Смелый человек

Было это в конце последней военной зимы. Март месяц. Женщин послали на элеватор в Янаул за семенами для нашего колхоза. В их числе была и моя мама. Тогда был введён эпидемический карантин на лошадей. На них нельзя было проезжать по территории не своих колхозов. Поэтому семена на посев каждой деревне приходилось перевозить собственными человеческими силами.

С вечера моя мама приготовила мешок и деревянные санки. Утром взяла кусок хлеба в дорогу. И я, девятилетний, упросил маму взять меня с собой. А ведь это 15 километров идти пешком, и обратно – столько же, да с грузом! Но мама меня взяла.

С утра было морозно, и мы вместе с другими женщинами, у которых тоже было по мешку и такие же санки, легко дошли до элеватора в райцентре. На территорию элеватора меня не пустили. Мама отдала мне единственный кусок хлеба, и я сел у ворот. Я жевал этот хлеб и дожидался, когда выйдут женщины.

Наконец они вышли, нагруженные мешками, набитыми зерном. Дорога раскисла за день, и тащить гружёные санки по такой дороге было очень тяжело. Вначале я бодрился, помогал маме. Так мы с остановками прошли треть пути до первой деревни. Уже вечереет, а у меня уж сил нет, не то чтобы помогать, но даже идти самому…

И женщины уже из сил выбились, тянут каждая свои санки, головы опустили, лаптями в мокрый раскисший снег упираются. Я отстал от них, обессилевший и голодный сел на корточки в снежную жижу, уж мне и с места не сдвинуться… Смотрю вдаль, в сторону нашей деревни и думаю: зачем я пошёл? Сидел бы сейчас дома. И кто теперь нам поможет?..

Вдруг вижу, будто по моему желанию вдалеке кто-то показался... Да это же Савраска! Я его сразу узнал – это наш колхозный племенной жеребец. Я как вскочил на ноги, догоняю женщин и кричу: «Савраска идёт! Савраска!..»

Женщины остановились, глазам своим не верят. Ведь у каждой деревни посты, где не пропускают чужих лошадей. А тут – подъезжает к нам Савраска, запряжённый в сани, а в санях сидит дядя Шакртен! Он знал, что женщинам будет тяжело и, чтобы им помочь, даже нарушил карантинный запрет – полями обошёл все заграждения. А в военное время за любое нарушение могли очень сурово наказать... Каким же для этого нужно быть смелым и сильным человеком!

Женщины погрузили мешки на большие сани, а сверху на зерно уселся я. Так мы с дядей Шакртеном быстро доехали до Орьи. А мама и другие женщины пришли домой с пустыми санками, когда уже стемнело.

41. Ача́й толын!

Когда война закончилась, вся деревня жила ожиданием своих отцов, мужей, братьев. Многие из оставшихся в живых уже вернулись. А моего отца всё не было...

Мы знали из писем, что он жив и едет к нам с обозом военного госпиталя. Он попал туда в конце апреля 1945 года, после контузии от взрыва фашистского фугасного снаряда при штурме Берлина.

Уже осень на исходе, а отца всё не было.

Уже выпал первый снег и начались морозы.

Как всегда, вечером я находился дома и, стоя на подоконнике, наблюдал через верхнюю раму окна за улицей в маленькую проталинку, которую я продышал на замёрзшем стекле. Нижнюю половину оконного проёма мы обычно заколачивали на зиму досками и закладывали соломой. Керосина у нас не было, и в поздние часы мы сидели в темноте, лишь изредка разжигая по необходимости лучину огнём из печки.

Мне нравилось вот так тёмными зимними вечерами стоять в окне, облизывая ледяную корку со стекла, и, согревая дыханием подмерзающее оконце, смотреть в образовавшийся глазок. В свете луны искрятся сказочные сугробы снега. Кто-то проходит мимо, и я узнаю по походке и фигуре, кто это, и говорю бабушке. Вдруг я увидел, как напротив наших ворот остановилась не наша лошадь, запряжённая в сани. В санях сидели два незнакомых человека, они встали, и один из них торопливо пошёл к нашим воротам.

Я тут же доложил об этом бабушке и маме. А сам всё не мог отвести взгляда от другого человека, который остался возле саней… Он был не такой, как местные люди, – стройный, подтянутый, в сапогах и длинном тонком пальто с блестящими пуговицами.

Мама и бабушка в целях безопасности спешно укрепляли запоры в сенях и, переговариваясь через дверь, выясняли, кто с ними говорит. Это был какой-то их знакомый татарин из соседней деревни Кудашево.

