Пассаж о Ближнем Обучении

Сладостное знание истины исцеляет от любой суеты. Это ансамбль ее инструментов, Космическая Симфония ее ясности. Я вел себя, как последняя скотина – моя Дева знает это. На тропах Ее Поля Зрения я могу только препятствовать тому, чтобы на Нее перестали смотреть.

Теплый рассвет. Река роз.

----------000----------

Когда понимаешь, что Она – это самое близкое, потому что мы находимся на Небе, хочется броситься бежать куда угодно, чтобы как угодно и где угодно отыскать Хуана Диего, чтобы начать разводить костры.

----------000----------

Чудесная ночь с ними. Они похищают звезды, а потом говорят, что то, что мы видим, уже не существует. О да. Понимаю. Чарующий нас свет приходит из такой дальней дали, что оттуда, где мы сейчас видим блестящую точку, этот свет вышел десять тысяч лет назад, значит, десять тысяч лет спустя звезда уже не там, где она видна сейчас, а может, еще уже вообще нигде нет, значит, и тебя нет, потому что когда я вижу тебя, ты приходишь или берешь и исчезаешь, и никто не выдерживает этого потока…

…только Она. И Хуан Диего. Она выдерживает его, потому что находится там, где хочет, смотря на того, на кого хочет, в этот или в любой другой момент, десять тысяч лет назад или сейчас, может быть, та исчезнувшая звезда – это роза из Эдемского сада, или заброшенный путь, или заброшенный вокзал, или отблеск внутреннего света, горящего в пещере, где волк Хуана Диего и Святой-шаман разжигают костер среди стихии пространств Космоса. То, что за пределами «здесь» и «сейчас», становится чудесным, если вынуть себе глаза. Луна становится безжалостной, более истинной, чем угол, она останется и пребудет, пока мы, словно мираж, исчезаем со скоростью света, такие легкие, что, может, моя Смуглая Дева даже не смотрит на нас, а просто предчувствует нас, может, мы выглядим чуть ли не призраками в Ее глазах, которые смотрят на все с истиной.

Или мы стремительно несемся в воде, которая исчезает, когда после падения с зачарованного камня вздымаются глубокие волны, а потом скрежет исчезает, и волны стихают. (Еще есть методичные люди, которые выполняют свои скучные обязанности.)

----------000----------

Единственное истинное, что есть на мексиканских кладбищах и в городах, - это кресты и образ Пресвятой Девы Марии Гуадалупской с Тепейякского холма. Все остальное – прах и пыль. И если поискать, то там, в каком-нибудь уголке, найдешь Хуана Диего, сажающего свой лес. Или купающегося под дождем, который льется над кустарником.

----------000----------

В Обители, удаленной от любых ответвлений того пути, которым Святой-шаман шел, направляясь в Тихому океану, некий монах, лежа на солнце в красных трусах, теряет последние силы:

…он уже приближается к ста годам своего юного возраста – с улыбкой говорит он – «я еще ребенок» - настаивает он – «стары эти холмы» - шутит он – «и Хуан Диего». «Ох уж этот старый лис» - громко смеется он беззубым ртом – «он научил меня ловить мух, ломать себе голову, подниматься на вершины, встречать первый проблеск зари; я следовал за ним. Я был для него призраком. У него я научился разводить костры. Раздеваться догола. Валяться на солнце. Странствовать. Не совершать глупостей. Не носить с собой слишком много. Есть мало или не есть совсем, чтобы испражняться мало или не испражняться совсем. Вызывать у себя рвоту, чтобы освободиться от всего. Чтобы чувствовать себя легким, как вихрь. А еще я научился у него молчать. И говорить умными словами с существами природы, с деревьями, кустами, потоками; с камнями, ветками, листьями; а с животными – важными словами. У него я научился разговаривать с животными. Громко разговаривать с ветром. А кроме того, он научил меня тому, чему учила его Дева Мария Гуадалупская с Тепейякского холма; и я жил у его ног. Сажая его розы. Ты слышишь меня?.. (Слышна только тишина, приятная, исполненная тайны.) «Если ты молчишь, это значит, что ты меня слышишь. Этому я научился у тебя. И я благодарю тебя за это, дикарь- Отшельник. А еще я благодарю тебя за то, что ты дал мне возможность иметь волка, собаку, этого лучшего из друзей – навсегда. Он есть у меня, я уже не знаю, ни сколько лет ему, ни сколько лет мне. Я был терпелив. Этим кодом солнца и тишины власти прозрачности я обязан тебе. Моя собака, мой волк бредит, умирая. Я тоже, в тот миг, когда он уйдет из этого мира, я тоже уйду вместе с ним; в то же самое мгновение, чтобы не вышло, что он побежит и потеряется. Ты слышишь меня?..»

