Критика Фрейдовского Танатоса

При сходных обстоятельствах Фрейд выдумал свою теорию инстинкта смерти. Но обстоятельства были не такими крайними, как сейчас, так что он мог_ еще в то время (расцвета теории либидо) говорить о конфликте между Танатосом и Эросом, и считать Эрос противовесом Танатоса. Новые нравы еще не были в ходу.

Как кажется, Фрейд основывал свою теорию на трех основаниях, (а) Тип социального насилия, который мы описали: Первая Мировая Война, очевидно противоречащая всем принципам жизненности и культуры, (б) Невротическое принуждение к повторению или фиксации, которое он приписал притягательности травмы. Мы видели, что принудительное повторение легче объяснить как усилие организма по завершению, с помощью архаических средств, настоящей незавершенной ситуации; причем организм возобновляет нелегкую попытку каждый раз, как только аккумулируется достаточное органическое напряжение. Однако, в важном смысле это повторение и хождение по травматическому кругу может быть корректно названо стремлением к смерти; но к смерти произвольной подавляющей самости (с ее сегодняшними потребностями и смыслами) в интересах более витальной глубинной ситуации. То, что невротически интерпретируется как стремление к смерти, есть стремление к более полной жизни, (в) Но наиболее важным доказательством Фрейда была очевидная неискоренимость первичного мазохизма. Он обнаружил, что как только пациенты начинали функционировать лучше, их сновидения (и, без сомнения, собственные сновидения Фрейда) становились более катастрофическими. Теоретик под давлением многочисленных свидетельств экстраполировал это явление на состояние безупречного функционирования в виде тотального мазохизма: то есть, существует инстинктивное стремление умереть. Но в теории мазохизма мы заявляли, что это свидетельство лучше объясняется следующим образом: чем обширнее высвобождение инстинктов без адекватного увеличения способности самости использовать новую энергию, тем более разрушительны и насильственны напряжения в поле. И как физиологический метод Райха, так и анамнестические свободные ассоциации Фрейда экспериментально создают такое состояние: это высвобождение без интеграции. Но лучший контроль за ситуацией у Райха сделал невозможным для него найти более простое объяснение.

Однако, как биологическая спекуляция, теория Фрейда никоим образом не является незначительной, и должна сама быть предметом спекуляции. Представим ее в следующей схематической форме: каждый организм, как гласит теория, стремится уменьшить напряжение и достичь равновесия. Но путем возвращения в прежнее состояние - к структуре низшего порядка - он может достичь более стабильного равновесия; так что в конечном счете каждый организм стремится стать неодушевленным. Это его инстинкт смерти и случай универсальной тенденции к энтропии. Этому противостоят аппетиты (эрос), которые стремятся к как можно более сложным структурам эволюции.

Это мощная спекуляция. Если мы примем предрассудки, в том числе и мистические, науки 19 века, ее трудно отрицать. Отвержение данной теории большинством теоретиков, включая ортодоксов, объясняется большей частью тем, что она оскорбительна и антисоциальна, а не ее видимой ошибочностью.

Но думать, как Фрейд, о цепи причин, состоящей из соединенных элементарных петелек, возвращающихся к началу - это неправильное прочтение истории эволюции; это сведение абстракции к актуальному и конкретному, а именно к ряду свидетельств (например, окаменелостей в скальной породе), посредством которых мы учим историю. Он говорит так, как будто успешные усложнения были «добавлены» к одиночной действующей силе, о «жизни», изолированной от конкретных ситуаций; как будто к простейшим добавилась душа многоклеточных, и так далее; или наоборот, как будто внутрь позвоночного был интроецирован кольчатый червь, и так далее - короче, засыпая как позвоночное, животное затем берется за то, чтобы заснуть как кольчатый червь, потом как плоский гельминт, чтобы наконец стать неодушевленным. Но фактически каждая успешная ступень - это новая целостность, действующая как целое, со своим собственным способом жизни; это ее способ жизни, как конкретной целостности, которую она стремится завершить; это не имеет отношения к стремлению ко «всеобщему равновесию». Состояние молекулы или амебы, не является незаконченной ситуацией для млекопитающего, потому что существующие органические части, стремящиеся к завершенности, становятся совершенно другими в случае их разделения. Ничего не решается для организма при решении проблемы какого-нибудь другого набора частей.

(Полезно рассмотреть Фрейдовскую теорию как психологический симптом: если человек отказывается от возможности решения в настоящем, он должен вычеркнуть настоящие потребности; и, таким образом, он выносит на передний план какие-то другие потребности, присущие структуре более низкого порядка. Эта последняя структура наделяется неким видом существования фактом отказа от настоящего.)

Фрейд, кажется, неправильно понимал и природу «причины». Сама «причина» является не независимой вещью, но принципом объяснения для неких существующих проблем. Таким образом, цепь причин - продолжающаяся в обоих направлениях, к конечной телеологической цели и к примитивному генетическому источнику - становясь длиннее, все более превращается в ничто, так как мы ищем причину для ориентации в специфической индивидуальной проблеме, с целью изменить ситуацию или принять ее. Хорошая причина решает проблему (специфической ориентации) и перестает занимать нас. Мы располагаем причины в цепочки, как в учебнике, не тогда, когда мы держим в руках актуальный материал, а лишь когда мы учим это делать.

Наконец, Фрейдовская теория систематически изолирует организм от существующего поля организм / среда; так же она изолирует абстрактное «время» как другой фактор. Но это поле существует; его присутствие, его текущее время, с непрерывной новизной событий, составляет сущность его определения, и определения «организма» тоже. Думать об организме, как растущем (и о видах, как изменяющихся) можно только как о части этого всегда нового поля. Изменение во времени не является чем-то, что прибавлено к первобытному животному, которое придерживается внутреннего принципа роста в изоляции от времени поля, и которое каким-то образом приспосабливается к всегда новым ситуациям. Но это приспособление ситуаций, изменяющих и организм, и среду, представляет собой рост и. тот вид времени, который присущ организму - поскольку каждый научный предмет имеет свой собственный вид времени. Для истории новость и невозвратимость существенны. Животное, старающееся завершить свою жизнь, с необходимостью стремится к росту. Периодически животное терпит неудачу и умирает, не потому, что оно стремится к структуре низшего порядка, но потому, что поле как целое не может больше организовывать себя с этой частью в такой форме.

Мы разрушены именно так, как мы сами разрушаем в процессе собственного роста.

Агрессивные побуждения не отличаются, в сущности, от эротических; они представляют собой разные стадии роста, такие, как выбор, разрушение, ассимиляция, или как наслаждение, впитывание и достижение равновесия. И, возвращаясь к началу, если агрессивные побуждения считаются антисоциальными - это значит, что общество противостоит жизни и изменениям (и любви); позже оно будет либо разрушено жизнью, либо погребет жизнь под общими руинами, заставив человеческую жизнь разрушить общество и саму себя.

Дата добавления: 2015-10-28