Глава семнадцатая. – Знаешь, а ведь, пока он не умер, ты меня и видеть-то не хотела

– Знаешь, а ведь, пока он не умер, ты меня и видеть-то не хотела, – сказал Реджи Солт. – Я теперь кто – человек, с которым ты завтракаешь за неимением лучшего?

– Молодец, ты все понял правильно.

Они сидели в тайском ресторанчике на углу Олимпийского и Робертсоновского бульваров – у окна, из которого была видна автобусная остановка.

– У тебя усталый вид, Гиги.

– Отдыхать, пока остается не решенной моя главная проблема, мне не удается, – ответила она, принимая стаканчик сладкого чая со льдом от тоненькой официантки, облаченной в гибрид кимоно с микроюбкой.

– А у меня вся жизнь такая… – сказал Реджи и с огромным наслаждением потянулся. – Сплошные нерешенные проблемы… фффух!

Тело у него было широкое, как стиральная машина. Глория вспомнила вдруг – и мысленно улыбнулась, – как впервые увидела его пенис. Вполне отвечавший принятым стереотипам.

«Как и мои мозги», – сообщил он тогда.

– Людям вроде нас с тобой можно только сочувствовать, – сказал он.

– Вроде нас?

– Неотступным, – пояснил он. – Которым вынь да положь всю правду, ни на что другое они не согласны.

– Это не кино, Реджи.

– В Лос-Анджелесе все – кино, – заявил он и отпил из ее стаканчика.

– Да, – согласилась она, – но послушаешь тебя – и начинает казаться, что смотришь рекламный анонс.

Он не ответил – наблюдал за официанткой:

– Ты имя ее не запомнила?

– Руби, – ответила Глория. – Не слишком ли она молода для тебя, как ты полагаешь?

– Да я просто пива хочу, – сказал Реджи. – Вечно ты обо мне самое худшее думаешь.

– Ну, ты-то о себе думаешь только самое лучшее, – сказала она. – Должен же кто-то тебя окорачивать.

Так некоторое время все и шло – они ели, разговаривали. Говорил все больше Реджи, а Глория слушала и, когда он начинал слишком уж бахвалиться, произносила что-нибудь умеренно язвительное. Она нарочно заказала больше еды, чем ей требовалось, потому что знала: не сделает этого – уйдет отсюда голодной.

– А они вкусные, – сказал Реджи, проткнув вилкой еще одну ее креветку.

– Не знаю, – ответила Глория. – Я их пока не пробовала.

В конце концов они заговорили о деле.

– То водительское удостоверение, которое мы нашли, – сказала Глория, – в клиентском сейфе, помнишь? С фотографией Карла, именем Джозефа Чарльза Геруша и адресом «Каперко».

– А домашнего его адреса никто в банке не знает, – сказал Реджи.

Глория покачала головой.

– Сложи стоимость обнаруженных нами ценных бумаг со счетом в «Маль-Вёрдхэм Секьюритиз», – сказала она, – и получится, что на его имя положено около одиннадцати миллионов долларов.

– На какое из них?

– Джозеф Чарльз Геруша.

– Геруша, – повторил Реджи. – Откуда такая фамилия?

– Из русского языка, – ответила Глория. – Я проверила. Произведено от слова «груша». Понимаешь?

– Что?

– Вспомни испанский, – сказала она. – «Perreira» – это?..

– Тоже «груша»?

– Да, только не плод, а дерево. Но это достаточно близко. Достаточно для него.

– Недурственная дымовая завеса, – заметил, массируя себе предплечья, Реджи. – А что известно о его родителях? Тех, что указаны в свидетельстве о рождении?

– Энтони и Кэтрин, – сказала она. – Я проверила и их, позвонила в архив округа Сан-Диего. Оба умерли в шестьдесят первом, погибли в автомобильной катастрофе. Кроме свидетельств о смерти и свидетельства о рождении сына никаких документов, связанных с ними, нет. Я обзвонила тамошние школы. Джозеф Чарльз Iepyuia прервал учебу в средней школе за месяц до их гибели.

