Глава четвертая 5 страница. Глория уронила сдачу в сумочку и последовала за мальчиком

Глория уронила сдачу в сумочку и последовала за мальчиком, выбежавшим, чтобы открыть перед ней дверцу машины.

– Перемерли? – спросила она, застегивая ремень.

Мальчик кивнул, захлопнул дверцу и помчался к магазинчику с его прохладой. Туалетная бумага оторвалась наконец, и ветер понес ее, скручивая, в слепое небо.

Глава шестая

Городок оказался таким маленьким, что Глория чуть было не проскочила его; он возник из облака пыли, как внезапный выброс сигнала на ровной осциллограмме пейзажа.

Удивительно, но жилых домов в городке, похоже, не было. Вдоль дороги образовалось с каждой ее стороны по цепочке обветшалых магазинчиков, за ними потянулись навесы и сараи, а дальше опять началась пустыня. Ни тротуаров, ни пешеходов, ни машин, ни деревьев, ни уличных фонарей, ни знаков остановки. Ни перекрестков. Ни признаков человеческой жизни. Только сложенный из строений унылый сэндвич, а следом – пустота.

Окна и двери всех магазинчиков за вычетом нескольких были заколочены досками. Глория миновала прачечную (закрыта), скобяную лавку (закрыта), универмаг с кричаще-розовым фронтоном (открыт!). Большой козырек над входом в кинотеатр треснул и ощетинился разбитыми лампочками. Из трехфутового неонового слова CINE^[27] выпала Е, оставив CIN и зияющую прореху в бледно-синее небо. Глория остановила машину у лавочки неопределенного назначения и вышла, надеясь отыскать свидетельство того, что оказалась именно там, куда ехала. И нашла его, шелушащееся, в витрине этой самой лавочки.

Н. КАРАВАХАЛЬ

НАДГРОБНЫЕ КАМНИ

АГУАС-ВИВАС

Витрина исполняла роль портфолио – в ней были вывешены поляроидные фотографии сотен надгробий. Ее хозяин явно гордился своей работой, фотографии он с любовным тщанием наклеил на серый рекламный щит и даже пыль с них стирал. Еще один такой же щит демонстрировал одно-единственное надгробие, проходившее различные стадии изготовления: не отшлифованное, первая встреча с резцом – и так далее, вплоть до конечного продукта, посвященного памяти ХУАНИТЫ РУИС, 1933–1981.

Витринный коллаж содержал и выражения признательности со стороны удовлетворенных клиентов – благодарности, начертанные на обороте закапанных слезами рецептов и листков из блокнота.

Величайшее вам спасибо от семьи Паррас.

Прекрасный могильный камень очень меня утешил.

Надеюсь, вам удастся вырезать и для меня такое же надгробие, какое получила моя жена.

Е. Альварес.

Глории все это показалось и жутковатым, и трогательным. И ненужным. Кому они интересны, такие картинки? Надгробие приобретается лишь при необходимости, и вряд ли люди заглядывают в мастерскую каменотеса, чтобы ознакомиться с образцами.

Ответ попался ей на глаза почти сразу: бок о бок с этой мастерской каменотеса стояла еще одна мастерская каменотеса. Ее владелец также изукрасил свою витрину, что свидетельствовало о яростном соперничестве. Второй каменотес, Г. Лопец-Каравахаль, похоже, побеждал. Надписи в его витрине были покрикливее и покрупнее, рекомендации клиентов – аккуратно отпечатанные – насчитывались десятками, а кроме них он выставил уйму увеличенных фотографий, показывавших самые миниатюрные детали его творений. Эта витрина, казалось, насмехалась над соседской.

Под размашисто выведенным золотой краской именем сеньора Лопец-Каравахаля стояло следующее:

ЛУЧШИЙ ГДЕ УГОДНО, НО ОСОБЕННО В АГУАС-ВИВАС

Жестокая конкуренция. Глория криво улыбнулась и провела пальцами по обжигающе горячей витрине.

