Шестой разговор: Рассуждения Интеллектуала

Им требовалось самое верное мнение с учетом потребностей момента, ведь подобные кризисы повторяются; эта тенденция к повторению происходит из замкнутой системы, навязанной Короной великолепным альтернативам, которые Новая Испания может выложить на стол и довести до конца. Однако разрушение намного превосходит строительство империи. Больше нет испанцев, готовых надрываться на этой обширной земле, сколь бы богатой она ни была. А значит, необходимо подготовить промежуточную расу, чтобы она вмешалась в дело на пространствах территории, потому что если бойня будет продолжаться с нынешним размахом, Новая Испания вскоре останется беззащитной. Северные территории, занятые ордами индейцев-кочевников, которые держатся вместе, сбившись в кучу вокруг своего государства-галлюцинации, наверняка вдруг исчезнут, или же они сами перебьют друг друга. Территория Севера так и останется дикой пустыней. Да и на Юге такое же положение. Тропический лес – естественная преграда всякому организованному акту мятежа. Проблемой является обжитой Центр, это здание не успеет укрепиться, как снова разваливается, ни Корона, ни Курия не допускают никакой истинной концепции Новой Испании. А теперь еще и террор. Как вести уже выстроенное Христианство к измерению, которое по определению должно было бы торжественно провозгласить независимость своих данников, а на самом деле творит в отношении туземцев полный произвол? Что можно укрепить, когда все еще существует столько необходимых диалектов, что кастильский испанский застревает в горле? Что можно построить с помощью одной только рабочей силы, бесплатной рабочей силы, и таким образом двигаться вперед, порабощая, строя повсюду усадьбы, которые вскоре будут покинуты и заброшены? Захворай кто-то, его смерть обходится дешевле, чем его жизнь, уже низачем не нужная Короне. Эта дилемма с трудом поддается решению, может быть, только со временем. Почему нападают на этого возмутителя спокойствия, которого называют Делателем, и не позволяют ему делать то, что он должен делать, и используют в своих интересах его волю и его действия, втихаря извращая суть его ходатайств? Почему бы не воспользоваться этим шансом для продвижения чего-то, что можно было бы назвать понятным?.. я не согласен и никогда не буду согласен с бойней. А еще более того – с убийством человека, который может стать вожаком. Мы сами не доверяем друг другу и таим друг на друга злобу. Это мы, а не они, ведем войну. Она у нас в крови. А их кровь была обожжена усталостью и старостью их Богов, это ведь так очевидно. Отсюда столько сарказма и бесконтрольных истолкований. Если исходить из наших понятий о том, что значит хорошо, этот оборванец может вывести нас из себя, но он же, как никто другой, может решить нам множество проблем, если мы будем советоваться с ним и предложим ему нечто такое, что пойдет на благо его народу. Мы встретимся с одним из них, мы собрали многих других, которые ничего не стоят, а этому, которого, как и других, называют шаманом, стоило бы дать оружие и немного власти, потому-то у нас все и идет так, как идет.

----------000----------

(В воздухе разносится бесконечные завывания раковин; словно весь континент проникся эхом раковин, его заволокло густым туманом, исходящим из луны, а в небесах протянулась странная радуга. Предположительно, усиливается блеск знания и планет, приближающихся к Земле-Океану. Похоже, наступает смена времен. Однако мы не знаем, ни какая смена, ни каких времен, ни где она произойдет, ни откуда придет.)

----------000----------

Я закрываю глаза, и они закрыты. Я наполнился светом молнии. Костер – это тот самый костер, что инстинктивно загорается в каждом живом существе. Или должен был бы загораться под влиянием инстинкта или восторга. В мозгу. В его галлюцинациях. В его чарах. Некто. Во вдохновениях и волнениях бытия и небытия. Вдохновения и волнения зажигают этот мир бесчисленными огнями. Я иду по тропе – по великой тропе, - что привела меня к кустурнику, над которым идет дождь, и извивается среди сосен и белок в глубоком «наброске» леса*,

______________________________

* Игра слов, основанная на созвучии испанских слов bosquejo (набросок) и bosque (лес).