Монах-Чужестранец так и не нашел свою родину и принял Колыбель Хуана Диего. Он агонизирует.

- Разве Хуан Диего не перешел Мост, чтобы быть рядом с ним? – спрашиваю я дона Хуана.

- Он был там, он поджидал его по ту сторону ограды, держа в руке горсть винограда, чтобы насладиться им вместе с умирающим Монахом, который был отшельником, пришедшим с севера Калифорнии. Он родился неподалеку от Мюнхена, а потом вместе с пионерами-первопроходцами оказался в снежных горах, возле серебристого горного озера и соленого озера. Он с детства любил странствовать по миру; однажды в сожженной солнцем пустыне он получил сотрясение мозга, и его спас францисканец-Лев, находившийся в то время в бегах. Там, в обители-убежище, он научился бредить надлежащим образом, чтобы обрести власть над своими призрачными предками, он научился бредить миражами, а оттуда тайными тропами и пересохшими речушками, колючими зарослями, медленно, его шестое чувство, ведомое звездой или безумным исступлением, приблизило его к Святому-шаману, чтобы, раздвинув завесу неведения, он учился у него, и он стал как бы его тенью.

Потом он постепенно отдалился, чтобы иметь возможность разглядеть угрозы; так он завоевал для Америк доверие пришельцев и монахов, которые облекли его высочайшим достоинством восприемника и хранителя дивной Накидки, пришедшей со звезд. Он агонизирует там и умирает. Хуан Диего освобождает его от его дела и приводит его к исступлению Двери-Алмаза.

- Двери-Алмаза?

- Да. Двери, открывающей тропу будущих Небес, чтобы разлить по кубкам вино со стола, Вино со Стола.

- Его кровь.

- Изначальный свет радуги – ореола Девы.

----------000----------

Так он говорил. Прекрасный низкий звук барабанов уже проник в пыль нашего ила и грязи, уже превратился в грохочущую кровь наших ветров.

----------000----------

Я встречаю Хуана Диего – без Накидки, - созерцающего долину, когда всхожу на окрестные вершины, и спрашиваю его: «Ты разводишь костер или поднимаешься в пепле?..» < Я иду по облакам > - отвечает он.

----------000----------

Спокойно, без малейшего усилия я насчитал тридцать два изображения моей Девы, висящих тут и там. Одно на низкой стене напротив. Другое - на окошке двери сторожа. Третье – на повороте, там, где проспект выходит на скоростное шоссе. Еще одно – в витрине аптеки. Еще одно – в лифте, рядом с кнопками. Еще одно – на восхитительной шее, плавно переходящей в великолепную грудь, телефонистки, серебряный медальон. Еще одно – при входе в узкий проход, ведущий в задний сад. Еще одно – среди цветов, рядом с садом, на дереве. Я прошел по всем тридцати двум местам. Однако нигде не заметил Хуана Диего. Его прозрачность до сих пор наблюдает за тем, чтобы наши глаза скользили к Ее глазам, и исчезает. Но я обнаружил, что на меня чарующе воздействует это прекрасное, такое музыкальное имя, которое я повторяю, как дон Хуан и Хуан Диего:

«Пресвятая Дева Мария Гуадалупская с Тепейякского холма, Небесные Врата.»

----------000----------

Сегодня я собирался отдохнуть. Но я жду призыва, чтобы в эти выходные, как и во все предыдущие, взойти на гору – высокую или среднюю, выйти в лес или на равнину. Я очень доволен. Я только жду, чтобы подали сигнал к отправлению, чтобы наконец покинуть вакханалию этой уединенной пропасти – асотеи и наконец оставить ее хозяйку в покое, а ее асотею – свободной, чтобы она никогда больше не дрожала, оставить все на волю судеб.

