Пассаж о Рассвете Новой Встречи

И вот я валяюсь там, совершенно измочаленный, ошалевший – и, как естественное следствие этого, исполненный сладострастия – воды нет. Ночь иссушила источники текущей с гор струи, сумрачная ночь иссушила мозги у колибри и сов, и они остались, как и я сам, висеть на ветках, высушенные, как парализованные песчаные тела.

Но по мере того, как колдовство ослабевало – ведь нет такого зла, которое длилось бы тысячу лет, - мускулы тела начинали отвечать мне, уснувшие органы пробуждались, пока в конце концов, незадолго до рассвета, вдали, около Истаксиуатля, между Попокатепетлем*

_________________________

* Истаксиуатль, Попокатепетль – знаменитые мексиканские вулканы.

и знаменитым – проклятым – Проходом Кортеса, не появилась тень, которую я узнал. Удивление первой молнии: Меркурий. Дон Хуан наливает напиток, подает мне стакан и говорит:

- Ладно, давай, собирайся с силами. Мир продолжает плести заговоры, нужно радоваться, чтобы совпасть с его кострами. La dama inmovile*,

_________________________

* La dama inmovile (итал.) – неподвижная дама.

хозяйка лестниц, уже вся изнылась по поводу твоего позорного существования. Она считает тебя не таким, каков ты на самом деле, а таким, каким ты кажешься, а она кажется не такой, как есть, а такой, какой она себя считает. Вот так. Настоящая басня. Так что давай-ка, встряхнись, сбрось эту наводящую тоску маску, которая так мешает, и вернись к радости жизни, не ровен час, Святому-шаману взбредет в голову заглянуть сюда. Постарайся убежать, если можешь, прежде чем он надумает послать тебя куда подальше. Беги в Аргентину, будь уверен, Хуан Диего ни за что на свете не сунется туда, чтобы бродить по их сонной пампе и вместе с ними травить себе душу их тоскливыми танго. А то еще, не дай Бог, он окопается на Огненной земле и примется за какую-нибудь аргентиночку, свихнется из-за нее и превратится в разнежившегося юнца. Представь себе, этот камень, этот кирпич…

- Юмор у тебя действительно черный.

- Это из-за твоей жалостной физиономии. Спорим, я угадаю: если ты поздороваешься с ней, она обольет тебя презрением.

- Ты угадал.

- Послушай, бесполезно надеяться, что ей что-то понравится, если ей так неуютно от самой себя, жребий брошен.

Вулканы мычат. Это идущее из их нутра мычание слышно издали, наверное, это он ходит там, разжигая свои костры. Я вместе с нашими неразлучными спутниками ухожу в Гималаи, я это хорошо придумал. Хилый рассвет. Надо захватить его врасплох и плеснуть себе в лицо водой, отпереть птичьи клетки, пойти в зоопарк и там освободить, рискуя, что нас схватят на месте, нескольких диких животных, чтобы восстановить биосферу; идти вслепую, чтобы не слушать, не видеть, не слышать, Китайский синдром – эта страна революционизируется, когда ее гражданам становится совсем плохо – предложение: не вызывать сегодня Хуана Диего. Предпосылка: пусть всем займется дон Хуан.

Они посмотрели в глаза друг другу – мы смотрим в глаза друг другу – на их сетчатке еще виднелись легкие очертания фигур, окружностей, плывущих одна за другой, оставшихся от ночного путешествия. По эту сторону миров, в то время как по другую сторону миров некоторые обсерватории заметили – галактический мусор – странную направленную пертурбацию – она словно повиновалась некой умной воле. Едва не касаясь всех девяти планет Солнечной системы. Наверное, это была гроза из одиноких метеоритов, превратившихся в бродячие кометы. А может, это просто стрела последнего мощного солнечного выброса в этом году, предвещающем бури в Короне. Кто-то запустил одинаковые зонды, потому что одновременно появились пять следов, перемещающихся в направлении планет, кто может осуществлять такие запуски?

Когда чего-то не принимают, когда его происхождение неизвестно, его просто стирают из книги записей постановлений, согласно которым линзы, радары и радиотелескопы шарят наобум, без конкретной цели.

Сначала мы остановились, - рассказывает дон Хуан, - на разумном расстоянии от планеты, где произошла Революция, мы видели ее лазурь. Лазурь, смешанную с зеленью. Лазурь, смешанную с сепией. Она возникла перед нами, как гигантская, полная жизни садовая статуя. Это можно понять, если любой из вас отправится в любой сад, где есть статуи, и вдруг обнаружит там Афродиту, мраморную, обнаженную, бегущую. Так и хочется прикоснуться к ней. Она вся напитана мхом, сеном, хлопком, глотками темных и светлых течений омывающего ее почти бесконечного Океана, этими северными сияниями, этими время от времени возникающими ореолами, этими ночами затмений, тут и там влажные кусты, пустыни, охваченные пламенем, мягкие линии бризов и пены, несколько заснеженных вершин, берега моря, обведенные белой кистью, радостная земля – хотя и немного сухая – и холодная в своей верхней части, плотно сбитая и потная внизу. Вот она. Чудесно. Чудо в безмерной бесконечности темных небес.

