайностью и неупорядоченностью и одновременно пытаются ограничить, исключить, принудить к «молчанию». Эрогенная зона создается в социальном теле благодаря прямому действию друг на друга этих корпускул власти. Запрет сопровождается его нарушением: одно преследует другое, укрепляя или ослабляя силу действия и того, и другого.
Замысел Фуко: представить современное зап. общество тотально перверсивным, но это значит приписать власти функцию тотального присутствия в социальном теле. Власть сама давно стала объектом удовольствия, и в силу этого субъектом удовольствия, именно властью удовольствие производится, испытывается, распространяется и обожествляется.
Три эстетики. Поздние интерпретации Фуко антич. и патрицианской эстетики опираются на очевидность достижения каждым индивидом постоянства жизненных удовольствий: заботу о себе. Отсюда три эстетики: первая, андрогинная и революционная, «садистическая» или «дионисийская», оперирует болью как инструментом новых телесных познаний и наслаждений, она сфокусирована на исполнении желания и стремится достичь высшего, оргиастического наслаждения (опора на генитальную сексуальность), более того, она стремится добиться захвата тела другого, его подчинения в качестве сексуального объекта как недостающей части генитального аппарата. Вторая, уравновешенная, патрицианская по своему происхождению, консервативная эстетика удовольствия, — достойная забота о себе как цель жизни, отстраняющая боль как оборотную сторону удовольствия. Боль не входит в экономию удовольствия, все подчинено и соразмерено мерой. Тр е т ь я — это уже эстетика совершенно иного типа, трансформационная, почти транссексуальная, поскольку в ней идет речь не о «сексуальном чувстве», но о развитии «чувства тела». Здесь рождается утопия о тотально эротизованном теле (без опоры на генитальную сексуальность). Получается так, что удовольствие обладает только непосредственными телесно-физиологическими характеристиками и являет нам лишь физиологическую норму удовольствия: что хорошо для организма, то и хорошо. Как если бы не было никакой возможности извлечь ощущение удовольствия, минуя его физиологическую норму, и как если бы все те удовольствия, которые испытывают, отклоняясь от принятой нормы, могли бы быть деквалифицированы в качестве удовольствий. Возможно, что этот неопределенный и громадный мир других удовольствий, простых и уместных, есть мир более совершенных удовольствий. Фуко пытался отстоять право индивида на новую экономию удовольствий, которая больше не определялась бы внешними ей целями, но только сама собой. Жить — не «работать и любить» (3. Фрейд), не искать «острых» наслаждений, а измерять проживаемое соответствующими мерами удовольствия.
Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; Фуко М. Забота о себе. История сексуальности-Ш. Киев; М., 1998.
В.А. Подорого
ДИСКУРСИВНЫЙ (от лат. discursus — рассуждение, довод, аргумент) — рассудочный, логический, противоположный интуитивному, чувственному.
Д. познание как опирающееся на разум и рассуждение противопоставляется интуитивному познанию, которое основывается на непосредственном созерцании и интуиции. Д. знание является результатом связного, последовательного, ясного рассуждения, в котором каждая последующая мысль вытекает из предыдущей и обусловливает последующую. Д. является, напр., знание, полученное в результате логического вывода из некоторых общих принципов заключения, относящегося к конкретному случаю, или знание, возникающее путем обобщения некоторой совокупности фактов. Различие между Д. и интуитивным до некоторой степени относительно. Всякая новая идея, мысль, представление возникают на основе предшествующего знания, предполагают осознание и формулировку проблемы, задачи, требуют сознательного и целенаправленного размышления. После того как новая идея возникла, требуется развитие ее следствий, установление ее связей с др. идеями, ее проверка и т.п. Т.о., интуитивный скачок мышления всегда включен в процессы Д. размышления. Однако различие между Д. и интуитивным все же имеет определенный смысл, ибо новое знание часто не может быть получено простым логическим рассуждением из имеющегося знания и требует творческого акта, выходящего за рамки логических схем и правил.