раскрашенного туманом и красотой, вдали медленно вырисовывается та знаменитая пустошь, где – никто не знал, каким образом – должно было произойти милосердное и ужасное прибытие Святого Покровителя Америк, столь же близкого, сколь и неизвестного.

Ну и сюрприз приготовил мне дон Хуан. Он так настаивал на том, чтобы добраться до вершин, а еще – на том, чтобы найти исток восхитительной, холодной как лед речушки. Он настаивал, чтобы мы ступали на каждую тропинку, любой брод мог превратиться в новую тропинку, и таким образом сети идущего расширялись, и, обнажая гору, ее самые потаенные уголки, мы вырывали у нее столь ревностно таимые секреты, тысячи далей.

И мы проникали все глубже, не зная ни границ, ни пределов, чтобы окунуться в эту великолепную, пронзительно холодную ночь. Тьма ослепила нас – если можно так сказать – небо раскололось на куски – как будто рушились изначальные небеса – гора превратилась в белое сияние. Задул ледяной ветер. Точно проснулась спящая Антарктида, заброшенный, обледеневший полюс мысли. И тогда, в тот первый раз, дон Хуан сказал мне:

- Кто-то развел костер и подает нам сигналы.

Этот кто-то появился медленно, как крадущийся ураган. А может, мы увидели бы то, что было гигантской стеной или оградой. (Ужасной стеной, воздвигнутой в наших произвольных действительностях, скроенных исходя из наших пяти чувств, пресыщенных и судорожных; иными глубинами реальности, которые обширны, как то, чем они являются, и которые постепенно открывались на той старинной карте Истлана.) Разве что дон Хуан будет с нами. Тогда они становятся такими же видимыми и конкретными, как ты и я. Или как ты миллион лет тому назад, или как я через миллион лет – мы, которых не было – но которые все-таки уже были - задуманные, принимаемые в расчет, все это так просто для дона Хуана. Незнакомец, зажигавший эти костры и подававший сигналы, грохотал неразборчивыми звуками от Плутона до горы. Правое и левое плечо. Он или выходил на свет, или терзал гору.

- Разожги еще один костер у моря, вблизи Тихого океана.

Он сказал это несколько дней назад, и вот он уже разводит его. Гора грохочет. Голос горы.

- Поднимись на нее по любой из обнаруженных троп, и пойдем к нему. Нужно выяснить, он ли это. Мы находимся в неприятном положении: нам приходится наблюдать, не будучи видимыми. Разве что, разведя другой костер, мы укажем ему, где находимся. Нужно покричать ему. Ему требуется Мост. Он находится неимоверно далеко, он как будто пребывает в неком мифическом состоянии. Как ты и как я. Так же.

Нам было легко, потому что толпа невнимательных людей не может обнаружить летящую стрелу. Мы превратились в дым. В пепел дыма. Толпа невнимательных никогда не сможет уловить тона истины и его неистощимого импульса, потому что они движутся в своем тайном мире уклончивости и притворства. Они заняты своим состоянием сомнамбул, отчаянно старающихся остаться собой. Мы находимся в секретном путешествии, и наши переходы через границы выглядят как тайные исчезновения.

До сих пор у нас был только один поверенный наших тайн. Теперь же у нас еще две компании. Такие замечательные и уважаемые, что мы ощущаем себя целым, полным миром. То были славные времена, и мы дышали неясной свободой, чье веяние, преодолевая разложение, отовсюду доносилось до нас, чтобы мы воздвигали перекресток за перекрестком, пересекая Истлан, который лежал там на раскаленных углях, уже изнемогая, с раскрытым ртом, сочившимся слюной и затягивавшимся радарами паутины.