– А потом?

– А потом исчез, – сказала Глория. – Где-то по пути из того времени в наше он вложил во что-то деньги и принял имя Карл Перрейра. Или наоборот: он действительно был Карлом Перрейра, родившимся бог знает где, а по пути обзавелся документами Джозефа Iepyuia, пропавшего без вести или умершего.

Она замолчала, чтобы набрать воздуха в грудь.

– Так или иначе, оба имени принадлежали одному человеку.

– Ладно, а как насчет того бездомного? – спросил Реджи.

– Я думаю, что Карл – или Джозеф, кем бы он ни был – просто подбросил на его труп копию свидетельства о рождении, – ответила Глория.

– Чтобы все решили, что Джозеф Iepyuia умер, – сказал Реджи.

– Да.

– Ты думаешь, что он от кого-то скрывался.

– Я не знаю, – сказала она. – Но тело Бэйна обнаружил в проулке он – за неделю до того, как исчезнуть. Наверное, сообразил, что ему подвернулся хороший шанс, и воспользовался им.

На лице Реджи появилось скептическое выражение.

– Нет, Реджи, – сказала Глория. – Бэйка он не убивал.

– Откуда ты знаешь?

– В отчете коронера сказано, что Бэйк умер от печеночной недостаточности.

– Ну и что?

– Послушай, – сказала она, – мне было достаточно трудно смириться с тем, что у Карла оказалось две личности. А возиться с мыслью о том, что он еще и убийца, я нисколько не хочу.

– Но отсюда не следует, что это не его рук дело.

– Я в этом уверена, – заявила она. – Что-то он скрыть от меня сумел. Но скрыть такое ему не удалось бы.

– Ему удалось скрыть от тебя всю его жизнь, Гиги.

Глория почувствовала, что сейчас завязнет в ненужном споре, и приказала себе успокоиться.

– Я знала его, – сказала она. – Знала о нем достаточно много. Он не был чужим мне человеком. Невозможно проводить с кем-то целый день – каждый день в течение десяти лет – и ничего в нем не понять. Это… невозможно, и все тут, Реджи. Да, признаю, он лгал мне. Но убийство? Я бы это почувствовала.

И она, помолчав, повторила:

– Почувствовала бы.

Реджи поболтал в своем стакане кубики льда, чтобы те побыстрее растаяли. Отвечать ей он не хотел, однако фразу, которая звучала в его голове, Глория расслышала хорошо: «Ты просто сама себя дурачишь».

– Десять лет, – повторила она.

Он поднял на нее ничего не выражающий взгляд:

– Люди, и пятьдесят лет прожив, вдруг берут да и разводятся, Гиги.

После чего оба решили понаблюдать какое-то время за автобусной остановкой.

В конце концов Реджи сказал:

– Ты позволяешь эмоциям брать верх над тобой.

– Имею право. Я не полицейский.

– Нет. Но должен тебе сказать, Гиги, работу ты проделала первоклассную.

– А мне кажется, что я так ничего и не узнала.

– Люди твоего склада просто не способны мириться с незнанием. Пока они не выяснят все на сто процентов, покоя им ждать нечего.

– А если мне не удастся выяснить все на сто процентов?

– Так и будешь места себе не находить.

Она выпятила нижнюю челюсть:

– Не вечно же я буду думать об этом.

– А почему тот детектив тебе не помогает? Как его…

– Воскбоун.

– Воскбоун… – Реджи ухмыльнулся. – Восковая косточка. Моя собачка так любит играть со своей восковой косточкой.

– Да, незаурядности в нем примерно столько же, сколько в игрушке для собак, – согласилась Глория.

Она взяла стакан со своим ледяным чаем, прежде чем Реджи успел дотянуться до него и выдуть половину.

