Глава шестнадцатая

Она позвонила детективу Воскбоуну.

– Мисс Мендес, – сказал он. – А я как раз собирался звонить вам.

Они договорились о встрече на восточном конце Голливудского бульвара, в одном из ресторанчиков Маленькой Армении. Образовавшийся на Хайлэнд-авеню затор вынудил Глорию несколько минут любоваться прямоугольным шпилем церкви объединенных методистов с натянутым поперек него двадцатифутовым транспарантом, призывавшим помогать жертвам СПИДа. Вооруженные фотоаппаратами туристы осаждали «Китайский театр Граумана» и «Аллею славы» в чреватых галлюцинациями надеждах узреть какую-нибудь знаменитость и наскакивали, чтобы сфотографировать ее, командами численностью человек в сорок на какого-нибудь ошалевавшего от такого переплета бедолагу, который неизменно оказывается техником студии звукозаписи, впервые за последние три дня надумавшим погреться на солнышке. Зевающий динозавр торчал из крыши музея «Верь не верь», выбирая себе на поживу кого-нибудь из числа проституток, еще не приодевшихся для вечерней работы, и сайентологов, выбежавших на улицу, чтобы покурить, – и находя их слишком тощими, непригодными в пищу.

Воскбоун уже держал наготове перо и блокнот.

– Привет, – сказала Глория и загадала: а ну как он и это запишет.

Не записал. Она сходила к стойке и вернулась с тарелкой чечевичной похлебки и лавашом.

– Вы ничего не хотите? – спросила она.

Воскбоун поднял, чтобы показать ей, стакан воды.

Ну да, подумала она, у него же питание от батареек.

– Вы хотели спросить меня о чем-то, – сказал Воскбоун.

– По-моему, это вы хотели меня о чем-то спросить.

– Этим мы займемся через минуту, – сообщил он.

Глория занялась похлебкой.

– Мисс Мендес.

Она, вытерев губы:

– Да?

– Какой у вас возник вопрос?

– Не вопрос, – ответила она. – Скорее, небольшая история.

– Ладно.

– Однако я думаю, что начать нам лучше с вас.

Она отломила кусочек лаваша. Воскбоун провел ладонью по своим устрашающим щекам.

– Угу. Хорошо. Свидетельство, которое вы нам передали? Какая там дата смерти стоит?

– Точно не помню. Середина июля.

– Двадцать второе.

– Если вы это знаете, – сказала она, – то зачем спрашивать?

– Из Мексики в Лос-Анджелес вы вернулись когда?

– Вот это я помню хорошо. В Мексику я поехала утром двадцать шестого, вернулась на следующее утро. Отсутствовала чуть больше суток.

– Угу, – произнес Воскбоун.

– А в чем дело-то?

– Мистер Перрейра был тогда уже мертв.

Глория округлила глаза:

– Полагаю, что да.

Воскбоун сунул руку в свой кейс, вытащил папку и, открыв ее, показал Глории документ:

– Это последний отчет, направленный мистеру Перрейра Калифорнийским федеральным банком. Датирован он августом, то есть после автокатастрофы тогда прошел уже месяц, и содержит описание всех операций, какие производились со счетом мистера Перрейра с двадцать восьмого июня по двадцать восьмое июля.

– Ладно, – сказала Глория.

– Как видите, мистер Перрейра перед самым отъездом снял со счета деньги. Тысячу восемьсот долларов. Предположительно, он собирался использовать их во время поездки.

– Наверное.

– Деньги, вообще-то говоря, не маленькие. – Пару секунд Воскбоун молча смотрел на нее. Затем откашлялся. – И тем не менее. На счету осталось восемь тысяч сто семьдесят шесть долларов. Видите?

– Вижу, – ответила она.

– Я, однако, другое понять затрудняюсь.

Он ткнул пальцем в середину страницы.

– Двадцать шестого июля, – сказал Воскбоун, – когда кто-то снял с этого счета деньги, Карл Перрейра был уже мертв.

– Я полагала, – ответила Глория, – что этот счет всегда оставался почти нулевым.

– Незадолго до отъезда мистер Перрейра положил на него приличную сумму – вот, смотрите. – Воскбоун указал на начало месяца, на день, когда Карл внес в банк около 20 000 долларов. – Потом перечислил пожертвования. Потом отправился в Мексику, но, по-видимому, с выплатами, которые он начал делать, еще не покончил. Потом он умер, а потом снял со счета оставшиеся деньги.

Воскбоун глотнул воды.

– Такова очередность событий, какой она представляется нам в настоящее время.

– Это не он, – сказала Глория.

– То есть?

– Ясно же, что это был не он. Покойники деньги не снимают.

– Угу, – произнес Воскбоун. – Согласен.

Больше он ничего не сказал, и Глории потребовалось несколько секунд, чтобы понять: Воскбоун подозревает ее. Она опустила ложку на стол и произнесла:

– Детектив?

– Вас в тот день в городе не было? – осведомился он.

– Это я вам уже сказала.

– Подтвердить ваши слова кто-нибудь может?