----------000----------

- Наши личные дела, похоже, почти ничего не значат.

- Так оно и есть. Определенность порабощает.

- Дева Мария Гуадалупская с Тепейякского холма могла бы поместить нас внутрь роя звезд, как тех, у кого есть выбор – открыть Небесные Врата. У нас нет информации, получал ли кто-нибудь другой подобный дар. Обратим взгляд на окно, за который, как веер, развернулся его пейзаж < к любому месту в мире я обращаю свои глаза – или глаза другого > - сказал Хуан Диего. Есть много подробностей – притом важных, - о которых тебе не стόит писать, таково наше пожелание. Оставим это до лучших времен. Разумеется, если кто-нибудь будет спрашивать, нужно уметь решительно отвечать на любое странное предложение или тревожную мысль, важно понять, что было бы бесполезно утверждать, что здесь сказано все, потому что это не так. Просто в тот душераздирающий момент засады мы созерцали шаманскими глазами кое-что из того, что произошло с момента нападения до того мгновения, когда тела раскрылись, словно развернутые простыни. А сколько же это длилось в человеческом измерении времени?.. это длилось целые века лжи. Целые века. До сих пор существует отверстие, сквозь которое можно видеть темноту камеры, куда поместили Хуана Диего, а потом заткнули отверстия – полагая – что он находится внутри. Но это было не так. Он был шаманом, которого невозможно подстеречь; и он был Святым, которого невозможно злодейски стереть с карты.

(При этих словах дон Хуан делает легкое движение, ничего, однако, не говоря; в его молчании кроется эта странная боль, аромат цикуты, одиночество и отчаяние, отвага). Следует вспомнить, что, когда в официальных сферах разнеслось, подобно грохоту взорвавшегося пороха, известие: жаворонок попался в силки (это был шифр), многие в ту ночь откупорили свои лучшие вина и вывели напоказ своих лучших девушек, а те и не подозревали, что их нарядили для того, чтобы они утолили болезненную страсть узурпаторов. В далекой Короне умирали со смеху, потешаясь над именем этой взбунтовавшейся страны, пожелавшей называться Мексикой, что значит «пупок луны».

«Ты представляешь себе, как эти сукины сыны именовали себя пупками?»… Дожили бы они до наших дней… Святой-шаман этой земли цвета корицы устремился к кульминации человеческой жизни. В то время или в другое. Всегда.

----------000----------

- Дон Хуан…

- Да?

- Прости, что перебиваю тебя.

- Ты учишься; но не извиняйся.

- По-моему, Хуан Диего разжигает костер.

- Вечером – нет. Он лежит там, на одном из своих пляжей, в ожидании Зеленой Волны. Многие, посмотрев на него, скажут, что он просто бездельничает…

----------000----------

- Вот так же многие говорят, что я перестал встречаться с кем бы то ни было из-за своих зверей…

- Ха! Так и говорят?

- Да, меня считали коммерсантом, контрабандистом, ха-ха-ха…

(Он умирает со смеху. Мне нравится его чувство юмора.)

- Когда тебя застанут в таком положении, сразу же начинай рассуждать о старых итальянских мастерах… этовсегда срабатывает.

- Но откуда у тебя подобные идеи?

- Из твоего мира, дорогой мой. Из твоего несчастного мира.

- Для разнообразия, я очень устал.

- Тогда отдохни. А потом, через несколько минут, я буду присутствовать на одной Церемонии. Мы будем вместе на площадках, там великолепные места. И предупреждаю, завтрашний поход покажется тебе очень трудным: ты замерзнешь, замерзнешь от его дыхания.

Площадки – это замечательные отверстия, где солнце отдыхает и обнаженным – в красных трусах – бросается на пастбища. Волнистые круги выдохов Солнца, брошенного на волю судеб, чтобы опуститься здесь, но в своей солнечной системе оно только тут не остается бесприютным.

----------000----------

Дата добавления: 2015-10-24