– Государственный администратор, Гонзага, позвонила мне и сказала, что дело приостановлено, потому что они уже не уверены в смерти Карла. Мне удалось дозвониться до Воскбоуна, он сообщил, что дело передано в отдел пропавших без вести и что, скорее всего, я о нем в ближайшие несколько месяцев ничего не услышу. – И возмущенно добавила: – Он намекнул, что приоритет у дела не высокий.

– Так оно и есть, – подтвердил Реджи. – У них сейчас с пропавшими детьми возни по горло.

– Но Карл, может быть, жив.

– И что же?

– Значит, они должны искать его.

– Исчезновение не противозаконно, – сказал Реджи. – Он совершил какое-нибудь преступление?

– Мне об этом ничего не известно.

– А налоги?

– И Джозеф Ч. Геруша, и Карл Перрейра заполняли налоговые декларации. У каждого имелось по удостоверению налогоплательщика, и они соответствовали номерам, которые присвоила им Служба социального обеспечения.

– Он хотел спрятать свои деньги, – сказал Реджи. – Вот и использовал еще одно имя.

– Но какое из них настоящее?

– А это существенно?

– Конечно, существенно.

– Не вижу почему.

– Я хочу знать, – сказала Глория. – Такова моя работа: знать.

– По-моему, у тебя другая работа.

– Это уж мне решать, правда?

– Как скажешь.

– Ты не веришь, что я смогу докопаться до истины?

Реджи пожал плечами:

– Знаешь, если он приложил такие усилия к тому, чтобы замести свои следы, тебе вряд ли удастся выяснить что-нибудь сверх того, что ты уже знаешь.

– Я думаю, что он жив, – сказала Глория.

– Все может быть.

– Не понимаю, почему он мне ничего не сказал.

– Мужчины вообще скрытны, – просветил ее Реджи. И с довольным стоном заправил в брюки выбившуюся из них рубашку. – Надо бы нам почаще сюда приходить.

Глория взглянула на свою тарелку – та была чистой, как будто даже протертой.

– Ладно, может быть, в следующий раз и мне тоже поесть удастся.

– Я всего четыре креветки съел. Специально считал.

– Так я четыре и заказала.

Реджи рассмеялся, встал.

– Это уж как скажешь, но я съел только четыре…

И отправился в уборную. Когда он отошел от стола, Глория подозвала официантку:

– Привет. Вы не могли бы принести мне еще хлеба?

Официантка, сочувственно покивав, удалилась.

Ожидая ее, Глория думала о главном принципе Реджи: повзрослей и останься взрослым. Десять лет назад этот принцип был ей необходим. Он-то прежде всего и привлек ее в Реджи: несгибаемая уверенность в себе, обещавшая ей в тогдашнем прошлом жизнь менее сложную. Реджи не позволял воспоминаниям путаться у него под ногами. И Глория обожала его за это – так же, как обожала его чувство юмора, когда-то столь ею любимое, а теперь раздражавшее – до смешного.

Он вернулся, делая вид, что отжимает одну ладонь другой.

– За что я терпеть не могу сушилки для рук, – сказал он, – так это за то, что они запрограммированы на выключение за три секунды до того, как у человека высыхают руки. Приходится снова жать на кнопку и при этом чувствовать себя негодяем, потому что сушилка нужна тебе на три секунды, а ты заставляешь ее отработать еще один цикл.

– А ты бы, пока она работает, руки вытирал попроворнее, – посоветовала Глория.

– Пробовал. Правило трех секунд все равно остается в силе. Думаю, на этот счет какой-то закон существует. – Он сел. – Десерт будешь?

Глория покачала головой:

– Почему он хотел спрятать деньги?

– А я буду. Мороженое.

– Реджи. Ты меня слушаешь?

– Почему? Откуда ж мне знать почему. Я могу придумать лишь две причины. – Он поднял вверх палец: – Первая: кто-то пытался их отобрать. Некий человек, или налоговое управление, или кредитная организация, кто угодно. – Реджи поднял второй палец: – Вторая: он собирался сменить имя и удрать из города.