Даже там мы не поднимали вихрей. Мы вознамерились исчезнуть, и это нам удалось, однако теперь, с этим дикарем, мы не знаем, что и как получится. Он способен появляться где угодно, и он выйдет оттуда только весь покрытый личинками и лепестками, целой завесой из лепестков.

Совершенный образ, как тот, внезапно и неожиданно представший нам, - единорог, дикий и ангелоподобный, когда он выходит, как наши неразлучные волки, из таинственной чащи, окружающей водопад. На его волосах, на его плечах и лице – завеса из цветочных лепестков. Если бы с нами был Хемингуэй или Саган, если бы мы пригласили нашего дорогого Азимова или Сартра! Они помогли бы нам устроить для него висячие мосты, чтобы противодействовать обрушивающейся на нас дикости. Похоже, он собирается разнести ограду в щепки. Ты знаешь, что я редко называю конкретные имена, но сейчас тебе это необходимо в качестве отправной точки.

Тайна начинает рушиться, потому что Святой-шаман разрывает сеть и выпрыгивает из нее, как дельфин.

----------000----------

- Он придет сейчас? – нет. Я не хочу беспокоить его, он погрузился в кипящий источник последней обители, там, в твоих прежних полях, исполненных великой неторопливости, где мы купались в радуге, помнишь?

- Ты тоскуешь по иным временам, и это странно.

- Это влияние Святого-шамана наполняет меня тоской и возбуждает во мне дух новой встречи с состояниями, предшествовавшими нашей разорванной завесе. Теперь, когда вокруг столько глупостей типа твоих пресловутых «сотовых», атмосфера переполняется самой обычной тривиальностью. Ты уже понял, о каких отверстиях я веду речь?.. О местах выброса струи, о дыхательном отверстии твоего белого кита?

- Временами они немного выводят меня из себя.

- Хочешь, я немного поясню вам, как вы можете истолковать мои слова, чтобы лучше понять их?

- Если тебе угодно.

- Когда по мне хлещут бесконечности содрогающихся безмолвий – я не слишком настаиваю, - я соскальзываю в тоску.

- И тебе хочется приблизиться.

- И меня охватывает тоска, когда я долго нахожусь в южной части Тихого океана твоего мира. Вблизи сияющего Арктура. В последнее время твой мир наводнен множеством горячих женщин, которые беременеют даже от взгляда и зачинают детей по поводу и без повода, словно их мучает тревога, им нужно ухватиться за что-нибудь, что пребудет всегда. Какое горе!

Ожидая финала чудесного процесса, он уже готов принять накидку, сначала он набрасывает ее на спину, а потом, повинуясь слову Девы, переворачивает ее наперед на Святой горе (кстати, она не выше, чем его пустыня, заросшая крапивой), он еще не вышел из своего зачарованного состояния, ты знаешь, что находится внутри последней Обители?

- Не имею ни малейшего представления.

- Орган. Да. Серьезно. Музыкальный инструмент – орган, на нем играет монах, который шел за ним вслед за волком.

- Ты хочешь сказать, что кто-то следует за ним и был свидетелем всего того, что происходило в местах его горячих омовений?

- Я хочу сказать, что некто следует за ним – как раз – «от» мест его горячих омовений, а теперь пользуется моментом отсутствия и транса Святого-шамана и играет на его органе – и что это иностранец, принадлежащий к иному народу – и что он немец.

- Что? То, что слышишь. По его следам идет немец… он идет за ним потому, что наконец, после ужасных – многолетних – поисков, нашел Святого.

Похоже, он монах, но кажется, что нет. Он человек беспокойного ума и потому находит землю в океане, он идет, следуя сознанию находящейся перед ним Святости, которая никогда не закроется, потому что Святой-шаман медленно превращается в Делателя Небесных Врат. Этот человек – тоже – хочет предупредить его о западне. Однако Хуан Диего не обращает внимания на его слова. Он находится под потолочным окном на террасе Обители, где монахи, еще сохраняющие немного сил, размышляют о полученных милостях. Трое монахов присматривают за Обителью, они настороже, им известно, кто он, потому что они знали его раньше, они не хотят, чтобы кто-то узнал о его присутствиии – они опасаются за его жизнь – им хотелось бы, чтобы Святой-шаман остался там. Они уже знают о его святости и ощущают ее. Вся долина дрожит от волнения и озаряется прекрасным розовым светом, и наполняется ароматом роз. Мир уже находится в Шлейфе законченной радуги, откуда Смуглая Дева пройдет по небесам, чтобы соединиться в Накидкой, когда Хуан Диего распахнет ее перед взорами призваных.

Наполняющий воздух аромат облегчает последние дни тревоги, сотрясавшие природу, и природа знает, что сияющая Дева-Мать вдали, но поблизости, однако никто не знает точно, чтó произойдет – мы движемся в разных мирах, в различных измерениях слоев, мы рассказываем не историю их прошлых времен, мы находимся там и здесь, сейчас еще более, чем когда бы то ни было, это свидетельство об Отшельнике обретает соответствующее измерение-время. Пусть никто не ошибается и понимает ясно, я – шаман и могу без проблем преодолевать препятствия пространства и времени. Я вынимаю свои глаза и ставлю их на колени перед Святым, левитирующим вдали. Тот, кто следует за ним, словно насквозь пронзен звуками магической музыки, исходящей из его рук. Нельзя долгое время выдерживать Святость в этом состоянии на грани восторга и не перейти грань, но он не рожден для того, чтобы перейти грань и понапрасну уничтожить самого себя. Что-то должно произойти. Она уже идет… <Хуан Диего, я готова. Возьми это покрывало, надень его, чтобы оно по пути защищало тебя от их стрел и копий, никто не увидит тебя и даже ничего не заподозрит о тебе, выходи, иди на свою гору> Святой-шаман немедленно отвечает на это действием: он берет Покрывало, поднимается, то есть выходит из Обители, и вступает на твердую землю, чтобы испытать дивное ощущение пыли и веса своего тела.

Неизменный звук «бум-бум, бум-бум, бум-бум»… он слышен во всех сторонах света, листья дрожат без ветра, вершины содрогаются без подземных толчков, голоса животных превращаются в песнь неудержимой радости и в тишину, воцаряющуюся для того, чтобы облегчить призванному Отшельнику приближение к обратной стороне горы Тепейяк; он подходит так близко – с обратной стороны, - что вместо того, чтобы подняться к верхней обители, он спускается с вершины, до которой уже добрался, и является на встречу как раз к назначенному времени. Он появился так внезапно, что ожидавшие его невольно, а может, и вольно принялись бить в свои колокола, извещая о его окончательном приближении. Свидетели и соучастники сбились в кучу, а он пришел такой же одинокий, каким был, пришел так тихо, будто из другого мира, он испугал всех, разумеется, на его чарующем лице не мог не читаться восторг, в котором он пребывал; более половины пришельцев - ибо за многие мили было видно, что шаман является хозяином и господином – тут же безусловно присоединились к нему и восхищались легкостью его присутствия – некоторым из них он даже показался похожим на мифическую птицу Феникс (сопровождавший его благословенный волк не отступал от него ни на шаг, отдаляясь лишь ровно настолько, чтобы не мешать ему идти). Кроме того, это был всем волкам волк, просто великан по сравнению даже с крупными собаками, и было понятно, что любой, кто вздумает приблизиться, рискует жизнью. Это сдерживало все выплески эмоций как «за», так и «против». Вокруг обоих – Хуана Диего и его волка – отчетливо виднелся ореол, состоявший словно бы из густого ледяного тумана. Раковины смолкли. (Даже там, в зале, где должна была состояться встреча, было слышно, что раковины умолкли.) Барабаны продолжали изливать все тот же ритм, но уже тише, как будто полумрак затаил дыхание. Потому что Небесная Радуга распахнулась.

Дата добавления: 2015-10-24