ДИСКУССИЯ (лат. discussio — рассмотрение, исследование) — спор, направленный на достижение истины и использующий только корректные приемы убеждения. Д. — одна из важнейших форм коммуникации, метод решения проблем описания реальности и своеобразный способ познания. Д. позволяет лучше объяснить то, что не является в полной мере ясным и не нашло еще убедительного обоснования. Если даже участники Д. не приходят в итоге к согласию, они определенно достигают в ходе Д. лучшего взаимопонимания. Д. полезна и тем, что она уменьшает момент субъективности, обеспечивая при этом общую поддержку убеждениям отдельного человека или группы людей. Д. обычно противопоставляется полемика, целью которой является утверждение определенных ценностей с использованием корректных приемов. В полемике, но не в Д. можно говорить о победе одной из спорящих сторон: когда в результате Д. открывается истина, она делается достоянием обеих спорящих сторон и «победа» одной из них имеет чисто психологический характер.
ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ И ИНТЕГРАЦИЯ (от лат. differentia — разность, различие, integratio — восстановление, восполнение) научного знания — два противоположных, но взаимосвязанных процесса развития научного знания. Дифференциация (Д.) — более глубокое и тщательное исследование отдельных явлений и процессов определенной области действительности на определенной стадии эволюции науки. Именно в результате такого исследования появляются отдельные научные дисциплины со своим предметом и специфическими методами познания.
Известно, что в антич. Греции не было строгого разграничения между конкретными областями исследования и не существовало отдельных научных дисциплин за исключением математики и частично астрономии. Все известные знания и приемы изучения явлений входили в состав философии как нерасчлененной области знания. Впервые отдельные научные дисциплины возникают в эпоху Возрождения, когда появляется экспериментальное естествознание, которое начало изучение природы с установления законов простейшей, механической формы движения. Занявшись изучением движения свободно падающих тел, Г. Галилей впервые начал систематически применять экспериментальный метод и математические приемы обработки его результатов. На этой основе он сформулировал относящиеся к ним законы и заложил основы механики, которую И. Ньютон превратил в научную дисциплину. Позднее постепенно формируются физика, биология и др. фундаментальные науки о природе. По мере дальнейшего научного прогресса происходит ускоренный процесс появления все новых и новых научных дисциплин и их ответвлений. Хотя при этом значительно возрастают точность и глубина знаний о действительности, одновременно ослабевают связи между отдельными научными дисциплинами и взаимопонимание между учеными. В наше время дело доходит до того, что специалисты разных отраслей одной и той же науки нередко не понимают ни теорий, ни конечных результатов др. отраслей. Возрастающая Д. и узко дисциплинарный подход грозят превратить единую науку в совокупность обособленных и изолированных областей исследования, вследствие чего ученые перестают видеть место результатов своей деятельности и своей научной дисциплины в познании единого, целостного мира.
В самой науке существуют средства и методы для ограничения негативных сторон чисто дисциплинарного подхода к изучению мира. С прогрессом научного познания становится все более очевидным, что сосредоточение усилий только на установлении специфических законов конкретных классов явлений в отдельных дисциплинах не способствует открытию общих, а тем более фундаментальных законов, с помощью которых раскрывается единство мира, взаимосвязь и взаимодействие образующих его систем и процессов. С помощью эмпирических законов можно понять и объяснить лишь постоянные, регулярно повторяющиеся связи между наблюдаемыми явлениями. Теоретические законы, раскрывающие более существенные, глубокие связи между ними, дают возможность более точно объяснить не только конкретные факты, но и сами эмпирические законы. Еще большей объяснительной и предсказательной силой обладают фундаментальные законы и принципы науки.
Интеграция (И.) научного знания осуществляется в различных формах и затрагивает как эмпирические, так и фундаментальные теоретические законы. Нередко И. начинается с применения понятий и методов одной науки в другой и завершается созданием широких междисциплинарных теорий и направлений исследования.
Единство научного знания. М., 1988.
Г.И. Рузавин
ДИХОТОМИЯ (от греч. dichotomia — разделение на две части) — деление на две непересекающиеся части (напр., проводимое в Ветхом Завете видение человека, как состоящего из души и тела); в логике — деление класса предметов, обозначаемых исходным понятием, на две взаимоисключающие части по наличию какого-то признака или его отсутствию (напр., класс, обозначаемый понятием «человек», можно дихотомически разделить на два класса: «мужчины» и «не-мужчины»).