Зачем такому маленькому городку сразу два мастера надгробий?

Ветер ударил в Глорию, точно струя пескодувки. Нужно попить и найти какую-нибудь тень. Судя по всему, опасность нарваться на штраф за парковку в неположенном месте ей здесь не грозит, поэтому она оставила «додж» на улице и направилась к универсальному магазину.

И увидела посреди улицы загрунтованный фанерный щит со сделанной от руки надписью. Щит был до того издырявлен пулями, что прочесть надпись Глории удалось лишь ценою серьезных усилий.

ПО РЕШЕНИЮ МУНИЦИПАЛЬНОГО СОВЕТА НОШЕНИЕ СТРЕЛКОВОГО ОРУЖИЯ В ПРЕДЕЛАХ ГОРОДА ЗАПРЕЩЕНО

Сетчатая дверь универмага ударилась, когда Глория вошла, о прилавок; место их встречи поблескивало размозженным деревом – такие удары прилавок получал уже множество раз. Глория пробормотала извинение, обращенное неизвестно к кому, заглянула в оба прохода между стеллажами. Консервы, фонарики, батарейки, сомнительной крепости нейлоновые пончо. Завернутые в прозрачную пленку, вдавленные одна в другую тортильи; на пленке висят изнутри бусинки воды. Глория подняла одну такую упаковку повыше и поежилась: нижнюю тортилью покрыла плесень. Солнечный свет, проникавший сквозь давно заевшие жалюзи, отбрасывал веерные тени на удрученные чем-то пакетики риса.

На картонной карточке, прилепленной клейкой лентой к кассовому аппарату, значилось:

flores frescas para los muertos ^[28]

Глория постучала по прилавку За уложенными один на другой пустыми ящиками приотворилась еще одна сетчатая дверь. Из нее вышел, приволакивая босые ноги, понурый дряхлый старик:

– Да?

– Мне бы попить чего-нибудь, – сказала Глория.

Старик прошаркал за прилавок, извлек из-под него тонкую бутылку с жидкостью цвета жженого сахара и пустил ее скользить по прилавку к Глории, отправив вдогон изображающую чихуахуа открывалку. Глория поднесла бутылку к губам, однако исходящее от жидкости нездоровое зловоние заставило ее остановиться.

– Это «кока»?

– Нет, сеньора. Это питье изготовлено по здешнему домашнему рецепту.

Глория еще раз принюхалась, с расстояния, и отвела бутылку подальше от себя.

– Так что это?

– Raiz del fango.

Грязевой корень. О таком она ни разу не слышала, однако запах жидкости подтверждал правильность ее названия. Глория поставила бутылку на прилавок и спросила, не найдется ли чего-нибудь другого.

– Этого не хотите?

– Нет, спасибо.

Старик помрачнел:

– Но я уже открыл ее, сеньора.

– Ничего, я заплачу. Пожалуйста, дайте мне что-нибудь другое.

С секунду он смотрел на Глорию, словно ошеломленный услышанным, затем взял бутылку и выдул сразу половину ее содержимого. А затем сказал:

– Не пропадать же добру.

– Ни в коем случае, – согласилась Глория.

– Такое могут пить только настоящие мексиканцы.

– Я не мексиканка, – возразила она.

Он улыбнулся:

– Я вижу.

– Есть у вас какая-нибудь вода? – спросила Глория.

Старик прошаркал к другому концу прилавка, поглядывая на нее так, точно ждал, что она перепрыгнет на его сторону и проломит ему голову. Вернулся он с бутылкой, на этикетке которой красовалась торговая марка, Глории неведомая. Под маркой стояло: embotellada en Mexico ^[29]. Какой смысл разливать по бутылкам водопроводную воду?