Они что-то ещё выспрашивали у него, а я уже понял – кто был тот стройный и подтянутый человек! Я спрыгнул с подоконника под шум уже удивлённых голосов мамы и бабушки, под торопливые скрипы и стуки открывающихся запоров дверей в сенях, выбежал, в чём был, босиком на снег, навстречу стройному человеку, со слёзным и радостным криком: „ Ача́й толы-ы-ын!.. “[8]

Он поднял меня сильными руками, прижал к себе и внёс в дом! От его воротника шинели и от колючей щетины пахло свежим морозом и ещё чем-то незнакомым.

С тех пор, как папа уехал на войну, прошло долгих четыре года. Для меня это была почти целая жизнь. Я сидел у него на коленях и задыхался от великой радости и смущения.

Этот вечер, 12 ноября 1945 года, сейчас у меня перед глазами…

Трофей

Отец привёз с войны разные необыкновенные вещи. Среди них был немецкий фонарик с цветными стёклами, которые можно было переключать. Он даже светил, пока батарейка не села. Я постоянно носил его с собой, даже спать с ним ложился и включал под одеялом, удивляясь изменениям цветного освещения вокруг себя. В школе каждому хотелось подержать в руках мой фонарик. И всё же свой любимый трофей я подарил или обменял на что-то Саше Карпову.

Оказывается, мой отец освобождал то село под Ленинградом, откуда эвакуировались Карповы. Мы часто ходили к ним в гости, они с моим отцом вспоминали знакомые для них места. Старик Карпов смотрел вдаль, а по щекам текли слёзы…

Потом они уехали жить в Нижний Тагил. А когда мне было уже 17 лет, и я устраивался на работу, мы с Сашей ещё встречались несколько раз в посёлке Северном под Нижним Тагилом.

43. Жили мы очень бедно…

После войны моего отца назначили заведующим магазином, так как он единственный тогда в деревне имел образование. Он закончил 4 класса начальной школы. К своей работе отец относился ответственно и аккуратно. Он умел красиво и грамотно писать и производить точные арифметические расчёты. Всё у него было чисто и ровно разложено по полочкам.

Впоследствии колхоз назначил его бригадиром, так как во время войны мой отец был сержантом, командовал взводом и поэтому мог руководить людьми.

А в 1949 году моего отца избрали председателем колхоза. Но, хотя он и занимал такие должности, никогда не пользовался выгодой для себя.

Жили мы очень бедно.

Свои четыре года начальной школы я уже закончил. Для продолжения учёбы отец поселил меня и ещё одного мальчика из нашей деревни, Валентина, у семьи Шабарчиных в деревне Армяниново Калтасинского района. Там, в соседней деревне Амзибаш, была средняя школа.

У Шабарчиных кроме нас было ещё трое детей. Хозяйка тётя Маша каждый вечер топила печку, ставила в неё большой чугунок с картошкой в мундире. Эту картошку мы и ели всей семьёй.

А на полатях под самым потолком, куда мы забирались на ночь, при тусклом свете керосинки было видно, как из щелей выползают рыжие тараканы. Сожительство это нас тогда не смущало, и казалось вполне привычным и естественным. Мы даже устраивали тараканьи соревнования. Ловишь зазевавшегося таракана за бока, а он лапками от страха шуршит, старается цепляться за пальцы. Аккуратно выпускаешь его на потолок и следишь – чей таракан дальше убежит и не упадёт вниз.

Наростик

Я всё время хотел есть.

У меня даже хлеба не бывало. Тот кусок, что брал из дому, я быстро съедал.

Со мной за одной партой сидел Алексей Ишимбаев из деревни Кангулово. Он каждый день приносил с собой то хлеб, то ещё что-нибудь съедобное. А у меня никогда ничего не было. Хотя мне очень хотелось есть, но попросить у него я стеснялся…

И вот однажды не выдержал. Смотрю, в парте лежит его небольшая булочка, а с краю булочки – маленький наростик, получившийся при выпечке. Я его незаметно отломил, зажал в кулаке и во время перемены, во дворе, с таким аппетитом проглотил!

Но потом за этот наростик мне пришлось краснеть перед всем классом. Оказывается, Алексей знал, что его булочка была с маленьким наростиком! Когда проверил – наростик исчез, а кто мог взять, только сосед. И вот он прямо во время урока немецкого языка встал и показал учительнице свою булочку с исчезнувшим наростиком и, указывая на меня, сказал: «Вот кто его украл!».

Учительница Фаина Григорьевна была нашим классным руководителем и очень строго сказала, чтобы я и Валентин, с которым мы вместе жили, остались после уроков.

Дата добавления: 2015-11-04