ДОБРО — в широком смысле слова, как благо, означает, во-первых, ценностное представление, выражающее положительное значение ч.-л. в его отношении к некоторому стандарту, во-вторых, сам этот стандарт. В живой речи слово «Д.» употребляется для обозначения самых разных благ. В историческом развитии ценностного сознания, в истории моральной философии и моралистики, несмотря на сохранение лексического единства, происходит выявление смысловых различий в употреблении слова «Д.». В истории философии и культуры Д. трактовалось в зависимости от принимаемого стандарта как то, что соответствует непосредственным (житейским) потребностям, интересам и ожиданиям человека как индивида или члена сообщества (удовольствие, польза, счастье). С развитием морального сознания и этики вырабатывается более строгое понятие собственно морального Д.: а) Д. осознается как особого рода ценность, не касающаяся природных или стихийных событий и явлений: Д. (как и зло) характеризует действия, совершенные свободно, ради них самих, а не ради чего-то постороннего; б) Д. знаменует не просто свободные, но сознательно соотнесенные с высшими ценностями, с идеалом, поступки. С этим связано позитивное нормативно-ценностное содержание Д.: оно заключается в преодолении обособленности, разобщенности и отчуждения между людьми, утверждении взаимопонимания, морального равенства и гуманности в отношениях между людьми (см.: Золотое правило нравственности); оно характеризует действия человека с т.зр. его духовного возвышения и нравственного совершенствования (см.: Совершенство). Т.о., Д. связывается с духовным миром самого человека. Сведение понятия Д. к отдельным положительным качествам, сопровождающим события и явления, которые люди воспринимают как Д., Дж. Мур считал натуралистической ошибкой. Последняя, как показал Р. Хэар, заключается в том, что в определении конкретных событий, явлений и характеров как «добрых» и «хороших» смешиваются их дескриптивные и прескриптивные характеристики (см.: Дескрипция, Лрескрипция).
Различие между натуралистическим (в муровском понимании этого слова) и этическим пониманием Д. соответствует различению Д.в относительном и абсолютном смысле. При первом понимании «доброе» — это хорошее, т.е. приятное, полезное, важное, а значит, ценное ради чего-то другого.
Хотя по императивно-ценностному содержанию Д. как будто соразмерно злу, их онтологический статус может трактоваться различно: а) Д. и зло являются однопорядковыми началами мира, находящимися в постоянном единоборстве (манихейство); б) действительным абсолютным мировым началом является божественное Д. как Благо, или абсолютное Бытие, или Бог, а зло — результат ошибочных или порочных решений человека, свободного в своем выборе; в отношении к Бытию зло есть ничто; так что Д., будучи относительным в противопоставленности злу, абсолютно в исполненности совершенства; зло — всегда относительно (Августин, B.C. Соловьев); в) противоположность Д. и зла опосредствована чем-то иным — Богом (Л. Шестов), «высшей ценностью» (Н.А. Бердяев), в чем и заключено абсолютное начало морали, и тем самым утверждается, что онтологически и аксиологически Д. не является конечным понятием. В выяснении природы Д. было бы тщетно искать именно его бытийственную основу. Природа Д. не онтологична, а аксиологична. Объяснение происхождения Д. не может служить его обоснованием; поэтому логика собственно ценностного рассуждения может быть одинаковой как у того, кто убежден, что базовые ценности даются человеку в откровении, так и у того, кто считает, что ценности имеют «земное» — социальное и антропологическое — происхождение.
В структурно-нравственном плане статус Д. проясняется в соотнесении этого понятия с понятием «долг». Суть этико-теоретической антитезы Д. и долга заключается в вопросе о приоритете в морали ценностного или императивного начал. В решении этой антитезы в истории философии прослеживаются две тенденции — «этика блага» (или утилитаризм в широком смысле слова) и «этика долга» (или кантианство в широком смысле слова). Согласно первой, понятие Д. является основополагающим в морали; согласно второй, определяющим является понятие должного. Впрочем, в рамках самого морального сознания ценностные и императивные суждения взаимооборачиваемы: поскольку моральные требования императивно значимы не сами по себе, а в отношении несовершенной человеческой воли, должное обусловлено Д. как ценностью; и, наоборот, действительное Д. возможно как добродетель, т.е. как практическое и деятельное исполнение человеком своего долга.