Мы смотрим друг на друга так, что глаза чуть не вылезают из орбит, это заметно, если посмотреть на их глаза. Хуан Диего учил нас взгляду Девы перед лицом безжалостного и абсолютного удивления ее мира, где в каждый невесомый миг Она творила жизнь в морях, которые видела, в облаках, которых касался Ее взгляд, в ущельях, на которые Она обращала свой взор, и на вершинах, в сельвах, где улыбались Ее щеки, и на островах, жизнь повсюду.

И наконец она приблизилась к этой планете, приблизилась так же, как и ее сын, но все-таки еще ближе, еще теснее, чтобы проникнуть в озаренное сознание шамана, вышедшего ей навстречу. Мы поняли: и его волк, и наши были зачарованы. Потом она посмотрела на луну, и мы полетели к луне, и остановились на таком расстоянии, с которого она казалась точно такой же величины, как и океанская земля.

И вот она, луна, цвета охры, мягкого желтоватого оттенка, без всяких клочьев, без всякого особенного света, вся она – просто лицо, похожее на лицо гейши, напудренное тальком, печальным тальком, пустынная, безжизненная, но дарящая миру утешение, прекрасная луна и ее безусловная дружба в точных половинах ее затмений, наконец известных, наконец измеренных, повторяющихся, луна, отраженная блеском ужасного солнечного ветра, который сечет ее, невидимый в темном пространстве, но такой ощутимый на этой поверхности, покрытой высохшими пузырями и призрачными кратерами с неподвижными гранями.

Мы описали плавную дугу над ее необъятным запустением, однако она не казалась такой уж отсутствующей и мертвой, словно жизнь могла возникнуть там, подобно молнии, но мы знали, что это отражение – всего лишь следствие тех долгих лет, что мы смотрели на нее; она никак не могла послужить гнездом, хотя Дева точно так же любила и всю луну; но у нее была своя, так сказать, роль, она являлась частью Откровения. Это непрерывное, тонкое отражение лунного климата, частью которого являемсы все мы, ни с чем не спутаешь на ощупь.

Потом мы отдалились на головокружительной скорости, мы неслись со скоростью молнии, но все же скользили плавно, пока не оказались напротив Меркурия, планеты, ближайшей к самой близкой из звезд, к нашей звезде: к Солнцу. Нам пришлось немного изменить скорость, но в конце концов мы оказались – так же, как и перед луной – перед этой планетой; она предстала нам в игре солнечных видений, они разбивались о ее поверхность, изъязвленную неимоверно высокими температурами, которые ей приходится выдерживать, мы облетели ее широким веерообразным движением, чтобы должным образом обозреть ее удивительное и странное существование. Можно было уловить одинокое безумие скорости ее неутомимого бегства, она не останавливается, потому что, если она остановится, солнце поглотит ее, она не может замедлить своего бега, потому что, сделай она хоть маленькую передышку, она упадет на солнце и превратится в язык пламени, находясь так близко от звезды, она не может даже надеяться на возникновение хоть какой-нибудь жизни; ее сминают и комкают обугленные полосы, ее обжигают более темные точки, сияющий блеск спокойствия, возмущаемого и сотрясаемого неукротимыми бурями, которые хлещут по ней, словно подвешенной в окружающем мраке, сведенном ледяным спазмом. Безжалостный холод и сухой пожар.

Две такие близкие, но такие разные планеты, толстый, плотный слой - он как окружность над другой окружностью, это похоже на слои луковицы, наложенные друг на друга, - укрывающий этот гигант, окутанный сплошным покрывалом туч, а под ним – сплошные бури, бушующие с неукротимой яростью; этот мир предстает перед нами на том же уровне, что и Меркурий, но этот разлохмаченный, хаотический пожар гор и горных цепей, лишенный каких бы то ни было морей, этот неописуемый вихрь и смерч, все это вечерняя звезда: Венера, соседняя планета.

Свет ударяется об огромную массу плотно сомкнутых туч, отскакивая от нее, как от раненого зеркала, эту массу пронизывают странные, мрачные извилины, она издырявлена следами древних адских метеоритов, которые иссушают это безмерное светящееся опустошение, никакое многострадальное излучение не может найти себе выхода, это сплошной рой сине-фиолетовых туч, ядовитых и беззащитных, они сталкиваются с поверхностью солнца, которое набрасывается на них сверху и застревает в адской стуже, потому что слой туч не выпускает в пространство ни томящего планету жара, ни терзающего ее холода. И вот она тоже была перед нами, невероятная, но вполне реальная.

Таким вот образом мы приближались к небесным телам и зависали над ними, а тем временем взгляд Хуана Диего с тревогой и изумлением отмечал отсутствие жизни. Это был самый верный способ увидеть, насколько отличается от своих соседей мир Земли-Океана. Не рекомендуется вдаваться в какие бы то ни было умозрительные построения: это было только изумление.

Дата добавления: 2015-10-24