– Можете позвонить Реджи Солту. Или в Агуас-Вивас. Я заходила там в универмаг. И на заправке останавливалась. – Она помолчала. – Хотя на ней телефона, наверное, нет.

– Вы имели доступ к этому счету?

– Нет.

– Знаете тех, кто имел?

– Кроме Карла, никого. Что вы пытаетесь из меня вытянуть, детектив?

Воскбоун поморгал: обработка данных.

– Вытянуть?

– Какого ответа от меня ждете? – спросила она. – Самого что ни на есть уличительного?

– Не надо сердиться, мисс Мендес.

– Я не сержусь.

– Я просто пытаюсь понять, что произошло.

– Хорошо, – ответила Глория. – Я тоже.

– Угу. Стало быть, цель у нас одна, – сказал Воскбоун.

– Послушайте. Объяснить вам, что произошло, я не могу, потому что не знаю этого. Я никакого отношения к счету в Калифорнийском федеральном не имею.

– То есть вы думаете, что это, скорее всего, просто ошибка.

– Я этого не говорила. Я вообще ничего не думаю. А что, такая ошибка возможна?

– Я поговорил с управляющим банка, – ответил Воскбоун. – Дата трансакции вводится не вручную компьютер вводит ее сам, когда клиент вставляет карту в банкомат. Насколько я помню, управляющий назвал это «сбоем». И сказал: «Такое бывает».

– Видеозапись у них имеется?

– Записи хранятся три-четыре месяца. Эту стерли больше десяти дней назад.

– Когда я снимаю деньги со счета, мне приходится вводить мой ПИН-код.

– Ну да, – сказал Воскбоун. – И ему приходилось.

– То есть ПИН-код он ввел?

– Ну… – промямлил Воскбоун, и Глория впервые увидела на его лице уклончивое выражение, – кто-то его ввел.

У нее даже глаза на лоб полезли:

– «Кто-то»?

– Если не он сам, – ответил Воскбоун, – то да. Кто-то. Кто-то же должен был его ввести.

Пауза.

– Вы хотите сказать, – спросила она, – что это мог быть и он?

Воскбоун пожал плечами.

– Так ведь он же мертв, – сказала Глория. И добавила: – У меня в гостиной прах его стоит.

– О, так вы его не похоронили? – удивился Воскбоун.

– Нет, – покраснев, ответила она.

– Угу. – Он повел подбородком в сторону ее супа: – Остынет.

– Мне больше не хочется.

Воскбоун отломил кусочек от ее лаваша, молча сжевал его, запил водой и спросил:

– Вы не будете возражать, если мы съездим на вашу квартиру?

ОНА ПРИВЕЛА ЕГО В СПАЛЬНЮ, к туалетному столику, на котором стояла урна. Взяла ее и протянула Воскбоуну, спросившему:

– Где уборная?

Держа урну над ванной, он поинтересовался:

– Вы ее открывали?

– Конечно, не открывала, – ответила Глория.

Прежде всего, из страха рассыпать прах по квартире.

А кроме того, кому охота смотреть на человеческие останки? Только извращенец, подумала она, только извращенец может получать кайф от гранулированной версии человека, которого он когда-то любил.

– Предпочитаете, чтобы это сделал я?

Спорить ей не хотелось, она отобрала у Воскбоуна урну и щелкнула запором ее крышки.

И сказала: «О черт» – потому что из урны повеяло несомненным ароматом растворимого кофе.

Воскбоун склонился над нею, потянул носом воздух и сказал: «Угу». А затем заткнул сток раковины и секунд на десять открыл кран.

– Что вы делаете? – спросила Глория.

– Человеческий прах нерастворим.

Он поднял урну и бросил щепоть ее содержимого в воду. Прах, опадая в нее, обращался в бурое облачко, светлевшее, расплываясь по раковине.

Воскбоун повернулся к Глории:

– Видите?

Она вырвала урну из его рук и потопала на кухню, уже не боясь рассыпать что-либо. Гневно открыла висевший над кофеваркой шкафчик, сдвинула в сторону огромную банку Карла и вытащила любимую свою большую чашку. Воскбоун, стоя в двери кухни, наблюдал за ней. Глория начала наполнять кастрюльку водой, но быстро сообразила, что температура воды значения не имеет, наполнила из-под крана чашку, высыпала в нее чайную ложку содержимого урны, помешала и – даже не поморщившись – сделала глоток самого затхлого, самого слабенького кофе, какой когда-либо пробовала.

И все-таки кофе. Ошибки быть не могло.

Глория вылила то, что осталось в чашке, в раковину и побежала обратно в ванную, где ее и вырвало.

Воскбоун ожидал ее, сидя на софе. И, когда она вернулась, спросил:

– Так что вы мне хотели сказать?

ВЫСЛУШАВ ЕЕ, он не осерчал. Даже и не удивился, похоже, – и Глория решила, что в последние несколько дней за нею следовал приставленный им хвост. Стоицизм Воскбоуна, способный вывести из себя и покойника, разозлил Глорию, заставив призадуматься, в какой разряд он ее зачислил – в помощницы или в подозреваемые. Впрочем, подумала она, ему, наверное, не пришлось так уж сильно трудиться, культивируя в себе эту манеру поведения. Манера досталась ему от природы.