Идея непреодолимой связности Д. и зла проходит через всю историю философии и конкретизируется в ряде этических положений: а) Д. и зло содержательно взаимоопределены и познаются в антитетическом единстве, одно через другое; б) формальное перенесение взаимосвязанности Д. и зла на индивидуальную нравственную практику чревато искушением человека; в) понимания зла недостаточно без готовности сопротивляться ему; но противостояние злу само по себе не ведет к Д.; г) Д. и зло функционально взаимообусловлены: Д. нормативно значимо в противоположности злу и практически утверждается в отвержении зла; иными словами, действительное Д. — это деяние Д., т.е. добродетель как практическое и деятельное исполнение человеком вменяемых ему моралью требований. Однако будучи «сбалансированными» на уровне понятий, Д. и зло предоставляют неравные основания для оценки соответствующих действий. Одно дело вершить Д. или зло и другое — позволять злу твориться (др. людьми, стечением обстоятельств и т.д.). И хотя при выборе между большим и меньшим благом следует выбирать большее, а между большим и меньшим злом — меньшее, с моральной т.зр. вред зла значительнее, нежели благо Д. Недопущение несправедливости с моральной т.зр. существеннее, чем творение милосердия.
Р. Г. Апресян
ДОБРОДЕТЕЛЬ (греч. arete, лат. virtus, нем. Tugend, англ. virtue) — деятельное добро, делание добра; фундаментальное моральное понятие, характеризующее готовность и способность личности сознательно и твердо следовать добру; цельная совокупность внутренних качеств личности, воплощающих человеческий идеал в его моральном совершенстве. Д. является одной из двух основных форм объективаций морали наряду с принципами, нормами; в отличие от последних, фиксирующих надличностную и общезначимую сущность морали, Д. выражает индивидуализированность и произвольность морали. Ее можно определить как явленность морали в индивиде, мораль, ставшую мотивацией поведения. Для понятия Д. существенными являются следующие признаки. Она 1) всегда соотнесена с высшей, самодостаточной целью, которая никогда не может быть низведена до уровня средства и совпадает с человеческим совершенством; 2) сопряжена с особыми, только ей свойственными удовольствиями (радостями), практикуется ради самой себя; 3) возникает на пересечении природно-аффективных состояний (инстинктов, страстей, склонностей) и познающего ума, является качественной характеристикой (складом, устоем, диспозицией, нравственной определенностью) характера (нрава, этоса, темперамента, «души») человека; 4) представляет собой деятельное обнаружение нравственной сущности человека, реализуется в поступках, соотнесенных с практикуемыми в обществе образцами поведения; 5) выступает как свободный (самочинный, преднамеренный, сознательно-взвешенный) образ действий, в ходе которого индивид принимает на себя риск собственных решений; 6) деятельно противостоит пороку. Среди конкретных теорий Д. наиболее значительными, обозначающими важнейшие исторические вехи в ее понимании являются теории Аристотеля и И. Канта.
Аристотель связывает Д. со счастьем, видя в ней и путь к счастью и существенную часть самого счастья. Понимая Д. как наилучшее, совершенное состояние души, Аристотель видит это состояние в том, что неразумно-аффективная часть души слушается указаний ее разумной части подобно тому, как ребенок слушается указаний отца. Результатом является обладание серединой: «Как в страстях, так и в поступках пороки переступают должное либо в сторону избытка, либо в сторону недостатка, добродетель же умеет находить середину и ее избирает». Д. и пороки различаются не предметом, а способом, каким осуществляется то или иное дело; грани между ними являются подвижными. Середина — не арифметическая формула, а совершенный и каждый раз конкретный выбор, зависящий и от того, кто выбирает, и от частных обстоятельств выбора: «Установленных правил нет в поступках и действиях». Добродетельные умения (привычки) человека соотнесены с привычными формами полисной жизни, которая также представляет собой воплощенный, предметно развернутый разум. Добродетельный индивид оказывается основной несущей конструкцией полисной морали.
Кант развивает свое учение о Д. в прямой полемике с Аристотелем и его традицией. Для его позиции существенны следующие моменты: Д. сопрягается с такой целью, которая сама по себе есть долг; она выводится из чистых основоположений и вовсе не является навыком, привычкой к добрым делам; Д. нельзя определять как середину, различие между ней и пороком имеет качественную природу. Кант разрывает связь Д. со счастьем и подчиняет ее долгу.
Аристотель и Кант своими подходами к Д. обозначают две эпохи в истории этики и морали. Для Аристотеля мораль выступает по преимуществу в форме моральной (добродетельной) личности. Такое понимание вполне соответствовало общественным отношениям античности и Средневековья, в значительной мере имевшим форму личных связей. Для Канта мораль совпадает с абсолютным законом, а этика трансформируется прежде всего в метафизику нравов. За таким взглядом стоял исторический сдвиг, в ходе которого общественные отношения приобретали безличный, вещный характер, а нравственность из области личностных добродетелей перемещалась в область нормативных систем (прежде всего права).