– Но зачем ему это могло понадобиться?

– Хотел начать все сначала, – ответил Реджи. – Начать новую жизнь. Ты-то должна это понимать. Да, собственно, такое желание время от времени каждого посещает.

– Я понимаю, – сказала Глория, – но никогда этого не делала.

– Стало быть, у него хватило пороху, которого недостает и тебе, и мне.

– Карлу нравилась его жизнь, – сказала она. – И бежать ему было не от чего.

– Значит, было, а ты этого просто не знаешь.

– Нет-нет-нет… – Она поскребла вилкой по своей тарелке.

Впрочем, смысл в словах Реджи несомненно присутствовал; он просто-напросто произнес вслух то, что сама она повторяла себе уже несколько неспокойных ночей подряд. Однако теперь она получила возможность обвинить Реджи в том, что он очернил Карла, а это позволяло ей встать на защиту последнего.

Реджи оживился:

– Вот и Руби идет…

Официантка принесла меню десертов и пару булочек, которые уложила в хлебницу Глории. Реджи протянул через стол руку и сцапал одну.

– Мороженое, – сказал он официантке. – Любое. Удивите меня.

ДОМОЙ ГЛОРИЯ ВЕРНУЛАСЬ ВЫМОТАННОЙ ТАК, точно она не на ленче была, а десять миль отшагала. Ей хотелось прилечь и вздремнуть, однако автоответчик помаргивал красной лампочкой – три новых сообщения.

Первое поступило из приходской школы Брентвуда. Как она послала туда свое резюме, Глория не помнила, но, видимо, послала, поскольку мисс Лэндри-Уилок попросила – покровительственным тоном директрисы, – чтобы Глория перезвонила ей «при первом же сколько-нибудь удобном случае, большое спасибо».

Вот тут Глория вспомнила: школе требовался «помощник директора по административной части», упоминались также «возможности должностного роста», что бы сие ни означало. Обзаведение новой работой было равносильно признанию своего поражения, поэтому Глория искала ее через пень-колоду: разослала четыре пробных письма и на этом остановилась.

Она сознавала, что вскоре ей придется заняться поисками работы всерьез. И дело было не столько в деньгах, сколько в понимании: признать свое поражение значит сделать первый – и правильный – шаг к тому, чтобы забыть обо всем, что с ней произошло.

Она записала номер и проиграла второе сообщение.

Добрый день, мисс Мендес. Это детектив Джон Воскбоун…

Я звоню вам не в связи с делом мистера Перрейра… Хотя… Дело мистера Перрейра… В настоящее время я не, эммм… у меня нет новой информации относительно… э-э…

Похоже, в него компьютерный вирус вселился.

…хотя я безусловно хотел бы иметь возможность что-нибудь вам сообщить. Как только у меня появятся новые сведения… Вы не могли бы позвонить мне, когда…

Глория остановила воспроизведение и набрала его номер.

– Воскбоун.

– Здравствуйте, детектив, это Гло…

– Мисс Мендес, – перебил ее Воскбоун. – Да, здравствуйте.

Какие мы нынче бойкие, подумала Глория.

– Как ваши дела? – спросил он.

– Хорошо… вы хотели мне что-то сказать?

Воскбоун откашлялся:

– Рад, что вы спросили об этом, мисс Мендес. Да, хотел.

Она ожидала продолжения, однако Воскбоун молчал.

– Детектив?

– Угу, да, простите…

– Вы что-нибудь нашли?

– Нашли… вы имеете в виду, связанное с мистером Перрейра…

– Да.

– Боюсь, что нет, – сказал он. – Я звонил вам по поводу… э-э, по другому поводу. Но уверяю вас, если бы у меня было что вам сказать, я сказал бы. Без промедления.

– Приятно слышать.

– Я вас ни от чего не отвлекаю? – спросил он. – Потому что, если вам кажется, что для нашего разговора может найтись время более благоприятное, мы могли бы перенести его.

– Вообще-то, я собиралась вздремнуть, – сказала Глория.

– О. О! Что ж, в таком случае, почему бы нам не…

– Да нет, давайте поговорим сейчас.

– Вы уверены?

– Да.

– Но вы же хотели поспать, – сказал он.

– Посплю, когда мы закончим.

– Если сейчас не самое подходящее время…

– Вполне подходящее.

– Вы уверены?

– Да, детектив.

– Хорошо. – Он кашлянул. – У меня есть к вам вопрос, мисс Мендес.

– Слушаю, – сказала она.

Пару секунд Воскбоун молчал. Какой-то он нынче чудной, подумала Глория.

– Детектив?

– Э-э… да. М-м, я вот подумал, может быть, вам было бы интересно…

О нет, подумала она.

–…сходить со мной на танцы. – Он снова сдавленно кашлянул. – В ближайшие дни.

– На танцы?

– Да, – подтвердил он. – Потанцевать сальсу. Хотя… если вы предпочитаете какие-то иные разновидности…

– Я больше не хожу на свидания с полицейскими, – сказала Глория.

Пауза.

– Понятно, – сказал он.

– Извините. Ничего личного.

– Да все в порядке. Приятного вам дня.

– И вам, детектив.

Она положила трубку и рассмеялась.

А затем ей стало неловко. Он, по крайней мере, предпринял попытку. Нужно отдать ему должное. Может, ей следовало встретиться с ним, один раз. Из вежливости…

Она же не собирается обращаться в затворницу. А танцы – танцы вещь хорошая. Возможно, даже лучшая, чем ужин в «Сиззлере». Правда, ей трудно было представить себе Воскбоуна танцующим сальсу, представить, как его способное перемещаться лишь резкими рывками тело преобразуется в нечто не весьма благопристойное, текучее. Похоже, он из людей, умеющих выходить за рамки того, чего от них ожидают. Не исключено даже, что Воскбоун – чемпион штата по сальсе: мистер Жаркие Бедра, что-нибудь в этом роде.

«Хотя… если вы предпочитаете какие-то иные разновидности…»

По-видимому, Джон Воскбоун умеет танцевать не одну лишь сальсу. Румба, ча-ча-ча, фокстрот, линди, свинг, бальные танцы, чечетка, хип-хоп. Танцующий детектив. Пляшущий полицейский. Канканирующий коп.

Патрик Суэйзи^[46], вы имеет право хранить молчание.

И вот еще что нехорошо: во всей полиции Лос-Анджелеса никто, кроме Воскбоуна, и пальцем ради Карла не шевельнет.

Возможно, она совершила серьезную ошибку.

Глория совсем уж собралась перезвонить ему и сказать: «По здравом размышлении…» – но тут увидела все еще помигивавшую лампочку автоответчика. Одно новое сообщение осталось не прослушанным. И Глория, снова взяв ручку, нажала на кнопку воспроизведения.

Первым, на что она обратила внимание, был акцент звонившего мужчины.

Я ищу Глорию Мендес. Пожалуйста, позвоните…

Напряжение, звучавшее в его голосе, заставило напрячься и ее. Назваться он не потрудился. Она записала номер. Не американский.

Глория торопливо набрала его. Тот же голос произнес:

– Si.

– Это Глория Мендес. Вы мне звонили?

– Да, привет, да… Я хочу найти вас. – Хрипло, взволнованно, на дурном английском. – Я прихожу в здание, там никого нет. Я спрашиваю управляющего здания, он говорит – вы это она. Говорит, что он умер. Я здесь полдня, он умер? Скажите мне нет, скажите…

– Простите, – сказала Глория. – Вы кто?

– No…

– Кто умер? – спросила она.

Глория услышала, как он заплакал, ударяя себя трубкой по щеке.

– Сэр? Что с вами?

– Я Карлос Перрейра, – ответил он. – Джозеф Геруша, он мой отец.

Дата добавления: 2015-10-28