Однако пить ей хотелось так сильно, что спорить она не стала, а просто отвинтила крышечку бутылки и сделала долгий глоток. Ей показалось, что горло ее покрылось влажным мхом. Господи, ну и пересохло же в нем… Еще глоток, в два раза больший, и половины литра воды как не бывало. Глотнув теперь уже воздуха, Глория повернулась к старому прохвосту и увидела, что он внимательно наблюдает за ней.

– Жажда, – сказал старик. Насмешки в его тоне не было, скорее изумление: женщина, а столько выдуть может.

– С самого утра за рулем, – сказала Глория. – Сколько сейчас времени?

Старик ткнул большим пальцем в полку за своей спиной – там между коробкой сигар и мягкой, уже лопнувшей по швам игрушкой, пучеглазым кактусом, стояли часы. В каком временном поясе она находится, Глория не знала, однако, по ее оценкам, в пути она провела часов десять.

– Добро пожаловать в Агуас-Вивас. Кто умер?

Глория вытаращила глаза.

– Кто-то же должен был умереть, – сказал старик. – Иначе вы бы сюда не приехали.

– Я ищу полицейский участок, – сказала Глория.

– Полицейский участок чего? – спросил он.

– Агуас-Вивас.

– М-м, – промычал он.

Она ждала вопроса о том, какое у нее дело, однако старик молчал.

– Я возьму еще одну, – она подняла перед собой пустую бутылку.

– Первая уже обошлась вам в тридцать песо. – Он облизал губы и тоже поднял свою, полупустую, бутылку домашнего снадобья. – Да эта в двадцать пять.

Глория расплатилась, старик снова убрел к другому концу прилавка и там нагнулся, постанывая. На штанах его, сзади, обнаружилось пятно.

– Вы можете сказать мне, где находится полицейский участок? – спросила она, склонившись над прилавком и глядя, как он летаргически сдирает целлофан с упаковки бутылок питьевой воды.

– Что? – Старик возвратился к Глории с бутылкой в руке. – Что вы сказали?

– Полицейский участок.

– Да, конечно, минуточку.

Он обогнул, приволакивая ноги, прилавок.

– Все так спешат, так спешат… – сказал он, на ходу вручая ей бутылку. И, приоткрыв входную дверь, указал через улицу: – Вон там.

– Это же кинотеатр.

Старик молчал, стоя, точно изваяние, с протянутой вперед рукой.

– Ладно, – сказала Глория. Она пошла через улицу, обернулась на полпути.

– Идите! – велел старик.

Пустую кассу кинотеатра затянула паутина. На пластмассовой доске объявлений не указывались ни расписание сеансов, ни цены, на ней значилось: POLICIA. Глория снова обернулась, показала старику большой палец. Он помахал ей рукой и скрылся в магазине.

В фойе кинотеатра было темно; Глория нашла за колонной выключатель, щелкнула им. Лампы дневного света вспыхнули, залив резким светом это похоронного облика помещение. Лишенные афиш рамы притягивали к себе внимание одной лишь своей пустотой. От ярко-синего коврового покрытия остались убогие лохмотья, едва-едва прикрывавшие усеянный пятнами высохшего клея бетон. Торговый киоск обвалился вовнутрь себя.

Обычной для кинотеатров праздничной атмосферой тут и не пахло. Ни тебе билетеров в галстуках-бабочках. Ни веселых парочек, разделяющихся, чтобы посетить уборные. В стены фойе навеки въелся запах жженого сахара и повидла.

Зрительный зальчик с пятью рядами по шесть кресел в каждом был темен и прохладен. Когда-то в нем имелась настоящая сцена; потом к тянувшейся над просцениумом планке прибили средних размеров экран – жутковато пустой сейчас и, казалось, светившийся сам собой, – и получился кинотеатр. Под экраном стоял деревянный стол и жесткий стул. Накрытая зеленым абажуром лампа отбрасывала лунный круг на грязноватый блокнот. Глория, у которой возникло чувство, что она попала прямиком в сценическую декорацию, направилась к столу, издали огибая его по кругу, боясь, что, если ненароком коснется его, стол попросту исчезнет. Все это походило на испытательный полигон, который позволяет комитету, подбирающему служащих для какой-то компании, наблюдать за поведением ее потенциальных сотрудников.

Глория вспомнила, как гуляла с Реджи по пляжу под Окснардом – в самом начале их общей жизни, когда они еще совершали прогулки, – и вдруг обнаружила у самого края воды купавшуюся в солнечном свете хромированную кровать, самую настоящую, с матрасом и простыней. На несколько миль вокруг не было видно ни души, и тем не менее идиотская кровать торчала у океана, и волны прилива лизали ее ножки, отчего те уходили все глубже в песок.

Реджи, окинув взглядом ближайшие свайные дома, сказал: «Да, похоже, кого-то тут прошлой ночью бомбили».

Ее такое объяснение не устроило. Чтобы перетащить сюда такую тяжеленную штуку и с больничной опрятностью застелить ее, требовались сосредоточенные усилия, трезвые усилия, далеко не одного человека. Студенческими шуточками тут и не пахло, кто-то всерьез хотел, чтобы кровать стояла именно здесь. Но почему? – вот вопрос, который задел ее за живое. Ей страх как захотелось узнать всю историю этой кровати. И она начала придумывать объяснения – одно, затем другое, затем третье… Пыталась воссоздать полную картину: сначала кровать стоит в доме, потом на песке – начало, середина, конец. Реджи высмеивал каждое ее предположение.

«Люди иногда откалывают странные фокусы, Гиги. Но за ними не обязательно кроется страшная тайна».

А ей все равно хотелось понять – почему? И как?

На столе стоял телефон, от которого тянулся к одной из salidas ^[30] провод. Глория подняла трубку. Услышала гудок. По какой-то причине почувствовав себя виноватой, положила трубку, на шаг отступила от стола и позвала: «Эй? Эй?»

А затем побежала, дрожа, по проходу, оглядываясь назад, чтобы избавиться от чувства: кто-то за ней наблюдает.

Снаружи, на жаре, ей стало спокойнее. Она пересекла улицу и снова вошла в универмаг, постучала по прилавку и дождалась повторного появления владельца.

– Там никого нет, – сказала она.

– Правильно, – согласился он.

– Так вы знали об этом?

– Si.

– Послушайте, – сказала Глория. – Я спешу.

– Это я вижу, – сказал старик.

– Будьте добры, скажите, где я могу найти полицию.

– Полицейский участок вон там, – ответил он.

– А полицейские?

Он поднял вверх палец:

– Если вам требуется полицейский, идите в бар.

Глория очень постаралась осведомиться, где этот бар находится, тоном по возможности вежливым.

– А вон там, – ответил старик, направляясь шаркающей походкой к задней двери своего магазина.

За дверью обнаружилась глядящая на замусоренный двор веранда. На голом столе стояло алюминиевое ведерко с горкой льда и тремя бутылками «Будвайзера». Старик опустился в придвинутое к столу боком кресло. В другом – бамбуковом кресле-качалке, грозившем вот-вот развалиться, – похрапывал, издавая звуки закипающего чайника, смуглый мужчина с гладкими молодыми щеками и намечавшимся брюшком.

– Вот вам полицейский, – сказал старик. Он откупорил бутылку пива и протянул ее Глории: – Шестьдесят песо.

– Нет, спасибо.

Старик пожал плечами и отхлебнул из горлышка, уставив взгляд на пустой двор.

Глория разглядывала полицейского.

– И долго он собирается спать?

– Спать он мастак, – ответил старик. – Бывает, заснет после полудня и спит до самого вечера. А его жена звонит мне, чтобы я его домой отправил, ужинать.

Глория громко кашлянула.

Старик повернулся к ней:

– Это вы зачем?