От Сократа и Платона идет традиция выделения четырех кардинальных добродетелей: мудрость (рассудительность), справедливость, мужество, умеренность. Рассудительность — свойство ума, разумной части души (дианоэтическая Д., по классификации Аристотеля) и имеет отношение ко всем др. Д. (стоики считали ее единственной Д.). Справедливость есть нравственная мера в распределении преимуществ и недостатков совместной жизни людей. Мужество — воинская Д., способ поведения, позволяющий преодолеть физическую боль и страх смерти, когда этого требует мораль. Умеренность представляет собой нравственный способ поведения применительно к чувственным удовольствиям.
Аристотель расширил каталог Д., добавив в него кротость, щедрость (вместе с великолепием), честолюбие (вместе с величавостью), а также дружелюбие, любезность и правдивость. В патристической и схоластической этике ряд Д. был дополнен теологическими (богословскими) Д. веры, надежды и любви, заимствованными у ап. Павла (1 Кор. 13: 13). В Новое время произошли изменения, в контексте которых традиционный каталог Д. был, с одной стороны, расширен, а с другой — смещен из центра на периферию нравственной жизни; сформировалась Д. терпимости (толерантности), задающая нравственную меру отношения к людям др. верований и убеждений; в связи с торжеством мещанского (буржуазного) этоса над аристократическим на уровень общественно значимых Д. были подняты такие качества, как труд, бережливость, прилежание и др.; изменилось соотношение Д. и общезначимых норм в пользу последних.
А.А. Гусейнов
ДОБРОЛЮБОВ Николай Александрович (1836—1861) — рус. литературный критик, публицист, поэт, философ.
В 1853—1857 учился в Главном педагогическом ин-те в Петербурге. Кружок, который образовался вокруг него в ин-те и возглавлялся им, первоначально вырабатывал отношение к религии. Его идейным знаменем стал атеизм. Но вскоре основное внимание в кружке начинает сосредоточиваться на политических вопросах. Именно в студенческие годы Д. формируется как революционный демократ. В 1856 он познакомился с Н.Г. Чернышевским, стал его учеником, единомышленником. В 1856 начал сотрудничать в жур. «Современник», с 1857 — один из его ведущих работников. Последние годы своей недолгой жизни тяжело болел. В 1860—1861 на средства, предоставленные «Современником», лечился за границей, но продолжал писать и печататься в журнале. Важнейшие работы посвящены анализу различных литературных произведений. В них Д. интересовали не столько свойственные им эстетические достоинства и недостатки, сколько поднятые общественные проблемы. Бывало и так, что рецензируемая книга служила Д. вообще лишь поводом для собственных социальных размышлений. Д. считал, что существующие в стране общественные отношения не отвечают требованиям высшей справедливости и требуют коренных изменений. Он полагал также, что деспотизм и православная церковь взаимно поддерживают друг друга, что между ними возникла «круговая порука». Своим идеям Д. умел придавать такую форму, что они способны были преодолевать препоны цензуры.
Собр. соч.: В 9 т. М.; Л., 1961-1964. Т. 1-9.
Седов М.Г. Изучение наследия Н.А. Добролюбова в прошлом и в наше время // Вопросы истории. 1987. № 6.
ДОБРОХОТОВ Александр Львович (р. 1950) — историк философии, культуролог; доктор филос. наук, проф. Окончил филос. факультет МГУ (1972) и аспирантуру того же факультета (1975). С 1975 по 1991 — преподаватель кафедры истории зарубежной философии филос. факультета МГУ, с 1991 — доцент кафедры истории и теории мировой культуры филос. факультета МГУ, с 1993 — проф., с 1995 — зав. этой кафедрой. С 1988 по 1996 — зав. кафедрой истории культуры Московского физико-технического ин-та. С 1992 по 1994 — зав. сектором методологии и теории Ин-та охраны природного и культурного наследия России. С 1989 — член Международной ассоциации исследователей греч. философии (Афины). С 1995 — член Международного генологического общества (Осло). В 1992 — приглашенный проф. Католического ун-та Тилбурга (Нидерланды). В 1992 — приглашенный проф. Ун-та Фрибурга (Швейцария). В 1996—1997 — приглашенный проф. Ун-та Женевы (Швейцария).
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 142 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |