Внутреннее положение Бирмы при Конбаунах

Сыну Алаунпаи Наундоджи (1760—1763) при вступ­лении на престол пришлось выдержать жестокую борьбу за власть. Ему противостояли полководцы отца, считав­шие себя более достойными продолжить политику Алаун­паи. Короткое правление Наундоджи не было отмечено знаменательными событиями — царь умер раньше, чем смог выработать самостоятельную политику. К этим го­дам относится только завершающий эпизод бирмано-монской войны.

Бывший командующий монской армией Талабан, ко­торый в 1752 г. взял Аву и впоследствии потерпел пора­жение от Алаунпаи, в течение нескольких лет скрывался в пещерах неподалеку от города Татона. Он вел удачную партизанскую войну против бирманских гарнизонов, по­тому что пользовался поддержкой монского населения края. Бирманцам удалось найти и увезти в Шуэбо семью Талабана. Опасаясь за судьбу детей, Талабан сдался и предложил свою жизнь в обмен на жизнь родных. Узнав об этом, бирманский царь даровал Талабану жизнь и принял его на службу.

Не только в правление Наундоджи, но и в начале пра­вления наследовавшего ему его брата Синбьюшина (1763—1776) бирманским царям приходилось подавлять вспышки восстаний, в первую очередь в собственно Бир­ме. В отличие от восстаний предыдущих веков они не были направлены на раздел страны: борьба шла только за то, кому будет принадлежать престол в объединенной Бирме, и сводилась чаще всего к дворцовым заговорам. Авторитет центральной власти настолько поднялся, что твердо занявший престол царь мог не опасаться за свою жизнь и власть.

Укреплению царской власти способствовало и то, что остатки могучих родов, некогда владевших Бирмой, по­гибли в ходе войн с монами и в момент крушения дина­стии Таунгу. Алаунпая и его сподвижники были средними и мелкими феодалами, губернаторами небольших горо­дов, служилым офицерством. Опасаясь сепаратистских наклонностей знати, Алаунпая и его сыновья раздавали земли своим офицерам и чиновникам, однако не в наслед­ственное владение, а во временное кормление. Наместники такого рода, называвшиеся «мьоза», получали только [118] часть доходов с отданной им области и жили чаще всего в столице, при царском дворе. Для того чтобы мьоза не слишком укоренялись в определенных провинциях, цари периодически тасовали их.

Алаунпая и следовавшие за ним цари династии Конбаунов значительно расширили государственные земли, включив в их число не только бирманскую долину Чаус-хе, но и обширные участки на монском юге. Укрепле­нию центральной власти способствовало и широкое при­менение введенной еще Талуном политики, предусматри­вавшей поселение военнопленных на государственных землях. Становясь государственными крепостными, быв­шие военнопленные выполняли работы по поддержанию ирригационных сооружений и снабжению царских скла­дов рисом (в этих случаях их называли ламайинами) или несли службу в армии (этих крепостных называли ахмуданами).

Стремление бирманских царей заселить обезлюдев­шие после тяжелых войн монские земли и северные районы Бирмы приводило к усиленной охоте за военнопленными. Походы XVIII в. скорее напоминают широкого мас­штаба экспедиции за людьми, нежели попытки приведе­ния соседней страны к вассальной зависимости, как это было при Байиннауне и Нандабайине. Алаунпая, покорив Манипур, вывез оттуда несколько тысяч человек и посе­лил их в окрестностях Авы в качестве ахмуданов; впоследствии они составляли лучшие полки бирманской ка­валерии. Покорение Аракана в 1785 г. сопровождалось вывозом 20 тыс. пленных, ставших ламайинами на госу­дарственных землях в Бирме. Пленные были одной из це­лей ряда походов на Сиам — как того, что закончился смертью Алаунпаи, так и проведенного в 1764—1767 гг. Синбьюшином.

Взятие Аютии в 1767 г. сопровождалось уничтожени­ем города и угоном в плен многих тысяч сиамцев. Такая политика бирманцев дала повод историку Сиама Вуду присоединиться к мнению сиамских хронистов в безого­ворочном осуждении бирманцев: «Не лишено справедли­вости, — говорит Вуд, — высказывание сиамского авто­ра, который писал, что „царь Хантавади вел войну как монарх, царь Авы — как грабитель". Это означает, что вторжение царя Байиннауна в Сиам имело целью превра­тить Сиам в своего вассала, тогда как вторжение царя [119] Меггры (Синбьюшина. — Авт.) было предпринято без действительной причины и имело целью только разру­шить Сиам и захватить добычу и рабов».

Подобное деление бирманских царей на хороших и плохих и толкование мотивов их завоевательных походов как благородных или неблагородных весьма далеки от действительности. Массовый угон населения покоренной страны в Бирму при Алаунпае и его преемниках вызы­вался государственными соображениями и в тех услови­ях был рассчитан на то, чтобы быстрее поднять эко­номику страны и укрепить центральную власть. Для Сиа­ма же одинаково опустошительными были и завоевания Байиннауна и походы Синбьюшина; и те и другие вели к борьбе сиамцев за свою независимость, за освобождение от захватчиков.

К концу XVIII в. политика создания ахмуданских и ламайинских поселений в Бирме принесла плоды. В ахмуданский округ была превращена область Шуэбо — столицы Алаунпаи (Синбьюшин перенес столицу обратно в Аву, ближе к Чаусхе). Ахмуданскими стали район Мейктилы и другие центральные области страны. Губер­наторы этих областей, «вуны», являлись одновременно и начальниками ахмуданских воинских формирований, со­зываемых с подвластных им земель.