Она, не ответив, потрясла полицейского за плечо:

– Эй. Извините.

Полицейский заморгал, всхрапнул, деревянно поднялся на ноги, покачиваясь, вытянул из брюк подол рубашки и помахал им, обвевая ветерком свое тело. Ростом он был ниже Глории, обтянутые штанами бедра его выглядели положительно женскими.

– Я говорил ей, что не стоит тебя будить, – сказал хозяин магазина.

– Извините, – повторила Глория. – Я звонила вам вчера. Помните?

Полицейский снова всхрапнул и сглотнул накопившуюся в его горле мокроту.

– Вы кто?

– Глория Мендес. Я разговаривала с вами по телефону Вы Teniente Фахардо.

– Мы разговаривали по телефону…

– Да, – подтвердила она. – Разговаривали. Теперь я здесь.

– Это вы что же, из такой дали приехали? – удивился он.

– Да, и мне требуется тело, – ответила Глория. – Я хочу отвезти его обратно в Лос-Анджелес.

– Целый день катила, – сообщил хозяин магазина.

– Тело… – повторил Фахардо.

– Я действительно ехала целый день, – сказала она, – и должна вернуться назад. Поэтому, будьте добры, отведите меня туда, где я смогу его получить.

– Ага, – сказал Фахардо. – Кого?

– Тело. Карла Перрейра. Вы сказали по телефо… послушайте, в чем, собственно говоря, проблема?

– Проблема? – Он перевел взгляд на старика, тот пожал плечами. – Нет-нет, сеньора, проблем у нас не имеется. У меня – точно. Луис? У тебя есть проблема?

– Нет, Тито.

Фахардо снова взглянул на Глорию.

– Выходит, если ее нет и у вас, значит, тут никаких проблем нет.

– Señor, – сказала Глория. – Я приехала сюда из уважения к усопшему.

– Это я понимаю.

–…и хочу, чтобы вы тоже проявили к нему уважение, – закончила Глория.

– Я очень уважаю усопших, – сказал Фахардо. – Луис? А ты?

Луис торжественно покивал.

– До чего докатился бы наш городок, – спросил Фахардо, – если бы мы и покойников не уважали?

– Замечательно. Так можем мы…

– Не уверен, что это возможно, сеньора. – Фахардо заткнул подол рубашки в штаны. – Расследование пока что в самом разгаре.

– Какое еще расследование?

– Ну, понимаете, – начал Фахардо, – когда человек расстается с жизнью в местах, за которые отвечаю я, провести расследование – моя обязанность. Мне неприятно говорить вам это, сеньора, но ситуация сложилась трагическая. – В осанке и голосе его вдруг обозначилась властность – похоже, он решил, как ему следует вести себя с ней. – Весьма трагическая. Однако здесь не место обсуждать ее. Давайте пройдем в мой офис.

Он хлопнул старика по плечу и сказал:

– Луис?

– Adios ^[31], – отозвался Луис. – И к вам это тоже относится, сеньора.

Она повернулась к нему, чтобы ответить, а когда повернулась назад, Фахардо рядом с ней не оказалось, лишь сетчатая дверь поскрипывала, качаясь на петлях.

Глория нагнала его посреди улицы.

– Есть здесь кто-нибудь еще, с кем я могла бы поговорить? – спросила она.

– Никого, – ответил он. – Я – единственная достопримечательность этого города.

Они подошли к кинотеатру, Фахардо вставил ключ в скважину уже отпертого дверного замка. Глория смотрела, как он запирает замок и дергает дверь, которая, естественно, не открылась.

– Какого черта? – произнес Фахардо.

– Она была открыта, – пояснила Глория.

– Откуда вы знаете?

– Я уже заходила сюда. – Она повернула ключ, распахнула дверь: – Видите?

– Это выше моего понимания, сеньора, – ответил Фахардо и вошел следом за ней в кинотеатр.

Дата добавления: 2015-10-28