Два дня спустя Воскбоун произвел еще один финт, предложив ей ознакомиться – в его присутствии – с содержимым клиентского сейфа Джозефа Геруша. Понравилась ли она Воскбоуну, проникся ли он к ней доверием или решил заманить ее в западню, поставив в неудобное положение?

А может, просто надумал отблагодарить за то, что она поделилась с ним своими открытиями?

Этого Глория сказать не могла. Разобраться в нем она так и не сумела, да пока и не видела в этом необходимости. Хлопот по части Невразумительных Эмоций ей хватало и без него.

Воскбоун получил надлежащее предписание суда. Глория, увидев, как он вручает эту бумагу менеджеру банка, Хиксу, на краткий миг почувствовала себя всемогущей. Хикс, к большому удивлению Глории все еще помнивший ее имя, улыбнулся ей и пригласил своих гостей спуститься в подвал банка, в хранилище.

Они остановились у запертой двери. Хикс отыскал нужный ключ на связке, явно вывезенной Гулливером из Бробдингнега.

– Знаете, я думал, думал, – сказал он, – и теперь совершенно уверен, что за все время работы в банке ни разу его не видел.

И вставил ключ в скважину.

– Это что – необычно? – спросила Глория.

Хикс пожал плечами:

– Ну, сами понимаете, все мы тут считаем себя важными шишками, с которыми каждый познакомиться норовит. Хотя попадаются и клиенты, которые кладут что-нибудь в свой сейф и больше никогда не появляются. Правда, я же не круглые сутки работаю, он мог приходить, когда меня здесь не было. Ну, давай же…

Ключ замка не открыл. Хикс выдрал его из скважины, попробовал другой.

– У нас тут двойная система, – сказал он. – Дверь на замке, за ней сейфы. Производит на клиентов хорошее впечатление.

Он поднатужился, пытаясь повернуть ключ.

– Мы вызвали слесаря, он вскрыл нужный вам сейф. Я ничего там не трогал. И хранилище запер до вашего прихода.

– Угу, – сказал Воскбоун. – Это вы правильно сделали.

Говорил он совершенно как претерпевший операцию по лоботомии тренер малой бейсбольной лиги. Глория понимала, что должна испытывать к нему благодарность – как-никак Воскбоун пригласил ее сюда. Однако между благодарностью за этот поступок и приязненным отношением к его закидонам существовала разница – и немалая.

В конце концов Хиксу удалось отыскать правильный ключ.

– После вас, – сказал он.

Ряды металлических табличек на дверцах сейфов внушили Глории ощущение, что она предстала перед огромным судом неотличимых один от другого присяжных. Значившиеся на них номера казались ей издевательскими ухмылками. Но затем она увидела дубовый стол и два стула. На столе стоял вскрытый депозитный ящик. Замок его был высверлен; на полу валялись металлические стружки.

Эд Хикс не соврал – содержимое ящика осталось нетронутым. Он подвел гостей к столу, а сам отступил назад, словно опасаясь взрыва. Воскбоун натянул на руки латексные перчатки и извлек из ящика листок бумаги. Глория заглянула через плечо детектива и увидела свидетельство о рождении.

– Это оригинал того, что мне показали в морге, – сказала она.

Данное свидетельство оказалось, по крайней мере, читабельным – отцом и матерью Джозефа Чарльза Геруша были, увидела Глория, Энтони и Кэтрин Геруша, а родился он в Сан-Диего 17 декабря 1946 года.

– Что там есть еще? – спросила она.

Воскбоун выкладывал на стол содержимое ящика.

Акционерные сертификаты. Государственные облигации. Облигации корпораций. Оригиналы отчетов «Маль-Вёрдхэм Секьюритиз».

– Не бедствовал человек, – заметил Хикс.

Детектив извлек из ящика карточку Системы социального обеспечения, выписанную в Сан-Диего 25 февраля 1947 на имя Джозефа Чарльза Геруша.

За нею последовали четыре фотографии. Черно-белые, размытые, зернистые. Молодая пара чокается, сидя на скамейке, бутылками содовой. Она – смуглая, с чертами индианки, в свободного покроя блузке, с барочным, инкрустированным жемчужинами кулоном, который выглядит неизмеримо более дорогим, чем все остальное ее убранство. Он в полосатой рубашке, джинсах и ковбойской шляпе.

Второй, более отчетливый снимок: тот же мужчина со спеленутым младенцем на руках.

Третий и четвертый: крупные планы младенца, прижатого к не уместившемуся в видоискатель лицу мужчины.

Следом Воскбоун выложил на стол паспорт, из которого выпали старенькие калифорнийские водительские права. Он открыл паспорт, сравнил его фотографию с вклеенной в права – снят на обеих был тот же молодой человек, что фигурировал на предыдущих фотографиях.

– Вот он, настоящий Джозеф Геруша, – сказал Воскбоун. И вопреки всем прецедентам улыбнулся.

– Нет, – отозвалась Глория. – Не Геруша. Карл.

Дата добавления: 2015-10-28