Расширение государственного земельного фонда про­водилось в основном за счет конфискованных владений мятежных шанских собв и монастырских земель. При Конбаунах была вновь проведена ревизия монастырско­го землевладения; сомнительные земли были изъяты го­сударством, окрепшим настолько, что оно могло уже не утруждать себя тяжбами с монастырями.

Сложившаяся еще в XVII в. социальная структура бирманского общества во времена Конбаунов получила свое завершение. Проведение переписей (в 1783—1784 и 1802—1803 гг.) и составление кадастров позволяло бир­манским царям контролировать поступление налогов. Бы­ла создана довольно стройная государственная система во главе с абсолютным монархом, власть которого не бы­ла ограничена, как в паганские времена, обычным пра­вом и существованием родовой аристократии.

Уничтожив крупнейших феодалов (или лишив их ос­новных прав), Конбауны сделали своей главной опорой зависящих от них чиновников — как крупных (мьоза), [120] так и нижестоящих (хотя термин «чиновник» и не харак­теризует полностью это социальное явление) — мьотуджи. И если мьоза — правители областей — часто сменялись, поскольку их укоренение в той или иной провинции могло угрожать целостности государства, то мьотуджи, одним из которых в свое время был Алаунпая, стали дей­ствительной опорой центральной власти, подобно русско­му дворянству XVIII в.

Словом «мьо», появившимся в Бирме еще в паганский период, первоначально называли укрепленный населен­ный пункт, часто крепость на границе. В XII—XIII вв. та­кой крепостью управлял назначаемый царем чиновник мьосукри. Впоследствии этот термин претерпел изменения и стал (вероятно, где-то в XV—XVI вв.) обозначать не только административную единицу, но и феодальное вла­дение, во главе которого стоял мелкий или средний фео­дал — мьотуджи. В состав мьо иногда входила всего од­на деревня, иногда — несколько деревень или даже срав­нительно крупный город. О функциях и правах мьотуджи периода феодальной раздробленности сохранилось очень мало сведений. Почти не вызывает сомнения, что они были мелкими феодалами, вассалами царьков и. князей. Помимо земель, принадлежавших непосредственно мьотуджи, в мьо входили и общинные земли кре­стьян, с которых мьотуджи собирали налоги.

С укреплением центральной власти в XVII в. функции мьотуджи претерпели дальнейшие изменения. К середине XVIII в. мьотуджи был уже одновременно чиновником, представлявшим центральную власть, и помещиком-фео­далом. После ликвидации крупных феодалов мьотуджи стали подчиняться либо мьоза, заменившим этих феода­лов, либо непосредственно государству. Сохраняя свои личные земли, мьотуджи собирали налоги с крестьян, вер­шили суд и расправу в своем мьо, набирали солдат для царской службы и следили за выполнением трудовых по­винностей.

В Бирме было около 5 тыс. мьо, и 5 тыс. мьотуджи со своими родственниками являлись основной опорой цент­ральной власти. Их должность передавалась по наслед­ству, хотя для вступления в нее наследник умершего мьотуджи должен был приехать в столицу и сдать «экза­мен на чин». Очевидно, этот экзамен был весьма услов­ным, и визит в столицу был скорее принесением присяги [121] царю. Мьотуджи были заинтересованы в сохранении крепкой централизованной власти, которая могла бы за­щитить их и от кабегов горцев и монов, и от бесчинств крупных феодалов, и от восстаний крестьян: немногие мьотуджи имели достаточные военные силы, чтобы посто­ять за себя.

Крестьяне, которых называли теперь «ати», продолжа­ли пользоваться личной свободой, однако сильно отлича­лись от асанов предшествующей эпохи. Асаны входили в сельскую общину с совместным владением землей; в XVIII в. земля уже нередко принадлежала лично кре­стьянам, причем мьотуджи могли совершать переделы земли и перекраивать крестьянские участки. Таким обра­зом, крестьяне попадают в частичную зависимость от мьотуджи. Этому способствовали и периодические пере­писи, которые фактически прикрепляли крестьян к земле. Но общинные земли в Бирме также сохранялись.

Полного закрепощения крестьян в Бирме не произо­шло, да и не могло, очевидно, произойти до тех пор, пока в опустошаемой войнами стране был излишек пригодных для обработки земель. Крестьянин мог занять пустую­щую землю, и она по прошествии некоторого времени становилась его собственностью. Однако до истечения этого срока крестьянин владел землей условно и мог ее потерять.

Разорение и закрепощение свободного крестьянства способствовало постепенному стиранию грани между ка­тегорией ати и ламайинами — бывшими военнопленными, ставшими государственными жрепостными. В XIX в., с прекращением крупных завоевательных войн, к категории ати все более приближаются и ахмуданы.

Значительную прослойку эксплуатируемого населения составляли рыбаки, охотники, ремесленники, платившие, как и крестьяне, налоги государству.

Важной чертой, отличавшей эпоху Конбаунов от сред­невековья, было постепенное свертывание монастырского землевладения. В XIX в. монастырские земли уже не составляли ощутимой части земельного фонда страны. По­мимо решительной политики царей, захватывавших мона­стырские земли, этому способствовала еще одна причина. Монастыри могли владеть громадными угодьями только до тех пор, пока в их распоряжении находилось значи­тельное число рабочих рук, обрабатывающих эти земли. [122] Еще в XVII в. отказавшись от практики дарения мона­стырям военнопленных, Талун и последовавшие за ним монархи нанесли монастырям непоправимый удар, от которого они уже не смогли оправиться, и изъятие в XVIII в. не приносивших доходов земель прошло безболезненно.

Таким образом, к началу XIX в. Бирма стала центра­лизованной монархией и по своей структуре значительно отличалась как от Паганского царства, так и от государ­ства периода первой авской династии. И вряд ли можно по отношению к ней говорить о застойности в обществен­ных отношениях.

Дата добавления: 2015-11-03